Берг Dок Николай: другие произведения. 25 страница

Вышли на проселок, встали, поджидая телегу, что должна была вернуться, сдав раненых - ну и дождались, конечно. Вывернули из-за поворота пара форсистых легковушек и бронетранспортер американский с автоматчиками. Начальство! Притом - из дивизии, если не выше! Вот уж совсем ни к чему, но не в кусты же шнырять!

Тормознули рядом, подняв пыль. Из броника сыпанули отработанно автоматчики - одного узнал, земляк из комендантской роты, привычно заняли оборону круговую на всякий случай. Повылезала из легковушек куча офицеров, при параде, словно и не на фронте. Узнал одного - замполита дивизионного. Вот не было печали - черти накачали! Въедливый и занудный подполковник тут же грозно вытаращился:

- Оба - ко мне!

Хороший такой голос, командный.

- Товарищ подполковник старший сержант Сидоров по вашему прика...

- Это что за шмотки? Барахольничаете?

И не успел ответить - из-за плотного полкана легко вывинтился чернявый майор в щегольской, хотя и полевой, но явно пошитой по индзаказу форме и чертом сидящей на кудрявой голове фуражке.

- Франция? А китель немецкий! Вы откуда их взяли?

По тому, как сразу осекся подполковник, уже явно готовивший показательный разнос, стало понятно, что спросивший - важная птица и на чины плевать хотел.

- Сняли с убитых нами гитлеровцев, товарищ майор! - максимально браво, отчетисто и чисто ответил Сидоров, вполне изображая стойку "смирно" и поедая глазами чернявого.

- А в руках у вас что? - повернулся к рябому.

- Зольдатбухи немецкие. Их военные книжки - так же отрапортовал старший сержант. Ему очевидно было, что разнос как минимум отложен надолго, а потому майору надо потрафить.

- И зачем вы их собираете?

- По приказу нашего батальонного командира, товарищ майор. Все немецкие документы после сбора отправляются в штаб, для изучения.

- Логично. Но почему - французская эмблема? Вы из-за нее кителя взяли? - с искренним интересом разглядывая нарукавный трехцветный щиток спросил франт в полевой форме.

- Так точно, товарищ майор. Раньше такое не попадалось, решили показать, хотя материал стал у немцев хуже гораздо, без ворсу и сукно жиже - решил расширить ответ замкомвзвода и заодно прощупать собеседника. Пока ему было не совсем понятно - с чего такой интерес, да и слукавил слегка - трупы с такими щитками на рукаве попадались ему на глаза уже не первый день, всю последнюю неделю - точно, напротив стояли эти самые, с ними и пластались.

- Алексей Алексеевич, что скажете? - повернулся майор к неприметному капитану из особ отдела, скромно державшемуся сзади.

- Это усиленный батальон из части под названием Добровольческая штурмовая бригада СС "Франция" или по-другому 7 гренадерская бригада ваффен СС, придан 18 панциргренадерской дивизии СС "Хорст Вессель" - огорошил майора точными сведениями тихий капитан.

- Как у вас все точно, однако! - с явным уважением сказал кудрявый.

- Служба такая - не рисуясь, пожал плечами осведомленный офицер.

- И они действительно - французы?

- Из тех пленных, что мы допрашивали - практически все. Один, правда, попался из белоэмигрантов, бывший русский. Но они уже практически кончились, домолачиваем остатки. "Хорст Вессель" тоже растрепали сильно, так что и французам досталось и венграм этим онемеченным.

- Это каким венграм? Здесь же нет венгров? - удивился подполковник - замполит.

- Из "Хорста". У них, как и во всех инонациональных СС - офицерский состав из чистопородных рейхсдойче, граждан Германии, а рядовой и сержантский - из всякой сволочи. Эти - набраны в Венгрии из тех венгров, которые имеют хоть немного немецкой или еще какой арийской крови - так же негромко и вразумительно пояснил Алексей Алексеевич.

- Фольксдойчи? - блеснул странным словом майор.

- Они самые. Пока у немцев - так они немцы, как к нам попадают, так сразу эти полукровки называются и чехами и поляками и венграми и черт еще знает чем.

- Вон оно что! А эти - из "Галиции" - был я там под Бродами, видел, как их разгромили вдрызг - они тоже из фольксдойчей, получается?

- Эти на особом счету. Туда офицеров служить в наказание немцы посылали. В "Галиции" даже физические наказания разрешены и стреляют немцы эту сволочь постоянно, иначе дисциплину поддержать им невозможно. Обычные галичане, тупые и злобные - брезгливо пожал плечами капитан - особист.

- Интересно! Сержант, я у вас этот китель заберу, в редакции показать надо, а то и не поверят.

- Как скажете! Только вы поосторожнее, товарищ майор с этим кителем! - протянул серое тряпье Сидоров.

- Это как? - влез подполковник, почуяв возможность подключиться к разговору.

- Редкий немец сейчас не вшивый - спокойно, чтобы и тени иронии в словах не привиделось, сказал замкомвзвода.

- Э, дорогой товарищ, я на фронте с первого года, на вшивых немцев насмотрелся уже, так что ничего, справимся. А как говорите вы их убили? - уточнил майор, бегло осматривая китель. И да - швы под мышками, где обычно селились платяные вши, глянул привычно и отработанно. Не вояка, вроде, но калач тертый. опытный.

- Обстреляли их атакующую цепь кулисным огнем, товарищ майор, после чего рота развила контратакой успех.

- Ага! Кулисный огонь, ну разумеется! Кто командовал расчетом? - доставая из потертой планшетки блокнотик и карандаш, спросил чернявый.

- Я, старший сержант Сидоров, со мной были бойцы...

- Этого достаточно, расчет сержанта Сидорова. Сколько положили?

- 19 сразу и еще 4 из тех, кто залечь успел.

- Маловато! - укоризненно заявил черкающий по бумаге карандашом майор.

- Виноват, товарищ майор! - единственно, что смог сказать замкомвзвода.

- Да все в порядке, для газеты - маловато. Ладно, поехали дальше?

- Там небезопасно, товарищ майор - с большим почтением обратился к младшему по званию обычно заносчивый и грубый замполит.

- На войне везде небезопасно, дорогой полковник. Поехали! - и первым полез в машину. Остальные последовали примеру, попрыгали в бронированный кузов автоматчики и машины унеслись дальше, оставив обоих пехотинцев в поднятой пыли.

- Черт гладкий - буркнул вслед рябой, оставшийся без пачки зольдбухов и кителя и как-то огорченно глядевший на свои босые руки.

- Корреспондент! Из самой Москвы наверное! - сделал вывод замкомвзвода.

- А, ну да, похоже. Мало ему 23 фрицев! Попробовал бы сам хоть одного пришибить! Понапишут черте что, как деревянной ложкой боец шесть танков разгромил, а форсу, словно они это сами сделали, щелкоперы брехливые. Читать совестно, что понапишут, зато сапожки с форсом и одежка барска - неодобрительно разворчался боец.

- Ты полегче бубни, а то приведет тебя длинный язык под монастырь - осек его наставительно Сидоров. Идти по дороге и ждать телегу ему расхотелось категорически.

- А твой-то кителек чего полкан уцепил? - удивился везунчик.

- Куда конь с копытом, туда и рак с клешней... Черт его знает, а мы без заплат остались. Ладно пошли домой, эти еще возвращаться будут или еще кого нелегкая принесет - решил Сидоров.

- А как считаешь, напечатает этот красавчик про нас статейку? Этак пышно: "Героический пулеметный расчет доблестного старшины Сидорова мастерски и умело могучим кулисным огнем с фланга стремительно истребил вражескую французскую роту эсэсовских гнусных французов. Бей врага, как расчет великого Сидорова!"? - продолжил трепать языком везунчик.

- С чего это я старшина? - удивился замкомвзвод.

- А для красоты. Эти ж газетчики удержу не знают, все на свой манер перевертывают. Про нашего комбата, было дело, понаписали такого, что только фамилия и была точно указана.

Старший сержант поморщился. Положа руку на сердце - ему нравилась эта самая пышность в газетах. И привычная тяжелая и грязная работа войны приобретала под пером очередного писателя блеск и красоту. А уж если это будет о нем - он с легкостью простит кудрявому репортеру и старшину и роту. Нет, так-то поворчит, конечно, для порядку, но в душе маслицем помазано будет, приятно так станет. Да и не слишком-то и преувеличено окажется, вполне возможно, что положенные там на поле как раз и были ротой.

Поистрепались фрицы, лоск потеряли. И не раз слышал - вместо внятных полков и дивизий у фрицев все чаще были какие-то невнятные "группы" - сколоченные на скору руку из всяких огрызков и обломков разгромленных вдрызг этих самых сделанных по правилам и штатам дивизий и полков. Не до жиру, не до орднунга, когда лупят в хвост и гриву.

- Нет, не напишет. Не дадут. Франция же сейчас вроде как с Гитлером борется, потому политически будет неверно такое писать. Хотя - вон они, наглядно, хрен им в печень, борются, аж который день им морды бьем... - резонно и степенно отметил сущую правду Сидоров.

- Это да, политика. Когда политрук рассказывал про наших французских летчиков - так их куда меньше, чем этой сволочи, с которой мы сейчас машемся. И их еще до хренища, а у нас пушку отобрали - перескочил на свежую обиду везунчик.

- Так она и не наша была, полк придал. Временно - сказал сущую правду Сидоров, но при том не вполне убежденно - когда при взводе была эта пушечка - жилось и впрямь куда веселее. Перед началом наступления полк передавал нередко артиллерию в виде усиления по батальонам, вот и свезло, что одна из полковушек, попавшая в батальон, аккурат оказалась на том участке, что держал взвод Сидорова.

Прибыли артиллеристы под утро, злые, как собаки, грязные, как черти, потому как тащили свою "милашку" на руках по грязи два километра по просматриваемой и простреливаемой местности. Да еще и густо перекопанной, отчего помимо всякого нужного тащили пушкари и доски в придачу - иначе не перекатить было тяжеленную свою орудию через всякие траншеи, которых накопали тут изрядно. И при каждой ракете немецкой, заливавшей местность мертвенным белым светом, приходилось замирать, а то и просто лежать в грязище. Неприятно, но куда лучше, чем внезапный минометный обстрел с накрытиями.

Взводный при том строго указал своему заместителю, чтоб помог гостям всемерно, как своим родным. Сидоров с опытным воякой и не думал спорить, худого толковый летеха бы не присоветовал. Потому и помочь рыть людей выделил и землянку для расчета подобрал добротную, чтоб было где обсушиться и поспать. А когда молодые бойцы начали бухтеть, что слишком работы с этой пушчонкой много - затыкал их простым вопросом - когда легче бежать на фрицевский пулемет - когда тот молотит безвозбранно и прицельно, или когда в него снарядик прилетел аккуратный?

А рыть и впрямь пришлось много - хоть сама полковушка не производила серьезного впечатления - маленькая, низенькая, чисто по внешнему виду сорокопятка со скошенным назад фигурным щитком, только вместо жальца противотанкового стволика - кургузенький огрызок-коротышка, правда калибра неплохого. Но и для такой мацупуськи пришлось выкопать незаметно для фрицев и замаскировать две позиции - основную и запасную, да одно укрытие, да еще неугомонные артиллеристы ложную позицию оборудовать взялись, когда их навестил командир взвода, он и присоветовал. Оттуда, ночью спешно закатив полковушку, бахнули несколькими снарядами, как по правилам положено - якобы пристреливаясь.

Утром на этом месте уже стоял макет орудия - за ночь из ломаных бревен и рваной масксети соорудили такое, что и с полсотни шагов вполне себе выглядело грозной пушкой, правда, хоть и старательно, но не очень грамотно замаскированной.

Ребята со скрещенными пушечками на петлицах оказались компанейские, хотя некоторое время пушкари и держались немного высокомерно, но совместная работа отлично сближает и Сидоров даже и подружился с угрюмым на первый взгляд сержантом - командиром прикомандированного расчета. Хороший человек оказался, умный, рассудительный - с таким даже и помолчать приятно, не то, что поговорить. Это вообще праздник!

Вместе и наблюдение вели, стараясь обнаружить все пулеметы и пушки, что были у немцев напротив. Тут и другие бойцы старались, не только ж лопатами землю кидать! И получилось напротив взвода сидоровского - три дзота с пулеметами, да четыре открытые пулеметные площадки, два жилых блиндажа, погребок с боеприпасами и пара противотанковых пушек немецких.

Артиллеристы еще и отработали наводку на цели - сделали маленькие таблички, поставив их так, чтоб наводчику легче было работать и когда начнется пальба - сразу направление ухватить. От немцев их было не видно, а вот пушкарям - в глаза бросалось.

Перед наступлением пехота даже и полюбовалась, как ловко исполнялись команды - цель ? 4 - огонь, смена цели, цель ? 6 - огонь!

А потом - утром артподготовка пошла, загремело все, затряслось, небо с землей перемешалось, у немцев только всполохи запрыгали по окопам. И под шумок пушка стала долбать по всем засеченным целям. Отревел залп гвардейских минометов, малиновая звездочка вверх взметнулась, сквозь дым и пыль, что волокло ветром с немецких позиций и взвод побежал в атаку.

Все же два пулемета ожило и залегла пехота. Но недолго лежали - рявкнула сзади трижды пушка - и левый пулемет заткнулся на середине очереди, потом еще четыре ощущаемых бабаха - и правый пулемет помер. Дальше уже было проще, оказавшись без пулеметов и орудий немцы скисли быстро. Тогда опасался Сидоров, что как обычно немцы минометами накроют, любили и умели они так делать. Но знакомые хлопки разрывов были не на поле, где пехота бежала, а сзади.

После боя, догнавшие пехотинцев артиллеристы не без гордости рассказали, что фальшивый макет гансы накрыли четко и точно, разнеся приманку вдрызг. И всем приятно стало, что не зря по ночам корячились.

- Здесь пойдем или как? - деловито спросил боец, сбил с мысли.

- А вот тут срежем. Вроде как на тропку похоже. И покороче будет - сказал Сидоров и шагнул на полузаросшую травой, но явную тропку. Странно, тут лес совсем был целехонький, даже без отметин пуль и осколков на стволах деревьев. Мирный лес, дом почему-то вспомнился. Замкомвзвода грустно вздохнул.

Странно, земля вспучилась словно пузырь и швырнула его вверх, так что он с удивлением увидел деревья вокруг со странного ракурса. Словно кто-то громадный снизу огромной ладонью поддал. И вокруг что-то летело вместе с ним вверх. И сам он летел, что было так странно. Не ангел же и не соловей... И пахнуло в ноздри насильно кровью и горьким дымом...

Сознание он потерял, когда тяжко, всем телом, плашмя, ударился оземь. Пришел в себя от боли, резкой, рвущей. Все болело, даже не понять, что больше. Увидел озабоченную и забрызганную кровью физиономию бойца.

Почему-то вверх тормашками на фоне крон деревьев и серого неба.

- Что это... что это было? - пересохшим внезапно ртом спросил, вроде громко, а пыхтящий боец не услышал с первого раза, похоже, тянул он куда-то Сидорова за плечи. Повторил вопрос дважды и трижды. В ответ везунчик зашевелил губами. Но кроме того же неприятного писка в ушах - ничего. Правда дошло все же - волочит его товарищ по земле на шинели, словно в волокуше. А когда попытался встать - прострелило снизу вверх такой болью, что не выдержал и застонал в голос. Опять боец губами шевелит, бровки домиком забавно сложив.

Попытался юнца обнадежить, ободрить, спросить о том, что с ним - все сразу - и от такой натуги вырубился, впав в беспамятство. Дальше помнил маленькими кусочками и никак было не связать эти картинки воедино. Лютая боль мешала и слабость страшная.

Вроде телега была, потом вроде как грузовик, трясло сильно, странный запах в большой брезентовой палатке, серые глаза между белой ткани, потом догадался - врач, наверное. Пить хотелось очень, а не давали почему-то. Опять вроде везли. Мутило и голова кружилась неприятно, а еще мучил страх - что там внизу с ногами и вообще.

И пришел в себя уже в палате - догадался, что больничной - по запаху и всему остальному.

То, что он ранен - уже давно понял. И как опытный вояка решил, что скорее всего - на мину наступил, свезло, что называется, как утопленнику.

Понимал это смутно, что-то кололи в руку, отчего проваливался в темный тяжелый сон, боль тоже затихала, не совсем, а словно спрятавшийся в будку ворчащий злой пес - все время давала знать - она здесь, никуда не делась. И все время было страшно - болело все тело, особенно ноги и живот. Вся нижняя часть тела - и левая рука тоже, с чего-то. Рука-то почему? И не глянуть было - закована в гипс, насколько видеть мог.

То, что тошнило, гудело в голове и пищало в ушах - понимал, швырнуло вверх взрывом изрядно, а вот общее состояние просто пугало. Даже были жуткие мысли о том, что от пупа и ниже и нет ничего вообще. И не мог понять - что случилось с ним. Видал он за время на фронте раза три - что такое подрыв на противопехотке. И совсем не было похоже на его состояние.

Один раз выскочившая из земли немецкая лягушка скосила десяток шедших мимо бойцов, погибшие так и лежать остались, где их накрыл рой шрапнели, а у раненых - ну словно по ним пулеметной очередью влепили, по воздуху никто не летал. А дважды - нарывались бойцы на мины, отрывавшие им куски тела - одному раздробило стопу, а другому оторвало почти до колена. Зрелище было страшное, что у того, которому косточки и клочья мяса выбило из сапога, что второму, оставшемуся без ноги с огрызком, закопченным и перемолотым совершенно нечеловечески, но сознания бедолаги не теряли, ругались, как заведенные, стонали и кричали.

На операцию таскали несколько раз, рылись где-то внизу.

Ночью, когда проснулся после того, как похмелье от наркоза прошло - заплакал, так же совершенно неожиданно для себя. Хорошо, никто в палате не видел, а то бы стыдно было. Пытался рукой правой ощупать - что там, внизу-то, и не смог. Не слушалась рука, словно он бревно неподъемное волохать пытался.

Когда стал слышать - разозлился на самодовольного врача. С трудом удержался, чтобы не обматерить, так взбесило сказанное гордым тоном, что "удалось сохранить одно яичко и коленный сустав". Чертей бы триста в печень этому веселому майору!

Выздоравливал долго. Замкнулся в себе и на контакты с однопалатниками не шел, не хотелось разговаривать, все время в голове колотилось, что остался без ноги и яйца, да и пальцы на руке пострадали.

Только сильно позже как-то притерпелся к своему новому положению и немного утешился тем, что насмотрелся, шкандыбая по госпиталю, на бедолаг, которым повезло значительно меньше. И даже стало казаться, что одна нога и одно яичко - уже не так и плохо. Но это было, пока лежал с такими же изуродованными,у которых нехватка частей организма была куда лютее и гаже.

Когда выписали инвалидом - много раз ловил себя на вспыхивающем бешенстве, при виде совершенно целых мужчин, которые вполне могли бы и повоевать, а вместо этого занимались всякой херней в тылу. Именно поэтому терпеть не мог в дальнейшем Сидоров разных деятелей торговли - и, как ни странно - искусства.

И сильно удивил своих сотрудников тем, что в бешенстве порвал билет на праздничное представление известного иллюзиониста и фокусника, которым его премировали за добросовестный труд. И ворох матюков, которые он высыпал при этом - тоже сильно удивил. А его сорвало с резьбы то, что все эти тыловые артисты были здоровые и целые, сытые и гладкие, в то время как за них там на фронте калечились другие. И в гробу он видал все эти фокусы, благо уж что-что, а на воров - карманников нагляделся еще до войны, тоже те еще фокусники были.

Лейтенант Поппендик, командир учебного танкового взвода.

Первое, что он понял совершенно точно, так это то, что шанс стать командиром роты разлетелся вдребезги, как фаянсовый унитаз под бегемотом. Экипаж танка номер три стоял перед ним бледно-желтый и вид имел жалкий. И воняло от них сильно и мерзко какой-то химической гарью. А водитель танка и вовсе лежал на земле, и тоже был бледен, как мертвец. Хотя почему - как? Он и был мертвец.

Санитар только руками развел, да и полигонный врач, примчавшийся на странной чертопхайке с дымящимся газогенератором тоже ничего сделать не смог. Вот уж удружили идиоты-подчиненные, так вовремя - как раз инспекция наблюдала за учениями и все на виду у двух полковников и трех подполковников и произошло. Просто великолепно!

Только-только погоны получил - и вот на тебе!

Отозвал в сторону командира танка, молокососа с ефрейторскими погонами.

- Где твой ум? В штаны упал? А масло где твое? Уж точно не в голове! Почему люки были открыты, а? Приказ тебе был какой? - тихо шипел затосковавший Поппендик, прекрасно понимая, что сейчас ровно такие же речи будут литься уже ему в уши. Вот как только начальство подоспеет.

- Господин лейтенант! Протечка! Дышать было невозможно! И пожароопасно! Это пехота чертова виновата, им, уродам земляным было запрещено кидать дымовые шашки на танк! Тем более - в люк! - начал отбрехиваться молокосос.

- У землероев все живы. А наш водитель - вон, готовится к торжественному погребению! А теперь угадай, кому будут сейчас раздавать пряники и леденцы?

Тут радист с заряжающим почти синхронно принялись блевать, прервав речь своего командира на полуслове. Санитар забеспокоился, да и врач тоже. Выяснилось, что эти дурни тоже нахватались дыму, только в отличие от бедолаги водителя организмы у них оказались покрепче.

Дальше вылить свою желчь на голову дурака-ефрейтора новоиспеченному лейтенанту не дали. Начальство не стало зря тратить время и утруждать себя, а вызвало виновников на наблюдательный пункт. Где и устроило головомойку. Нет, так-то потеря солдата на фронте не была бы столь заметна, да и наказывать там не спешили, даже и на полигоне обошлось бы, но вот при инспекции... Нарочно не сделаешь!

И как ни крути - а виноваты. Всего-то должны были отработать совместно с обучаемыми инфантеристами действия, в которых противник активно применяет дымовые гранаты. А пехотинцы отрабатывают свое - ослепление дымом машин противника. Вроде бы все просто. И панцерманнам много раз говорилось, чтобы ездить с обязательно закрытыми люками и гренадерам сто раз было сказано - не забрасывать дымовые шашки на машины и перед учениями было дополнительно доведено до личного состава содержание соответствующих инструкций - и на тебе!

Одни идиоты, разумеется, сразу же едут с открытыми люками, другие ухитряются забросить в люк дымовую гранату! Перфект! Что у этих недоносков малолетних в головах - совершенно невообразимо! И экипаж умело и бодро покинул машину, но, как оказалось через три минуты - не в полном составе. А этот престарелый хрыч, тридцатилетний старикан, призванный с завода со снятой бронью, который, будучи взрослым мужчиной. должен бы сориентироваться получше сопляков - из дымящейся машины не сумел найти выход.

И когда его вытащили - он оказался дохлее прокисшей прошлогодней селедки! Ухитрился задохнуться от банальной дымовой шашки! Причем не такой, слезогонной, которыми прокуривали новобранцев для поверки их противогазов, а самой что ни на есть обыкновенной! А теперь в личном деле свежесделанного офицера - такое черное пятно будет, что можно забыть о хорошем месте и карьере.

Выволочку Поппендик получил знатную. Одно утешало - как офицера его все же ругали сдержанно, не называя кретином доисторическим, проссаным матрасом, бесполезным коптителем неба, недоделанным бродячим псом и всяко разно, что было допустимо ранее - пока не получил эти погончики. Что-либо возражать было совершенно ни с руки, оставалось только скорбно сопеть носом, тяжело вздыхать и всячески показывать сокрушенность и признание вины по всем статьям.

Инспекторов больше всего разозлило, что был злостно нарушен приказ - причем всеми участниками. Особенно даже не то, что и пехотинцы и танкисты напортачили, просто-напросто наплевав на инструкции, а еще и применение этого типа дымовых гранат, которые как раз не рекомендовались другими, не менее строгими инструкциями, к применению в тренировках и учениях - очень скоро выяснилось, что судя по маркировке эти штучки были строго для боевой обстановки - потому как в составе дыма при горении образовывался фосген.

Нет, не в таких количествах, чтобы официально признавать эти самые гранаты как заполненные отравляющими боевыми веществами, вовсе нет, но врагам Рейха в дотах, подвалах и прочих местах, где эти выродки человеческого рода пытались противостоять арийской армии концентрации хватало, чтобы они сдохли от отека легких быстро и без хлопот. Каким образом эти строго боевые гранаты попали на склад тренировочного полигона - еще предстояло выяснить.

В добавок масла в огонь подлило вызывающее поведение унтер-офицера, командовавшего гренадерами. Он твердо стоял на своем - дескать, кидавший гранату не метил в люк наводчика, отнюдь нет, но по трагическому стечению обстоятельств просто запнулся ногой за выступ местности, отчего граната и полетела не туда, куда намечалось. И, говоря эту чушь, унтер ел начальство глазами, точнее - одним глазом, потому как второй он оставил где-то под Ржевом. И почему-то такое рвение и старательность бесила слушавших его рапорт офицеров, было что-то в этом карикатурное, балаганное, нарочитое. И потому - оскорбительное.

Этот одноглазый мерзавец был украшен двумя серебряными ленточками с металлическим барельефом танка, что означало - пока был на фронте, умело расправлялся с советскими броневыми машинами. И смотрел этот негодяй не то, что вызывающе, но как-то не так, как низший чин мог позволить себе таращиться на начальство. То, что оба оберста с Большой Войны на фронте не были (да положа руку на сердце - и тогда тоже близко к передовой старались не приближаться) - особенно обозлило инспекторов, как вообще бесит тыловых деятелей пренебрежение со стороны фронтовиков.

В конечном итоге досталось всем. И Поппендик загремел опять на фронт, снова - всего лишь командиром танкового взвода. Что характерно - снова третьего, что означало, что для сияющих вершин командования ротой ему надо было пережить аж троих камарадов. Особенно оскорбило его то, что внятно намекнули - посылка на Восточный фронт является именно наказанием. Идиоты толстолобые!

Нашли, чем пугать. Тем более - ветерана. Это в штабах считали, что Восточный фронт был куда страшнее Западного, для обычного, нормального солдапера разница была невелика. Просто на Западный попасть было сложнее - туда отсылали всякие обсевки и третий сорт, который на Восточном сгорел бы мигом, а во Франции вполне мог противостоять врагу. Раньше еще туда рвались всякие хитрецы, но теперь и они призадумались. Как вояки янки и лайми были куда слабее Иванов, но про честный бой никто уже давно не говорил, а сдохнуть под гусеницами русских танков или под бомбовым ковриком янки... Невелика разница.

Тем более, что старшина роты, в которой как раз служил Поппендик много чего рассказал про дела на западном фронте. То, что со старшиной надо дружить - свежесделанный лейтенант теперь отлично понимал, знакомство с тем пройдохой-бранденбуржцем, который вывел его из котла, многое дало и теперь приносило вкусные дивиденды.

Уж что-что, а дураком Поппендик не был. И потому сделал все, чтобы оказаться поближе к руке кормящей. И не зря. Это вернулось сторицей, только теперь приходилось слушать длинные разглагольствования нового приятеля. Старшина, с виду молчаливый, в хорошей компании очень любил поболтать, и было очевидно, что давненько ему не с кем было почесать язык.

Пару раз он определенно проверил лейтенанта, убедился в том, что тот не спешит докладывать начальству всякие компрометирующие сведения - и наконец раскрылся.

Что до Поппендика, то он относился к этой болтовне, как к гарниру, потому что болтать старшина начинал с третьей рюмки, а закуску выставлял очень неплохую. Вот и треп его шел как часть прилагаемой еды.

Конечно, на фронте приходилось питаться с солдатами вроде как из одного котла. Так было принято в вермахте. Насчет совместного питания у немцев все как у грамотных людей, немцы лишены англо-саксонского чванства и русской дикости. Никакие законы и нормативы не требуют от офицера жрать вместе с солдатней и то же самое. Но толковый командир на фронте знает, что с товарищами лучше делить все радости и горести. Так оно спокойнее. Ты им свой доппаек, а они тебя тоже не забудут. Война производит по крайней мере один годный товар - человеческое товарищество.

Уединиться в удобное время со старшиной роты - не возбраняется. И толковые подчиненные это поймут правильно и бестолковых вразумят. Потому что жратва - она на втором месте после боеприпасов и бензина.

Стихийный грабеж на низовом уровне малоэффективен для общего дела, хотя имеет ряд прелестей. Правильная армия должна снабжаться от своих тылов. Но как! Тут собака изрядно порылась. Тяготы и лишения переносить не зря учат. Сколько солдат без снабжения может воевать, пусть отвоюет. И еще полстолько. Иногда это единственное преимущество и оно четко срабатывает.

Награбить жратвы на целую армию - большая работа. Но главное, она требует времени, которого нет. Поэтому армию надо снабжать по плану, в том числе из награбленного и оприходованного ранее. А курка-матка-яйка это самодеятельность и разврат. Толковые вояки умеют без особых скандалов и смертоубийства добыть гуся. И если взводный командир от них свои шоколадки не прятал, они ему лучший кусок поднесут, уже зажаренный. И те, кто служил во взводе Поппендика, отлично понимали, что приятельские отношения их командира с хранителем всего ротного добра - полезны и взводу. Собственными желудками понимали.

Хотя и не представляли себе, какие разговоры ведет начальство за шнапсом. А разговорчики были куда как опасны и если бы не прививка цинизма от бранденбуржца - неизвестно, как бы себя повел Поппендик.

⇐ Предыдущая 20 21 22 23 242526 27 28 29 Следующая ⇒