Что внутри 6 страница

И Олег, кажется, по-настоящему согласился. Так где он там хорошо посидел?

Согласись, Ты была чересчур нежной к Саймону в тот вечер. Как это вообще понимать? Нам казалось, что ваши пути расходятся, а Она вдруг начинает отправлять всевозможные милые суффиксы и даже мордочки с поцелуями и сердечками, чего вы и раньше-то себе особо не позволяли. С каких пор Ты к нему неровно дышишь и зачем Олег этим интересуется? Знает же, что между ними ничего не может быть и между нами тоже, хотя здесь Она бы возмутилась и возопила, что будет писать Саймону и Олегу все, что считает нужным. Истерики – это у Нее в предков. Но мы с этим отчаянно и иногда успешно боремся, потому что сам Олег нахватался умиротворения и пытается научиться на нем кататься, и Она тоже в основном не повышала шрифт и избегала многоточий и многоскобий. Только в исключительных случаях. Не каждый же вечер ему напиваться.

Да, в тот вечер Она была не в себе и осмелилась наконец дать слово внутреннему Я, которое поплыло по волнам нежности и чуть было не вышагнуло наружу из окна, не рассчитанного на такую массу впечатлений. Откуда брались только все эти фантазии, откуда творец заполучил этой потенциальной энергии, которую в тот вечер оказалось неожиданно сложно контролировать?

В детстве Олегу не раз доводилось становиться душой воображаемой компании, в которой, правда, гораздо уютнее и развязнее себя чувствовали веселые и находчивые парни, пересмотревшие все эпизоды старых Черепашек-Ниндзя и готовые провести очередной чемпионат галактики по футболу прямо в этой комнате, возле родительской кровати. Женские образы получались слабо проработанными и однообразными, поэтому беды ничего не предвещало, а кто говорит о беде, у кого проблемы, да нет у нас никаких проблем, это мы сдуру тут ляпнули. Мальчики играют с мальчиками, а на девочек поглядывают издалека и с опаской.

Так и у него в возрасте пяти-шести, старше тоже, но меньше, лет отроду не было причин для беспокойства, хотя под грустную музыку Олегу иногда приходили в голову печальные мысли, но сейчас он смеется и вспоминает детские тревоги с ностальгией, но ностальгия при этом неприкрыто тревожная, во-первых, потому что в цвета этой эмоции у него уже давно разукрашено все существование, а во-вторых, потому что будешь много предаваться воспоминаниям – загубишь будущее бездействием в настоящем. Олег – сам себе мудрец. Сам себе друг. Но от этого очень легко устать, ибо социум с младенчества просочился во все емкости. Одного в поле тебя даже никто не отпустит. С мамой за руку и никуда не отходить. Так никуда и не отошли.

А Она давала себе все больше простора для творчества, замахнувшись не только на храброе, но девственно нежное сердце Саймона, но и на закоченевшее сокровище главного антигероя, которому удалось справиться без помощи Снежных Королев и прочих магов ордена Саб-Зиро. Олег бросался в каламбуры, сравнения и метафоры, чтобы не потерять инициативу в этой борьбе с самим несобой, однако опыт подсказывал, а в тот вечер истошно заорал во все уши, что любая слабость может обернуться провалом, вот только внизу развернули огромный матрас, похожий на облако, и, посмотрев в эту пропасть, начинаешь задаваться вопросом: а неужели сорваться и шлепнуться из окна многоэтажного диалога так страшно и непоправимо?

Может быть, так только кажется, но всегда есть шанс прервать полет, и Ее заволакивающее щебетанье мы тоже задушим, когда придет время, а сейчас нужно просто сосредоточиться на Саймоне, которому следует написать, а то и прописать успокоительное.

Успеваемость упала. Коленки ободрала. Саймон неловко тормозил, получая новые сигналы от старых, не слишком ли быстро, но уже словно шестнадцать килограммов соли употребили, знакомых. Даже видел во сне. Парадоксально, но обеих. Ну с Викой-то все понятно, скажем, а он нам ответит – нашел кому заливать – что ничего подобного, потому что вообще был не фанат ночных показов, а предпочитал храпеть, хотя уверен, что спит беззвучно, но с этим бы даже и спорить никому не пришлось, да и зачем, зачем ты вечно съезжаешь с катушек, причем тут все это, Вику он тоже смотрел во сне, и там он был, прямо скажем, посмелее и поинтереснее себя посюстороннего, но это кому в новинку? Нам бы про Нее узнать, вот это же настоящая сенсация, потому что появилась прекрасная дама исключительно из головы и завоевывала из своего убежища все новые и новые территории, примеряя на себя разные ушные раковины и оттенки кожи. И другие всякие штуки, которые он прятал под одеяло. Все миры восстали против Саймона и нежно рвали его напополам, поэтому спад наступил в самый спелый и сочный момент пыток тестами и баллами, от которых начала откусывать свою долю безудержная рассеянность.

Вика помогала Саймону держать себя в тонусе, и за это он был ей по-настоящему благодарен. С Ней он терял последнюю голову, и за это пылал какой-то абсолютно незнакомой и непонятной привязанностью. Неправильное ты выбрал слово. Не бойся, говори, как есть.

В тех оторванных и укатившихся в расщелины между клавишами черепах созревала, пожалуй, самая провокационная и пугавшая Саймона мысль, в которой лето представало эпохой грандиозных решений и в которой он, нет, надо все еще обдумать взвесить и вообще для начала дожить, видел только один знакомый облик. И внешность этого персонажа была тщательно проработана аниматором на успокаивающих своими большими солнечными окнами уроках истории, биологии, химии и других занятиях, не касавшихся своими итоговыми аттестациями беспрецедентно блаженного Саймона. Хотя и на касавшихся иногда забредал в камыши.

При этом Ей тоже стоит отдать должное, потому что рулить забродившим сознанием Ее научили квалифицированные мастера, которым, правда, никогда не приходилось одолевать превосходящих по силе оппонентов. Однако таких крепких, но бесхитростных середняков, как Саймон, мы могли щелкать похлеще, чем нервный школьник ручкой на экзамене. Львиная доля заданных Ею вопросов входила в отряд наводящих под прикрытием. Тепличные условия были созданы для того, чтобы крепнущий пациент лично выдавал свои вкусы и предпочтения, а затем неожиданно ухватывал ультратонкие, но решающие намеки, подкреплявшие оклемавшееся и уже давно набравшее вес счастье. Типичная история может случиться. Мы, конечно, не на что не намекаем и решать тебе самому, но, когда после лютого голода начинаешь уплетать за оба полушария, взорваться рискует даже безгранично умиротворенная Вселенная.

При этом послания Саймону у Нее обычно получались весьма сдержанными и немногословными, хотя иногда мелкие, но частые фразы прибивали пыль, скопившуюся было на мониторе с удивлением встречавшего такие атмосферные явления исследователя неизвестных впечатлений. Ему уже мало было расслабиться и спускаться бревнышком с водяной горки: размышления заволакивали сознание, однако пока на каждой географии, информатике или ОБЖ разрешалось выбрать те, что по вкусу, и смаковать, аккуратно конвертируя каждую порцию личного весеннего солнца в новые несмелые и лаконичные ответы и вопросы. Кажется многое, но ни разу не похоже на то, что она пытается отодвинуться.

Вика во всем ближе, и ей тоже доставалось приятного – и с чего ты взял, что – опасного излучения, хотя иногда думаешь, что женское сердце невозможно обмануть и неизменный шрифт чата все-таки куда-то уменьшился или стал вдруг чуть более угловатым. Но мы разве кого обманываем, мы все пока творим в рамках приличий, и снова ты откуда-то у себя из подсознания выдернул это никчемное временное наречие, а там у тебя вечно непорядок, поэтому дальше все должно быть хорошо, и она ничего не знает, да, она ничего не знает, и все будет как надо, хотя ей и узнавать-то нечего.

Иногда Саймону все же приходилось пережевывать неудобные кислые мысли. Но он уговаривал их успокоиться и потерпеть хотя бы до лета, а там уже грозился прозрением и окончательной расправой с самыми колючими и ловкими представителями биосферы сознания. Когда же они отказывались слушаться и своими капризами намеревались довести Саймона как минимум до вишневого каления, он искал спокойствия там же, откуда завозил в заповедник новых чудовищ и диковинных насекомых. Саймон писал Ей, Саймон писал Вике, Саймон писал предложения и примеры, однако не был готов к тому, чтобы выйти и ответить, на что с тяжелыми вздохами и укоряющим взглядом в журнал ставились точки, которые позже придется отработать, если вдруг кто-то не решится закрыть глаза на это невидимое происходящее.

Нужно всего лишь закрыть глаза, и все сразу становится видно и понятно. Олег вспоминал прошлое или будущее, затаскивал под микроскоп каждый поступок, и, правда, почему бы наконец не освежить это болото изображениями и запахами из прошлого или не запустить генератор ожидаемых ощущений? Опять в рабочее время? Ну так что ж. Каждый имеет право на отдых. Тем более Олег не отдыхал. Уже горстку лет не отдыхал. Тут же видишь в чем философия: отдыхать нам положено исключительно с чистой совестью, а, когда внутри все выпачкано волнением, самоуничижением или страстями какими-нибудь бурлящими, устраивайся поудобнее, ленись себе на здоровье, выпотроши бутылку за бутылкой, только потом поднимаешься, разбитый и затуманенный, и жалеешь, что два пальца нельзя вставить куда-нибудь поглубже в мякоть мозгов. Олег это испробовал на собственной шкуре. Точнее вместе с Верой, а после и с Викой, а раньше и в одиночку, так что на подобном безделье он съел весь райдер Барабека.

В те незапамятные времена Олег приходил домой со школы и на всем протяжении обеда хмуро планировал свои дальнейшие действия, стараясь не нырять слишком вперед, однако учесть самые неприятные и сосавшие, видимо, под той самой ложечкой, которой он зачерпывал суп, моменты, существенно влиявшие на то, проведет ли он следующий час за домашним заданием или же закажет подушке на это время чистку салона своей уставшей головы, прошедшей без тормозов очередные шесть кругов гонки за образованность. Да, Олег все это так и выдумывал, так и крутил фарш мыслей внутри закипавшей серой субстанции, и глубочайшее отчаяние постигало его сразу после подъема, потому что во все части тела предательница, взобравшаяся на шею, передавала один и тот же сигнал: «Мы не выспались. Мы устали. Мы доведены до предела». Как же так можно: ты ничего не делал вчера весь день и сегодня вот спать завалился – пора бы уже и за дело взяться! Олег брался без охоты, Олег сейчас откроет глаза и снова померкнувшим взглядом окинет свой офис, Олег запускает ролик за роликом, но цензура вырезала оттуда все настоящие моменты, все эпизоды, в которых его пожирает усталость, в которых ему до безобразия скучно и в которых ему стыдно за то, что он ничего не хочет исправить.

Некие три времени, знаете ли, влачат одинаково жалкое существование в нашей душе, с тем лишь исключением, что настоящее будущего еще и нагло врет, постоянно набрасывая на ожидание аляпистые обтягивающие эпитеты, которые скрывают его единственный натуральный окрас – цвет безграничного страха.

Олег хватался за телефон, Олег судорожно раздумывал, кому и зачем звонить, Олег чесал затылок, Олег чувствовал, что время убегает и нужно быстрее приниматься за работу, Олег пытался остудить пыл и расставить все по местам, Олега бесил наплыв истеричных штампов, и он ронял голову на стол, обхватывал ее двумя руками и пытался оторвать, но даже Мюнхгаузену пришлось вытаскивать все свое порочное существо целиком, а уж таким героям, как этот, и подавно суждено было вечно выгуливать ее на плечах, терпеть капризы и постоянно оправдываться за свои промахи и попадания. Думали, в сказку попали? Думаем, что сказка возможна. Олег ведь был еще не сокрушен, ему еще никто не советовал зайти обратно в сознание и перестать вынашивать чушь, в которой и он, и Она дышали не этим энергосберегающим воздухом оттенка бледных поганок, а свежевыжатым, свежемолотым, свежечто-нибудьеще, свежим, черт его побери, счастьем, и никто нам с ней не смог бы там помешать, как в тот момент никто не мог, и вовсе не планировал останавливать Олега от очередного нырка в Ее кириллические объятия, даже на таком невообразимом расстоянии пропитанные ароматом этого невозможно, это же невозможно, нежного единения душ. Да мы же созданы друг для друга. Да вы же просто одно лицо. Да ведь счастье уже близко. Тридцать три, например.

Никто из них не любит рассуждать о сущности данного чувства, ты даже стесняешься назвать слово целиком и начинаешь покручивать барабан, сооружая очередной описательный оборот, однако на этот раз агрессивному сердцу не до метафор, оно сдвинуло брови, приставило к горлу комок и напрямую задает свои коварные вопросы о природе любви. Олег пытался увернуться подобно сами знаете какому персонажу в темных очках, хотя про них можно было не упоминать, ведь без них было бы даже лучше, потому что сам Олег солнечные очки никогда не носил и выглядел бы в очках глуповато со своей опечаленной физиономией. Все эти антимонии исключительно для того, чтобы незаметно съехать с тропинки в уютную дремучую чащу, но нас ловят за мурашки и снова терзают глупыми серьезными проблемами, и Олег в эти мгновения сдается и признает себя взрослым обрюзгшим филистером, которому страшно, однако придется вспомнить и придумать определение любви, дабы объяснить недавнюю вспышку вербальной активности в небезызвестном диалоге. Поскромнее формулировки и по существу, пожалуйста. Все боятся, но надо как-то прийти к консенсусу. Олег же наколол у себя на извилинах вечную любовь к Вере, а теперь делает вид, что татуировку оттуда вывести нельзя, реки не повернуть вспять, это мы уже слышали, итак, Олег (вы помните его отчество? Мы нет) Сатурнович, ну-почему бы нет, любите ли Вы свою жену Веру, или же Вы не любите Ее, или Вы эгоист и думаете, что все Вам сойдет с рук, пальцами которых уже наломано топлива ни на один костер?

«Я должен написать тебе что-то очень важное». Или нет, «Ты знаешь, я, кажется, осознал одну вещь». То слово стирает, то всю фразу целиком, сворачивает на пару секунд, разворачивает, перечитывает. «Мне кажется, происходит что-то труднообъяснимое». Это совсем отвратительно. Постарайся без заковыристых слов. Даже слово «заковыристое» слишком заковыристое. Говори яснее. Но так, чтобы были пути для отступления. Зачем нам это нужно? «В последнее время я словно свечусь, и мне кажется, что я нашел причину этого… такого…», безобразие, ничего не выходит, неужели ты не можешь прямо сказать о своих чувствах, а какие у Олега были чувства, он пытался сделать вид, что пытается разобраться и снова цепенел, обмазываясь рассуждениями.

Ведь, по сути, Олег понятия не имел, что такое любовь: он боготворил необузданную страсть, он восхищался крепкой дружбой, он ценил адекватное взаимоуважительное соперничество, однако не понимал, чем любовь качественно отличается от прочих агрегатных состояний, при том что верил в нее и считал самым главным явлением собственной жизни и жизни во Вселенной вообще. Верил неизвестно во что и преклонялся перед неразгаданным мистическим явлением. Болезнью, лекарством, средством, причиной, следствием, основой, материей, любовью, любовью, любовью, раз уж осмелился вышлепывать языком эту табуированную красоту, то теперь наслаждайся моментом и придумай уже, в конце концов, достойное оформление самой стоящей из всех мыслей, когда-либо появлявшихся на пороге твоего словоигорного заведения. Забудем на мгновение подобные пошлости, вспомним тот пост, в котором такие же дипломированные йоги учат правильно опустошать сознание, взглянем свежим взглядом на белоснежное поле с мигающим курсором и рухнем на него очередным подбитым гусем-лебедем, которому сами знаете какой персонаж с луком выцарапал на сердце свое извечное, но каждый раз оригинальное и неповторимое.

«Я люблю тебя». Быстро щелчок на отправление, потому что можно и передумать. Кому можно-то? Олег наивно полагал, что все это по-прежнему реально обернуть в шутку, но виртуально его распирало от эмоций, а в его голове уже завальсировали Цокотухи и Тараканища, нужно срочно закрыть окно и открыть окно, боже, хоть сейчас-то остановись, просто дыши и успокаивайся, вот нам уже становится легче, расслабься, присаживайтесь, рассказывайте, на что жалуетесь.

«Я люблю тебя».

Ты что, с ума сошел?

Да можно хоть в этом месте открыть, зацепиться за строчку, пробежаться взглядом, и будет достаточно, чтобы понять, насколько все плохо. Не полезла бы Вера никогда в чужую переписку, не стала бы выслеживать и шпионить, и, кстати, спала довольно-таки крепко, в отличие от Олега, которого никому еще, похоже, не приходилось будить вручную. Связи нет никакой, потому что знала она, кажется, все. Пугаться не стоит: это как раз тот случай, когда конкретные факты ей вообще были не очень нужны, однако все было понятно уже давно и оставалось просто дождаться решающего момента, чтобы не пытаться распутать этот клубок, а просто покромсать его чем-нибудь острым, она бы сказала, как чилийский перец, но вы не путайте – Вера еще мозги не настолько себе прожарила, чтобы бросаться безвкусными сравнениями. А вот когда у Олега они перестали быть колюще-режущими, произошел коллапс. Прекрасно же понимаем, что всякому кулику в чужом болоте хорошо, а дома лучше. Если же Вера прозрела и оценивает все критически, можно потихоньку сматывать удочки. Потом до автобусной остановки и домой. На пороге Олег обнимал ее, а Вере было фатально неинтересно, сколько и зачем они выпили, как дела у Женьки и, сейчас будет немножко больно, все ли хорошо у самого Олега. Да нет, просто и так видно, что не очень. Пора завязывать. Пора эйфории на пике. Пора развязывать. С гирьками на сердце, однако попробуешь передать ему эту истину. Олег не хотел понимать, но ему вечно хотелось понять. Веру терзала эта безразличная безличность.

Для нас она расплывчата и загадочна, потому что про Веру до сей поры ни таблички на двери, ни исторически-фантастических блокбастеров, ни перечня надежд, ни коллекции разочарований, не можешь остановиться, выбери уже что-нибудь, расставь точки сбоку от ). Проблема лишь в том, что известно нам с гулькин клюв, ибо свои шкафы со скелетами Вера складировала на единственный сервер, в безопасности которого она была уверена практически на сто процентов. Оттуда только прямым контактом. Олегу многое удалось извлечь в те времена. А в эти появились пароли и капчи, которые он разучился распознавать, потому что раньше ты все понимал с полуслова, с одного взгляда и прикосновения, сейчас же многое изменилось, не получается у нас что-то, сам же видишь, и Олег до невыносимой боли зажмуривал глаза, чтобы обошлось без логичных и напрашивавшихся спойлеров.

Вера была умной женщиной, но, ясное дело, любила оспаривать это утверждение. Поспорить – это вообще важный момент и главное хобби, поэтому эпохой второго коллапса можно было назвать ту, в которую она перестала вечно настаивать на своем, а предпочла смиренно покидать поле брани, втайне накапливая неизданное и ощущая постыдную, но жгучую необходимость выбраться из пропасти. Обиден не сам факт дна, а леденящие ассоциации бесперспективной рутины с его улыбкой. Много слов назад Вера в нее влюбилась и чувствовала себя самой счастливой. Все друзья чувствовали ее самой счастливой. Олег чувствовал ее самой счастливой. Нравится нам повторять триста раз одно и то же, а ты вчитайся внимательно в эти буквы и теперь хорошенько своей головой отыщи необъяснимое тепло по всему телу в те мгновения, когда становишься самым, да, именно, самым счастливым человеком на свете. Все тогда было по-другому.

Было да сплыло. Вера смахивала с себя балахон воспоминаний, потому что иначе ее ждало очередное сладкое помутнение, после чего порция уже остывших надежд, ведь их то приносят, то уносят, вы определитесь, в конце концов, будете уплетать эту лапшу или можно выбросить, рассчитаться и лететь на свежий воздух? Все решительнее ее настрой, все мрачнее беседы вечером. Мы жесткие и не прогнемся под тяжестью даже любимых причуд. Прямые линии пересекаются только в одной точке. Стать же одной крепкой и дружной семьей им как-то не удалось. Весна просто сбросила еще один ворох самоограничений. Осенний листопад? Ну значит, весна здесь совсем не при чем.

Помните же, что в таком городе(,) к счастью(,) особо никуда и не выдвинешься? На ключик себя повернул и живи загадкой, потому что в сети ты другой человек. Сначала кажется, что Вике и Саймону идеально подошел такой образ жизни, а потом всплывает, что просто он их и породил. И не только.

Пять трамвайных маршрутов и во всех концах гаражи. Тебе достаточно окинуть взглядом центр, чтобы разобраться(,) в сущности. Картонная коробка кинотеатра, картонная коробка дома культуры. Разные другие картонные коробки. Меньше пяти минут от одной до другой, чуть больше часа от крайней до крайней. Мы были не везде, ибо нам строго-настрого посоветовали не соваться. Даже не высовываться лучше. Всего одно приличное кафе, штук пять неприличных. (О)дно приличное. Ну да будет нам баловаться. Вы же не станете вечно заседать в этой модной забегаловке, но и ходить по досконально изученным улицам да дворам тоже не увлекает. Кино – очень хорошо, потому что всегда свежо и молча, однако перебарщивать не стоит. Похоже(,) все. Саймон успокаивался снова. Вике не предвещалось ничего отрицательного. Давай лучше сегодня вечером будем параллельно смотреть один и тот же фильм, а потом обсудим? Отличная идея. Их любимое заведение с кучей окон и без дверей.

Кому сдались эти прикосновения, когда главное в человеческих отношениях неощутимо? Зачем же тогда тебе было так приятно приобнять ее и за пару секунд запечатлеть запах шампуня и волос, который потом Саймону и сниться замыслил, и вообще обосновался в не самых привычных ему камерах хранения женских ароматов. Ему было стыдно за любые подобные проявления телесности или сентиментализма, какой-то червь в него забрался и начал выковыривать сладенькие фразочки и умилительные смайлы. Главное, чтобы Вика не заметила, главное, ничего не испортить, главное, чтобы она как-то отреагировала, а тут она отвечает своими теплыми словами, и нас уже мало что тревожит по крайней мере сегодня, по крайней мере до нового приступа самоопределения. Нет, не надоело одно и то же слово повторять по сто пятьдесят раз, потому что он думает, рассуждает, для него это не языком ворочать, для него это, в основном, по клавишам тарабанить, можно стереть, подумать, тяжеловато, приходится учиться на ходу, а нам интересно все и сразу, поэтому эксклюзивные нырки в Лету чата, куда отправилось уже столько неотправленных сообщений.

Вот наступит лето, выползет Саймон наружу, и уже не подберешь самую подходящую комбинацию букв – придется хватать простейшие выражения, вроде тех, которые предлагаются в первых уроках среднестатистического самоучителя. А здесь ты раскрываешься, стремительно растекаешься всеми своими внутренними ресурсами, пишешь самого себя и даже начинаешь верить в этот привлекательный образ, и значит терапия была не нужна, а может быть, терапия была и не нужна, но кто бы тогда мог подумать, что сегодня тебе пишет Вика, днем писала Она, и мы в обоих случаях закрываем глаза, потому что эпидемия гусиной кожи, и постоянно открываем вкладку, потому что новые сообщения то приходят, то мерещатся, то ожидаются с пары секунд на пару секунд. Минута – отжившая свое единица времени.

Саймон тогда любил громыхающие и противоречивые заявления. Вика любила поспорить, Она лишь смеялась в ответ, и Саймон, даже не имея возможности взглянуть Ей в глаза, краснел, поджаривался от стыда и смущения, а потом начинал оправдываться, на что Она вечно просила его продолжать и ничего не стесняться, потому что он такой интересный и всегда говорит что-то любопытное. Вика такие бальзамы расходовала осторожнее, с Викой иногда нужно было упираться до посинения, и вот ты очередной вечер, очередную неделю, очередной, именно, пассаж сидел, с запятыми игрался(,) и выяснял, что тебе нравится больше и куда бы забросить свое очумелое сердце.

Но сначала нужно довести комбинацию до логического завершения.

Вике <3 и Ей <3.

Время агонизировать, потому что вот-вот случится. Сами прекрасно представляете, что, но вот с кем и каким образом? Догадываетесь уже, наверное, кому и как достанется, однако последствия предсказать практически невозможно. Ясное дело, мы знаем, что затем произойдет, а вот нет, дадим чуду шанс и сделаем вид, что неясно. Туманно. У нас в городе грязный туман, потому что завод, и никакой лирики на эту тему, потому что все дома сидят. Или на работе. И Олегу тоже понравилось так разгоняться, все усложнять цветастыми придаточными. А потом короткое сообщение. Главное, что Она тоже находила в этом им одним понятный подтекст, разве что в ладоши не хлопала от удовольствия, зато сам Олег иногда хлопал, а потом краснел, смущался, удивлялся, смеялся, припоминал, да, пока еще иногда припоминал, что все это шутка-игра и даже метод лечения, но грань меж двух миров размывалась, ой, вот только чушь не нужно нести, пожалуйста, если бы все было так безгранично и замечательно, Олег бы уже давно не в этой коробке, пропитанной пылью, сидел, а с Ней где-нибудь радовался жизни. Но ведь с Ней и так здорово. Все, немногословные потерпели поражение: последнее совсем слабое и бесхребетное вышло. Бросай свои игрушки.

Олег давно так не улыбался клиентам, ему давно так не хотелось излечить-исцелить всех и каждого, давно не было такой уверенности в собственных силах – вы сейчас подумаете, что это чувства, любовь, и почему бы нет, только сами знаете, что про любовь говорить в данной ситуации слишком глупо, потому что пока он еще прекрасно разбирался в подлинности разнообразных аккаунтов, если не считать некоторые эпизодические туманности, уже догадываемся, что грязные, потому что такой уж туман у нас в городе.

Ему казалось, что понимает он абсолютно все, и сознание практически дистиллированное, и он сейчас просто немного передохнет, оклемается, а потом бросится решать все задачи, которые то мечом этим древнегреческим к шее преступной прицеливаются, то в дымке теряются, просят расслабиться, и Олег сейчас тоже просит, это вообще его любимый рецепт, правда, ему самому ни одна аптека еще не продала, а готовить так и не научился, сколько ни читал мануалов. Главный ингредиент равновесия – сознание перманентно умиротворенное. А у нас то пусто, то густо. Густое скопление мельчайших частиц водяного пара. Пять букв. Грязный.

Такое ведь еще любит встречаться в фильмах ужасов, и Олегу тоже представлялась кошмарной та простота, с которой он не просто перешел с Ней на Ты, а еще и постепенно переходил то с я на Ты, то с Я на ты, то мерещил фантастическое мы, которое даже не определишься толком, с какой буквы писать. Нет, вы не думайте, что все уже настолько плохо, что Олег исключительно помешался и думал только об одном, все вы, Олеги, только об одном думаете, но ты нас, во-первых, с Олегом так сразу не отождествляй, а во-вторых, он тоже оставался серьезным, благо-, такое ли уж это благо, разумным и занудным персонажем, в котором просто шла борьба, а там, где борьба, там и единство, а там, где эти две штуки, там и противоположности. Однако он все-таки цельная личность. Бесцельная, конечно, во многом, но что уж с этим поделаешь. Может быть, Она ему и подарит цель. А что, если Она и есть цель? Вдруг из-за этого все и началось?

Да что началось? Да то и началось, что мы по Ней сохнем, как школьники последние, и новые сообщения открываем, затаив дыхание. Последние школьники – это тоже хоррор. Писать Она будет Олегу все больше и больше, а он, может, даже на работе задержится, потому что народу много, а Вера не верит, но ей словно все равно, а на самом деле сидит и с Ней общается в своем Интернете, вот чудак, вот тебе делать нечего, вот это уже чьи-то другие слова, похоже, кто-то в дверь стучался, да, мы уже догадываемся, кто за нами зашел, просочился во все рассуждения и теперь не отвяжется, пока до дома не подбросим. Ну в какой-то из тех многочисленных дней он же должен был навестить приятеля. В беде, конечно, не бросит, а вот лишнего начнет расспрашивать, хоть сплети себе на шею петельку из сети и мыло из гугола сюда же как-нибудь употреби ради каламбура, который Женька все равно не поймет.

Однако молчать о сокровенном Олег отчаянно не умел и потихоньку да пожирнее намекал на свои заблестевшие глаза и слабо приподнятые уголки губ. Это безопасная стадия, потому что между строк Женька видел лишь единичный интервал, и Олегу потом все равно придется вываливать факты, пускай и какие захочет сам. Что значит придется? Его разве кто-то заставляет? Что значит захочет?

Да ведь природа такая.

Климат такой.

Туман грязный – вот куда мы его в итоге посеем.

Многим уже казалось, что выручить Олега способен только единственный друг, потому что всех остальных мы даже не затрагивали, ибо между Женькой и Олегом была пропасть, а между Олегом и прочими – пропасть и короткая нога. Однако сам главный, нет, я не хочу быть главным, я не хочу ничего решать, герой горланил другие гимны, в которых приди и спаси меня, мне становится хуже с каждым днем, потому что я так сильно по тебе скучаю, приди же и спаси меня, я теряю рассудок в ожидании того момента, когда ты станешь моей… И когда припев закончился, Олег перестал подпевать, а Женька тяжело вздохнул, ибо в очередной раз ты какой-то дребеденью занимаешься, столько лет уже скоро стукнет, а все без царя в голове, и параллельно Олег поймал себя на мысли, что у него там к власти пришло некое двуглавое существо, но шутке было суждено умереть, не покидая камеры.

Здесь вообще многое так переваривается. Ведь он уже целую вечность сгорал от самого сильного чувства и даже свои рассуждения промокнул в ванильном сиропе, а Женьке про Нее было практически ничего не известно. Знаешь, начни с того, что вы словно созданы друг для друга. Но у Женьки повышенный уровень дуренепробиваемости, по-моему, ты что-то темнишь, брат, что-то ты мутное надумал, ты бы с ума-то не сходил, а мы прямо забыли спросить, сходить нам или не сходить, ты ничего не понимаешь, чувствуешь ли ты любовь? Чувствуешь ли ты любовь? Чувствуешь ли ты любовь? Это любовь, это любовь, это любовь. Нет, Олег снова успокоился, нет, мы просто общаемся, но Она понимает с полуслова, с полусмайла, распознает каждую запятую и неосознанно выбирает самый подходящий момент, чтобы написать ему, а затем Олег некоторое время молчит, потому что догадывается, кто в этом замешан, и, кажется, в курсе, почему Она не беспокоит, например, сейчас. Это надо оспорить, но нам не хватает ловкости рук, чтобы провернуть смену ролей на светофоре, а, собственно, почему бы не подарить ей личный телефон, чего это она, в самом деле, вынуждена делить интеллектуальную собственность с ним, и Олег сам как-то возмутился, и призадумался, и зашел в себя, и потом рассмеялся, и все это произошло так быстро, что Женька, естественно, не обнаружил никакой драмы и продолжил гнуть свою линию, мол, ты закидоны свои брось, у тебя семья, расслабиться – это надо, это, конечно, то-се, это мы понимаем, но чувства эти лучше засунь подальше, и сам-то Женька в этом плане – пример для подражания, у него дома всяческие нежности не в почете, у него из страстей там только дебоши по пьяни, но об этом лучше не будем, потому что с друзьями так нельзя, потому что он же не со зла, он же любит на самом деле, и ты, Олег, любишь исключительно Веру, у тебя семья, ты даже Ее никогда в лицо не видел, у тебя семья, зато мы Ее в душу уже пристально рассмотрели, у тебя семья, стой, да, он все понял, хватит, все будет хорошо.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒