Что внутри 5 страница

Двадцать вторая словно двадцать пятый.

Куколка

Нужно ли было снова начинать с первой? Начать сначала. Слишком много уже воды утекло, счетчик накрутил немерено, чего ты ее открыл, и хлещет она, миллионеры что ли? С Ней бы таких истерик не приходилось выслушивать. Ну вот и здравствуйте.

Стало заметно, что Олег изменился, вот только, определяя направление метаморфоз, сломали все компасы, а надоедливый голос запричитал, будто сбились с маршрута, кружочек начал шевелиться, словно строит новый вариант, а на самом деле Олег толком и не понимал, куда ринулся. Он же не маленький, чтобы все сломать так сразу. Вроде.

Тем более Саймон прогрессировал, если не сверху, то как-нибудь по-другому. Однажды он вернулся в злополучный кабинет и рассказал свою историю, которая не вписывалась в представления доктора, однако в какой-то степени заставила окончательно уверовать в успех. Имен ведь Саймон не называл, потому что даже и не просили, а ведь могли бы разом раскрыть все круги-треугольники. Олег услышал про Нее и про Вику, но, ясное дело, не знал, что это Вика, но, понятное дело, знал, что это Она, и уже готовил на заднем плане новые шаги, которые внесут пасмурность в ситуацию. Больной многое преувеличивал, у Олега чесался язык подправить некоторые моменты, но здесь он проявил стойкость, словно с манту в пятом классе, и даже изумление с оттенками радости изобразил живописно, а вообще неудивительно – все-таки тренировался всю жизнь.

В том-то и дело, что нет. Кадры из детства, когда игрушку в автомате с клешней выиграл или на карусели растошнило тебя до одури, а ты весь из себя наружу льешься счастьем-пресчастьем, ибо не знаешь еще, дурачочек, что следующие двадцать-тридцать-сорок тебе и без центрифужек зеленовато будет. Потому что, если добавить ласкательные, можно иногда даже приподнять драматизм. Милое все сначала, радужное, а потом как рубанешь глаголом по самые не хочу, не буду.

Олег много отвлекался, и это не только привычка, но и те самые мысли, которые, говорят, все-таки время от времени навещают. Ему хотелось понемногу загасить эту историю. Попросить у нее прощения за то, что впутал. Помочь пациенту с выбором, если погуманнее. Увести у него подругу? Ну что за детский огород, где томаты поспели и морковка рифмуется? Олегу, похоже, просто было душно, а Саймону уже давно стало свежо. Не примешана ли сюда зависть? Ну если мы еще и Саймону завидовать начнем, то скатились дальше некуда. Олег в эти мгновения приходил в себя и даже в себя-в себя, включал геолокацию, обнаруживал на карте плинтус, а себя чуть подальше, и синусоида снова пересекалась с непостоянной успокоения.

Честно говоря, на Саймона было по хай-хэту, если более гулкие элементы установки распределить между совершенно безликими гостями. Да, Олегу никогда не было интересно на работе. Он любил приделывать сюда наречие меры и степени, но, когда гладил рукой мимо сердца – все-таки не его специальность – соглашался, что занимается не тем, чем хотелось бы. Ну так расскажи нам, какое занятие тебе по вкусу? Молчим, хмуримся, стыдливо опускаем глаза и выдавливаем еще одну ложь. Лучше клади перед собой все пути и рассмотрим их по порядку. Системный подход, откуда вы это взяли, такого в нашей истории не было предусмотрено, в чужой кабинет со своей отчетностью соваться некрасиво, мы обычно мешаем все в кучу, не можем подолгу разобраться и сидим страдаем – глагол обидный, потому что мы руку забыли с исходной позиции убрать. Если за спину, то ищем свое место в жизни. Олег все еще играл в следопыта, у которого жулик потаскал терпимость, жизнерадостность, увлеченность и всякие другие абстрактные нарицательные.

Олег продолжал шутить, временами задумываясь, в чем смысл юмора, понятного ему одному. Злорадное самоуничижение превратилось в хобби, не приносящее ни морального, ни физического удовольствия. Можно и то, и другое, кстати, если умело жалеть, но ведь надоедает в определенный момент. Не писать больше.

Правильно, не пиши больше. Неправильно не пиши.

Но пальцы на то и даны, чтобы стучать по клавишам, а дарить свои буквы каждой посредственности не с руки, поэтому Ей и никому больше, Ей, которая…

Олег такой эгоист. С чего ты однажды выдумал, что тебе дано и положено больше остальных, почему ты решил отыскать свой талант, и зачем перебирал одно за другим, в душе не желая соглашаться с теми, чьи теории горячо защищал в десятом классе на уроках литературы, и как нам было не лень искать аргументы и тратить не бесконечные нервы, и опять ты закапываешься в тоннель, хотя и боишься достучаться до конечной, а впрочем, сойдешь, и тоже ничего великого не случится – там давно ночь, и все спят-спят-спят, и только Ей, кажется, мы доверили бы разбудить, если бы – второй тип или третий? – Она могла быть…

С другой стороны, расстояние – ловушка для слабаков, ты же знаешь, что главное то ли сердце, то ли мозги. Разные есть цитаты.

А с Саймоном распрощались насовсем. Не он с нами, и не мы с ним, а между собой. Хотя на сто процентов даже в этом никто не уверен.

Ведь Ей нельзя было просто исчезнуть, и можно вспоминать эту фразу всякий раз, когда такое случится в вашей жизни. Олег все-таки обладал другой логикой, он был уверен, что рвать контакт разом и бесповоротно бесчеловечно. А что если все это изначально было бесчеловечно? Скорее получеловечно, рассуждал он, а быть может, даже в какой-то степени и сверхчеловечно, как бы громко это ни прозвучало. Внутри собственной головы можно хоть во весь голос.

Хотя за мысли Олегу тоже часто бывало стыдно. Иногда он даже гордился этим, потому что находил в данной особенности своего характера следы высшей нравственности, а потом сомневался в уникальности явления, ставил себя на место и стыдился заново. В этом можно было искать корень проблем с Верой и прочими окружающими, но мы не хотим избавляться от эссенциальных идей и, такова наша доля, продолжим ковыряться на дне, добавляя белил в мутную кашицу кислых эмоций и уверяя себя, что жизнь от этого становится светлее и ярче.

«Надо просто перетерпеть», – говорил он и в тот раз, и еще вон в тот подальше, и было страшно подумать, что Вера скоро просто перестанет реагировать. Ее реплики не просто в глаз, а прямо в зрачок, вопросы провокационные – ощущения неприятные. Она спрашивала о будущем, а Олегу хотелось взвыть, потому что он не знал о нем ничего, не знал абсолютно, читал, но забыл, можно перетянуть билет, нет, нельзя, это вам не шарага, и пересдачи, скорее всего, тоже не будет, хотя сколько уже, честно говоря, у тебя было вторых, третьих и последних шансов все исправить?

«Я не могу больше терпеть», – и ее страшные, выжигающие все изнутри слезы, которые могла увидеть Вика, в которых растворялись надежды, а ему бы совершить подвиг и все доказать, но спасать ситуацию нужно было только от самого себя, и в таком сражении Олег пасовал, однако неточно, и потом все болельщики хором отправляли его туда, где он снова обдумывал перспективы и выбирал однокоренные к самому жуткому «терпеть» – пугающему своей бессмысленностью и количеством слов в очередной неаккуратной цепочке.

Он положил руки ей на плечи и пообещал, что все будет – начинало подташнивать – хорошо, как будто его уполномочили решать за всех и наконец поведали о том, как высушить это море слез, не соответствовавших по большому счету масштабам трагедии. Одумайся же – у нас есть все и мы живем лучше прочих остальных. У Женьки отечественное корыто, а мы на иномарке, Шишкины на даче каждые выходные, а мы с магазина полную тележку катим. С жиру взбесились, честно говоря. Подумай об этом. Прямо и ясно, и легче бы стало сразу, если бы что? Если бы неизвестно что.

Вера ушла к себе, Олег ушел в себя, Она вошла во вкус и раскрывалась как личность. С Саймоном прохладно, но без осадка, с Олегом издалека и полушутя, но мы-то помним времена, когда подобное общение и представить себе было практически невозможно. Когда Олег возвращался в свой аккаунт, ему становилось смешно и больно, потому что хотелось сказочной правды, но средства выразительности он не прогуливал и оксюмороны в жизни вычленял нехотя, но искусно. Прослонял к Вике, узнал, как дела. Посуду куда-нибудь переставил-перетер. Не этими ли шагами к заветной цели? Непохоже на то.

С каждым разом все меньше уверенности в счастье – кажется, что хуже уже некуда, а потом выяснение отношений, тяжелые думы, и уровень тепла и спокойствия падает снова, напоминая, что в левую сторону числовую прямую тоже можно продолжать до бесконечности. Тяжеловато стало, Олег раздражался и иногда даже ловил себя на мысли, что хочется просто насолить всем, кто не давал жить по-человечески, а влезал со своими проблемами, дурными чертами характера и даже дружеским участием тогда, когда не надо. Какое это имеет отношение, казалось бы?

Но все взаимосвязано: были бы у Олега роскошная жизнь, влиятельные друзья и куча денег, с ней бы тоже складывалось замечательно. Он снова скатился в самую гнилую яму рассуждений, кое-как выбрался и свернулся калачом в тупике. Насолить бы кому-нибудь. Наперчить, нашафранить – скудные у нас познания в специях, но пока и этого предостаточно. Саймону написать что-нибудь грубое. Но ведь повода не дает. Обидеться даже не на что – сблизиться надо, а потом уже за скандал. Был же у Олега какой-никакой опыт в этих отношениях, общались мы с разными истеричками, а Вера, как ни верти, была не такой – была, есть? Будет ли? Опасно смотреть вперед. Опасно стоять над обрывом. Но мы-то, слава богу, дома и в тепле.

Дома и в тепле. Непридуманный знак полувопроса.

Самое плохое, что ты не очень четко представляешь, что из этого всего выйдет. Ты грезишь конечной точкой, ты овеян атмосферой возможного счастья, но посередине пустота, и Саймон остерегался предположить, каким будет следующий виток, потому что вдруг этот поворот собьет с траектории, которой не существовало? Запустишь ракету бесстыдной радости, а она там, на орбите, какой-нибудь астероид раздобудет и сбросит тебе на голову.

Было время, когда нужно было выходить. Эти же в безостановочном онлайне, который еще не вытеснил пресловутою реальность, но уже разрешил встретиться снова спустя немыслимые три недели, ведь главное – делиться, а ты и так можешь практически все, если в наличии два пальца и сенсорный экран. Саймон и Вика прогулялись по парку, по проспекту, посидели в кафе, ему было неожиданно, необъяснимо приятно, однако страшно и непривычно, а затем сюда можно прибавить изначальную антипатию к улице и перемещениям пешком на средние дистанции. Тут еще успевай вовремя загуглить, как правильно открывать перед дамой дверь, сколько монеток оставить на чай и какие слова обычно произносятся на прощание. Уютнее на расстоянии.

Неизвестно, кто занес Саймону в голову эту мысль, но он уверен, что так быть не должно.

Да что вы говорите – это же транслируют со всех источников мудрости, это же впитывается с молочными смесями, это так по-человечески, потому что это правильно, в конце концов и начале начал. Саймон готовился к чему-то новому, двигался на ощупь по неизведанным лабиринтам общения и буксовал, пытаясь выяснить, грубо и без изысков, какая из них ему нравится больше. С кем интереснее, кому хочется быстрее написать после будильника, кого, ничто карамельно-зефирное нам не чуждо, предпочел бы увидеть во сне. Там просто удобнее всего и романтичнее что ли. То в сеть, то в сон. Кто влез, кто на кровать. Балуемся.

С Ней было сложнее и больше загадок. Иногда взмешивало внутри до краев, и хотелось все разузнать, но получалось как-то в сторону, а затем Она писала такие приятные слова, что отпадало желание вгрызаться в суть, к тому же неподалеку боязнь все испортить и отчасти, от гигантской части, опасения, что настоящая Она не такая, как здесь. Ты ведь усвоил. Никому нельзя верить. Маска в сеточку. Вот и с Викой поэтому было тоже непросто. Представь, что она другая во плоти. Как тогда дальше?

Ведь многие из них были замечательными людьми, пока ты не увидел этих людей. А что, если они не были людьми там, а тут становились, хотя в какой стороне у нас «тут» никто теперь не разберется, пускай что-то неощутимое, но сильное и громоздкое пригвоздило к реальной жизни, несмотря на все обиды, оплеухи, облака свинцовой породы, опять завтра в школу, обед стынет, но даже во время него ты теперь можешь остаться с Ней и с Викой, если только не двумя руками, поэтому Саймон окончательно разлюбил курицу или, что там еще, рыбу какую-нибудь, не специалисты мы в этом. Да, нам, к сожалению, придется трогать и еду, и женщин, даром что Саймону пока невдомек, а впрочем, не всем ведь довелось в этой жизни.

Даже обнять Вику боязно до дрожи. И взглядами соприкасаться надолго неловко. Буквами бы прочно сплестись, а то Саймон и в этом деле еще не набрался излишней смелости, хотя уже уверенно и весьма метко дирижировал смайликами. У него с Ней были одни и те же колобки, Вика предпочитала иной стиль. Эмодзи для чайников, но никто не брался за мануал, поэтому Саймону снова не хватило шансов разгадать секрет. Просто они были разными. Похоже, что Она серьезнее и, наверное, капельку умнее, нет, мы не хотим никого обидеть, но так кажется, просто выводы, просто предположения, а еще Саймон совершенно не знал, как Она выглядит, но какое это имеет отношение к делу? Не надо лукавить, самое прямое. Особый класс, когда сравнительную нельзя, а превосходную можно. Взяли бы на заметку что ли. Может и взяли уже.

Сомнения во всем, и время от времени думалось даже, что стоит снова обратиться за помощью и разузнать, каким образом действовать дальше и в какую сторону двигаться, если некуда кликнуть и дождь ощущений за шиворот. Неужто Саймон совсем ничего не знал? Ну это вранье: срывал еще и не те замки, вламывался беспардонно и ворошил распрекрасную грязь, но осязание, обоняние и что-то еще сворачивали голову, и он казался себе неловким и был неловким, а ведь она это точно замечала, и пишешь потом пятисотни разных слов, лишь бы оправдаться и реанимировать крутость. Паузы позволяли набраться сил. А с Ней он пока чувствовал себя абсолютно защищенным. Но неизвестность. Но ближе. Но неизвестно где.

Когда еще судьба забросит нас к Вере в душу? Судьба? Олег верил, что именно так, потому что их встреча много-много назад была, по сути дела, случайной, но сама она не любила о судьбе и не верила в фатальный исход. Да и он сам не верил, однако уверовал и остерегался. Вера была сильнее и уже определила свою роль, хотя пока все складывалось неровно и нервно. Верно.

Пыталась понять этого человека, вернуться к стартовой позиции, прощупать пройденный путь, а потом задумывалась глубже и захлебывалась в духоте. Все эти глупые демагогии о свободе, матовая боль в его глазах по вечерам и слабость, которую Олег не мог прихлопнуть, потому что сам боялся жалобного зуда и жужжания, погасших огней впереди, и в то же время нельзя просто разрушить, а ты уже решила, что придется, ты уже решила, но посадила идею на цепь, не кормишь ее, а она сама разозлится, вырвется и загрызет тоскливый быт.

Олег снова зашел домой на вдохе, Вере хотелось улыбкой вытравить все печали и тяжести, но он смотрел на нее и убивал, раскапывал экскаватором, протыкал иголками бедные благие намерения, и она снова забывала о главном, задавала ненавистные вопросы, взрывала свои бомбы на общем поле боли, а потом дежавю, дежавю, и только кошмарные мысли фантазия вечно одевала в обновки. Не засосало бы Вику в это болото. Перевернуть что-то еще. Вспомнить, когда в первый раз захотелось заплакать.

Может быть, слишком глупо открывать себя шаг за шагом, зная, что в какой-то момент первое лицо расколется на два третьих, потому что больше не сможет выдерживать тяжести каждого из вас? Вера замыкалась и не выдерживала, снова вспыхивала жизнью и обжигалась о его грубые проявления любви или трусости, или она запуталась и уткнулась лицом в подушку, а время цокает и раздражает бесформенную идею, которая вывалится и затопит тоскливый быт.

Вере, наверное, с кем-то познакомилось. Или она просто охладела. Причина уже не нужна, мы ищем повод, причем повесомее скопившихся обид и недосказанностей. У нее поднималась температура, все чаще истерики и все меньше сил, а Вика наблюдала, спрятавшись за наушники и дисплей, и злилась на отца, а ты ей объясни, что он ни в чем не виноват, хотя виноваты они оба или никто, но так легче всего сказать и тяжелее всего принять. Снова готовила вкусное, выбирала самое красивое и вытягивала уют, вот только мышек не то чтобы не было, а даже и не хотелось. Не боялась, но противно. Страшно другое. Страшно, что ты сама не знаешь, как надо, что ты мусолишь без толку, что к Олегу есть сильное чувство, но природа его нам уже давно перестала быть ясна.

– Я люблю тебя, – обмен запыхавшимся шепотом или вспыхнувшим взглядом.

– Я не могу так больше, – другими модификациями того же набора инструментов.

Маятник, который скрипит и норовит оторваться.

Он снова поцеловал Веру, она закрыла дверь и отпустила его на работу, а вечером Олег вернется и будет все то же самое, ты настраиваешь себя сама, накручиваешь регуляторы беспокойства и раздражения, потом провожаем Вику в школу, и она тоже придет домой в два или после репетитора, молчаливая и уставшая, ты сама в этом виновата, опять за свое, опять за старое, лучше займись чем-нибудь, а Вера лежала, и смотрела в потолок, и иногда даже не хотела подниматься.

Вера захлопнула, вернулась в спальню и присела на кровать. На конце маятника замысел, который свалится и покатится давить все подряд, если к тому моменту еще останется что-то живое на этом полумраке. Лучше проститься сейчас. Нету сил, закрываю. Открываешь, а вокруг транспаранты в духе пьянящей свободы. Уйти по-английски будет to leave.

Эта картина знакома всем, потому что придумывай сюда какие хочешь события и детали – суть останется прежней, однако мы сможем докопаться до себя в сумрачной по духу и наподобие творожной по консистенции массе. Олегу бы выделить и выбелить эту позорную хронику обесточенных скобками фраз, но он умело использовал Саймона как оправдание своей обескураживающей затеи, покуда природа (еще больше причин и смягчающих обстоятельств) диктовала весну, которую город встречал очередной слякотью, стаями злых собак и стальным пресным небом. Становилось теплее, но он чувствовал, что атмосфера еще испортится, потому что их климату не до безмятежности, а в кого мы, по-вашему такие ветреные и неустойчивые?

Произойти могло что угодно, любая оказия норовила свалиться на голову ежемоментно, однако Олега все внешние раздражители оплывали стороной: кассирша, ну воды себе зашел купить, была в меру вежливой и человекообразной, всякие, выбери животное, понакупили прав, но не подрезали, и вообще, от обстановки разило равнодушием – так что покалывать себя в труднодоступные области души ему приходилось самостоятельно. Ну а что работа? Работа не волк – за бочок не укусит. Ну а что посетители? Ну были-были. Жили-были. Кто им запретит? Вас вообще весь гротеск этой картины не смущает? Ведь вокруг все думают, где бы достать овощей подешевле и пора ли менять резину, а Олег восседает посреди кабинета и надеется, почти не надеется, но где-то глубоко в потрошках червь першит, что сейчас у кого-нибудь проблемы возникнут в жизни, и этот бедолага сразу же отыщет адрес, который восьмым шрифтом засадили на самое дно всяких информационных страниц, осознает всю необходимость визита к специалисту и принесет Олегу денег, веселья, славы, признания, и поехала крыша на этих понятиях у героя наперегонки с ветром, ну давай еще споем здесь, хотя по чуть-чуть можно: все равно никто не услышит.

Чаще всех приходил Женька, но он был критически здоров и постоянно пытался исцелить своего товарища, который всем своим видом умолял бросить его посреди этой дремучей чащи.

– Да будет тебе, – похлопывало по плечу, а потом Женька читал свои мотивирующие куплеты, ходил по кабинету, дышал где хотел, и Олег тупо вслушивался в его голос, не понимая, откуда пришел и когда уже наконец уйдет. Слишком искусственно это было бы, если бы ты не видел, что Женька действительно верит в свои слова, живет по этим правилам и, вот ведь в чем штука, радуется всему, как счастливый дурак. А Олег как несчастливый дурак. Можно было продолжать кисло острить, но положение Женьки и вправду казалось более выгодным. Но у нас ведь не получится взять с него пример.

– Ты бери пример с меня! Я если чувствую, что все, хана, не могу больше, я пивка себе, футбольчик, на рыбалочку там, все дела. Отдохнуть надо, и все опять хорошо. Возвращаюсь, тут и Нина уже (Ниной же у него вроде жену звали?) соскучилась, а я ей рыбки привез, вместе приготовили, малого в кино сводили, вечером туды-сюды – красота!

Так и действительно красота. Олег не любил спорить, хотя вечно сидел на своем стуле и стоял на своем, но в подобных ситуациях ему и нечего было опровергать, потому что идиллия друга была сотворена по всем античным канонам, а вот наше скучливое безразличие – явно чужой плод на этих плантациях беспричинного счастья. Короче говоря, Женька лихо уговорил нас сгонять в следующие выходные на природу, потому что на этих он, наверное, в мебельный или к теще на дачу, хотя что ему там делать в этом марте, да и шашлыки жарить еще рано, куда ж вы поедете – но каждый адекватно-заунывный аргумент был встречен сокрушительным ответом по сознанию.

Олег потерпел поражение нокаутом и готов уже был закипеть, но вовремя смирился и вспомнил о собственных жалобах на тоску и однообразие. Ну уж нет, возмущение в нас смятение не пропишет, а давай, а поехали, может быть, ему действительно чего-то такого не хватает. Грязные мокрые листья и шквальный ветер Олег, в конце концов, давно не употреблял. И пыль с удочки сдуешь. И, где она лежит, вспомнишь. Почувствуешь себя мужиком!

Вике он казался забавным, но этим пухлым и невинным определением можно было обозначить практически каждый мало-мальски положительный объект ее вселенной, а вот рыть глубже становилось тяжелее, и дело стопорилось, потому что климат у нее внутри тоже неоднозначный, да и материал перестал быть податливым. Люди ведь для нас все одинаково отвратительные, человеческая природа пропитана предательством и ложью, а любовь свою лучше расходуй на пушистых и преданных и больше никого не люби, потому что у Вики было в запасе уже навалом дурных примеров, начиная с этой затхлой квартиры и продолжая всеми бывшими подругам, поехавшими одноклассницами и героинями сериалов. Никогда никого не люби – главное правило, жизненное кредо, единственный стоящий совет, которым не поделятся двуличные обыватели, а кто же тогда сказал, кто-то же должен был это соорудить, неважно, книги не считаются, книги что не люди пишут, отстань, а в какой книге она это прочла, не помню, неважно, и вот ее снова взбесили, взбултыхали, и хорошо уже то, что Саймон демагогиями не докучал и глупых вопросов не задавал.

Он вообще мало о чем спрашивал. Вика много о чем отвечала. Неприлично и необычно много для самой себя. Потом ее одолевали диссонансы, потому что нельзя же становиться такой болтливой дурой, но в те моменты отпускало на свободу или наоборот заключало в свой плен непринужденное общение с глазу на глаз, с языка на ухо, с прикосновения на прикосновение, хотя Саймон и мило шугался каждого невольного касания, хотя нам тоже было в диковинку и чересчур насекомо внутри. Забавный он.

Неотвратимо приближалось лето. Зависали в сети, потому что экзамены скоро и не до прогулок, если честно. Прямо благодари эти сатанинские аттестации. Привыкнуть надо. Непонятно к чему. Вика одновременно психовала и радовалась, бесилась и чувствовала тепло, надевала безразличие и предательски нервно отсчитывала дежурные одиннадцать, какое захотел, такое и выбрал, минут, через которые будет не стыдно прочитать и ответить на сообщение. Теории не полетят прахом – Саймон их одобряет и разделяет – прекрасно понятно, что все твои концепции не прочнее песочного замка, причем в ваших песочницах уже и песка-то давно нет, один мусор, и детей туда гулять никто не пускает. Мировоззрение подруг, безусловно, должно быть бледной копией ее уникального внутреннего мира. А у Саймона похожее, но почему-то притягивающее. Вика закрывала чат, потому что дела, читать, контрольные, новый сезон, ныло-ныло-ныло, но терпела, и лишь когда аккумулятор терпения мигал последним делением, давала волю пальцам, истосковавшимся по тридцати двум с препинанием, и бросала немногословный, но многозначный ответ, ведь нельзя же еще и в этом уютном пространстве прослыть болтливой дурой, которой ты становилась там, как вспомним, аж стыд берет и придушивает. Не видно было ее глупой улыбки, не было причин краснеть, хватало времени придумать самый красивый вариант, но вечно так было нельзя, поэтому к лету они узнают друг друга получше или давайте лучше не будем пока загадывать, а потом отгадывать, Вика предпочитала жить сегодняшним днем, если только не плавала по каналам возможного будущего, где нужно было вечно поддерживать необходимый баланс между необратимым фиаско и невообразимым успехом. Главное было не пускать Саймона в эти заповедники. Но до этого она еще не додумалась. Не сдумалась, если вниз, как с валиться и с катиться. Удумалась, как у пала, но это смешно, а вообще оба варианта – дурь. Не дури – пожалуй, второе правило в ее списке. Впрочем, они были тесно связаны.

Впрочем, устои шатаются, как зубы у первоклассника.

Типичный Женька не выносит, когда события застыли на месте. Еще он терпеть не может запутанных ситуаций, многогранных рассуждений и беспричинного пессимизма, а если источник обиды по силам установить, то бросайся искореняй и снова дыши полной грудью. Здесь ведь воздух настоящий, свежий, не то что в этом городе, и он фыркал и плевался, будто его насильно утащили с раздольных степных просторов и закупорили под сероватым куполом индустриального неба. Человек развивался-развивался, да не смог, потому что куда вас всех привела философия, прогресс, компьютеры всякие, вся эта лабудень, которой нам просто мозги засоряют, чтобы, как болваны, сидели около них день и ночь, а голова потом пухла, глаза болели и сам был хилый и немощный, так что даже тьфу – и этот второй плевок сетовал на то, что палка постепенно эволюционировала в смартфон, а им никаких плодов не собьешь, костер не разведешь и дичи не настреляешь. Хотя Олег понимал, что ее предостаточно.

Но он приехал сюда не разубеждать старожилов. В глубине души непонятно, зачем, однако если не можешь нащупать внутри, сооруди на поверхности, и нам уже кажется, что природа готова рассеять тревогу и окунуть в океан безмятежности, после которого, как полагается, очки будут не розовыми, но как минимум фиолетовыми, а затем все постепенно образуется, ведь Олега давно щекотало своей бородой утверждение о том, что лучшее баттлит против хорошего, и он, раз против природы не попрешь, изначально вызвался поддерживать участника попроще.

Пейзажи должны успокаивать и приободрять. Айвазовский, Брюллов и далее по алфавиту закувыркались каждый у себя, но такие у нас теперь правила, иначе кому могло вообще пригодиться держать эти бесхозные пустоты, где не ловит Интернет и еда либо с собой, либо летает и ползает. Однозначно, Олегу не становилось приятнее от этих рассуждений, и в связи с этим он менял вектор, пробовал обращаться к деревьям и кустарникам, но они, а, вероятнее всего, даже и не они отвечали ему лишь одно: ты совсем покатился с крыши, родной, несмотря на то, что она плоская и шершавая. Флора и фауна понятия не имели о ваших проблемах, но даже удостоверившись в этом и в отчаянии разрешив противному ветру продуть себя насквозь, Олег не познал дзен, и ему осталось просто ловить хитрую рыбу на непривычный спиннинг, попивать всякое развозящее и покачивать головой на каждую вопросительную интонацию товарища. Язык расплетается и заплетается. Стеклянные глаза. Тяжелые веки. И век тяжелый. И страну развалили. Дискуссии по плану: приедешь через много лет, поменяешь фамилии и вливайся на здоровье.

Но что-то все-таки должно было случиться, и у Женьки действительно запуталась леска в коряге, а Олег в изумлении наблюдал, как этот сверхчеловек залезает в ледяную воду и пытается спасти свое сокровище, и в неопознанных затемненных районах сознания надувались пузырями вопросы о том, ради чего мы бы смогли забраться туда по пояс, хватило бы духу спасти человека и другие постыдные варианты, потому что однозначное утверждение сразу глушил оборзевший в последнее время здравый смысл, вот только этот период затянулся, и было уже невдомек, как это вдруг раньше жили и не тужили. Тужить как инфинитив самого процесса. С частицей, естественно. Вот на такие прибауточки мы теперь мастаки удалые.

И все-таки не просто так просквозило этой атмосферой. Или просто напиться уже Олег успел.

Причину, по привычке, одну не отскребешь. Отвлекись от своего свежего воздуха, и попробуй-ка обновить ленту, вдруг Она написала. Олег сначала увидел, что ничего нового, а немного попозже – что от Нее сообщение. Вовремя бросил эти бесперспективные рыбные затеи, тем более что Женька давно не настаивал, на него снизошла эйфория и все молекулы благополучия впились в здоровое могучее тело. Нам тоже досталось немного тепла, потому что Она соскучилась, интересовалась делами и практически уже хотела бы быть рядом с Олегом, но вечерней температуре приспичило его подтрезвить, и надо, в конце концов, держать себя в руках, а пальцами насобирать еще каких-нибудь дежурных выражений для Саймона и его чувства собственного достоинства. Ведь сам ты Ей еще успеешь посвятить плач о природе. Себе посвяти. Фонариком посвети, а то сумерки уже и холодно стало.

Как они выехали на природу? На автобусе. И Женька потом даже самостоятельно и напевая вел за собой по тропинке на остановку. Ведь хорошо посидели, да?

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒