Что внутри 2 страница

Это модно в своих кругах, но быть совсем ленивым нигде практически не модно, поэтому листает, пробегает по фразам, прочно цепляется за повествование, иногда закапывается в рассуждение и даже что-то откладывает себе в аргументы, если, конечно, автор не начинает совсем уж сходить с ума и писать откровенный бред. Такие она не дочитывает обычно, потом говорит, что не взяло за душу, а он такой всплескивает руками и приговаривает: «Эх, всех вот взял, а ее не смог».

Сейчас тоже было что-то туманно-романное, нужное, но не похожее на пилюли от головы, а ведь без головы стало бы совсем хорошо – она знала, потому что видела, как живут без головы многие другие, ведут себя, как клоуны, а все же ничего не стыдятся и радуются своему копошению в грязи. И Лена копошится, и весь сброд копошится, и в последний раз, когда они так собирались, Вику тошнило от пьяных шуток и пропитавшей атмосферу неискренности, так вот зачем же еще раз идти и почему бы не отправить их всех вдаль – задавала она череду риторических вопросов, шумно вздыхала, как бы пытаясь убедить себя в отвратительности ситуации, а потом снова в книгу и перечитывать по второму кругу.

Надоело, да. И нам всем уже надоело, и ей бы хотелось что-то изменить, но всякий раз, когда вы бежали от рутины, побег заканчивался где-нибудь на дорожке в фитнес-центре, после которого все равно пешком и усталая домой, а там все как обычно, а в минуты особой слякоти даже вроде бы хуже и хуже.

Не получится. Однако книжку она все же отложит и, наверное, ляжет в постель. Сразу не заснула, такое бывает редко. Мысли того же свойства, всевозможные варианты будущего, которые Вика перелистывала из ночи в ночь. Париж и красивые платья, этот ненавистный город и безнадежное прозябание в офисе. Страшно представить, что все может закончиться и так. Поэтому с завтрашнего дня надо серьезнее взяться за дело. Еще серьезнее. Что-то поменять уже наконец. Так ведь упустишь нужный момент, и плакали твои веселые картинки. Сегодня уже поздно, а завтра встать другим человеком. Хотя бы попытаться. Не будь тряпкой. Точно встать. Точно…

Нашли самое большое в мире ведро, набрали в него разноцветного драже, подняли с помощью крана на вершину всего и как перевернули. Внутри Саймона. Саймон успел подумать, что это какая-то очередная ерунда, открыл страницу, понедоумевал, вспомнил все предыдущие случаи и решил подождать. Взвесить. Предаться размышлениям. Ответить завтра.

Помнится, писала ему одна голубоглазая блондинка, а потом оказалось, что волосы крашеные, вместо небесных зрачков просто линзы и вообще это был какой-то мужик, предлагавший подработку. Бывали и другие случаи. То-есть настоящих или, как у нас говорят (Кто говорит? Кто здесь? Кто вы-то?), реальных случаев не было – все ограничивалось наглой ложью. Здесь тоже случай непростой. Фотографии нет, информации по минимуму, «Привет» без смайлов и знаков препинания. И понимай, как знаешь. А наш персонаж, как бы рифмованно ни звучало, понимать не любил и не очень умел. Ну ладно уж унижать? Сами семи пядей?

Его, правда, почему-то отрезвило, вывело из анабиоза и понесло в кровать. А комната показалась душной, и он впервые за долгое время принял решение проветрить. Но это никак не связано с мотивом открытого окна, а влетевшие хлопья снега вряд ли были символичны, тем более они быстро растаяли, а значит при большом желании можно было даже сказать, что их не существовало и вовсе. А Саймон, скорее всего, точно существовал, потому что и воздух холодный вдохнул, и даже что-то на этот счет почувствовал, и, более того, некая мысль пронеслась, срывая паутину со всех углов, а это уже титановый аргумент в пользу того, что, вероятнее всего да, существовал.

Мы ухватились за мысль, а она, между прочим, была не из того хлама, которым ежедневно до отказу набивают головы вездесущие таксидермисты. То был бриллиант, опасный для дальнейшего повествования, но не оказавший фатального воздействия в силу своей непривычной яркости. Обозначили свое присутствие два факта, которые уткнулись друг в друга, но до диффузии так и не добрались. Сходил к Олегу, написала Она. Она написала, а Олег только сегодня слушал, как плохо обстоят дела. Олег попросил расслабиться, а тут вдруг вечером в друзья добавилась Она. И каждая мысль вроде бы становится длиннее, но эта змея крутится по экрану, сворачиваясь в спираль, а потом уткнется сама в себя, а яблоко не съест, потому что оно вообще лежит в другой стороне дисплея. Другого дисплея. Свернуть и спать. Окно закрыть, мысли выгнать, подумать о чем-нибудь отвлеченном.

Но это мы, конечно, разбежались. Отвлеченное. О нем Семен размышлял на уроках, поэтому ему не особо давалось то да се. Отвлеченное разрасталось в голове, когда его пару раз ставили в ворота одноклассники, и он пропускал все мячи, летевшие в створ. Его же Саймон тщетно пытался вытолкать наружу, когда брался за книгу, но нам ли не знать, что это за страшная сила, сговорившаяся с совестью и не дающая сосредоточиться на самом важном.

А вот сейчас, перед сном, пожалуйста. Не трогает. Потому что знает, что очень нужна.

Так что Саймон лежал и воображал. Пытался представить себе Ее.

И Олег лежал. Пытался представить себе Ее. Все мы этим грешим время от времени.

А Она могла быть совершенно разной, потому что, во-первых, была женщиной, а, во-вторых, наверное, тоже была женщиной, ибо этот пункт можно размножить и использовать как объяснение во всех последующих ситуациях. И если это совсем уж непонятно, то, безусловно, потому что Она была настоящей женщиной, хотя кому-то и не дает покоя тот факт, что изобрел ее мужчина, причем не самый опытный и искусный в этом деле. Иван родил девчонку – вот тоже поступок. Реальные и виртуальные блины, и твоя кулинарная карьера заведомо подсказывает, что прокатятся они комом, если кто-нибудь не выхватит вовремя из неловких рук.

Но как-то уж так сделал Олег, что исключительно вкусно пахли Ее длинные темные волосы и, говорили, говорят, скажут, сводили с ума большие красивые карие глаза.

А светло-русые сказочно сочетались с изумрудно-зелеными.

Лишь самые яркие штрихи внешнего облика. За подробностями в ЛС.

Олег проснулся в самый неподходящий момент. То есть по будильнику. Полночи зачем-то ворочался и смотрел неудавшиеся дубли собственных снов, потом неожиданно провалился в тревожную безмятежность, а стандартная мелодия на телефоне, словно дождавшись сигнала, исполнила марш, ежедневно хоронивший настроение. Отложил на десять минут – мог себе позволить. Потом подумал, что способен умыться побыстрее, и накинул еще пять. В итоге будет торопиться и пожертвует завтраком, но не все ли равно. Хотя, когда болел живот днем, всегда вспоминал эти утренние безобразные мгновения лени. А утром, в свою очередь, припоминал, как собирался лечь пораньше. Но от этого словосочетания его уже немного тошнило, потому что все вокруг постоянно собирались, а в итоге в два часа ночи сплошной онлайн и дела, словно ими раньше нельзя было заняться, да и кому вы врете, вы же поглощены какой-нибудь бесполезной ерундой, открываете все эти странички, ленты листаете, репосты делаете никому не нужные, а утром потом не хочется никаких постов, хочется спать, встаешь, думаешь: «Какой же я идиот!», а вечером опять сидишь, и что ж за жизнь такая пошла!..

Это все примерно до того момента, пока водой на лицо не брызнул. Потом чуть легче, но, если бы Олегу доверили оценивать этот переход из одного состояния в другое, он бы придумал некую десятибалльную шкалу и с единицы передвинул бы стрелку на цифорку два. Потом по нарастающей через кофе и бутерброд, хотя тут еще все зависит от ингредиентов. Также иногда случаются бодрящие видео или новости, но он призадумался, пытаясь вспомнить, когда такое бывало в последний раз, и бросил затею, потому что в голове и без того было полно мыслей, которые ныли и просились в прямой эфир. ТО, скорее техосмотр, чем трансферное окно, ООО, все бумажки ведь на нем вечно, а мы про это вспоминать не любим, даже не планируем особо впоследствии, но следует ведь в виду иметь, и медь, и трубы из нее, и огонь, потому что чай-кофе горячие, однако в этих мыслях слишком много воды, через это тоже нужно пройти, если хочешь до самой сути, которая проще, которая вот такая: встанем сейчас, обуемся, застегнемся и вперед.

Он вышел из дома, когда огни погасли во всех окнах. Без песен на душе. Хмурым взглядом на голые деревья, на грязный снег, на промерзшую машину – на все на свете, потому что разве было тогда в мире хоть что-нибудь, стоящее этих мучений? Грустнее всего Олегу осознавать, что могло быть и в сто раз хуже. Что еще страшнее – на самом деле, утро было очень даже ничего. Но эти мысли разворачивались на входе. Их тут никто не ждал.

Один и тот же путь до работы. Пейзажная лирика края пришла в упадок, потому что подходящие слова отказывались публиковать. Некоторые стараются и отбеливают снега, полируют солнце, фильтруют дождевую воду.

А возле центра все та же грязь. Двое целуются. Почему-то у них с утра есть силы на счастье, и это истошно бесит, хотя хочется быть пацифистом и радоваться за людей. Но вот не за этих. Здесь все понятно – у него вид истинного проходимца, у нее – полой куклы, потратившей все родительские деньги на пудру, маникюр, туши, массажи – Вика тоже вечно понакупит красоты, но не такая, как эта, конечно, эту вообще непонятно кто воспитывал. Нет, надо сбить эти нравоучения – сам то кто и что? Не хуже этих болванов, хотя какое вообще тебе дали право их так называть, чего ты добился, возвращайся туда, где копался раньше, и не высовывайся. Все потому что серо и противно. То ли дело прошлым… Чем-то.

И Олег уже был внутри, и даже за, и перед, а поток, хлынувший у входа, все еще топил сознание и мог просочиться к соседям, но клиенты так рано никогда не приходили.

Собственно говоря, не приходили вообще. Практически. Сидел и листал. Иногда звонили. Отвечал. Открывал-закрывал окно. Пил кофе. Выходил подышать. Не дышал. Думал. Вошел на Ее аккаунт, словно вскрыл ее сейф.

Словно вскрыл чужой сейф. Причем это пусто, потому что никаких сейфов никогда не вскрывал, но, если бы вскрывал, чувствовал бы что-то похожее. Или нет. У Нее никаких изменений. Олег даже сначала собирался разочарованно вздохнуть, но потом вспомнил, кто Она такая, и даже улыбнулся. Сейчас будут изменения. А вот Саймон не написал – это да, странно. Причем прочел. Вдруг заподозрил? Но разве может серьезный специалист так дурачиться? Тут Олег подумал, что он скорее не серьезный, а печальный специалист, но в данном случае сути это не меняло. Другое дело, что Саймон, может, вообще ни на что не отвечает. Ни за что. Не за что. Но тоже дурная мысль – говорил же, что с девушками пытается, общается, хотя и безысходно. Напугало, вероятно, что сама написала. Но тут же по-другому совсем было нельзя. Однако с этим не поспоришь – странная Она немного. Хотя со странными всегда интереснее.

Олег не то чтобы прямо уж так много знал. Но ему попадались – противное слово, как будто в киндер-сюрпризе – исключительно тараканьи питомники, причем это без сожаления, потому что здесь он находил истинную прелесть. Сначала ломаешь себя, привыкаешь к новой породе противных и усатых, потом уже ни дня без них не можешь, а она сажает всех в трейлер и увозит куда-нибудь далеко. И начинаешь, как полнейший кретин, искать таких же тараканов в зоомагазинах, на птичьем рынке, даже в темных и липких подвалах, а в итоге обретаешь подтверждение тому, что сравнение из начала предложения нужно убрать. То же самое происходит с Верой, пусть Олег готов поспорить с этим тезисом, но из аргументов привести может лишь свою никудышную любовь и давно уже разоблаченную и посрамленную веру в чудеса. Веру в чудеса забавно, потому что Веру в чудеса. Но это совсем уже за пятьсот и двести на сдачу.

Женька обещал заскочить и не обманул. Олег почему-то сначала в спешке закрыл ее страницу, как будто его поймали за чем-то непристойным, и сидел смотрел на рабочий стол, что в целом было не менее эффективно, чем все остальные занятия в ходе рабочего дня. Да и Женьке то уж точно было все равно. Он принес свою громкость, свои идеи и свой оптимизм, а монитор его, скорее всего, точно не интересовал. Олегу, однако, даже не в радость оказался этот визит, пусть и стыдно осознавать. Мог же зайти и чуточку позже. Дал бы закончить начатое. Хотя разве видно развязку в этом деле? В каком деле? В чем дело?

– В чем дело, дружище?

И ему явно больше бы подошло не дело, а делище, потому что по всем параметрам в кабинет ворвался мужичище, сразу накрывший своей ручищей протянутую Олегом скромную и ничем не примечательную ладонь. Сейчас это не нравилось. Угнетающий запах человека, забежавшего с мороза в тепло, нарочито радостная улыбка, карие, но горящие глаза, и буйный оптимизм массового поражения, на который не всегда найдется свое средство индивидуальной защиты. Сколько раз ты уже поддавался неоправданному веселью и как ты умудрился стать своим в этой компании, по-детски уверенной в существовании счастья? Олег удрученно смотрел на друга и стыдился того, что иногда позволял себе веселиться, распылять глупые шутки и разводить дискуссии на самые пошлые темы. Он готов был взвыть от того, что Женька и прочие прежде всего ценили в нем открытость и доброжелательность, чувство юмора и прочие клоунские качества, мишурой прикрывающие одичалую пустоту. Он улыбнулся настолько натянуто, что от беспомощности к глазам чуть не подступили слезы.

– Работаю, что ж еще, – и этих четырех небольших слов уже было достаточно, чтобы вызвать тошноту – видимо, день был такой несуразный, и, вот она, отличная причина, голова раскалывалась от капризной погоды.

– Клиенты новые. Всякая дрянь. Жуть всякая, – добавил он, чувствуя, что надо еще и еще, дабы никто не заподозрил гегемонию отвращения, которая была собственностью и прелестью Олега, запрятанной в клубок снующих рассуждений. И тут же сочувствие товарища и раздражение второго товарища, которого не надо жалеть, и рассказывает он это не для этого, а чтобы просто поделиться. Перестань, не надо ни с кем ничем делиться, никому твои проблемы не нужны, хорони в себе, а людям улыбайся, хотя чему тут улыбаться-то, было б чему улыбаться…

Олег остается на поверхности. Позволишь себе закопаться – вот нам уже и повод для настойчивой поддержки и безудержного участия.

Женька из вежливости поинтересовался пациентами. Посмеялся над Саймоном. Это поколение со своими компьютерами совсем с ума сошло. Мой вон тоже в своих игрушках, чатах сидит постоянно, я ему говорю книжку почитать умную, а ему неинтересно. А спросишь, в каком году Пушкин родился, так он и не ответит, не знает же, даже приблизительно понятия не имеет! Что за молодежь?

Олегу стало стыдно, потому что он тоже не помнил год рождения Пушкина. Сначала стыдно. Потом непонятно, зачем помнить год рождения Пушкина и любого другого писателя, потом внутри начался спор, который тоже придется отложить на потом. Но нет, Женьке ничего говорить не нужно, по крайней мере, не сейчас. Может быть, напившись. Там уже и где утонул Пушкин будет ясно.

Поговорили, словом, о разном бессмысленном, решили пересечься в пятницу, теоретически воспряли духом, хотя одному в этом плане уже грозила участь Икара, а второй был слишком тяжелым на подъем, даже несмотря на то, что Женькины объятия любили отрывать утомленное тело друга от пола. В такие моменты негодование переходило все границы. Но только внутри.

А теперь уходи, пожалуйста.

Женька понял, но не с первого раза. Долгожданные прощания постоянно складывались неловко, как будто ему на мгновение открывалась истинная сущность Олега и нужно было срочно ухватиться за некий незыблемый элемент, который невооруженным глазом поди рассмотри в этом сгустке серости и пыли, скопившейся в безвоздушном пространстве кабинета. Так и не сблизившись, Женька все-таки удалился, благо у себя в голове он снова и снова мог набросать пару комиксов про настоящую дружбу. Хорошо, что уже в пути, хорошо, что все флуоресцентные изображения Женька снова утащил с собой.

Накатило глупое состояние безволия, диктуемое безыдейностью. Без – как приставка дня. Причем каждого, если он, конечно, с самого начала не был глухим. У Олега слезилась душа, но придумать достойный повод не получалось. Значит, попытайся согнать.

Вошел со своего аккаунта и открыл Ее страницу. Ввел сообщение. «Как дела у Саймона?»? Можно было бы узнать. До сих пор почему-то не ответил. Бэкспейс. Есть ли нам до этого дело?

А до чего есть, Олег? Неужели мы потеряли, отпустили все, что нам было дорого и важно? Нет, ты же не чертов нигилист-анархист-мазохист и не придурок, ты прекрасно знаешь, что тебе не все равно. Тебе будет больно, если что-то случится с Верой, с Викой, с родителями да даже с Женькой, и зачем это ты сказал «даже», ума не приложу. Значит конкретно сейчас надо трудиться и жить, чтобы им было хорошо. Точно! Лучше? Ага, сейчас.

«Зачем тебе сдался этот Саймон?»

Ближе к истине, но тоже слишком много слов, потраченных на вопрос, который не имеет ответа, потому что ответа здесь нет ни на один. Здесь – это в принципе. Или есть ответ, но ты в него веришь сам, так и верь-думай, пожалуйста, сам дальше, а меня не трогай, я не верю ни во что практически, и, если бы был чуть смелее или глупее, хочется верить во второе, сказал бы не практически, а точно. Ты сам потерялся и заблудился в бреду, так и молчи, зачем об этом другим знать? И ты не о них, а о себе любимом думаешь, ибо эгоист, каких свет не видывал.

«Ну что?»

И вот сейчас, пожалуй, можно отправить.

Олег улыбнулся, потому что прекрасно понимал, что нужным образом на этот вопрос сможет ответить одна из миллиона. Одна из всех, давайте скажем – миллион в данном случае не показатель. Нужным образом. Нет. Не бывает нужного. Ответит так, как хочется. Естественно, Олегу. Нет. Ответит так… Как будет нужно. Нужным образом.

Пустое поле беседы с Ней окропили не самые яркие гласные и согласные. Хотя могут быть и несогласные. Но/не без этого.

Олег написал Ей и отлично знал, что ответ последует.

Ну сами понимаете почему. Выйдет с своего, войдет на Ее, и ответит.

Сами понимаете? Да ну ладно уж.

А Саймон что написал?

Мы не сомневались, что напишет. Хотя некоторые полагали, что испугается, постарается забыть или, может, даже удалит, но это было бы невыносимо глупо, после того, как она первой постучалась в пустой теремок. Откровенно странное и непонятное явление, между прочим. Или работу предложит. Или проголосовать где-нибудь. Но сразу бы предложила тогда, а тут просто «Привет». Вот тоже.

Ну здесь все предельно логично, потому что надо таким же нейтральным приветом и ответить. Саймон не тактик, он несколько часов идеальное сообщение выстраивать не будет. Вообще он предпочитал краткие прямые и максимально понятные высказывания, дабы в конце не пришлось делать лишние сноски, объяснять, разжевывать, потому что это скучно, и неизвестно, во имя чего. То есть даже не во имя чего, а зачем. Возможно, даже еще проще.

Это не такое уж и событие, не надо думать, что он с утра вскочил и побежал отвечать. К ночи, конечно, поразмыслил, а так, встал, пополз умылся, потом в школу сгонял. Не без случаев, но довольно обыденно. Думал пару раз ответить, когда уж совсем было засыпал на нудной истории, однако отложил на потом. К репетитору тоже сходил, потому что готовиться надо к экзаменам, потому что все готовятся и ходят заниматься, а без этого, говорят, не сдать. Тренироваться, учить, писать. Учить, конечно, надо, но обычно не учится. Но ошибок все меньше и хорошо. Что-то запомнил, сообразил. Ладно, скучно. Домой и отдыхать.

А этот отдых предельно прост, потому что одно и то же, если за Интернет заплатили. Они обычно заранее платят, поэтому без проблем. И ничего больше не надо особо: поучился, поел, отдохнул, задания домашние поделал, если что. Да нет, надо, конечно. Но пусть само прикатится. Или нет. А зачем же тогда к Олегу, как его там, ходил? Действительно, зачем ходил-то? Тем более что написала. Подождал бы. А сейчас можно, наверное, уже и не идти к нему или… Но ты погоди, давай ответим хотя бы сначала, посмотрим.

Вот на этом этапе он наконец открыл окно и набрал свое подрагивающее «Привет». Как в шахматах, когда не очень умеешь играть и пытаешься повторять ходы оппонента. А с женщинами всегда надо держать ухо востро, это даже Саймон осознал. Она прочитала и молчала. Самому продолжить? Да ты чего? И он руками держался за те места, где у чертиков рожки, делая вид, что думает. А сам не хотел, и даже можно было бы сказать, что устал. Да и скажем, что устал. Ну и теперь уже настоящий отдых – поиграл, развеялся, вышел и прочел от Нее снова.

Там, кстати, писала не только Она, но Саймон ринулся-кинулся нажать на левую кнопку именно напротив Ее строки. Заманили. А она захотела узнать, как он поживает. И вот это уж точно добрый вечер. В смысле, как поживаю?! Саймон ее не знал или… Или кто-то из своих? Но кому это надо? Каких своих, между прочим? Слишком много вопросов обрушилось на нашего не самого многоклеточного персонажа. Нет-нет, не грубость, это все любя. Просто жизнь вообще не для того нужна, чтобы слишком много париться, голову ломать, ныть сидеть, что же делать, как жить? Ходить надо ногами, делать руками. Что делать? Расскажут. Саймон предпочитал, чтобы руководили.

С другой стороны, написал бы он сейчас какую-нибудь ерунду, и никто бы уже не помог – думать надо своей головой иногда, и разве у нас своих мозгов нет? Надо прямо и спросить: «Кто ты? Что нужно? Зачем пишешь?».

«Мы знакомы?»

То есть почти. И что мы теперь каждое их сообщение будем рассасывать? Нет, не нужно. Бывают ведь воистину шедевры переписки, причем ладно с ним, с Каутским, но и в окружении Саймона были мастера жанра. И самое великолепное обычно начиналось именно в тех случаях, когда само знакомство происходило на полях чата, а потом завязывалась вся эта разведка, уловки, шутки, ну и вообще у кого какая стратегия.

Саймон отвечал скупо, потому что не любил слова. Особенно когда их полным-полно, а точки все не видать.

Но контакт завязали как ни вращай. Она продолжала быть немного необычной, но и Саймон в состязаниях на адекватность мог провалиться уже в отборочном этапе, хотя старался держаться спокойно и учитывать ошибки прошлого. Было бы любопытно узнать Ее возраст, а по-хорошему и вовсе фотографию посозерцать, однако этих случайных друзей, знаете ли, не выбирают. Нет, все было достаточно живо, хотя он терпеть не мог рассказывать о своих увлечениях и прекрасно знал, что Ей будет неинтересно.

И, похоже, случилась или промашка, или коварство, потому что она начала спрашивать дальше, проявила любопытство, и Саймон налился приятным ощущением, которое до этого практически не испытывал. Будь он чумазым, хотя почему обязательно чумазым, восьмиклассником, он бы уже голосил, что влюбился – так застучало у него сердце на предложение рассказать побольше о своих играх, любимой музыке, а, может быть, ты мне скинешь что-нибудь, да, классная очень, мне понравилось, и потом он смотрит, а Она уже добавила в свой список, и понимаешь, что вкус у Нее что надо.

Ему вот, кстати, не смешно. Зря вы так. Как-будто сами не летели невесть куда вверх головой на яркую вспышку. Разноцветную. Или однотонную, но свою, приятную. Только не обманывать, давайте. Нам-то, собственно, что? Нам-то какое дело?

Пока Она молча отвечала Саймону…

Огонь горел в другом месте.

На Олега ожидаемый ответ пациента свалился негаданно, и вот он уже судорожно набрал и даже отправил Ее крайнюю заинтересованность. Причем не только Саймону.

Непонятно, то ли Ей скучно было, то ли еще что случилось. Пробежалась по списку друзей и выбрала, с кем поболтать. Неужели настолько просто все?

Да нет, тут должна быть какая-то загадка.

С другой стороны, зачем? Что Она, не человек что ли? Не женщина? Или это разделительный вопрос? Суть все равно не в этом. Если ты хочешь казаться естественной, ты и пишешь не только Саймону, хотя… Как он-то это сможет проверить? Но для причины вполне сойдет.

Олег всегда любил непонятно дурачиться, и вечно было обидно, когда тонко и на людях, а они не в силах разгадать. Даже Вера далеко не каждый раз понимала, вот что терзало. Иногда вовсе казалось, что это главная причина их… Но, в общем и целом, все хорошо ведь. Олег знал, что плохо, но временно плохо, а затем будет счастье, если сейчас набраться сил и перетерпеть неурядицы. Натуральное успокоительное. Самоубеждение, если есть такое слово. И даже если нет.

В этот день никто не пришел. Возьмем вообще все дни, когда главный герой провожал время в кабинете под аккомпанемент щелчков мыши и нажатий на клавиши, и склеим из них сначала большой комок, уяснив, что Олег не сидел, сложа руки. Во-первых, это трудно, когда обе заняты средствами коммуникации. Во-вторых, он думал. А потом мы комок порвем и бросим на страницы, потому что мысли целиком и полностью практически не повторялись. Даже немного удивительно, что находил новые в самом себе, уже забыв о последнем знакомстве и потеряв всякий интерес к познанию окружающего. И это было так давно.

Когда никто не появлялся, Олег делал себе поблажку и уходил пораньше. Ненадолго, потому что шило на родной дом, но смена обстановки способствовала выработке теплоты на душе, пускай удельная сгорания негативных переживаний была настолько микроскопической, что ее практически не учитывали при расчетах.

(В)Стряхнем еще раз мысли. Вечно пытаемся выбить. Он уходил, закрывал на ключ, открывал еще дверь, садился, заводил, ехал, красный, почему не глагол?, стоял, ехал, выходил, закрывал, поднимался, хотя перед этим открывал, но так же вообще до абсурда довести можно! Практически одинаково постоянно.

И дома снова искал нить. Вот вспомни, как вы познакомились, как Вера улыбалась тебе и не хотела расставаться по вечерам. Вы оба изменились с того момента, но как ты мог уйти не в ту сторону, если вечно желал ей только счастья? А только счастья ли желал? А ей ли? Олег ненавидел эти патетические внутренние монологи и совершал суицид за суицидом в ответ на каждый риторический вопрос. Но корень нужно было найти. Это очень важный момент.

Попробовал постичь все, когда обнял ее с порога. Прижал крепко. Носом уткнулся в волосы и снова почувствовал тот же аромат, какой был и год назад, и два, и в тот первый день, когда его научили дышать. Дело не в шампуне и даже не в этом более интимном – они остались прежними. Мы изменились внешне, но вовсе не радикально, совсем не так, как ты боишься выглядеть в старости, скорее наоборот, сейчас самый расцвет облика, момент, когда надо выжимать из физической оболочки все, а Олег… Снова не то. Он чувствовал ее теплое тело, и в то же время не мог отделаться от мысли, что как бы плотно не подогнал к себе Веру, уже точно не добьется того слияния, которое было осенью, или зимой, которая была после той осени, или весной следующего года, вот только осознать причину не было никакой возможности. А значит это все глупости и ерунда. Хватит. Просто успокойся и попробуй сделать ее счастливой. Потому что тогда и самому будет хорошо.

Потом он ел, и улыбался, и думал. И слышал ее, отвечал, обращал какую-то часть внимания на Вику, и снова думал.

А Вика в какой момент стала чужой?

Вот вы с ней в кино сходили, а вот она совсем маленькая у тебя на руках, а ты говоришь ей серьезным голосом какие-то правильные слова, потому что убежден, что так надо. И как не надо, тоже объяснил, но в процесс воспитания беспардонно встревает среда, которую мы стоически отвергаем, а Вика встречает, выплевывает и начинает ненавидеть и презирать по-своему.

Отец был пару раз на ее родительских собраниях, когда Вера никак не могла, и его там явно невзлюбили.

Олег знал, как надо воспитывать, и хотел сделать из нее человека, а она… Вика же вообще не такая, как… Как надо? Как надо воспитывать? И по кругу, мысль за мыслью, шар за ролл, ролл?.. И тут песня в голове заиграла, он улыбнулся, но главное, чтобы Вера не заметила, потому что спросит, а объяснять ей эту глупость…

Иногда они вместе делали то, что им нравится, а потом становилось непонятно, почему пропасть все еще зияет. Сейчас мы их приятно удивим, лишь бы им было хорошо, поэтому долгий или не очень долгий выбор сюрприза по поводу или без повода, потом ненавязчиво, а с другой стороны, с какими-то значимыми словами даришь Вере или Вике, а то и обеим сразу. Вера, а особенно Вика благодарили за подарки, обнимала даже, что редко, а Олег хмурился и думал только о том, что слишком низко и пошло покупать ее улыбки, при том что она сама все это прекрасно осознавала. Уже не маленькая. Чем больше не маленькая, тем глубже осознавала. Тем артистичнее радость. Вера тоже крепко обнимала, но было в этих объятиях что-то фатальное, необъяснимая скорбь, и вот тогда, когда домой заходил с работы, тоже…

Хоть разворачивайся, беги, ищи там, снаружи, добивайся ответа, но он не мог никуда уйти, потому что боялся, что это незапланированное, странное действие заберет у него Веру. Чего ей стоит самой покинуть этот тяжелый, безвыходный дом? Вместе с Викой. Две независимые, своенравные, эгоистичные, ну нет, нет, нет, этак мы с тобой далеко зайдем, знаешь, кто из нас главный эгоист тут?

Олег знал и не понимал, потому что больше всего хотел тихого и спокойного счастья для своей любимой семьи.

И что он делал не так?

- И что же я сделал не так?! – перекрикивая самого себя, вопрошал Женька. Всем было невыносимо интересно, тем более что хмель уже смазал механизмы доброты и человеколюбия даже в самом угрюмом члене компании. Такую премию не вручали, но Олег знал, что он, пожалуй, ярчайший кандидат в соискатели. И да, он тоже какой-то частью сущности поддался на провокацию и навострил любопытство, хотя трезвый сектор еще вел отчаянную борьбу за искреннее равнодушие. Но попахивало фиаско.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒