ПРИМЕЧАНИЯ 26 страница

— А ничего так музычка.

Проходя мимо почты, он достал из кармана два письма и вложил их в почтовый ящик. Потом он опустился перед ним на корточки и заглянул вовнутрь, чтоб убедиться, что письма оказались внутри. Лишь затем Сун Ган спокойно пошел прочь, навстречу заходящему солнцу.

Выйдя из поселка, он дошел до железнодорожного переезда и опустился на камень рядом с дорогой. Снял повязку и вдохнул свежий вечерний воздух. В полях вокруг шумели колосья, ждущие, что их срежут. Невдалеке бежала речушка, и вечерняя заря уже легла красными полосами на воду. Заметив отсветы на реке, он поднял голову и посмотрел на закатное небо, которое показалось Сун Гану в сотни раз красивее земли. Ярко-алое солнце сияло в его просторе, и бегущие мимо кучевые облака сверкали всеми цветами, как переливающиеся морские волны. Он ощутил, что видит свет, что, как челнок, плетет по небу изменчивые узоры. Потом Сун Ган опустил голову и снова оглядел окрестные поля, залитые лучами вечерней зари, словно усеянные розами. Ему показалось, что он сидит в самом центре цветочного поля.

Тут он услышал дальний гудок поезда. Сун Ган снял очки, протер их и, надев обратно, увидел, что солнце уже наполовину завалилось за горизонт и что поезд выезжает прямо из-под него. Он вскочил на ноги и сказал себе, что пришла пора оставить этот мир. Ему было жаль своих очков — их непременно раздавил бы поезд, а потому он снял их и оставил на камне, с которого поднялся. Однако Сун Гану показалось, что так они не очень заметны. Тогда он скинул рубашку и расстелил ее на камне, а сверху положил очки. Потом он полной грудью вдохнул воздух этого мира и надел обратно повязку, позабыв, что мертвые не дышат и что он никак не сможет заразить тех, кто придет за телом. Сделав вперед четыре шага, Сун Ган лег на рельсы и раскинул руки. Он почувствовал боль под ложечкой, где металл врезался в тело, и переполз немного вперед, припав к рельсам животом. Так было намного удобнее. Рельсы под ним задрожали от приближающегося поезда, задрожало и тело Сун Гана. Тут он вспомнил небесные краски и, запрокинув голову, уставился в далекий простор. Он показался ему безмерно прекрасным. Повернув голову набок, Сун Ган поглядел на поля, словно бы усеянные розами, и подумал, что и они безмерно прекрасны. В этот миг он вдруг заметил морскую птицу, с протяжными криками летевшую издалека прямо к нему. Поезд, гремя, пронесся по его пояснице. Перед самым концом глаза Сун Гана запечатлели последний образ — одинокую морскую птицу, что парила над сотнями залпов цвета.

Глава 48

Бритый Ли с Линь Хун на белоснежной «бэхе» в сумерках вернулись в Лючжэнь и въехали во двор его дома. Линь Хун сделала свою операцию, а Ли замутил на северах несколько удачных сделок. Оба вышли из машины, как триумфаторы. Едва они успели войти в гостиную, как у Ли зазвонил мобильник. Звонил Писака Лю, чтоб сказать, что ужин уже готов и можно отужинать когда заблагорассудится. Положив трубку, Ли заметил:

— Какой заботливый, мудак.

Швырнув чемоданы в гостиной, Бритый Ли с Линь Хун, как ласточки, полетели в столовую. Уже стемнело, и Ли зажег люстру. Они увидели, что на столе уже расставлена еда, в середине торчит букет красных роз, а из стального ведерка со льдом выглядывает заткнутая пробкой бутылка французского красного вина 1985 года. Бритый Ли и Линь Хун опустились друг напротив друга. Ли был очень доволен Писакой.

— Романтично он тут все обставил, мудила, — заключил он.

Линь Хун оглядела стол с едой и букетом и рассмеялась. Она сказала, что все выглядит так, словно ужинают здесь какие-то заграничные товарищи. Ли тут же напустил на себя вид иностранного джентльмена: выпрямившись, достал из ведерка бутылку с вином, вытащил пробку и налил немного себе в бокал. Опустив бутылку на стол, Ли легонько покачал вино, приставил к носу и понюхал. Потом он сделал глоток и одобрительно сказал:

— Неплохое винишко.

Заложив левую руку за спину, он поднялся и стал правой рукой изящно наливать вино в бокал Линь Хун. Потом Ли сел на место и, подняв свой бокал, терпеливо ждал, пока Линь Хун поднимет свой. Она невольно улыбнулась. Матерящийся как черт Ли внезапно стал жуть каким изысканным — такое она видела в первый раз.

— Ты где этому выучился? — с улыбкой спросила она.

— По телику.

Сказав это, Ли чокнулся с ней, и Линь Хун сделала маленький глоток, а потом поставила бокал на стол. Бритый Ли одним махом осушил свой, словно пил на спор. Опустив бокал на стол, он, как собака, которую говно жрать никак не отучишь, снова взялся за свое и грубо прикрикнул:

— Ешь быстрей! Как поешь, ступай мыться, а потом в постель и жди меня!

В это время Сун Ган первый раз в жизни разделывался с пельменями в закусочной и горячий мясной сок обжигал ему рот, а он ничего не чувствовал. Когда он поднялся на ноги, вышел на улицу и побрел на запад, к железной дороге, Бритый Ли уже с волчьим аппетитом проглотил ужин и, изнемогая, торопил Линь Хун, чтоб она быстрее управлялась со своим. Вот он мир! Покуда один шел к смерти, снедаемый горячей любовью к этой освещенной закатным светом жизни, другие двое в поисках удовольствий знать не знали, как прекрасен последний отсвет заходящего солнца.

Когда и вечерняя заря, и закатное солнце пропали, тяжелая, темная ночь упала на Лючжэнь. Сун Ган лежал на путях, освещенный слабым лунным светом. А голозадая Линь Хун уже нырнула в постель к Бритому Ли и ждала, пока он выйдет из туалета. Тот копался ужасно долго: едва он отвернул кран, как снова позвонил Писака. Подгадав момент, когда Ли наверняка окажется в туалете, он почтительно сообщил ему, что в шкафчике находится новый прибор для изучения девственности. Ли ото всей души обозвал его мудаком. Ополоснувшись, он наспех обтерся полотенцем и наклонился к шкафчику, чтобы полюбоваться на новое орудие. Там неожиданным образом оказалось шахтерское снаряжение. Сперва Ли опешил, но потом принялся на разные лады нахваливать распроклятого Писаку.

Линь Хун, опершись на кровать, слушала, как Ли бузит в туалете, не догадываясь, о чем он говорит, но, когда он вышел наружу, она остолбенела. Голожопый Ли в шахтерской каске с фонариком был подпоясан кожаным ремнем, на котором висела батарея. От нее по спине к каске, словно традиционная коса*, тянулся провод. Заметив, как обалдела Линь Хун, Ли с громким щелчком включил фонарь и направил пучок света ей пониже живота. Сияя от счастья, он объявил, что собирается как следует изучить ее девство. Гогоча, он полез на кровать, как рабочий в шахту. Тут Линь Хун пришла в себя и, схватившись за живот, зашлась хохотом. Она и представить не могла, что Ли вздумает так вооружиться. У нее аж дыхание перехватило от смеха. Линь Хун закашлялась, а Ли жутко разозлился. Он вскинул голову, и пучок света упал Линь Хун на грудь.

— Какая из тебя девка? — спросил он.

Но Линь Хун все смеялась, как заведенная, пока у нее не выступили слезы.

— Ой, уморил, уморил… — причитала она.

Бритый Ли с недовольным видом уселся сбоку, направив луч на стену. Дождавшись, когда она отсмеется, он зло бросил:

— Мать твою, ржешь, как шлюха, какая из тебя девка?

Линь Хун прикрыла рот рукой, булькнув парой последних смешков, и напустила на себя серьезный вид.

— А как надо? — спросила она Ли.

— Ты первый раз в жизни голого мужика видишь. Надо лицо руками закрыть, — взялся учить ее Ли.

Линь Хун украдкой улыбнулась и закрыла лицо, но ее ноги были по-прежнему широко раскинуты. Ли недовольно произнес:

— Только шлюхи так перед голыми мужиками разваливаются. Какая девка станет так делать?

Линь Хун свела бедра и спросила:

— Так сойдет?

— Нужно еще руками одно место прикрыть, чтоб мужик не видел, — продолжил Ли.

Тут обиделась Линь Хун.

— Хочешь, чтоб я двумя руками лицо прикрывала, да еще и двумя руками внизу держалась. Откуда я тебе четыре руки возьму?

Бритый Ли задумался. Потом он спросил:

— А как у тебя с Сун Ганом в первый раз было?

— Под одеялом, без света.

Ли тут же подкинулся с кровати и потушил весь свет. От этого фонарь у него во лбу засверкал еще ярче, и Линь Хун сощурилась. Она попросила его выключить, но Ли заартачился — сказал, что иначе ничего не увидит.

— Как Сун Ган на целку-то твою смотрел? — спросил он.

— А он не смотрел. Стыдно ему было.

— Вот дебил, — заключил Ли. — А я вот буду, чего б задаром не посмотреть.

Сказав это, он навалился на ноги Линь Хун, чтоб посмотреть, но она обеими руками крепко зажала одно место, не давая ему ни шанса. Ли с силой отвел ее руки, но она перекатилась на бок и к тому моменту, когда он снова разложил ее как следует, успела опять зажать ладонями, что надо. После нескольких неудачных попыток Ли сказал:

— Твою мать, дай посмотреть, а!

— Ну ты же сам сказал мне держать руки, — отозвалась Линь Хун.

— Твою мать, — опять ругнулся Ли. — Держать-то держи, только не говори ни да, ни нет.

— Ну ладно, так и буду, — ответила Линь Хун.

Выдержав пару атак, она расслабила руки и, ойкнув, пару раз дрыгнула ногами, а потом в сердцах развела их. Ли остался очень доволен.

— Супер! Сыграно, что надо! — закричал он.

Через какое-то время под пристальным оком шахтерского фонаря она снова сделала вид, что смущена, и прикрылась. Ли радостно завизжал:

— Атас! Ужасно похоже!

Туг обижаться настал черед Линь Хун.

— Да ты разве на девственника похож? С этой штукой ты как старый кобель совсем. Мужчины тоже первый раз стесняются. Сун Ган вот стеснялся.

Бритый Ли решил, что она говорит дело. Он потушил свет, отвязал пояс и отшвырнул его вместе с каской на кровать.

— Теперь хоть глаз выколи. Теперь мы как девственник с девственницей, — сказал он.

Когда они обнялись в темноте и стали гладить друг друга, Ли пустил в ход свое орудие. Линь Хун закричала, взаправду закричала от боли. Услышав этот крик, Бритый Ли возбужденно задрожал всем телом. Такие звуки он извлекал из Линь Хун впервые. Спустя какое-то время она застонала от удовольствия и страдания. На теле у нее выступил пот. Из глубины боли потихоньку поднималось наслаждение. Ее тело никогда еще не чувствовало подобного волнения. Она пронзительно ощущала, как боль подталкивает вперед удовольствие, словно ракета врезается в рассекающий небо самолет. Потом ее захватила волна оргазма, она содрогнулась всем телом от нахлынувшего наслаждения и срывающимся голосом завопила:

— Как больно…

В этот миг Бритому Ли показалось, что он вернулся на двадцать лет назад. Даже видавший виды Ли никогда прежде не чувствовал подобного возбуждения. Их тела, придя в волнение, подливали масла в пылающий огонь друг друга. Линь Хун сжимала Бритого Ли, а тот крепко обнимал Линь Хун. Когда ее тело задрожало, его тело задрожало тоже. А когда она содрогнулась перед самым пиком наслаждения, Ли почувствовал, что он словно бы сжимает землю во время землетрясения. Тут его с ревом накрыла горячая волна оргазма.

Потом оба они распластались на кровати, как разбитые параличом. Их сердца бешено бились о ребра, словно во время неистового бега. Линь Хун была на последнем издыхании, а Ли дышал шумно, как паровоз. Пережив безумный приступ наслаждения, они поднялись на неизвестную доселе вершину. А теперь они словно бы медленно спускались с Эвереста. Все вокруг было белым-бело, и им казалось, что их тела легки, как бумага, парящая на ветру, что, качаясь, опускается обратно на землю.

Глава 49

В тот вечер, пережив неслыханный доселе оргазм, Линь Хун словно бы рассыпалась на составные части. Закрыв глаза, она без сил лежала на кровати, как жертвенный баран, пока Бритый Ли бодро взгромоздился на нее во второй раз, в третий раз и, наконец, в четвертый. Тут Линь Хун поняла, что значит побывать на волосок от смерти. На третий раз она бессильно возразила, что они ведь заключили когда-то джентльменское соглашение — больше двух раз ни-ни. Но Ли с сознанием собственной правоты объявил, что сегодня выступает в роли девственника, который впервые отведал запретный плод, и одним-двумя приступами от него не отделаешься. Ежели кобель в выгребную яму упадет, хрен его потом оттуда выкуришь. Линь Хун не оставалось ничего другого, как безвольно позволить ему взобраться на нее и в третий раз. В итоге Ли придумал еще и четвертый. Линь Хун чуть не плакала. Ей казалось, что она умирает от усталости, но Ли сказал, что это самый последний раз — больше они трахаться не станут, и он вернет ее Сун Гану.

В два часа ночи Бритому Ли позвонил Писака Лю. Ли был как раз занят своим четвертым разом, а Линь Хун, стиснув зубы, терпела боль от этой скотины. Заверещал мобильник, и Ли, не прерываясь ни на секунду, взял его посмотреть, кто звонит. Увидев, что это Писака, Ли матюгнулся и не стал снимать трубку. Через какое-то время телефон снова взорвался звоном, и Ли опять отпустил пару ругательств, но трубку так и не взял. Потом телефон стал верещать, не переставая. Ли взбесился не на шутку, схватил трубку и проревел:

— Я тут при деле…

В ответ он услышал, как в трубке затараторил Писака, и заорал громче разорвавшейся бомбы:

— Аааа!

Как громом пораженный, он подскочил с Линь Хун, голый, спрыгнул с кровати и застыл, как идиот, посреди комнаты с полуоткрытым ртом и мобильником в руке. От каждого слова Писаки он вздрагивал всем телом. Закончив говорить, Писака повесил трубку, но Ли так и остался стоять с телефоном, прижатым к уху, неподвижно, словно потеряв сознание. Потом телефон упал на пол, и Ли испуганно подскочил от его грохота. Очнувшись, он заревел и принялся ругать себя:

— Чтоб я сдох, мать твою, чтоб меня машина в асфальт закатала, чтоб сгорел бы нафиг, а не сгорел бы, так утоп, а не утоп, так лег бы под машину… Я мудак, мудак…

Линь Хун не помнила себя от усталости. Она смутно почувствовала, как Ли, лежа сверху, взял мобильник, а потом, словно пружина, подскочил с кровати. Потом стало совсем тихо. Вдруг Ли замахал кулаками и закружился по комнате, покрывая себя последними словами и впечатывая себе смачные оплеухи. Линь Хун распахнула глаза и, не понимая, что происходит, напряженно села. Она увидела, что мобильник Бритого Ли валяется на полу, а сам он ревет во всю глотку, как ребенок, растирая обеими руками слезы. Он плакал так горько, что сердце разрывалось. Интуиция подсказала Линь Хун, что случилось что-то из ряда вон выходящее, и она беспокойно спросила:

— Что случилось?

Ли, заливаясь слезами, ответил:

— Сун Ган умер. Лег под поезд, мудак!

Линь Хун раскрыла рот и с ужасом уставилась на Бритого Ли, словно бы он ее изнасиловал. Она подпрыгнула с кровати и стала быстро одеваться. Покончив с одеждой, она не знала, что делать дальше, и застыла с растерянным выражением лица, как будто бы врач только что сообщил ей, что она больна неизлечимой болезнью. Прошло какое-то время, и слезы закапали сами собой. Линь Хун закусила губу, но никак не могла их сдержать. Бритый Ли по-прежнему в голом виде торчал посреди комнаты. Линь Хун вдруг стало ужасно противно глядеть на его тело.

— Почему бы тебе не сдохнуть? — с ненавистью спросила она.

— Ах ты, сука! — Бритый Ли наконец-то нашел мишень для своего гнева и заревел, как буря. — Тело Сун Гана уже три часа лежит перед твоим домом. Ждут, пока ты двери отпереть соизволишь! А ты, шлюха поганая, с мужиком чужим кувыркаешься…

— Да, я шлюха поганая, — скрипнув зубами, ответила Линь Хун. — А ты кто? Привесок к херу своему!

— Да, пусть так, — парировал Ли. — А на тебе пробы негде ставить, подстилка!

— Может, я и подстилка, — злобно отозвалась Линь Хун. — Да ты скотина настоящая!

— Я-то скотина, — растирая красные глаза, сказал Ли. — Ну а ты кто такая, твою мать? Ты, сука, собственного мужа уморила!

Линь Хун сорвалась на крик:

— Я мужа уморила, а ты брата родного угробил!

Услышав это, Ли снова шумно зарыдал. Он вдруг стал на удивление жалким. Вытянув руки, он подошел к Линь Хун и горестно проныл:

— Мы с тобой вдвоем угробили Сун Гана, чтоб нам сдохнуть…

Линь Хун ударила его по протянутым рукам и с отвращением закричала:

— Отвали!

Потом она обернулась, вышла из спальни, спустилась вниз по лестнице в гостиную и там заметила, что голозадый Ли идет за ней следом. Когда она распахнула входную дверь и вышла на улицу, он поперся за ней. Линь Хун остановилась и сказала:

— Не ходи за мной!

— Да кто, мать твою, за тобой ходит?! — проорал голожопый Ли, быстрым шагом подходя вплотную к Линь Хун. — Я на брата посмотреть хочу.

— Стой где стоишь! — закричала в ответ Линь Хун. — Как тебе только наглости хватает идти смотреть на Сун Гана.

— Да, мне стыдно, — с болью выдавил из себя Ли и остановился. Потом он обернулся, ткнул пальцем в Линь Хун и прокричал: — А вот как ты, шлюха такая, наглости набралась, а?

— Мне тоже стыдно, — удрученно кивнула Линь Хун, словно бы соглашаясь с тем, что сказал Бритый Ли, — хоть я и шлюха, но он мне муж…

— Он мне брат… — заревел Ли.

Воя и колотя себя в грудь, он вышел на улицу. Тут он вдруг заметил, что на нем нет ни клочка одежды, и растерянно остановился. Когда сзади подошла Линь Хун, Ли смущенно прикрылся обеими руками. Ей стало жаль его, и она прошептала:

— Ступай домой.

Ли кивнул, как послушный мальчик, и Линь Хун пошла дальше. До нее донеслось его бормотание:

— С меня за это спросится. И с тебя спросится.

Линь Хун кивнула и, отирая слезы, ответила:

— С меня точно спросится.

Той ночью дул сильный осенний ветер. Светила холодная луна. Какой-то мужик, собиравший уголь на откосе, обнаружил Сун Гана и рассказал о нем двум семьям, жившим у дороги. На теле у Сун Гана не было ни капли крови — колеса поезда проехались у него по пояснице, даже не разорвав одежду, но аккуратно разрезав тело на две части. В одиннадцать вечера какие-то двое из местных привезли Сун Гана на тачке домой. Это оказались двое его знакомых, с которыми Сун Ган работал когда-то грузчиком. Они с удивлением узнали его по повязке. Заметив на камне рубаху с очками, работяги посовещались, прикатили тачку и уложили в нее тело. Потом они сунули очки в карман рубашки и накрыли его сверху. Сун Ган был такой высокий, что голова все время свешивалась с тачки, а ноги волочились по земле. В конце концов один из мужиков стал тянуть спереди, а другой держать сзади Сун Гана за ноги. Так они и поехали по безмолвным улицам Лючжэни. Палая листва, усеявшая поселок, шуршала под колесами. Порой несколько прохожих останавливались и провожали их любопытными взглядами. Грузчики, согнувшись в три погибели и не произнося ни слова, везли Сун Гана до самого дома. Там они немного стянули тело вниз, чтоб голова не торчала наружу, и подогнули ноги, чтоб ступни твердо стали на землю. Потом они тихонько постучали в дверь и тихонько позвали Линь Хун. Прождав в полном безмолвии полчаса, мужики поняли, что ее нет дома. Тогда один остался сидеть, на тачке, обхватив рукой Сун Гана, а другой потопал по пустынной улице в поисках кого-нибудь, кто работал бы на Бритого Ли. Он знал, что Сун Ган приходился Бритому Ли братом, и слышал про его шашни с Линь Хун. Мертвый Сун Ган вернулся домой, но внутрь попасть не смог. Запрокинув голову, он лежал на улице в тачке. Оставшийся с ним грузчик, пустыми глазами глядел на осеннюю листву, что сыпалась на тело нескончаемым потоком: часть облетала с деревьев, часть поднималась с земли вслед за ветром. Бывший товарищ Сун Гана прождал до двух часов ночи, пока наконец не увидел, как шествует по улице его приятель и ведет за собой Писаку Лю.

Писака поглядел на Сун Гана в тачке и покачал головой. Потом он отошел в сторонку и позвонил Бритому Ли. Закончив разговор, Писака вернулся к тачке, и теперь перед ней молча застыли трое. Почти в три утра они наконец заметили спешащую к ним Линь Хун. Она шла по пустынным лючжэньским улицам — проходя мимо фонаря, вся озарялась светом, а потом снова погружалась во тьму, и так снова и снова. Линь Хун брела, низко свесив голову и обхватив себя руками за плечи, словно бы переходя из жизни в смерть и из смерти — в жизнь.

Доковыляв до ждущей ее троицы, она, прячась от их глаз, бочком проскользнула мимо тачки. Открывая дверь, Линь Хун обернулась и посмотрела на засыпанного листвой Сун Гана. Дверь распахнулась, впуская в темноту комнат, но она, не сдержавшись, наклонилась и стала обирать опавшие листья. Под ними открылось не лицо Сун Гана, а его повязка. Линь Хун упала на колени и пронзительно заревела. Дрожа всем телом, она сорвала повязку и увидела залитое луной, мирное лицо мужа. Рыдая, она принялась гладить и трясти его. Когда-то это лицо частенько освещалось улыбкой счастья. Еще недавно, на пути в Лючжэнь, оно было исполнено мечтаний и надежд. Сейчас, когда жизнь покинула его, оно стало холодно, как ночь.

Глава 50

То утро для Линь Хун было лишено каких-либо звуков. Когда грузчики положили Сун Гана на кровать, она осознала, что его тело разрезано надвое. Едва они взяли его за руки и за ноги, как оно почти сложилось пополам, а зад мазнул по цементному полу. Опавшие листья посыпались с него вниз. На постели тело Сун Гана легло прямо и ровно, пара листочков соскользнула на одеяло. Потом Писака и бывшие товарищи Сун Гана ушли. В поселке перед рассветом было тихо, как в гробу. Линь Хун села перед мужем и обняла себя за колени. Заливаясь слезами, она смотрела на мирно покоящееся тело и мирно лежащие листья. В голове у нее то царил полный беспорядок, а то все прояснялось. Беспорядок был черен и безлюден, как ночь. В моменты ясности она видела Сун Гана, который болтал, смеялся, шагал по дороге и с нежностью обнимал ее. Это была их сладкая тайна, в которую никто не мог проникнуть. Теперь двадцать лет их совместной жизни вдруг оборвались, и больше не будет никакого «вместе». Линь Хун казалось, что ее бьет озноб от пустоты и одиночества. Она раз за разом повторяла себе, что сама убила Сун Гана. За это она ненавидела себя. Ей хотелось вопить во весь голос, но она не кричала. Линь Хун молча выдернула волос и, зажав его между пальцами, с силой растянула. Волосок прорезал кожу, и свежая кровь закапала на руки. Она жалко смотрела на успокоившегося навеки Сун Гана и повторяла:

— Почему ты ушел?

Потом ее душу заполнила обида. Она вспомнила, какой одинокой и беспомощной чувствовала себя после его отъезда, как третировал ее Куряка Лю.

— Я о стольких унижениях тебе еще не рассказала, а ты сбежал… причитала она.

Следующим утром она получила письмо, что отправил ей Сун Ган перед смертью. Там было шесть страниц, и каждая строчка брала за душу. Сун Ган писал, что все эти годы он чувствовал себя очень счастливым и что он благодарен Линь Хун, сопровождавшей его по жизни. С тех самых пор, как сдали его легкие, он стал задумываться о разводе. Но ведь Линь Хун сказала ему: что бы ни случилось, она никогда его не бросит. Из-за этих самых слов ему и умереть не жалко. Он умолял Линь Хун простить его за самоубийство и не переживать за него. Он писал, что двадцать лет их совместной жизни были лучше двадцати лет с любой другой женщиной и что он доволен своей судьбой. Еще Сун Ган стыдливо признавался Линь Хун, что уехал, не простившись, чтоб заработать достаточно денег и обеспечить ей безбедную жизнь. Жаль, что он лишен этого таланта — привез только тридцать тысяч юаней (они лежат под подушкой). Сун Ган надеялся, что без такой обузы, как он, Линь Хун сможет жить по-человечески, с опорой на собственные силы. В конце он писал, что не испытывает ненависти к Бритому Ли и тем более к Линь Хун, да и к себе тоже; просто он решил уйти немного раньше. Он будет всегда следить за ней оттуда, из другого мира. Он верит, что однажды они непременно встретятся вновь и тогда их ничто не сможет разделить во веки вечные.

Линь Хун прочла письмо Сун Гана несколько раз, всякий раз проливая над ним слезы, так что вся бумага промокла. Потом она, рыдая, поднялась, сняла с мужа одежду и принялась обтирать его тело. Она заметила красноту на груди и испуганно вцепилась в полотенце. Спустившись от красной отечной груди вниз, Линь Хун наткнулась на воспалившиеся шрамы под ложечкой и задрожала всем телом. Промокнув слезы, она уставилась на его раны, но потом слезы опять замутили ее взгляд. Она опять вытерла глаза и еще раз внимательно осмотрела шрамы, но глаза вновь заполнились слезами. Линь Хун не знала, откуда взялись эти шрамы и с чем столкнулся Сун Ган в своих скитаниях. Она надолго застыла с полотенцем в руках, плача и качая головой в полной растерянности. Когда она достала из-под подушки аккуратно завернутые в старую газету деньги, то чуть не грохнулась в обморок. Ноги у нее подломились, и Линь Хун упала на колени перед кроватью. Глядя на рассыпавшиеся по простыням купюры, она наконец-то поняла. Складывая трясущимися руками деньги и вспоминая красные шрамы на теле мужа, она осознала, что каждая бумажка пропитана кровью Сун Гана.

Через пять дней Сун Гана кремировали. Лючжэньцы снова имели шанс полюбоваться Линь Хун. Ее глаза были красными и отечными, размером с электрическую лампочку каждый. Она больше не плакала. Ее лицо было лишено всякого выражения, а взгляд холоден. Когда тело Сун Гана нырнуло в печь, она не стала реветь, как все себе воображали, а горестно закрыла глаза. Про себя она прошептала сгорающему Сун Гану: «Что бы я ни делала, любила в этой жизни я тебя одного».

Бритый Ли тоже получил письмо от Сун Гана, и тоже читал его, заливаясь слезами. Сун Ган припомнил их горькое детство, когда они были не разлей вода. Потом он написал, как, уехав в деревню, всякий раз отмахивал порядочное расстояние, чтоб повидать Бритого Ли, как, восемнадцатилетним, вернулся в поселок работать и как Ли радостно отправился тогда заказывать для него запасной ключ. Еще он написал про их восторг от первой зарплаты и в конце вспомнил о Линь Хун. Тут тон письма изменился, стал веселее. Сун Ган писал, что Линь Хун полюбила его, а не Бритого Ли едва ли не с гордостью. Потом он добавил, что втайне радовался каждой его победе. Мать перед смертью завещала ему хорошенько смотреть за братом, и вот теперь он ужасно рад, что ему нечего бояться встречи с ней, ведь он сможет рассказать, какой Ли умница. Дойдя до этого места, он снова погрустнел и признался, что страшно скучает по отцу, Сун Фаньпину. Если бы не их семейная фотография, он бы никогда не вспомнил, как тот выглядел. Сун Ган рассказал, как сильно надеется, что отец не изменился за эти годы и что он сможет сразу узнать его на том свете. На последней странице он завещал Ли — ради их братских чувств — как следует устроить жизнь Линь Хун. В самом конце было написано: «Бритый Ли, ты когда-то сказал мне: “Да пропади оно все пропадом, мы все равно будем братья”. Теперь же я хочу сказать тебе: даже если смерть разлучит нас, мы все равно останемся братьями».

Бритый Ли тоже прочел письмо не один раз. После каждого раза он влеплял себе пощечину и всхлипывал. После смерти Сун Гана его как подменили. Он перестал ходить в офис, а целыми днями торчал в своем роскошном доме в полной тишине. Допускался к нему один Писака. Когда тот отчитывался о делах, Ли смотрел на него, как детсадовец на воспитательницу. Закончив доклад, Писака замирал в ожидании указаний, но Ли, бросив взгляд на улицу, вздыхал:

— Скоро стемнеет.

Постояв какое-то время, но так ничего и не дождавшись, Писака напоминал шефу:

— Господин директор, вы имеете в виду…

Ли оборачивался и бросал на него жалостный взгляд.

— А я теперь сирота, — говорил он.

Разбирая вещи Сун Гана, Линь Хун нашла две, которые нужно было отдать Бритому Ли: снимок всей семьи и скопированный Сун Ганом документ о назначении Ли директором артели. Она вложила их в два конверта и попросила Писаку передать их. Получив конверты, Ли раскрыл первый, и из него выскользнула на пол фотография. Он опустился на колени и поднял ее. Со снимком и вторым конвертом в руках он подошел к столу, сел в кресло, выдвинул ящик и принялся в нем рыться. Совсем не скоро Бритый Ли извлек на свет еще одну такую же фотографию. Внимательно поглядев на снимки, он осторожно сложил их вместе и пихнул в ящик. Потом он поднялся и, подойдя к Писаке, раскрыл второй конверт. Когда он увидел двадцать лет назад скопированную братом бумагу о своем назначении, Ли остановился и растерянно поглядел на написанное. Заметив внизу нарисованную красными чернилами печать инстанции, он понял, что это. Его тело качнулось в сторону и, как подкошенное, шлепнулось на пол.

Только в день кремации Ли покинул свой роскошный дом. Он не поехал ни на «бэхе», ни на «мерсе», а пошел в гордом одиночестве пешком, обливаясь слезами. Когда тело Сун Гана скользнуло в печь, Линь Хун не плакала, зато Ли ревел, как будто его режут. Потом он, рыдая, вышел один из крематория, и все его авто медленно покатились за ним следом. Он обернулся и, заметив это, страшно вызверился, велев и «мерсу», и «бэхе» убираться к ядрене фене. Потом он, размазывая слезы, потопал дальше. Наши-то, увидев это диво, говорили: «Кто б мог подумать, что Бритый Ли станет корчить из себя Линь Дайюй…*»

Ли перестал ходить в офис на работу, а вернулся в инвалидную артель, которая успела превратиться из Лючжэньского НИИ экономразвития в Лючжэньское АО экономразвития. Выведенные рукой Сун Гана красивые иероглифы пробудили в Бритом Ли не одно воспоминание. Он уже много лет не видел своих верных инвалидов и теперь вдруг вспомнил о них.

Хромое начальство по-прежнему резалось в шахматы и ругалось на чем свет стоит. Увидев Ли, двое хромых опешили и с воплями «Товарищ директор!» взволнованно выбежали на улицу: один споткнулся, а другой, вихляя, приложился о дверной косяк. Бритый Ли с отеческой заботой помог подняться упавшему и пощупал наливающийся синячищем лоб того, что шмякнулся об дверь. Потом, взяв обоих за руки, он пошел к остальным двенадцати верным инвалидам. Хромые растроганно кричали:

⇐ Предыдущая 38 39 40 41 424344 45 46 47 Следующая ⇒