ПРИМЕЧАНИЯ 7 страница

— Да вы поглядите на Мэн Цзяннюй*, на Чжу Интай*. Настоящая любовь — это когда девки с собой кончают, — заявлял он голосом знатока.

Стихоплет был уверен, что они с Бритым Ли — товарищи по несчастью и оба пострадали из-за Линь Хун. С тех пор как Ли отметелил Писаку Лю, Стихоплет скрывался от него как мог. Но, встретив Ли пару раз на улице, он увидел, что тот, кивая, проходит мимо. Стихоплет решил, что он в безопасности и стал набиваться к Ли в друзья. Заметив того в городе, он бежал с приветствиями навстречу и горячо интересовался:

— Товарищ директор, как поживаете?

— Херово, — мрачно парировал Ли.

Посмеиваясь, Стихоплет хлопал его по плечу и пускался в долгие рассуждения прямо посреди улицы. Он говорил, что Ли совсем не нужно было доставать Сун Гана из петли — он как ожил, тут же отбил у Бритого Ли подружку, а вот если б он не ожил…

— Неужто бы весы не склонились в твою сторону? — завершал он тираду.

От этих слов настроение у Бритого Ли портилось окончательно. Он думал, как это такое мудло смеет поносить при нем Сун Гана. Но Чжао вовсе не замечал, как мрачнеет Бритый Ли, и продолжал гнуть свое:

— Это как та байка про крестьянина и змею. Один крестьянин увидел на дороге замерзшую змею, положил ее себе на грудь, а та отогрелась и укусила мужика — вот он и помер… — Не помня себя от гордости, он закончил так: — Ты и есть тот крестьянин, а Сун Ган — змея.

Бритый Ли чуть не захлебнулся от гнева. Он сгреб Стихоплета и прорычал:

— Твою мать, ты и есть тот крестьянин! Твою мать, ты и есть та змея!

Стихоплет посерел от страха, глядя, как поднимаются в воздух прославленные кулаки Бритого Ли. Он мгновенно выпростал руки и схватил Ли за запястья, умоляя:

— Успокойся, товарищ директор, успокойся ради Бога. Я ведь из лучших побуждений, о тебе забочусь…

Ли одолели сомнения: а ведь, похоже, что и правда из лучших побуждений. Он опустил кулаки и ослабил хватку.

— Слушай, мать твою, Сун Ган мне брат. Да если даже небо перевернется и земля опрокинется, он и то будет мне брат. Если ты, мразь, еще раз скажешь хоть что-то о Сун Гане, я тебя… — предостерегающе произнес он.

Пауза была вынужденной: Ли остановился в нерешительности, выбирая, что лучше: «отметелю» или «укокошу». Наконец он решительно выбрал второе и сказал:

— Я тебя укокошу.

Стихоплет согласно покивал головой, развернулся и пошел прочь, думая, как бы поскорее унести ноги от эдакого грубияна. Спешно отбежав шагов на десять, он заметил, что народ покатывается со смеху. Тогда Чжао замедлил шаг, напустил на себя независимый вид и со вздохом обратился к толпе:

— Да, непросто быть честным.

Заметив, что Стихоплет улепетывает, Бритый Ли внезапно вспомнил о своей клятве, которую дал, когда избивал Писаку. Он тут же призывно замахал Чжао рукой:

— Эй ты! А ну поди сюда, твою мать.

У Стихоплета екнуло сердце. Ему было неловко бежать при всем честном народе, а потому он остановился и, показывая свое хладнокровие, медленно обернулся. Ли продолжал призывно махать ему и радушно кричал:

— Иди сюда, сейчас я покажу всем твое настоящее лицо.

Стихоплет заметил, как раздухарился народ, и решил, что сейчас схлопочет. Сердце у него чуть не выпрыгнуло из груди.

— В другой раз, — нашелся он. Тыча себя в черепушку, он объяснил: — Ко мне пришло вдохновение. Нужно скорей бежать домой записать. Пропустишь — все испарится.

Услышав про вдохновение, Бритый Ли сделал жест, чтоб Стихоплет убирался. Народ был разочарован.

— Что ж ты его отпустил? — спросил кто-то.

Глядя на удаляющуюся фигуру Стихоплета, Ли веско произнес:

— Ему и так непросто. У него ж вдохновению в башке появиться сложнее, чем в пузе младенцу.

Сказав это, он снисходительно удалился. Когда Ли проходил мимо магазина, внутри счастливая Линь Хун болтала с продавцом, выбирая ткани для себя и Сун Гана. Ли ее не заметил. Он и знать не знал, что Линь Хун с Сун Ганом собрались пожениться.

Глава 11

В день свадьбы Линь Хун в «Народной» накрыли роскошный банкет в несколько столов. Всех родственников и друзей позвали гулять на той свадьбе. Линь Хун взяла чистый лист и написала на нем имена всех своих приглашенных, а потом сунула еще один Сун Гану, чтобы тот тоже заполнил его. Он взял в руки ручку так, словно поднимал пудовую гирю, и долго-долго не мог ничего нацарапать. Потом он промямлил, что у него и нет никаких родственников, кроме Бритого Ли. Линь Хун обиженно спросила:

— А я разве тебе не родственница?

Сун Ган замотал головой и ответил, что он совсем не это имел в виду.

— Ты мой самый близкий родственник, — с любовью сказал он невесте.

Линь Хун радостно улыбнулась:

— И ты мой самый близкий родственник.

Но Сун Ган по-прежнему не мог выдавить из себя ни слова. Он осторожно спросил Линь Хун, стоит ли пригласить Бритого Ли. Хоть они и не общаются, но ведь братья все-таки. Смысл этого заявления был в том, что если Линь Хун не согласится, то он, без сомнений, Ли звать не будет.

— Да давай позовем, — радостно пропела в итоге Линь Хун.

Видя, что Сун Ган сомневается, она рассмеялась:

— Пиши.

Едва на листе появилось имя Бритого Ли, Сун Ган быстро заполнил его своими коллегами по фабрике. Потом он, поколебавшись немного, добавил и Писаку Лю. После этого Сун Ган заполнил по спискам ярко-красные приглашения. Линь Хун, склонив голову ему на плечо, смотрела, как красиво выписанные слова одно за другим слетают с кончика его ручки.

— Так красиво, так красиво ты пишешь, — восторженно вздыхала она.

В тот вечер Сун Ган, нагруженный приглашениями, отправился на сияющем велосипеде к тому месту, где улица делала поворот, — ждать Бритого Ли с работы. Он сидел верхом на велосипеде, а другой ногой упирался в платан, чтоб сохранять равновесие. Когда появился Ли, он не скрылся, как раньше, а стал издалека махать ему рукой и кричать. Это радушие смутило Бритого Ли. Он даже обернулся и посмотрел назад, решив было, что Сун Ган машет кому-то другому. Подойдя поближе, он сумел разобрать, что Сун Ган окликает его по имени.

Ли ткнул себя пальцем чуть ли не в нос и спросил:

— Ты меня зовешь?

Сун Ган горячо закивал. Ли огляделся по сторонам и странным голосом произнес:

— Прям как будто не с той ноги встал, что ли.

Сун Ган смущенно улыбнулся. А Ли заметил, что тот восседает на блестящей «Вечности» и одной ногой опирается на платан. Вид у брата был очень важный. Чем больше Ли глядел на это, тем завидней ему становилось.

— Мать твою, — сказал он. — Да ты прям как небожитель.

Сун Ган тут же соскочил с велика и, ухватив его за руль, предложил и брату побыть немножко небожителем. Бритый Ли никогда не сиживал на велосипеде, даже на заднем сиденье, но он с ловкостью бывалого перекинул ногу через раму. Однако стоило ему оказаться в седле, как вся подноготная показалась наружу: тело стало крениться то вправо, то влево, а руки вцепились в руль, как в спасительную соломинку, и одеревенели. Сун Ган зажал ногами заднее колесо велосипеда и закричал, чтоб Ли расслабился и держал руль прямо. Потом он стал подталкивать брата вперед, придерживая его руками, чтоб он не шатался из стороны в сторону и не вздумал упасть. Постепенно Бритый Ли сумел нащупать нужное ощущение и сел ровно. Сун Ган катил его сзади с такой быстротой, что Ли вовсе перестал крутить педали, целиком полагаясь на брата. Тогда Сун Ган побежал бегом. Ли распробовал, что такое скорость, и, паря над лючжэньскими улицами, радостно вопил:

— У, какой ветрила! Какой ветрила!

А Сун Ган совсем запыхался от бега: пот лил с него в три ручья, глаза вылезли из орбит, изо рта текла слюна. Ли слышал, как свистит в ушах ветер, как хлопает на ветру одежда, и его бритой башке становилось легко и прохладно.

— Быстрей, быстрей, еще быстрей, — командовал он.

Пробежав с велосипедом целую улицу, Сун Ган вконец выбился из сил. Он медленно остановился, снова зажал ногами заднее колесо и помог брату слезть. Потом он опустился на корточки и тяжело задышал — длилось это с полчаса, не меньше. А Бритый Ли, соскочив с велосипеда, все не мог прийти в себя: поглаживая сверкающую «Вечность», он вспоминал испытанное только что приятное ощущение скорости. Только взглянув на хрипящего у ног Сун Гана, он понял, что тот пробежал с ним целую улицу. Ли нагнулся и, словно помогая брату продышаться, легонько постучал его по спине со словами:

— Сун Ган, ну ты даешь. Прям как мотор. — Сказав это, он с сожалением добавил: — Жаль, что ты не настоящий мотор. Был бы настоящий, я бы махнул прямиком до Шанхая.

Сун Ган улыбнулся. Похлопывая себя по животу, он поднялся и произнес:

— Потом и у тебя появится велик, Бритый Ли. Тогда мы вместе прокатимся до Шанхая.

Глаза Бритого Ли засверкали, как Сунганова «Вечность». Похлопав себя по голове, он сказал:

— Точно! У меня тоже будет велик, и мы вместе поедем в Шанхай.

Тут Сун Ган пришел в себя и, поколебавшись, с тревогой произнес:

— Ли, мы с Линь Хун собрались пожениться.

С этими словами он вручил Ли приглашение на банкет. Лицо Бритого Ли вмиг из довольного стало угрюмым. Он не взял приглашения. Медленно развернувшись, Ли побрел в одиночестве прочь.

— Дело сделано, какой тут банкет, — с горечью выдавил он из себя.

Сун Ган отупело смотрел, как уходит прочь брат. Вдруг вернувшееся чувство вновь растаяло без следа. Толкая рядом с собой «Вечность», Сун Ган с тяжелым сердцем побрел по улице, позабыв сесть в седло. Придя домой, он положил приглашение на стол. Увидев, что приглашение Бритого Ли вернулось, Линь Хун спросила:

— Бритый Ли не придет?

Сун Ган кивнул головой и неловко промямлил:

— Он, кажется, еще не выкинул из головы надежду.

— Дело сделано, чего ему тут ловить? — хмыкнула Линь Хун.

Услышав это, Сун Ган удивился, отчего это они оба сказали так похоже.

В «Народной» на свадьбу накрыли семь столов; шесть из них заняли друзья и родственники Линь Хун. Бритый Ли не появился. Писака Лю тоже не пришел, потому как нужно было сделать подарок. Он прикинулся, что считает ниже своего достоинства принимать участие в свадьбе Сун Гана, но на самом деле ему было жаль денег. Выставив вверх мизинец, он заявил, что Сун Ган — мелкая сошка, а он отродясь не набивал себе пузо за счет таких типов. При этом он сказал, словно делая одолжение, что пойдет посмотрит на молодых к ним домой и потом, когда будут дразнить новобрачных*, выразит им свои сердечные пожелания. Все товарищи Сун Гана по цеху пришли на свадьбу, их как раз хватило на один стол. Веселая пирушка началась в шесть вечера. На каждый стол выставили по десять блюд и по одному супу: были там и курятина, и утятина, и рыба, и мясо. Водки выжрали четырнадцать бутылок, а шаосинского — двадцать восемь. Одиннадцать человек были слегка пьяны, семеро — наполовину, а трое упились в хлам. Трое упившихся заползли под столы — там их и стошнило. От этого соблазна семеро полупьяных тоже решили проблеваться, а одиннадцать мужиков навеселе так растрогались увиденным, что разинули рты и огласили мир терпкой отрыжкой. Нашу роскошную «Народную» изгадили так, что она стала походить на цех фабрики по производству удобрений. Кислый запах блевотины совсем заглушил сладкий аромат еды.

В тот вечер Бритый Ли тоже напился. Он в одиночестве хлестал дома водку. Влив в себя с пол-литра, он почувствовал, что первый раз в жизни захмелел. Пьяный Ли разразился гнусавыми рыданиями, а потом заснул в слезах. Поутру, когда он проснулся, то все еще подвывал. Все соседи слышали этот рев утраченной любви: говорили, что он был ни на что не похож — то казалось, что орут мартовские коты, то что визжит свинья под ножом, а то что мычит в поле корова или кукарекают утренние петухи. Соседи были ужасно недовольны: Ли шумел так, что не дал им и глаз сомкнуть, а кто уснул, так тому снились одни кошмары.

Проревев всю ночь, на следующее утро Ли отправился в больницу и сделал себе перевязку семявыводящих протоков. Сперва он пошел в инвалидную артель и написал там официальную бумагу от организации. Просителем был записан Бритый Ли, подпись от начальства оставил тоже Бритый Ли. В довершение всего он поставил по всей форме печать и с трагическим лицом отправился в хирургическое отделение нашей больницы. Звонким шлепком опустив на стол врача заявление, он громко сказал:

— Я пришел откликнуться на государственный призыв ограничить рождаемость.

Врач, разумеется, был знаком с такой известной фигурой, как Бритый Ли. Тот обрушился на него лавиной и потребовал немедленно сделать перевязку. Глядя, как ладонь Ли топором рубит воздух прямо у него перед носом, доктор подумал про себя, что, оказывается, бывают такие идиоты! Посмотрев на бумагу, где в качестве просителя и одобряющей инстанции красовался Бритый Ли, он подумал, что, оказывается, бывают такие прошения! Рассмеявшись, доктор произнес:

— У тебя ни жены, ни детей. Зачем тебе перевязка?

Ли гордо ответил:

— Если холостому сделать перевязку, разве планирование рождаемости не станет от этого более полным?

Доктор подумал, что, оказывается, бывают и такие доводы, и снова, склонив голову, рассмеялся. Ли нетерпеливо сгреб врача со стула, словно это он собирался его кастрировать, и поволок в операционную. Там Ли расстегнул ремень, спустил штаны, закатал майку и плюхнулся на операционный стол.

— Ну, давай, вяжи, — приказал он врачу.

И часу не прошло, как он слез со стола. Покончив с перевязкой, крепыш Ли с довольной ухмылкой выкатился из ворот больницы. Сжимая в левой руке запись об операции, а правой придерживая свежую ранку, он медленно поплелся к Линь Хун и Сун Гану.

А к Линь Хун уже пришло веселиться девок двадцать с ее фабрики. Писака Лю тоже приперся и с умильным видом восседал среди них, как петух в курятнике. Девки спустили с потолка веревку, привязали на нее яблоко и наперебой стали заставлять жениха и невесту попробовать откусить от него. Когда Бритый Ли вошел в комнату, все тут же завопили, как резаные, потому как были, конечно, в курсе отношений между Линь Хун, Сун Ганом и Бритым Ли: вроде как любовный треугольник, а вроде и нет — черт его разберет, что это были за отношения. Девки решили, что Бритый Ли явился за скандалом. Заметив, как он решительно шагнул в комнату, Линь Хун тоже напряглась. Она подумала, что он наверняка замыслил что-то недоброе. И только один Сун Ган ничего такого не почувствовал. Увидев брата, он расплылся в счастливой улыбке и подумал про себя, что Ли наконец-то пришел. Выудив сигарету, он протянул ее брату со словами:

— Бритый Ли! Ну наконец-то!

Ли махнул правой рукой и отстранил жениха в сторону.

— Я не курю, — зло добавил он.

Девки от страха не смели и пикнуть, а Бритый Ли непринужденно передал свое свидетельство об операции Линь Хун. Она, не понимая, что перед ней, не протянула руки в ответ, а только посмотрела на своего новоявленного мужа. Сун Ган хотел взять бумагу, но Бритый Ли отвел его ладонь и сунул свидетельство стоявшей рядом девке, чтоб та передала его Линь Хун. Взяв в руки бумагу, Линь Хун все никак не могла взять в толк, что это.

— Разверни да посмотри. Что там написано? — спросил Ли.

Она послушно развернула свидетельство и увидела слово «перевязка», но не поняла его. Тогда она шепотом спросила у стоящей рядом девицы:

— Что такое перевязка?

Когда в ответ на ее вопрос рассматривать свидетельство слетелось несколько девок, Ли произнес:

— Что такое перевязка? Кастрировали меня, вот что! Я только что из больницы…

Девки завопили на разные голоса. Невеста тоже изменилась в лице. А надо сказать, что у нас тогда в Лючжэни модно стало покупать петухов, делать из них каплунов и откармливать на убой. Такие каплуны на вкус были пальчики оближешь, совсем не воняли петушатиной. Звали их «свеженькими». Так одна девка, услышав про операцию, как завопит:

— Ты что ж, теперь «свеженький»?

И тут настал черед выступить на сцену Писаке Лю. Он медленно поднялся, взял из рук Линь Хун бумагу, прочел ее и с ученым видом поправил:

— Э, нет. Кастрировать и перевязать — совсем разные вещи. Если кастрировать, так выйдет евнух, а если перевязать, то он может еще…

Оглядев полную комнату юных созданий, Писака замялся, но девица не отставала:

— Что он может?

Тут Бритый Ли не выдержал и вставил:

— Трахнуть тебя может, вот что.

Девица от злости вся залилась краской.

— Никто с тобой спать не станет, — прорычала она в ответ.

Писака закивал головой, выражая полное согласие со всем сказанным, и добавил:

— Только детей у него быть не может.

Услышав это, теперь с довольным видом закивал Бритый Ли. Он забрал свою бумагу и сказал:

— Раз уж у меня от тебя детей быть не может, то пусть ни от кого не будет.

С этими словами преданный Ли покинул комнату. За порогом он остановился и, обернувшись, прибавил:

— Знай же, что я где упал, там и поднимусь.

Потом он развернулся и пошел прочь, как испанский тореадор. Пока он шагал от дверей — раз-два-три-четыре-пять-шесть-семь, — в комнате все было тихо, но едва Ли сделал восьмой шаг, как она взорвалась смехом. Он пошел медленнее, разочарованно покачивая головой. Тут за ним выбежал Сун Ган. Он легко обогнал прихрамывающего Ли и, схватив его за рукав, хотел что-то сказать:

— Бритый Ли…

Тот не обратил на Сун Гана никакого внимания. Обнимая себя левой рукой за живот и прихрамывая, он вышел на улицу. Брат вышел следом. Обернувшись, Ли тихо сказал ему:

— Ступай обратно.

Сун Ган покачал головой. Он раскрыл рот, но оттуда донеслось лишь прежнее:

— Бритый Ли…

Видя, что брат не двигается, Ли прикрикнул на него:

— Мать твою, ты сегодня жених, а ну пошел обратно.

Тут Сун Ган наконец-то смог выговорить:

— Почему ты отказался от потомства?

— Почему? — скорбно произнес Ли. — Я не ослеплен мирской суетой.

Сун Ган горестно замотал головой, а Бритый Ли медленно побрел прочь по краешку улицы. Отойдя шагов на десять, он обернулся и искренне добавил:

— Береги себя, Сун Ган!

На душе у Сун Гана стало паршиво. Он понял, что теперь их пути и вправду разошлись дальше некуда. Глядя, как тащится по улице Бритый Ли, Сун Ган вспомнил их первое расставание: дед держал его за руку у деревенских ворот, а Ли Лань тащила Бритого Ли прочь по тропинке.

Тем временем наш лючжэньский тореадор отошел уже далеко. По дороге ему встретился меньшой Гуань. Заметив, что Ли еле ползет по дороге, а левой рукой обнимает живот, он из любопытства окликнул его и поинтересовался, уж не прихватило ли у него пузо. Не успел Ли ответить* как Точильщик уже проявил инициативу:

— Глисты, наверняка это глисты щас там тебя щиплют.

Но Ли все еще переживал свой подвиг. Он горестно вцепился в Точильщика, вскинул руку со свидетельством и пренебрежительно произнес:

— Да что мне глисты!

Потом он развернул бумагу и ткнул ее под нос Гуаню, специально подчеркнув пальцем слово «перевязка». Точильщик внимательно прочел документ, честя последними словами врача за его неразборчивый почерк. Закончив читать, он так и не понял, о чем шла речь.

— А что такое перевязка? — спросил он.

Ли мгновенно расцвел и с гордостью ответил:

— Перевязка? Да это ж кастрация.

— Ты что, себе все хозяйство отрезал? — испуганно завизжал Точильщик.

— Ты че? — недовольно поправил Ли. — Не отрезал, перевязал.

— Так выходит, — парировал Точильщик, — у тебя все на месте?

— Ну конечно, — Ли пошарил у себя в штанах и добавил: — В лучшем виде.

Потом он героически заявил:

— Я сначала хотел отрезать. А потом как подумал, что придется, как баба, по нужде ходить — уж больно непрезентабельно, так решил перевязать.

Сказав это, он похлопал Гуаня по плечу и, придерживая живот, поплелся дальше, размахивая свидетельством. Точильщик заржал и никак не мог остановиться. Всем любопытным он рассказывал, тыча в спину удалявшегося Ли, что тот сделал себе перевязку, ну, то есть кастрировался. Правда… тут он с деловым видом добавлял: «Все у него на месте». Чем дальше отходил Ли, тем больше народу собиралось вокруг Точильщика. Все на разные лады обсуждали, что случилось. Говорили, что денек выдался на славу. Никто и представить себе не мог, что через каких-то десять лет Бритый Ли станет общим ВВП всего уезда.

Глава 12

Путь к ВВП Бритый Ли начал с инвалидной артели. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Когда он со своей любовью к Линь Хун сел в калошу, артель стала выдавать одно экономическое чудо за другим. Реформы тогда шли полным ходом, и все заделались коммерсантами. Бритый Ли стал прикидывать то одно, то другое, и чем больше думал, тем сильней убеждался, что он самый настоящий коммерческий гений. Под его руководством двое хромых, трое идиотов, четверо слепых и пятеро глухих аж залоснились от собственного благополучия. Так если б под началом у него было пятьдесят бакалавров, сорок магистров, тридцать кандидатов наук и штук двадцать докторов, то разве не наполнился бы он богатством, как нефтяной танкер!

Ли вошел в такой раж, что тут же отдал приказ своим верноподданным бросить все дела и немедленно (как на пожар!) провести самое экстренное совещание в истории артели. Минуту назад размещавший по телефону заказ Бритый Ли в одно мгновение решил уволиться. Он произнес проникновенную речь, пятьдесят девять минут которой были посвящены воспеванию его талантов, а одна последняя минута — назначению двух хромых на должности начальника артели и его зама. Затем он с горечью и неподдельным сожалением объявил: все сотрудники артели единогласно приняли прошение об увольнении директора Ли. В конце он со слезами на глазах добавил:

— Спасибо!

Сказав это, он развернулся и быстро ушел. Четырнадцать верноподданных остались торчать как вкопанные. Трое улыбающихся идиотов вовсе не поняли, что такое сказал Бритый Ли, поэтому, когда он ушел, они продолжали по-прежнему улыбаться. Пятеро глухих видели только, как двигались толстые губы директора и как потом они перестали двигаться, а сам директор убежал прочь. Глухие решили, что ему приспичило, вот он и бросился сломя голову в сортир. Они сидели как ни в чем не бывало и ожидали его возвращения. Двое хромых переглядывались, не зная, что делать. Уже лет пять прошло с тех пор, как Бритый Ли так же когда-то открыл первое заседание работников артели, на котором он внезапным ударом устранил их от дел и самовольно назначил себя директором. Теперь все опять поменялось. Четверо слепых, уставившись невидящим взглядом в никуда, своими ясными мозгами первые сообразили, что Бритый Ли больше не вернется. Один из них засмеялся, и трое других подхватили его смех. Идиоты, которые и так знай себе улыбались, увидев смеющихся слепцов, решили не отставать и заржали в голос. Глухие ничего не услышали, но, увидев, как все смеются, решили, что Бритый Ли перед выходом отпустил шутку, и тоже разинули рты, подражая смеху: двое смеялись в голос, а трое — беззвучно. Тут в себя наконец пришло обескураженное начальство. Хромые поняли, что Ли уволился, но никак не могли взять в толк, отчего все так радуются. Хромой директор сказал, что товарищ Ли всегда так хорошо ко всем относился, теперь, когда его не стало, не стоит так веселиться. Хромой зам согласно закивал в ответ и добавил, что товарищ директор все верно заметил, он бы тоже так сказал. Четверо слепцов спросили, а чего это Бритый Ли решил вдруг ни с того ни с сего уволиться. Небось сделался он теперь начальником гражданской управы.

— Товарищ Ли теперь товарищ начальник управы, — твердили слепые.

— И верно, — внезапно прозрели хромые.

Начальник управы Тао Цин только через месяц с небольшим узнал, что Бритый Ли уволился. К тому моменту инвалиды закончили выполнять последний добытый им заказ. Старое закончилось, а ничего нового не приходило. Двое хромых переехали обратно в свой кабинет, снова извлекли на свет божий старую шахматную доску и принялись опять честить друг друга, тыча пальцами и отменяя уже сделанные ходы. Оставшиеся слонялись по цеху, не зная, чем заняться. Идиоты по-прежнему веселились, а слепые соревновались с глухими, кто кого перезевает.

Тогда четырнадцать верноподданных начали тосковать по Бритому Ли. По инициативе слепых и с одобрения хромых работники артели собрались в нестройные ряды и в полном беспорядке пришли во двор гражданской управы.

— Товарищ Ли! Товарищ Ли! Мы пришли тебя навестить! — принялись они орать во все горло.

Тао Цин, который как раз проводил собрание управы, увидел вопящих инвалидов через окно. Он читал директиву из центра, и вопли снаружи страшно его раздражали. Тао швырнул директиву на стол и рассерженно сказал:

— Ну, этот Ли совсем обалдел — перевез тут своих инвалидов прямо в управу.

Сказав это, он махнул рукой сидевшему сбоку начальнику отделения, чтоб тот отправлялся и прогнал их. Этот начальник взъелся похлеще Тао Цина и закричал:

— Что вы тут творите? Что творите? Мы заняты изучением директивы.

Хромые, как начальники, конечно, осознали всю важность изучения директивы и примолкли от страха. Слепые ничего в глаза не видели, им на директиву было наплевать. Услышав такой выговор, они недовольно отвечали:

— Да кто ты такой? Так с нами разговаривать смеет только товарищ Ли, да и он-то не смеет.

Увидев, как размахивают палками и напирают слепые, начальник отделения заорал, как бешеный:

— Вон! А ну пошли все вон отсюда!

— А ну пошел откуда пришел! — отвечали слепые. — Пойди скажи своему начальнику, товарищу Ли, что работники инвалидной артели по нему соскучились, пришли его проведать.

— Какой такой товарищ Ли? — ошарашенно произнес начальник. — Нет здесь никакого Ли, только Тао.

— Врешь, — констатировали слепые.

Начальник отделения не знал, плакать ему или смеяться. «Вот и правда, слепые совсем ослепли», — подумал он. Тут наконец вышел Тао Цин. Он был вне себя от злости.

— Бритый Ли, а ну подь сюда! — не видя перед собой Бритого Ли, закричал он в толпу.

Слепые понятия не имели, кто с ними говорит, а потому продолжали орать как ни в чем не бывало:

— Да ты кто такой? Как смеешь так звать своего начальника, товарища Ли!

— Какого такого начальника? — так же ошарашенно произнес Тао Цин.

— Тоже мне, даже начальника не знает, — захмыкали по очереди слепые. — Да нашего начальника Ли, из артели, он теперь в гражданской управе начальник.

Тао Цин оглянулся на своего подчиненного, не понимая, о чем толкуют слепые. Глава отделения стал увещевать их:

— Полная ерунда! Да если Ли сделался начальником управы, то наш товарищ Тао что, по-вашему, делает?

Слепые застыли без звука. Тут только они вспомнили, что в управе уже был начальник — Тао Цин. Но один неугомонный тут же выпалил:

— Так товарищ Тао небось заделался начальником уезда.

— Точно, — радостно подтвердили остальные трое.

Тао Цин сперва был сам не свой от злости, но, услышав, как слепые назначают его начальником уезда, разразился громким идиотским хохотом. Тут он заметил, что Бритого Ли в толпе и правда нет, а двое хромых прячутся за слепыми.

— Вы двое, подойдите, — махнул он рукой.

Хромые мгновенно поняли, что дело принимает опасный оборот и что весть о повышении Бритого Ли была измышлением слепых. Дрожа всеми поджилками, хромые вылезли из укрытия и сперва заковыляли в разные стороны, а потом сбились вместе. Так они и предстали перед Тао Цином.

Тогда Тао Цин и узнал о том, что Ли уволился уже больше месяца назад, но так и не соизволил появиться в управе. Он и не думал совещаться с работниками артели, а просто объявил, что все единодушно принимают его прошение. Побледнев, товарищ Тао произнес трясущимися губами:

— Да этому Ли плевать на организацию, плевать на дисциплину, плевать на начальство, плевать на коллектив… — А потом Тао Цин, не матерившийся уже с десяток лет, не удержался и брякнул: — Сучий сын!

Затем, отдав распоряжение хромым увести инвалидов, он вернулся в зал заседаний и продолжил изучать директиву. На заседании обсуждали серьезнейшие ошибки товарища Ли. Тао Цин предложил навсегда исключить его из системы гражданской администрации, и заседание единодушно утвердило это предложение. Тут же изготовили соответствующий документ для представления его правлению уезда. Держа в руках бумагу, Тао Цин перечитал текст и произнес:

— К таким бессовестным людям, как этот Ли, неприменимо слово «уволился», следует писать «выгнан с позором».

Глава 13

Пока Тао Цин с позором выгонял Бритого Ли, тот сидел в закусочной Тетки Су рядом с автовокзалом. В одной руке он сжимал билет до Шанхая, а в другой — пирожок с мясом и был сам не свой от возбуждения. Чавкая пирогом, зажмуривая глаза от удовольствия и шумно сглатывая, он воодушевленно расписывал Тетке Су, как собирается начать свое дело. Ли взглянул на билеты и, увидев, что через час с небольшим он уже вскочит в шанхайский автобус, кивнул и стал смотреть на часы на стене закусочной. Напустив на себя серьезный вид, он стал отсчитывать минуты, словно перед запуском ракеты. Досчитав до одного, Ли махнул рукой хозяйке:

— Ровно через час! Я, Бритый Ли, наконец расправлю крылья!

После своего внезапного увольнения Ли отправился домой, закрыл накрепко дверь и взялся выбирать направление, в котором надлежало расправлять крылья. На это он убил полдня и еще полвечера. Опыт успешного руководства артелью подсказывал ему, что свое дело начинать стоит в обрабатывающей промышленности. Как накопишь капитал, так можно и свою собственную марку состряпать. Вот только что обрабатывать? Сперва-то он думал клеить те же коробки, что производила инвалидная артель, потому как дело это было ему знакомо как свои пять пальцев. Пораскинув мозгами, Бритый Ли вынужден был с болью в сердце отказаться от этой задумки — из жалости к своим четырнадцати верным инвалидам. Не отнимать же у них кусок изо рта. В итоге он надумал заняться пошивом одежды. Стоило только набрать в Шанхае побольше заказов, и дело Бритого Ли пошло бы в гору, как на дрожжах.

⇐ Предыдущая 19 20 21 22 232425 26 27 28 Следующая ⇒