Ничего и все на свете.

Ничего и все на свете.

Цэрэн ждала Вову уже час. Ей было странно страшно. Глубинно страшно. Словно страх еще таится в груди. И все время казалось, что что-то не так. Не по мелочи не так, в корне не так. Что что-то основное, фундаментальное поменялось. Цэрэн знала, что явилась раньше обычного времени, но все равно злилась на неторопливого друга. Внутри бесилась тайна, которую срочно нужно было раскрыть, рассказать, рассмотреть со всех сторон, растрепать каждому на свете.

Раним утром, или еще ночью, или еще только вечером, переходящим в ночь, Цэрэн накидала родительнице неубедительное сообщение о том, что ночевала у подруги, не получила ответа и плюнула. Потому что теперь в ее жизни было кое-что поважнее. Потому что теперь она знала и Дверь, и то, что за дверью, и все остальное вдруг сделалось глупым и ненужным. Потому что теперь Цэрэн знала, что есть сияющие воды другой Невы, поющие живые ангелы с тремя крыльями, возможность попасть сразу, одним шагом, на верхушку шпиля Петропавловки, оттуда – на самую кромку моря, оттуда – к звездам. Цэрэн знала все это, она видела все это, и двор, и бомбоубежище, и даже бусинки – все потеряло значимость, весомость, смысл.

Цэрэн посмотрела на ладонь, полную бусин, и с хохотом опрокинула их на землю.

Красная поскакала по ступенькам, ниже, ниже и скрылась в траве.

Синяя осталась на одной из ступеней, слегка касаясь травяного покрова.

Белая оказалась чуть ниже синей, потонув в грязной лужице.

Желтая осталась у ног Цэрэн.
Коричневая полетела в траву.

Лиловая с серой остались рядом, словно склеенные, и тоже легли на одну из ступеней.

И еще десятки бусин посыпалась, поскакали в разные стороны цветным дождем.

В карманах стало свободно, легко и весело. Цэрэн засмеялась так, чтобы услышали все на свете, но скучный лысый человек даже не оглянулся на ее хохот и босые ноги, месящие траву в неожиданно веселом и диком танце.

Сегодня странно долго не рассветало. Сумерки висели густые и осязаемый.

Сегодня ночью Цэрэн видела все. Гуляла по набережным, в то время, как реки загибались дикими загогулинами в самое небо. Видела, как мигают глаза фонарей каждый с шестью зрачками. Чувствовала, как пустой проспект под ее ногами меняет свое направление, переворачиваясь, перетекая. Трогала руками следы свежей краски: кто-то маленький и юркий упорно закрашивал номера домов. Она долго гуляла по чердакам, наблюдая за кем-то серым и пыльным, пляшущим по чердачным половицам, видела, как кружат стаи голубей над крышами. Видела в небе огромные костлявые руки, вяжущие провода узлами, выдергивающие из них звуки, как из гитарных струн. Цэрэн видела все. И звучал Город нынче не так: звучал трамвайным грохотом, раззвоном невидимых шарманок, тишиной, густой, как кефир, и чьим-то тихим смехом, какой и не заметишь, если не прислушаешься.

Все это, все странное, страшное, новое нужно, просто физически необходимо было рассказать Вове.

А Вовы все не было. Захотелось распахнуть Дверь, шагнуть туда – не знаю, куда. Цэрэн даже привычно потянулась рукой, но не нащупала ничего кроме холодного воздуха. В голову ударила злость: вот такой облом? Вот сначала показали все это, все прекрасное, все великолепное, а теперь отнимают?

Цэрэн вдруг очень ясно ощутила холод, которого не было всю эту ночь. Воздух ощетинился, стал ледяным, острым, стальным, казалось, вот-вот и схватишься за него. Дышать стало вдруг сложно и страшно. Цэрэн, кажется, закричала, но и теперь на нее никто не обернулся.

И страх, бывший раньше глубинным, вырвался наружу. Выплеснулся тайным, но уже вполне понятным и очевидным знанием, что все пошло не так. И она, Цэрэн, пошла "не так" в самую первую очередь.

Что-то было очень не так. Цэрэн не могла пока понять, что, но чувствовала кончиками пальцев, кончиками носа и ушей, что все вдруг изменилось. Переломилось. Всю ночь она тешила себя надеждой, что это по ее воле открываются Двери, по ее воле поют ангелы, загибаются прямо в небо реки, взмывают над крышами голуби. Дурость! Теперь стало понятно, что и по звездам, и по куполам соборов ее кидала чужая властная холодная рука.

В самом низу лестницы появился Вова. Такой простой и обычный, понятный Вова, что плакать захотелось. Владимир глядел на маленький часы недовольно. Цэрэн рванула по ступенькам вниз, только чтобы натолкнуться на чужую костлявую руку, перехватившую ее поперек груди.

- Юная леди, попрошу вас не торопиться. – проговорила костлявая рука.
- Что? – выдохнула Цэрэн почти с криком.

Обзор на Вову ей тут же загородила широкая, правду сказать, самую малость рваная грудь. Грудь была почти плоской, бумажной и проталины в ней были неловко залатаны осенней листвой.

- Не кричите, успокойтесь. Учу один раз. Сейчас вы повторяете за мной фразу: «Я только шепот Города» и я вас не ем. И никто, уверяю вас, не ест. И, раз два, повторяем: «Я только шепот Города». Ну?
- Нет! Не хочу! – помотала Цэрэн головой, сжимая кулаки.
- Экие люди глупые! – всплеснули уже две костлявые руки. – Я повторяю специально для вас: сейчас вы пойдете, куда вам заблагорассудиться, но сначала повторите, пожалуйста, за мной эту несложную фразу. Я очень не хочу, чтобы вы пропали именно в моем дворе. Здесь и без того предостаточно жильцов, а жилплощадь, прошу заметить, ограничена. Скажите четыре слова: «Я только шепот Города». Ну!
- Я только шепот Города. – повторила Цэрэн. – А зачем?
- Вот ведь нетерпеливица! – вздохнула глубоко грудь, обнажая сквозные проталины. – Чтобы вы не исчезали прямо сейчас. А если и исчезали, то попозже и не в моем дворе. А теперь идите! Идите отсюда. Лучше всего, на набережную. Там вам найдут место. Ну!

Костлявая рука толкнула Цэрэн в плечо. Но уходить куда-то теперь было бы просто глупо.

- Подождите! – попросила отчаянно девочка, цепляясь за слишком хрупкую конечность, стремящуюся вытолкать ее со двора. – Скажите, а Дверь еще откроется?
- Эге! – пророкотал голос. – Дверь! Ишь! Может и откроется, да не для тебя. Придумала же она Двери на свою да на наши головы…
- Кто она? – поспешила спросить Цэрэн, пока можно было спрашивать.
- Выдуманная девчонка. На что тебе? Иди, иди! Повезет – успеешь нагуляться.
- Успею до чего?
- Эге! – захохотала, вздыбливаясь грудь. – Ну, бывай, любезная! Иди, иди! На набережную…
- А когда рассветет? – успела крикнуть девочка в спину уходящему.

Спина рассмеялась:

- Несколько лет еще ждать, несколько лет!

И странная фигура, вся дырявая насквозь, шаркая метлой по асфальту, понеслась по двору, так и не показав Цэрэн лица, будто его и не было, завернула под бомбоубежище и скрылась за его дверкой в темноте.

Не было уже и Вовы у подножия бомбоубежища.

А в груди у Цэрэн теснилась пустота.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒