Последствия.

Последствия.

Стефочка еле-еле успела кинуть зеленое пончо на вешалку и добежать до кухни, где обычно и работала. Девушка приняла самую непосредственную позу, которая была призвана уверено сказать всем: «Да, я жду вас уже давно и не бежала сюда, сломя голову. Ага.»

Вообще, Стефания до сих пор побаивалась ходить сюда одна, хотя строгая работодательница и дала ей милостиво ключ от своей квартиры. А работа Стефы заключалась в том, что два раза в неделю она приходила сюда перепечатывать на допотопном компьютере рукописи то ли самой Ольги Викторовны, то ли чьи-то еще. Ольга Викторовна сама настояла на том, что Стефа должна работать не у себя дома, а под ее надзором, чтобы на любые вопросы получать немедленные ответы. Стефания была и рада: она была не слишком дисциплинированна, а тут атмосфера обязывала. Хотя, более атмосферы, обязывал холодный взгляд строгих глаз Ольги.
Ключ от квартиры появился через месяц работы. Работодательница заявила, что Стефа не должна стесняться, может приходить и со своим ключом: если Ольги не будет дома, начинать без нее, если будет – не отрывать ее от работы звонками в дверь.

Стефочка, правда, вечно опаздывала. Вот и теперь прилетела буквально за секундочку до Ольги, хотя к ее приходу обещала работать уже пол часа как.

Ольга вошла на кухню, остановилась в дверном проеме, связав руки узлом на груди.

- Здравствуйте, Ольга Викторовна! – отрапортовала Стефания, улыбаясь, как можно ярче начальнице.
- Бирман?
- Ага.
- Так вот, не опаздывай больше, Бирман.
- Но я совсем чуть-чуть! – выпалила Стефа, а потом уже стыдливо опустила взгляд.

Глаза ее начальницы сверкнули какой-то уж очень пугающей и нечеловеческой холодной искрой, и Стефания с трудом подавила желание поежиться от холода.

- Я больше не опоздаю, Ольга Викторовна. – исправилась побыстрее Стефа и упала в кресло, словно под тяжестью этого взгляда.

Ольга выглядела ровесницей Стефы. Нет, это, конечно, лукавство. Ольга казалась старше. Но слегка! Старше Стефании лет на пять, то есть на вид ей нельзя было дать больше двадцати пяти. Но что-то подсказывало Стефочке, что возраст этот являлся не просто обманным, а очень обманным, что верить гладкому молодому лицу и прямому взгляду не стоило. А один раз, Бирман была готова клясться, она слышала слова своей начальницы: «Дикая зима, почти, как в сорок первом…» Вот и думай после этого, что хочешь! Но чуяла возраст Ольги Стефа чем-то гораздо более глубоким, чем простое человеческое сознание. Она не знала этого, даже, кажется, не думала об этом. Чувствовала.
Все в Ольге Викторовне было не молодым: манера говорить, ее квартира – полупустая, обставленная как-то дежурно, точно для галочки, как декорация в плохом фильме, ее взгляд. Взгляд был самым жутким. Из-за него Бирман хотелось плакать.

Стефа вздрогнула и опасливо кинула взгляд на Ольгу, все еще стоявшую в дверях.

- Бирман, - вдруг спросила Ольга Викторовна. – Ты что утром сегодня делала?
- Сюда шла. – опешив, ответила девушка.
- И все?
- И все.
- А что видела?
- Ничего не видела! – точно поклялась девушка.
- Ай, черт с тобою. Работай, пожалуйста, ты и так начинаешь позже. Я в комнате. Не стесняйся, сделай себе чай, если это не помешает тебе работать.
- Спасибо! – пискнула Бирман.

Стефа передернула плечами и опустила их, только увидев, что начальница вышла.
Бирман полезла за компьютером тихими движениями, стараясь не вспугнуть морозную тишину в квартире. Здесь часто было необыкновенно холодно.

Сумка бесшумно открылась, извергая из себя всю собранную по дороге дрянь.

- Ой! – обрадовалась девушка, ловя пальцами одну из найденных утром цветных бусин.

От бусинки веяло чем-то необыкновенным, и Стефа не могла объяснить ни себе, ни другим, почему она так обрадовалась маленькой яркой находке, но бусина очень уж настойчиво обещала стать чудом.

Стефания с детства мечтала о чуде. Даже не так: Стефания с детства ждала чуда. Ждала и верила в лучшее завтрашнего дня: верила, когда ушел папка, верила, когда мама ругалась, верила, провалив поступление в театральный. Ничто не могло сломить веру Стефы в лучшее, хотя жизнь ее нельзя было назвать спокойной и легкой.

Стефания успела лишь начать работу, вбив несколько странных слов в документ, как в дверь вновь заглянула Ольга.

- Бирман, почему у нас так холодно, не могла бы ты закрыть окна?

Стефа съежилась и перед тем, как ответить, даже приготовила руки, чтобы прикрыть ими голову в случае, если начальница решит взорваться прямо сейчас.

- Окна закрыты. – сказала Стефа, потом прочистила горло и повторила громче. – Они закрыты.
- Хорошо. Тогда грейся, я-то не замерзну.

***

Стефочка работала уже несколько часов. Она никогда не вчитывалась в печатаемое, потому что от этого голова шла кругом. Это были какие-то крайне странные сказки. Или длинный роман про середину прошлого века. Иногда Бирман казалось, что она уловила какую-то связь меж его многочисленными частями, а потом среди слов появлялись странные образы: говорили каменные статуи, по коридорам коммуналок бродили библейские агнцы, а главный герой, простой Ленинградский студент, становился… И болела голова!

Скрипнула кухонная дверь и Бирман, не отрываясь от работы, кинула:

- Да, Ольга Викторовна, я уже почти закончила!

Но ответил ей вовсе не голос работодательницы:

- А у вас очень красивые ботинки!

Ботинки у Стефы действительно были красивыми. Вернее, при покупке представляли они собой образец обычности, но Бирман подсуетилась, вдела новые шнурки, яркие и необычные, прошлась по швам толстой красной ниткой, напришивала каких-то картиночек и, в общем, получилось действительно необыкновенно.

- Что? – вздрогнула Стефа. И спросила, – А вы кто?

А подумала совсем другое. Подумала Стефа: «Какая красота!»

Стефочка обладала счастливым или же очень несчастным, это, как посмотреть, талантом влюбляться. Влюблялась Бирман быстро, сильно и самозабвенно, но обычно коротко. Каждая мимолетная влюбленность проносилась пожаром чувств, слез, мечтаний, мыслей, разочарований и всего того, что должна нести обыкновенная влюбленность. Стефа чуяла в положительно каждом человеке какую-то жизненную искру и любила эти яркие людские души всей душой своею.

Сейчас в дверях стоял юноша (парнем назвать его язык не поворачивался), темноволосый, с хитрым удивлением, отразившимся в светлых глазах. Стефания посмотрела в эти серо-голубые глаза напротив, усмешливые, ясные, и пропала.

- А я к Илге. – улыбнулся юноша каким-то грустным ртом.
- К кому?

Молодой человек тоже нахмурился, как-то смешливо-недоверчиво.

«Ну не прелесть ли? – предательски подметило сознание Бирман. – Совершенная прелесть!»

- Михаил Фёдорович! – разрушил тишину голос Ольги Викторовны. – Михаил Федорович, я тут!

Стефа ничего не успела понять, но молодой человек просиял и оглянулся к Ольге Викторовне. Потом вновь нахмурился, опал всем лицом, всей фигурой, вдруг светлые глаза затенились:

- Илга, мы по уши в самом настоящем и незабываемом дерьме! – заявил Михаил таким радостным голосом, будто рассказывал о чем-то прекрасном, радостным голосом, вовсе не соответствующим испуганному серому взгляду.
- Что случилось, Миша? Из какого дерьма будем выбираться?

Миша быстро влетел в кухню, вовсе не обращая внимая на присутствие Бирман, взлетел легким движением, сел на кухонный стол. Веселый тон исчез, Мишка прошептал, мотая головой, точно отрицая происходящее:

- Я думаю кто-то прошел через твою Дверь.
- Не может быть. – припечатал Илга.
- Я думаю…
- Миша, бред. Абсолютный бред. Нельзя просто взять пройти через открытую не тобой Дверь. Через нее можно только выйти. Выучи это уже наконец…
- Так я и говорю! – перебил Мишка. Он побледнел вдруг. – Кто-то придержал Дверь открытой! Кто-то и прошел. Не знаю, как, но…
- С чего ты взял? – вдруг слишком серьезно переспросила Илга.
- Я… - Миша замялся.

Вот тут-то Стефа, о которой все забыли, и подала голос.

- Скажите пожалуйста, а что происходит?
- Бирман, вон! – вскрикнула Ольга.

Она кричала при Стефании впервые. Может быть, Стефе показалось, но стекло запотело словно от холода.

- Илга, Илга, ну не кричи, не устраивай снег посреди мая! – смертельно бледный Мишка вдруг вновь ожил, вскочил со стола, нежданно властным движением усадил Илгу в кресло. – Ну, пусть она остается. У нее ботинки классные. Пусть остается, все равно ничего не поймет. Я вот не поняла…
- Не пойму! – подтвердила быстрым кивком Стефа.
- Сиди. – припечатала Ольга самым страшным голосом. – Но ничего не спрашивай. Миша, говори.
- Мне приснилось.

Лицо его вновь совершенно магически побелело, и тень легла на глаза, как по мановению чужой руки.

- Что?
- Мне снилось что-то, я проснулся, решил записать, – объяснил Мишка. – А потом понял, что пишу! Я случайно. Видит бог, случайно!
- Бог не видит. – усмехнулась краями губ Илга. – А я вижу. Когда написал, как написал?
- Ну, проснулся сегодня утром, - точно оправдываясь начал Ласко. – Помню, что-то необыкновенное снилось, тревожное, решил записать. И записал. А потом вдруг понял, что пишу... Цитировать, или лучше не позориться?
- Верю. – кивнула Илга. – Раз тебе приснилось, а потом ты еще и написал, значит мы и правда в дерьме.
- Почему? – не выдержала, наконец, Стефа.
- Бирман! Только по Мишкиной воле ты тут. Я бы прогнала.
- Молчу. Молчу, молчу! – вторично пообещала Стефа, закрывая рот ладошками, и уставилась на Мишу, стоящего посреди кухни, благодарным взглядом.

В окно постучали. Стефа вскрикнула.

- Миша, открой Зайге. Она не может, как нормальный человек, ей нужно повыкобениваться. – устало потирая переносицу, попросила Илга.

Мишка тоже вздрогнул. Это слегка примерило Стефанию с ее трусостью. Но послушно открыл старое окно. И в него действительно тут же закинула две ноги девчонка.

- Салют частной компании! – завила Зайга, и в комнате появились не только ее пятки, но и яркое лицо. – Ой! Я знаю, что тыкать пальцем неприлично, но я ткну: это человек?

Девчонка целиком впорхнула в квартиру, тут же пахнуло жаром, и бесцеремонно, как и обещала, ткнула пальцем в Стефу.

- Да, человек. И тебе, Зайга, здравствуй. Давно не виделись. – поприветствовала Илга. – Садиться не предлагаю, хотя, можешь, как Миша, на стол. Руку жать не буду.
- И на том спасибо! – захохотала девочка. Послушалась совета и тут же легким движением села на стол. Помахала Мишке. – Привет, придуманный! Прости за обожженную лапу.
- Прощаю. – быстро разулыбался Ласко. – Особенно, если ты… вы… ты вытащишь нас из дерьма.
- Э, нет! – вновь захохотала Зайга. – Я пришла затолкать вас туда еще глубже.

Илга вздохнула. Прошла чеканным шагом до окна. Захлопнула его. Не оборачиваясь, задала вопрос:

- Что? У нас человек на Той стороне, да? Можешь начинать иронизировать.
- А это очень плохо, Илга, а? – уточнил Мишка, хотя лично Стефа после фраз, сказанных таким тоном, обычно пряталась и молчала еще несколько суток.
- Да. – отчеканила Илга. – Да. Но не для нас. А для человека. Потому что теперь рыпаться поздно.
- Как поздно?

Стефания никогда не слышала такого голоса. Ни у кого на свете. Мишка сказал так, словно весь мир упал. Словно, если не упал, то следующим словом Мишка непременно его обрушит.
Но Мишка не обрушил, только голосом уже совсем другим, почти плачущим уточнил:

- Как так-то?
- Очень просто. – холодно объяснила Илга. – Живому человеку нельзя быть на Изнанке Города. И тебе вот, Мишка, нельзя. Живой слишком, как тебя ни трави! Человек там становится черт знает чем, или вовсе исчезает, как не было.
- А выбраться?..
- Невозможно.
- А если ты вытащишь?
- Не найду.
- Почему?
- Мишка, отстань! Почему, да почему! Потому что Город так хочет!

Голос Илги отразился звоном от стен, прокатился эхом по квартире. Задребезжали замерзшие стекла. И замерла морозная тишина.

- Слушай, северная, а он мне нравится! – расхохоталась сквозь эту страшную тишь Зайга, толкая Мишку в плечо. – Отчаянный! Только, правда, живой очень.
- Грешен. – бескрасочно ответил Ласко. Потом прибавил безнадежно. – Так значит… значит даже пытаться не будем?

Илга помолчала. Отчеканила шаг назад к двери, не подымая льдистых глаз. Выдохнула.

- Конечно, будем. – взмахнула женщина идеально расчесанными, но теперь сбившимися локонами. – Всегда нужно пытаться, Миша. И в нашем Городе особенно. Он это любит. Он любит хороших актеров…

Но, кажется, Мишка пропустил мимо ушей последние слова.

- Спасибо, Илга! Спасибо, милая!
- Не за что. Не обнимай. Завтра. Все завтра. Сейчас, - Илга сверкнула глазом. – Бирман, иди. В четверг, как договаривались.

Стефа встала и ушла. И только на улице испугалась, да так сильно, что бежала до самого дома диким неостанавливающимся бегом. А дома сразу уснула. От усталости и от страха, не веря, что следующее утро настанет.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒