Глава 11. Кому: Дилан Митчелл. От: Гейб Фостер

Глава 11

Кому: Дилан Митчелл

От: Гейб Фостер

Я разговариваю на французском, испанском, немецком и немного — на русском, но и этого не достаточно, чтобы понять твою искажённую лексику.

Час спустя мы поднимаемся по узкой лестнице, и он возмущенно пыхтит. — Не могу поверить, что ты рассказал все это своей матери. Я имею в виду историю о конференции, ты сильно её преувеличил.

Я поворачиваюсь и нахально ему подмигиваю. — Я так не думаю, и не волнуйся, я не рассказал ей ни одной из последних историй.

По его лицу пробегает жар.
— Блять, как бы я хотел, чтобы в этот момент мы были одни.

— Почему? — шепчу я, поворачиваясь и преграждая ему путь наверх. Я стою на ступеньку выше него, и теперь мы на одной высоте. Я смотрю в его штормовые серые глаза. — Что бы ты сделал?

Он пристально смотрит на меня, а затем протягивает руку и проводит своими длинными пальцами по моим губам.
— Я бы нашел им хорошее применение.

Я вздрагиваю и отворачиваюсь. — Придержи эту мысль.

— В смысле? Ты о чём? — следует он за мной. — Дилан, я не буду ничего такого делать в доме твоего детства.

— Пфф, — пожимаю я плечами, поднимаясь по лестнице. — Комната моих мамы и папы находится вон там, ниже в старой части дома, с видом на задворки. Комната моего брата тоже в задней части. Другие мои брат и сестра не живут дома. —Я хватаюсь за ручку двери в свою комнату и дерзко смотрю на него. — Итак, мы совсем одни, мистер Фостер. Приготовьтесь немного пошуметь. — Я с размаху распахиваю дверь и отступаю, чтобы дать ему пройти.

Он качает головой и, войдя в комнату, останавливается, с живым любопытством озираясь. Комната залита солнечным светом, полосы которого лениво ложатся на белые стены и ковер песочного цвета.
— Эта комната была твоей, и когда ты был маленьким? — спрашивает он с жадным любопытством, которое соперничает с какой-то грустью в его взгляде.

Я оглядываюсь на кровать королевских размеров с сине-красным стеганым одеялом ручной работы и стену, выкрашенную в темно-синий цвет, на которой висит одна из огромных, шести футов, картин моей мамы. На ней я и мои братья играем в старой лодке, которая у нас была. У неё тогда был этап рисования очень светлыми красками, и вся картина приобрела светлый, одухотворённый вид.
— Была, но они сделали ремонт, когда я уехал, и поснимали все мои плакаты с Брэдом Питтом.

Он насмешливо надувает губы.
— Ой господи-божечки, какая трагедия.

— Знаю, — киваю я. Он там был в фильме «Троя», с длинными волосами, но вообще-то мне кажется, что семенем, из которого выросла вся его карьера, был «Бойцовский клуб».

Гейб улыбается.
— Я заметил, что ты употребил слово «семя».

— Конечно же ты должен был это заметить, — смеюсь я.

Он ставит свою сумку и подходит, чтобы выглянуть в окно, слегка нагибаясь, так как потолки в фермерском доме низкие. — Не могу представить, чтобы я рос где-то в таком месте, — говорит он почти с тоской, и я протягиваю руку и кладу ее ему на плечо. Это чтобы успокоить его, но когда он слегка напрягается, я притворяюсь, что делаю это, чтобы наклониться и посмотреть в окно.

— Это было прекрасное детство. У нас было не так много денег, когда я была маленьким, но мы были друг у друга. — Я в ужасе замолкаю, потому что это было невероятно бестактно, но он улыбается.

— Не смущайся из-за того, что у тебя было нормальное детство, Дилан. Ты не тыкаешь меня в это носом. Ты всегда такой освежающе искренний и честный, и мне это нравится, так что не меняйся. — он пожимает плечами. — На самом деле нравится. Это приятно слушать, как если бы ты случайно услышал действительно прекрасный секрет.

Он мгновенно становится одновременно смущенным и обиженным, как будто я заставил его сказать такую причудливую вещь. Это такой милый взгляд от него, но внезапное царапанье и сопение у двери прерывают наш момент, и он испуганно поднимает глаза. Я улыбаюсь.
— Ты любишь собак?

К моему удивлению, на его лице расплывается громадная улыбка.
— У тебя есть собаки!

— Да, три, — киваю я, идя к двери. — Одна из них — рабочая собака моего отца, так что в данный момент она с ним. Две другие — домашние собаки. — Я распахиваю двери, впуская двух бордер терьеров, ожидавших снаружи. Они со своими маленькими мордочками, как у сердитого старика, прискоком врываются внутрь, и сразу же направляются прямиком к Гейбу, который удивляет меня до глубины души, присев на корточки, чтобы поприветствовать их. Он смеется, когда они подбегают к нему, и протягивает руки, поглаживая и лаская их, в то время как бесстыдные искатели внимания и так и сяк поворачиваются к нему, яростно виляя хвостами.

У него на лице самая широкая улыбка, которую я когда-либо видел. Из-за неё его загорелые черты светятся, и я с трудом сглатываю. До сих пор я никогда не видел его по-настоящему счастливым и увлечённым, и я чувствую, как что-то щёлкает и оседает во мне. Это последняя частичка моего сердца полюбила его совсем без какого-либо участия с моей стороны «Как бы я смог противостоять ему?» — с кривой усмешкой спрашиваю я себя. «Кто мог бы устоять перед таким надломленным, красивым мужчиной, как он?»

Не подозревая о моем смятении, он смеется и смотрит на меня снизу вверх.
— Как их зовут?

Я изо всех сил пытаюсь привести свои мысли в рабочее состояние, а затем морщусь.
— Серсея и Джейме.

Он выглядит озадаченным.
— Как персонажи «Игры престолов»?

— Да, — медленно киваю я,

, надяесь, что он не придаст этому значения, нон он пристально смотрит на меня. — Почему?

— Э-э, потому что они брат и сестра, — быстро говорю я, а затем неуверенно заканчиваю, — И им очень нравится лизать друг друга.

На секунду воцаряется тишина. Затем он издает самый громкий смех, который я когда-либо от него слышал.
— Это, нахрен, классика! Кто до этого додумался?

— Моя мама, — улыбаюсь я. — И должен предупредить, что кошку внизу тоже назвала она. — он вопросительно смотрит на меня. — Кэти Прайс, потому что ей и самой нравится загорать.

— Твоя мама великолепна. У вас есть еще какие-нибудь домашние животные?

— Собака отца. У нас раньше была пара хомяков, которых звали Стив и Маккуин, потому что они постоянно убегали. Но их последний побег оказался фатальным, — они забрались в старую жестянку из-под печенья и не смогли выбраться.

Он зачарованно смотрит на меня, и я меня вдруг неожиданно накрывает стеснение, так что я весело спрашиваю.
— Как насчет прогулки? Я покажу тебе ферму.

— А собак мы можем взять? — жадно спрашивает он, и я улыбаюсь.

— Конечно. И я даже позволю тебе подбирать собачьи какашки.

— Спасибо, — бормочет он.

Внизу мы хватаем верхнюю одежду — его элегантное темно-синее пальто от Burberry и мою старую зеленую папину парку, и, попрощавшись с мамой, отправляемся в путь. Я показываю ему ферму, позволяя совать нос в сараи и амбары.

Он проявляет живое восхищение сараем, в котором находится мамина студия, и где она проводит свои мастер-классы, но отказывается заходить, говоря, что пространство художника — очень личное место. Я бы поспорил об этом, потому что мы с моими братьями и сестрами всегда свободно входили и выходили, но у меня острое чувство, что он прав. Кроме того, он в основном молчит, пока мы не сворачиваем на тропинку, ведущую в деревню

Тропинка с двух сторон обрамлена деревьями, и они склоняются над ней, образуя туннель. Голые ветви создают впечатление, будто мы входим в грудную клетку огромного животного. Собаки бегут впереди нас, их маленькие жопки и лапки подпрыгивают вверх и вниз, когда они с энтузиазмом обнюхивают живые изгороди и траву, и он радостно смеется, а затем смотрит на меня.

— Так, я думаю, тебе лучше подготовить меня. Расскажи, кто есть кто в твоей семье.

Я улыбаюсь ему.
— Ну, с моей мамой ты уже познакомился. С моим папой, Томом, ты познакомишься позже. Он тихий по сравнению с мамой, но у него очень тонкое чувство юмора.

— Братья и сёстры? — спрашивает он, наклоняясь, чтобы взять палку, которую держит Серсея, и бросая, чтобы она принесла её обратно.

— Саймон — старший. В данный момент он в Америке. Он управляет фермой вместе с папой, и изучает там сельское хозяйство в рамках группы по обмену. Потом идёт моя сестра Лия. Она, ее муж и их двухлетние мальчики-близнецы поехали на Рождество в Таиланд. Ее муж Вилл — профессор Эксетерского университета, и они познакомились, когда вместе учились в университете. Она изучала гостиничный бизнес и работала в одних из лучших отелей мира. Она отказалась от этого, чтобы вернуться и завести с ним детей, и теперь она управляет коттеджами для отдыха на ферме. Они действительно преуспевают и хорошо зарабатывают. На краю нашей земли три коттеджа. Я позже покажу их тебе.

Он кивает.
— Кто-то ещё? Это прямо как грёбаные Волтоны.(американская историческая драма о семье из Вирджинии в годы Великой Депрессии и II мировой войны — прим. ред)

Я смеюсь.
— Ага, Волтоны, — смеюсь я. — Но только если бы их снимали в Девоне, и с гораздо большим количеством хулиганства и ругани, — и это только моя мама.

Он смеется, а я украдкой смотрю на незнакомца передо мной. Сейчас нет и следа босса-перфекциониста. Он выглядит помятым, его щеки покраснели от холода, а глаза блестят; волосы растрепаны ветром, и ярко-красный шарф, который он накинул ранее, подчеркивает его оливковую кожу. Однако основное различие в его открытом, почти счастливом выражении лица. Он бросает на меня быстрый взгляд.
— Мне нравится твоя мама. Ты уверен, что они не возражают, что я здесь?

Я останавливаюсь и хватаю его за руку.
— Я бы никогда не пригласил тебя, будь они против. Я бы никогда не поставил тебя в такое уязвимое положение, Гейб. В этом ты должен доверять мне.

Он пристально смотрит на меня; его серые глаза — оттенка шторма, а на лице отражаются тёмные и светлые тени от ветвей над его головой.
— Я действительно доверяю тебе, — медленно говорит он. — Есть очень мало людей, которым я доверяю, но ты один из них. — я и правда хочу знать, кто остальные, но он качает головой. — Продолжай, ты рассказывал мне об остальных членах своей семьи.

Я вздыхаю упущенным моментом. — Ну, есть я и, наконец, малыш, Бен, который учится в Эдинбургском университете на ветеринара. Ты встретишься с ним сегодня вечером, когда он вернется, и да поможет тебе Бог.

Он смеется.
— Полагаю, он тоже в конце концов вернется сюда?

Я киваю.
— Здесь много работы, и он прошел год стажировки у нашего местного ветеринара.

— А ты? Все остальные уже дома. А ты почему нет?

Я опешиваю.
— Мне нравится Лондон. В данный момент у меня нет никакого настоящего желания возвращаться сюда. Мне нравится, что в Лондоне все время что-то происходит. Всегда можно посетить музей или галерею, и мне нравится, что за каждым углом есть история. — я смотрю на тропинку впереди, и тонкие ветви резко вырисовываются на фоне серого неба. Неподалеку на куст садится малиновка, ее красная грудка почти пугает в этом монохромном зимнем мире. — Мне нравится возвращаться на выходные и подзаряжаться, но не все время. Что насчет тебя? Фантазируешь о том, чтобы быть деревенским сквайром по выходным?

Он качает головой.
— Я такой же, как и ты, но здесь так красиво. Я чувствую это притяжение.

По негласному соглашению мы возвращаемся домой. Когда мы входим, я чуть не спотыкаюсь о большой чемодан и мусорный мешок, который извёрг то, что должно быть грязным бельем. — О, прелесть, — говорю я, пиная пару боксеров под телефонный столик.

Собаки гарцуют впереди на кухню, возбуждённо поскуливая, и возникает небольшая суматоха, а затем — громкий крик, — Дил-доп-укроп, это ты?

Я морщусь.
— Это такое прозвище для меня у моего брата, — бормочу я Гейбу, у которого на лице широкая улыбка. — Используй его на свой страх и риск.

Бен снова кричит, а затем появляется в дверях кухни. Я улыбаюсь ему, когда он мчится ко мне и обнимает меня. — Господи Иисусе, Бен, ты снова вырос?

Он смеется и выпрямляется до своих шести футов четырех дюймов роста (193 см — прим.перев). Его темные волосы собраны сзади в пучок, и он отрастил бороду. — Наверное, — дерзко улыбается он. — Это моя безостановочная диета из секса.

— Чересчур много информации, — стону я.

— Ну, Дил-доп-укроп, слишком много женщин, слишком мало времени. Бенстеру иногда надо перезаряжаться.

—Ты только что говорил о себе в третьем лице? — слабо спрашиваю я. — Потому что это довольно тревожно.

Гейб смеется, и Бен поворачивается к нему.
— Я только что услышал о тебе от мамы, — говорит он, протягивая ему руку для пожатия.

— О божечки, надеюсь, это было лестно.

— Конечно, — лыбится Бен. — И даже лучше из-за того, что ты ценишь ее искусство, в отличие от неандертальцев, с которыми она обычно живет.

Я стону, привыкший к этому «определению» от мамы, и поднимаю глаза, когда открывается дверь и врывается папина колли.
— Привет, малышка, — пропеваю я, наклоняясь, чтобы погладить ее. Ей холодно от воздуха снаружи, и она позволяет мне обнять себя на секунду.

— Это собака твоего отца? — спрашивает Гейб. — Не могу дождаться, чтобы услышать её имя.

Бен смеётся.
— О, ты слышал другие. Поверь, они лишь верхушка айсберга. Сколько я себя помню, у наших животных были эксцентричные клички.

— Это Лиззи, — бормочу я, улыбаясь ему, и на секунду его взгляд как будто прикипает к ней. Потом он сосредотачивается.

— Не говори мне. Дай угадаю. — он пристально смотрит на собаку, чьи черно-белые пятна над глазами придают ей восхитительный окосевший вид. Он смотрит, как я глажу ее по шее, а затем улыбается. — Елизавета I.

— Как ты догадался?

— Из-за её жабо, — смеётся Гейб.

— Молодец. — низкий голос с девонским акцентом доносится от двери, и Гейб выпрямляется, когда входит мой папа. Мой отец — большой мужчина. Бен получил свой рост и вид от него, так как он ростом шесть футов пять дюймов (196 см — прим.перев.), с седыми, с чёрными вкраплениями, волосами и седой бородой. Он выглядит очень устрашающе, но на самом деле он являет собой абсолютное клише, будучи нежным гигантом.

Гейб серьезно поворачивается к нему. — Здравствуйте, мистер Митчелл. Я Гейб Фостер. Надеюсь, я не помешаю вашему Рождеству.

Он улыбается своей медленной, милой улыбкой, и я вижу, что Гейб по какой-то причине мгновенно расслабляется. Это озадачивает, потому что обычно людям требуется целая вечность, чтобы понять, насколько он мягкий.

— Совершенно нет, — отвечает мой папа. — Здесь всегда рады любому другу Дилана. Ребекка позвонила мне, что ужин готов, так что как насчет пойти поесть, а ты расскажешь мне ужасно неловкие истории о Дилане?

— О, это — безусловно, с удовольствием, — растягивает слова Гейб, и я свирепо смотрю на него.

— Не рассказывай им ничего такого, — шиплю я ему, когда Бен и мой отец исчезают на кухне.

Он с дьявольским видом приподнимает бровь. — Что, черт возьми, ты думаешь, я бы ему сказал?” — он понижает голос. — Как насчет того, что тебе нравится, когда я кончаю на тебя и слизываю это?

— Да ну нахер, — шиплю я. Спасибо за стояк перед семейным ужином, придурок. — он смеется, и я с любопытством смотрю на него. — Что заставило тебя так внезапно расслабиться рядом с моим отцом? Обычно это занимает некоторое время. Некоторые из моих однокурсников до смерти его боялись.

Он улыбается почти нервно.
— У него твоя улыбка.

— Прости?

— Хоть Бен и похож на него, а ты — на маму, но улыбка у тебя — от отца. Она всегда заставляла меня расслабиться.

Он проносится мимо меня в сторону кухни, и, возможно, это из-за света, но я могу поклясться, что он покраснел.

***

Ужин вышел мероприятием шумным. Огромные свечи украшают стол, и мой папа наливает красное вино, как будто оно выходит из моды. Мама приготовила большую кастрюлю божественно пахнущего бургиньона с говядиной, с покачивающимся в густой подливе, как крошечные жемчужины, луком-шалотом — мы собираем ее всю до капли домашним хлебом с маслом с нашей фермы. На десерт она эффектно представляет большой торт с заварным кремом, который в свете свечей отливает насыщенным маслянисто-желтым цветом.

Гейб откидывается назад и потирает свой плоский живот.
— Это была совершенно фантастическая трапеза. Спасибо, Ребекка.

Мама поднимает свой бокал с вином. — Нет, спасибо тебе за замечательные трогательные истории, которыми ты поделился о моем сыне. — мой папа от души смеется, и я бросаю сердитый взгляд на Гейба, который весь ужин делился всякой дичью.

Папа потягивается.
— Ну, мне пора на боковую. Но пожалуйста, Гейб, давай ещё одну.

Гейб лукаво улыбается. — Однажды Дилан зацепился галстуком за маленький портативный измельчитель на работе и фактически уничтожил галстук наполовину, прежде чем осознал что происходит. Ну и он оказался в ловушке, потому что кнопка заднего хода не работала, и ему пришлось так пробыть там пару часов, пока я не вернулся и не смог его отрезать.

— О боже мой, — стону я, когда мама, папа и Бен разражаются громким смехом, как предатели, которыми они и являются. — Это было не смешно, — говорю я кисло. — То был один из моих лучших галстуков, и после этого у меня немного разболелась голова от давления.

Гейб присоединяется к смеху, и я показываю ему средний палец.

Мама встает. — Пора спать, и спасибо тебе за сегодняшний вечер, Гейб. В знак признательности за такое количество причин для издевок над Диланом на года, я хотела бы оставить тебя с одним маленьким подарком взамен.

— О, что теперь, мам? — кричу я.

Она как бы забывчиво продолжает. — Однажды ночью Дилан, когда ему было девятнадцать, пришел домой пьяным. Он забыл свой ключ и застрял, пытаясь пройти через собачью дверцу. Он был там всю ночь, и когда мы спустились утром, он все еще был на месте, и пьяно напевал себе под нос.

Бен издает громкий смешок. — О боже, это была его песня ”Мне так грустно».

— Чума на оба ваших дома, — ворчу я, когда Гейб разражается смехом, и встаю, чтобы обнять родителей. Они уходят от нас, и Бен быстро встает.

— Слава те господи, они ушли.

— Ну, я бы с этим согласился, — говорю я. — Но ты-то почему?

— Мне нужно завернуть свои подарки. Где-нибудь здесь какая-нибудь газета?

— Ты действительно купил подарки? Подожди, ты что, заворачиваешь их в сраную газету?

Мы смотрим ему вслед, и он быстро возвращается с экземпляром «Гардиан» и маленьким бумажным пакетом, который зловеще звенит. Он открывает его и бесцеремонно выгружает содержимое на стол. Вываливаются шесть миниатюрных бутылочек со спиртным. — Боже мой, ты покупал подарки для алкоголиков-лилипутов? — спрашиваю я, тыча пальцем в одну из крошечных бутылочек, пока Гейб угорает.

— Чувак, будь благодарен, что я даю тебе право первого выбора, потому что проигравший плачет — ему достанется Драмбуи.

— Что ж, я определенно хочу «Джек Дэниелс», — решительно заявляю я.

Бен вопросительно смотрит на Гейба. — Как насчет тебя, Гейб? Ты хочешь сюрприз, также известный как Драмбуи?

Гейб выглядит озадаченным. — У тебя есть и для меня?

Бен выглядит удивленным. — Конечно.

У него будет сюрприз, — лёгенько говорю я. — Драмбуи будет платой за все эти ужасные истории. Готов? — я встаю и спрашиваю Гейба, который быстро поднимается, предвкушение и что-то еще промелькнуло на его лице. Боже, я хочу его.

Бен машет рукой, когда мы уходим от него. Я задуваю свечи, но оставляю для него камин. Он погасит его, когда будет уходить. Темная фигура Гейба следует за мной по пятам, и по какой-то причине вечерняя легкость меняется, и между нами возникает ощущение свернутого в пружину предвкушения. Невидимое ощущение, которое тянется между нами, когда мы поднимаемся по лестнице.

— Сколько сейчас времени? — спрашивает он, и я непонимающе смотрю на свое запястье.

— А хрен его знает. Мои часы сломаны.

— До сих пор? Они сломаны не первую неделю.

Я пожимаю плечами.
— В любом случае, это был кусок дерьма. — я с любопытством смотрю на него. — Почему ты спрашиваешь? У тебя самого на запястье очень дорогой экземпляр.

Он загадочно улыбается.
— Просто проверяю, — и смотрит на свои часы. — Ну, подумать только, уже Рождество.

Я смотрю в его потемневшие глаза и полные губы и глубоко вдыхаю, прежде чем вопросительно сказать. — Счастливого Рождества?

— О, таким оно и будет, — говорит он, подходя ближе и потирая мою нижнюю губу шершавым большим пальцем. Я вздрагиваю, и он улыбается. — Иди в душ.

Я отрывисто киваю. — Ты тоже. Я помоюсь в ванной дальше по коридору. Ты пользуешься ванной в моей комнате.

Он кивает, и мы расходимся, и когда я принимаю душ, уделяя особое внимание определенным областям, то чувствую, как темное предвкушение скручивается у меня в животе. Прошло всего несколько дней с тех пор, как мы в последний раз трахались, но мне кажется, что прошла вечность, и мне нужно чувствовать его внутри себя так же, как мне нужен воздух, чтобы дышать.

Возвращаясь к себе, я открываю дверь и задыхаюсь, прежде чем быстро закрыть ее и запереть. Я смотрю на Гейба, который совершенно голый сидит в кресле у окна. Его волосы все еще влажные после душа, а его большое тело блестит, но мое внимание приковано и удерживается крепкой хваткой, которую он держит на своем очень возбужденном члене. Его ноги раздвинуты, давая мне возможность мельком увидеть темный канал между ними, и пока я смотрю, бусинка предэякулята просачивается из щели его члена и стекает по пальцам.

— Боже, — выдыхаю я, чувствуя, как мой член напрягается так быстро, что аж больно становится.

Его глаза были щелочками, в которых виднелся лишь намек на цвет, но при моём вдохе они полностью открываются и светятся ртутью в слабом свете лампы.
— Дилан, — мурлычет он с развратной улыбкой на полных губах.

— Это мой подарок? — хрипло спрашиваю я, и он смеется. Все еще удерживая свой член, он толкает ногой ярко завернутый подарок, который лежит на полу.

Я пристально смотрю на него. — У тебя очень необычные рождественские традиции, Гейб. Это первый раз, когда мне делают такой подарок. Обычно мы полностью одеты и играет рождественская музыка.

Он улыбается, теперь свободно держа свой член длинными пальцами, оборачивающими толстую головку.
— Значит, это новая традиция? Хорошо, мне нравится дарить тебе новые впечатления.

Я ухмыляюсь.
— Я говорил тебе на прошлой неделе, что делал это раньше.

— Не так, как это сделал Я. — хихикает он.

Я пристально смотрю на него.
— Нет, Гейб, никто не делает это так, как ты. — я хотел, чтобы это прозвучало с сарказмом, но в этом есть печальная часть правды, и на его лице мелькает тревога. Чтобы отвлечь внимание от лекции о статусе наших отношений, я отбрасываю всё прочь и беру коробку. — Можно открыть?

Он пристально смотрит на меня в ответ.
— Да, но только если ты потеряешь полотенце.

Я мгновенно сбрасываю полотенце, оставляя себя открытым его горячему взгляду. В течение долгой секунды я стою неподвижно, пока его глаза блуждают по мне, ловя мой твердый член и удерживаясь на нём, заставляя всё моё тело вспыхнуть. Он ерзает на стуле и властно кивает на подарок, который я держу в руке.

Я дергаюсь и разрываю упаковку, смеясь, когда понимаю, что на бумаге нарисованы крошечные голые Санты, держащие свои члены. Улыбка пересекает его широкий рот, прежде чем его лицо становится почти хищным, когда бумага падает, открывая длинную коричневую коробку. — Открой, — шепчет он.

Я быстро открываю коробку, и по мне пробегает дрожь предвкушения. Внутри, в гнезде из розовой папиросной бумаги, находится большой черный Флешлайт, его розовый внутренний рукав блестит на свету. Это версия с задницей, и я ласково провожу пальцами по дырочке, дрожа, когда представляю там свой член.

— Ложись на кровать, Дилан, — рычит он, и я спешу подчиниться, устраиваясь на спине и подпирая голову подушкой, чтобы все видеть. Я научился этому, потому что Гейбу безумно нравится, когда я смотрю.

Он поднимается с сиденья и словно зверь подкрадывается ко мне, его член тверд как скала, и торчит из аккуратного гнезда черных завитков. Его оливковая кожа туго обтягивает длинное жилистое тело, и к черту Брэда Питта, потому что Гейб больше похож на ожившего греческого бога, чем когда-либо получалось у Брэда.

Он ползет с изножья кровати, пока не оказывается рядом со мной, склонившись над моим напряженным членом, и я слышу, как мое тяжелое дыхание громко раздается в тишине комнаты.

— Сначала это надо намочить, — хрипло говорит он, и прежде чем я успеваю подумать, он опускает рот на мой член и берет меня до самого горла. Я кричу, и он поднимает глаза, его рот растягивается над набухшей, красной головкой моего члена. Я всхлипываю, и он на секунду закрывает глаза, а затем начинает жестко сосать меня, поднимаясь и опускаясь на мой член, как автомат.

Я чувствую покалывание в яйцах и вскрикиваю.
— Нет, стоп, Гейб.

Он с хлопком выпускает член и вытирает подбородок от слюны.
— Уже?

— Смейся. После твоего офиса как будто года прошли.

Выражение его лица мрачнеет.
— Знаю. Блядь, я знаю. — я хочу спросить, был ли ли он с кем-то еще, но слова не выходят, а тогда он качает головой. — Никто. Я обещал тебе.

Я киваю, и издаю долгий стон, когда он протягивает руку себе за ногу и достает тонкий флакон смазки, который был в коробке с моим флешлайтом. Он выдавливает её в ладони и трет их друг о друга, согревая, как всегда это делает. Такие маленькие заботливые жесты, которые он делает, когда думает, что я не замечаю.

Мои мысли рассеиваются, когда его длинные пальцы обхватывают мой член, и он крепко сжимает меня в кулаке. — Трахай мою руку, — хрипло говорит он, и я стону и начинаю двигаться бедрами взад и вперед, вдавливаясь в его кулак и вскрикивая, когда его пальцы перемещаются на верхушку, потирая чувствительное место под головкой.

Затем я вскрикиваю, когда его рука исчезает, оставляя меня трахать воздух в течение секунды иди двух.
— Притормози, — произносит он глубоким голосом. — Я хочу немного поиграть. — он наклоняется и крепко хватает мой член, ожидая, пока мое дыхание не выровняется.

Затем он зловеще ухмыляется и тянется к флешлайту. Слегка проведя пальцем по моему влажному члену, он улыбается, когда я вздрагиваю. Затем я почти перестаю дышать, когда он одной рукой держит мой член прямо, в то время как другой рукой прижимает отверстие флешлайта к толстой головке. На долгую секунду он задерживает его там, медленно и чувственно прижимая его, а затем, подняв глаза, ловит мой пристальный взгляд своим. Его глаза теперь почти черные, и он не сводит их с меня, когда он скользит флешлайтом вниз по моему члену.

Я кричу, когда скользкая, крепкая хватка сжимает мой член. Это потрясающе и сногсшибательно, и еще больше усиливается выражением лица Гейба, которое выглядит почти диким, когда он смотрит, как мой член исчезает в Флешлайте.

— Ох блядь! — я выгибаюсь, когда он плавно тянет ее назад. Я чувствую, как прохладный воздух на секунду ударяет по моему члену, а затем флешлайт возвращается вниз, всасывая мой член в свою губчатую хватку. — О Боже, это так охеренно, — выдыхаю я, и Гейб громко стонет.

— Ты выглядишь так чертовски горячо, — бормочет он. — Посмотри, как он заглатывает твой член. — он отрывает взгляд от моего пениса. — Я собираюсь свести тебя нахрен с ума.

— Да почти уже, — стону я , когда он поднимает игрушку и толкает её вниз.

— Пока нет, но скоро.

И он держит свое слово. Он чередует длинные, глубокие, медленные поглаживания, когда флешлайт поглощает меня, с короткими толчками, которые трутся о мою чувствительную головку с безумным давлением. Каждый раз, когда я напрягаюсь, чтобы кончить, он отступает и даёт мне успокоиться, прежде чем начать снова.

Время замедляется, и все, что я чувствую, — это пот на моем теле и сладкая боль в яйцах и члене. Мои мышцы так напряжены, что болят, и мои чувства сузились до ощущения моего тела и прикосновения его рук. Звук моих всхлипываний и хриплых стонов эхом разносится по комнате вместе с грязным хлюпаньем смазки и сосущими звуками флешлайта.

Я выгибаюсь в скользкую хватку.
— Хватит, — стону я. — Мне нужно, нахер, кончить. Пожалуйста, Гейб. — в моем голосе слышится пульсирующее рыдание, и я слышу, как он стонет. Заставляя себя открыть глаза, я смотрю на него и не могу удержаться от стона. Пот покрывает его. Лицо потемнело от почти удушающей похоти, а член, кроваво-красный, и заметно пульсирующий, выглядит угрожающе с предэякулятом, стекающим по головке. Он стоит рядом, склонившись надо мной, и я чувствую сладкий, соленый запах его предэякулята и пота, и от этого у меня слюнки текут.

— Ещё нет, — бормочет он, — ещё нет.

— Да, сейчас, — шиплю я и, наклонившись вбок, беру его член в свое горло и сильно всасываю. Меня вознаграждает брызг спермы и он кричит, пытаясь отодвинуться, но против своей воли покачивается у меня во рту. Он так далеко, что даже не предпринимает никаких обычных усилий, чтобы не причинить мне вреда. Вместо этого он жестко раскачивается, трахая мой рот с прерывающимся дыханием и грязными угрозами.

Я хриплю вокруг его члена и двигаю бедрами вверх, а он дергается, как будто вспоминая, что он делал. Затем он возобновляет свои рывки флешлайтом. Но теперь он не делает никаких попыток оттянуть что-то. Его единственная забота — чтобы мы оба кончили, и он неустанно работает с моим членом с помощью игрушки. Затем он наклоняется и, погладив мои яйца, двигает палец вниз, покрывая его смазкой, скользящей между моих бедер, прежде чем втолкнуть его в мою дырочку.

Я издаю искаженный стон вокруг его члена, когда он опускает флешлайт, и это в последний раз. Он сгибает палец внутри меня, массируя мою простату, и игра окончена. Искры пробегают по моему позвоночнику, и я чувствую, как пылает сперма в основании моего члена, прежде чем безумное давление ослабевает, и я выстреливаю, казалось бы, бесконечно, опустошая себя в пластиковую задницу.

Когда последний выстрел покидает меня, Гейб вырывается из моего расслабленного рта и поворачивается ко мне лицом. Он в безумстве и опьянении похоти.
— Сейчас. Я должен... — он задыхается, проводя рукой по своему члену.

— На меня, — тяну я, и он отчаянно кивает, прежде чем запрокинуть голову и хрипло вскрикнуть. Я посылаю быстрое «спасибо» за то, что никто не спит поблизости, но потом он дергается и фонтанирует на меня, струи горячей спермы падают мне на грудь, шею и губы. Я облизываюсь, постанывая от вкуса, и он опускается на меня, глубоко целуя. Он скользит пальцами по сперме и покрывает ею мои губы, так что мы делим его оргазм, когда целуемся скользкими от семени губами.

Наступает тишина, и я погружаюсь в нее с самозабвением, осознавая только потное, горячее тело, крепко обнимающее меня, и замедление нашего дыхания. Через некоторое время он двигается, и я крепче прижимаюсь к нему.
— Нет! — упрекаю я, и он хихикает.

— Я просто возьму мокрую тряпку. — я отпускаю его, слыша, как открывается и закрывается дверь, а затем он возвращается, осторожно снимая Флешлайт и вытирая меня. — Я вычищу его завтра, — бормочет он, и я киваю, наслаждаясь теплым прикосновением ткани ко мне. Он бросает его рядом с кроватью, но когда он не возвращается, я с силой открываю глаза и обнаруживаю, что он парит у кровати и выглядит нехарактерно неуверенным.

— Гейб?

— Где мне спать? — спрашивает он, и я со стоном быстро сажусь.

— Боже, извини меня. Я забыл, что ты не любишь делить постель. Ты хочешь, чтобы я вытащил раскладушку? Это не займет и секунды.

Он быстро качает головой, нервно проводя руками по волосам, пока я смотрю на него, не уверенный в том, что происходит.
— Ты бы... Может быть, я мог бы поспать с тобой? — слова вылетают в спешке и совершенно не похожи на его обычную текучую и плавную речь, но я чувствую, как они ударяют и бьются о мое сердце.

— Конечно ты можешь, — нежно говорю я, и он бросает на меня предупреждающий взгляд. Однако, когда я откидываю одеяло, чтобы впустить его, он двигается быстро и нетерпеливо, проскальзывает внутрь и прижимается ко мне. Я пытаюсь держаться немного в стороне, понимая, что он не привык делить постель, но сдаюсь, когда он прижимается к моей коже и издает гортанный звук счастья. Не обращая внимания на его испуганный вздох, я раскрываю объятия и притягиваю его ближе. Он напрягается, но почти сразу капитулирует и кладет голову мне на плечо.

Я крепко держу его, поджидая, когда его дыхание затихнет в глубоких, ровных звуках сна, и я смогу поцеловать его в голову и вдохнуть его запах без его протестов. Я не отпускаю. Я чувствую потребность крепко ухватиться за него, потому что, как вода, он скоро проскользнет сквозь мои пальцы и утечёт прочь. Я это чувствую.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒