Глава 15. Кому: Дилан Митчелл. От: Гейб Фостер

Глава 15

Кому: Дилан Митчелл

От: Гейб Фостер

Во всём мире не хватит корректора, чтобы исправить ошибки в этом документе.

Месяц спустя

Решительный стук в дверь напугал меня, и я, ковыряющийся под столом в проводах принтера, дёргаюсь, и со всей дури шарахаюсь головой, из-за чего издаю нечто вроде «Блядь, пиздец, ай», и тут же замираю, и с опаской поднимаю голову, гадая, кто же там за дверью, кто всё это услышал.

Меня встречает глубокий мужской смешок, и на секунду я беспокоюсь, что это может быть Ричард, но потом вспоминаю, что с той ночи он избегал меня, как будто у меня проказа. И когда я вижу стоящего в дверях Генри, то расслабляюсь.

— Слава богу, это ты, — бормочу я, поднимаясь и удовлетворенно улыбаясь, когда принтер снова включается.

Он мгновенно приобретает заинтересованный вид, и его карие глаза блестят.
— Я признаю, что многие мужчины говорили мне это, но обычно не в офисной ситуации. Почему?

Я качаю головой и неодобрительно цыкаю.
— Потому что я не могу так выражаться здесь.

— Дилан, я уже много раз слышал, как ты матерился.

Я пожимаю плечами.
— Ну, Гейб не возражал — я замолкаю.

Генри улыбается.
— Я слышал, как он также матерился несколько раз, самый памятный случай был, когда ты пролил томатный сок на его светло-серый костюм от Армани.

— Выглядело так, словно в него стреляли, — с нежностью говорю я, вспоминая ту истерику. Затем до меня доходит суть вопроса, и я напрягаюсь. — Почему ты здесь? — он вздрагивает, и я морщусь. — Извини, это было немного резко. Почему ты в здании? Продаёшь историю своей жизни? — улыбаюсь я.

Он смеется.
— Боюсь, что там слишком много спорных историй, вряд ли какой-то издатель за это возьмется, — он делает паузу. — Нет, на самом деле я зашел, чтобы узнать, не хочешь ли ты пообедать со мной?

Я пристально смотрю на него, и он ёрзает.
— Почему?

Он улыбается и делает беспомощный жест.
— Разве старый друг не может пригласить другого старого друга на обед?

— Конечно может, — спокойно отвечаю, — и это имело бы смысл, будь мы действительно друзьями.

— Разве же мы не друзья, Дилан? — Генри выглядит слегка обиженным.

— Генри, — вздыхаю я, — ты друг Гейба, а я был всего лишь его ассистентом.

— Не только ассистентом, — резко отвечает он. — Разве что они изменили описание обязанностей для конкретно этого рабочего места, пока я не видел. — и по-волчьи улыбается. — В этом случае я могу гораздо активнее заниматься наймом сотрудников. Так много мужчин, так мало времени.

— Ну, тогда боюсь, Гейбу охренеть как не повезло, — отвечаю я холодно. — Он и так перетрахал бОльшую часть Лондона. Не так уж много и осталось тех, кого можно «трудоустроить».

Он пристально смотрит на меня, и на секунду мне кажется, что он собирается дать мне резкий ответ. Он лучший друг Гейба, так что я и не ожидал ничего меньше, как бы сильно он мне ни нравился. Но потом он расслабляется и умоляюще поднимает руки.
—Только один обед, Дилан. Это все, о чем я прошу.

— Почему?

— Мне нужно поговорить с тобой, — отвечает он, явно не желая говорить больше, и я пожимаю плечами.

— Хорошо, один обед.

Полчаса спустя я верчусь на стуле в винном баре, куда он меня привел. Бар находится в подвале офиса крупной юридической фирмы и, следовательно, чрезвычайно забит. Я украдкой оглядываюсь вокруг, чтобы убедиться, что Гейб не прячется нигде. У меня такое чувство, что он часто встречался здесь с Генри.

— Его здесь нет, и он не придёт. — голос Генри прерывает мой осмотр комнаты.

Я поворачиваюсь к нему. ”
— Я думал, что ты собираешься выкинуть какой-нибудь глупый трюк, чтобы заставить нас поговорить. — признаюсь я, поднимая свой бокал с вином и делая большой глоток.

— Я признаю, что обдумывал этот вариант, но мне здесь нравится, — качает он головой. — Я не хочу, чтобы меня вышвырнули, когда мебель начнет летать.

— Этого бы никогда не случилось. — Я резко вскидываю голову.

Он пожимает плечами, пристально глядя на меня.
— С вами двумя все возможно. Когда присутствуют глубокие чувства, то возможно всё, включая материальный ущерб.

Я резко ставлю стакан.
— Генри, нет никаких глубоких чувств, не будь смешным.

Он вызывающе наклоняется вперед. — Дааа? Дилан, не вешай мне лапшу, потому что я много раз был в одной комнате с вами двумя. Это как будто невидимая нить, соединяющая тебя и его. Вы даже думаете одинаково. Иногда напряжение было настолько сильным, что мне приходилось уходить. Я никогда не встречал людей, которым больше вас предназначено быть вместе.

Я изумлённо таращусь на него, не в силах понять, откуда все это взялось.
— Ты говоришь так, словно начитался Миллса и Буна. (Издатель номер один в Великобритании романтической литературы. — прим. перев.)

Он качает головой, выглядя почти разочарованным во мне, и я чувствую внезапное, краткое чувство стыда за то, что отрицаю то, что у нас было. Я вздыхаю.
— Хорошо, — вздыхаю я. — Ты, очевидно, знаешь, что что-то было, но когда это так же односторонне, как были наши отношения, это не может продолжаться долго. Это все равно, что управлять автомобилем без топлива. В конце концов, он со скрипом заглохнет.

— Но они не были односторонними, — говорит он, возбужденно наклоняясь вперед. — Я хочу, чтобы ты смог увидеть, что он на самом деле к тебе чувствует. Да это ясно с первого взгляда. Если бы ты только уделил время...

— Я и уделил время, и было предельно ясно, что он чувствовал. — я чувствую себя уязвлённым, так как надеялся, что Генри пришёл посочувствовать, а не критиковать. — Было ясно, когда он сказал мне, что я хорош для тайного траха, но не более того. И это было совершенно ясно, когда он попытался заставить меня трахнуть его приятеля, чтобы я мог избавиться от своих надоедливых чувств.

— Бля. — он откидывается на спинку стула и проводит руками по волосам, темно-рыжие пряди поблескивают на свету. — Это не полная картина. Я просто хотел бы, чтобы ты мог... — он замолкает в волнении. — Это такая хрень, Дилан.

— ЭТО — не хрень. ТО — была хрень, и теперь она прекратилась.

— Дааа, а то ты выглядишь как-то не очень хорошо, а мой лучший друг — так вообще что труп оживший.

Против моей воли во мне возникает это проклятое, сраное беспокойство о нём. Я бы хотел, чтобы оно просто нахрен сдохло, но оно не сдохнет, и против своей воли я спрашиваю.
— Он болен? Когда я видел его в последний раз, он выглядел неважно.

На его лице промелькнуло облегчение, почти слишком быстрое, чтобы я успел его уловить.
— Да, я слышал об этом во всех кровавых подробностях. Не его звездный час.

— И не мой тоже, — бормочу я, и поднимаю глаза. — Генри, он болен? Скажи мне сейчас.

— Он в плохом состоянии, — тихо говорит он. — Он скучает по тебе.

Я качаю головой и взволнованно откидываюсь назад. — Почему? Какого хрена он скучает по мне, Генри, потому что я БЫЛ У НЕГО. Он держал меня всего прямо в своей руке, но разжал пальцы и отшвырнул меня. Так какого хрена он должен скучать по мне, и какого хрена меня это вообще должно беспокоить?

— Да потому что ты не знаешь всей истории, — страстно и громко выпаливает он, чем заставляет соседние столики посмотреть на нас, прежде чем вернуться к своим разговорам. Понизив голос, Генри наклоняется ко мне. — Послушай, я собираюсь рискнуть и рассказать тебе кое-что. — он выглядит так, будто мечется между чем-то. — Этим я нарушаю доверие. Доверие, ставшее для меня большой честью, потому что Гейб никому не рассказывает о себе ничего, что могло бы сделать его уязвимым.

Я беспокойно ерзаю, разрываясь между отчаянным желанием узнать что-нибудь, что могло бы объяснить загадку Гейба Фостера, и в равной степени волнуясь о том, что это личное. Беспокойство о нём побеждает. — Не говори мне ничего, если это личное. Ты единственный настоящий друг, который есть у Гейба. Мне бы не хотелось, чтобы вы потеряли друг друга из-за этого. Ты ему нужен.

Он улыбается искренней и настоящей, нежной улыбкой, которая достигает его глаз и согревает их. — Теперь я знаю, что должен рассказать тебе это, потому что ты действительно заботишься о нем и желаешь ему добра, поэтому я знаю, что с тобой эта информация будет в безопасности.

— Это о его времени в опеке? Потому что он мне уже об этом рассказал.

Он выглядит удивленным, и его рот на секунду приоткрывается.
— Нихрена себе, он никогда никому об этом не рассказывает. — я чувствую, как вокруг моего сердца разливается тепло, и быстро его подавляю. Генри пристально смотрит на меня. — Дилан, он сказал тебе, почему был под опекой?

— Он сказал мне, что его мама и папа умерли, а бабушка была слишком слаба, чтобы заботиться о нем. — пожимаю плечами я. — Это было что-то вроде автомобильной аварии?

Он выглядит грустным.
— Хотел бы я, чтобы это было так. Для Гейба так было бы лучше. — он качает головой и, кажется, обретает решимость. — Его отец убил его маму, Дилан.

Шок обрушивается на меня, и моя рука дергается, ударяясь о бокал и заставляя его тревожно дрожать. Генри ловит его и поправляет, глядя на него и рассеянно водя пальцем по его ножке.

— Он был очень влиятельным финансистом, и зарабатывал много денег. У них было всё. Квартира в городе, вилла в Италии и красивый дом за городом, где мать Гейба сидела с ним дома. Очевидно, какое-то время они были счастливы и хотели, чтобы Гейб провел детство вдали от города. Потом случился спад, и его отец потерял много денег. Появились обвинения в инсайдерской торговле, и он начал пить. По-видимому, он всегда сильно пил, потому что традиции мачо в городе обязывают, но это стало зависимостью. Постепенно он становился параноиком, и они начали много спорить. Он обвинил ее в неверности, сказав, что знает, что она собирается бросить его и забрать Гейба. Он обвинил ее в том, что она спала со старыми коллегами по работе, даже с сраным местным домовладельцем, и что бы она ни говорила, все становилось только хуже.

— И Гейб был свидетелем всего этого?

— Многого. Он видел очень много серьёзных споров. Остальное он узнал из чтения судебных документов, когда был освобождён из-под опеки.

— Что произошло потом? — шепчу я.

Он морщится.
— По-видимому, он пил два дня подряд, и её в конце концов достало. Она собрала сумку для себя и Гейба и собиралась забрать его. Им практически удалось уйти, но Гейб оставил своего плюшевого мишку. Он был всего лишь маленьким мальчиком, и он был привязан к игрушке и плакал, поэтому его мать вернулась. Она заставила его остаться стоять у ворот, но, боюсь, что когда он услышал выстрелы, то побежал обратно в дом.

— Он что-нибудь видел? — У меня пересыхает во рту и сводит живот.

Генри делает глубокий, почти отчаянный глоток вина.
— Они оба были мертвы, когда он добрался туда. Его отец застрелил ее, как только она вошла в дом, а затем направил пистолет на себя. Соседи услышали выстрелы и вызвали полицию. Полиция нашла Гейба сидящим у тела матери.

— Боже мой, он никогда ничего не говорил, — шепчу я.

Он качает головой.
— Не принимай это на свой счет. Он вообще об этом не говорит. Единственная причина, по которой я знаю эту историю, это то, что мы делили комнаты в универе, и у него было несколько кошмаров. К тому времени мы уже были друзьями, и он чувствовал себя достаточно близким, чтобы рассказать мне. В ту ночь его настолько колотило, что он нуждался в друге. — он грустно улыбается. — Это был последний раз, когда мы говорили об этом. Он больше никогда не упоминал обо всём и ведет себя так, будто я не знаю, но я не могу этого забыть, и я хотел, чтобы ты знал, Дилан, потому что это причина всего. Он не доверяет любви и не хочет ее, потому что для него это смерть.

Я вспоминаю ту ночь на ферме, когда он очнулся от страшного сна и так неистово занялся со мной любовью. Это было началом его отдаления, и, оглядываясь назад, я понимаю, что, вероятно, это было вызвано тем, что я был с моей семьей. Я вздрагиваю. Эта счастливая семейная обстановка, должно быть, была солью на раны Гейба, ведь у него самого семьи никогда не было.

На мгновение меня переполняет абсолютная решимость пойти к нему, найти его и успокоить. Но потом я вспоминаю те ужасные вещи, которые мы швыряли друг другу в лицо в прошлый раз. Так много кошмарных обвинений было высказано, и он был таким решительным в конце. В любом случае, его не нужно успокаивать. Теперь он живет сильной, неприкосновенной жизнью, ему никто не угрожает, и он держит свои чувства взаперти, как скряга с золотом. Я не могу помочь ему, если он не хочет этой помощи. У него была возможность довериться мне в Девоне, но вместо этого он сбежал. На кой хрен ему было бы нужно, чтобы я появился из ниоткуда сейчас?

Генри, будучи хорошим адвокатом, сразу же считывает мои чувства и опадает.
— Это ничего не меняет, да? — уныло говорит он. Я кладу свою руку на его и печально качаю головой.

— Нет, прости, Генри, но это ничего не меняет. Огромное тебе спасибо, что рассказал мне его историю. Это многое объясняет, и в некотором смысле мне легче будет справиться с тем, как мы расстались. Но в конце концов, единственный человек, который может что-то изменить, — это он сам. Я мог бы пойти к нему сейчас и потребовать от него чего-нибудь, зная, что это может ему понадобиться, но ты же знаешь его, Генри, он этого не возьмёт. Он бы закрылся плотно, как моллюск, и, вероятно, сказал бы что-нибудь ядовитое, чтобы прогнать меня. Мы наговорили достаточно ядовитых вещей, когда виделись в последний раз. Было совершенно ясно, что для него все кончено. — я вздыхаю. — И мое сердце не вынесет этого ещё раз.

Он печально вздыхает и откидывается на спинку стула.
— Я знаю, что ты прав, Дилан. Он не имел в виду ничего из того, что сказал. Он просто был так зол. — он поднимает руку, когда я начинаю протестовать. — Я знаю, что он не имел права злиться, и я знаю, что ты ничего не делал, и он тоже. Может быть, ему сначала нужно исцелить себя, а потом, возможно, только лишь возможно, — он придет в себя. Если он это сделает, ты с ним увидишься?

— Ты не имеешь права просить об этом, — твёрдо говорю я, улыбаясь ему, чтобы убедиться, что он знает, что я не сержусь на него. Как же я могу сердиться, когда всё, чего он хочет, — это чтобы его друг был счастлив?

Однако я не уверен, что он прав в том, что я — недостающий кусочек пазла в жизни Гейба, то единственное, что он искал. Я вспоминаю о времени, проведенном порознь, без телефонных звонков или сообщений. Гейб сейчас, кажется, не очень сильно страдает без этого.

***

Во второй половине этого же дня я выхожу с работы и стону.
— Только не ты. Неужели вселенная действительно пытается обосрать мне день?

Джуд поднимает взгляд от того места, где он прислонился к одной из колонн снаружи здания, и ухмыляется.
— Ну, и тебе добрый день, моя маленькая подушечка-обнимашка. Я подумал, что скрасил бы твой день, проводив тебя домой.

— Почему?

— Какой недоверчивый мальчик, и что ты имел в виду не меня тоже? Кого ты ещё встретил?

Его тон слишком невинен, чтобы я мог поверить после всех этих лет с ним.
— Данунахуй, Джуд. — я качаю головой. — Ты звонил Генри, да?

Он выглядит готовым начать спор, но затем изящно пожимает плечами и одаривает меня одной из своих широких улыбок. На меня это не действует, но проходящая мимо женщина натыкается на столб, уставившись на него.
— Нууу? — говорю я угрожающе.

— Ну, как таковой, я не то чтобы звонил ему. — я торможу и приподнимаю бровь. — Хорошо, возможно я мог натолкнуться на него в Вайбере прошлой ночью. И возможно мы могли долго болтать о глупости наших общих друзей.

После разговора с Генри я чувствую себя усталым и выбитым из колеи, как будто моя жизнь идёт наперекосяк. Проблема в том, что я знаю, что мне нужно, чтобы исправить это, и я никогда не смогу этого получить, и я чувствую этот внезапный, глубокий гнев по отношению к Гейбу. Это совершенно неоправданно, потому что я не могу винить его за то, что он такой, какой он есть, не тогда, когда я знаю, через что он прошел. Мысль об этом не останавливает чувство ярости внутри меня, но достаточно его остужает, чтобы оттолкнуть его и вспомнить, каким он был в День святого Валентина. Мне нужно помнить об этом, чтобы укрепить свою решимость.

Я качаю головой Джуду и снова начинаю идти. — Я не дурак, но я определенно был бы дураком, если бы вернулся к нему и снова оказался в той ситуации. Я был бы дураком, если бы когда-нибудь снова сказала ему, что люблю его, только для того, чтобы он отреагировал так, будто у меня гребаный герпес.

Женщина, проходящая мимо нас, ахает, и Джуд поворачивается, чтобы улыбнуться ей.
— Между прочим, у него нет его, — кричит он, а затем хватает меня за руку и останавливает мое движение вперед. — Послушай, я знаю, что он причинил тебе боль и вел себя как полный придурок.

— Да, именно, — перебиваю я его. — И я озадачен, почему вдруг мне кажется, будто ты его защищаешь.

Он возмущенно качает головой.
— Я не защищаю его, Дилан. — он делает паузу. — Послушай, то, что он сделал, было действительно херово, но ты не говорил с ним в прошлый раз. — я открываю рот, но он поднимает руку, останавливая меня. — Кричать и орать друг на друга — это не разговор. — он пожимает плечами. — Я знаю, что я сказал о нём несколько резких слов, когда вы расстались, но я ошибался на его счет.

— Почему?

— Я думал, что он использует тебя, и ненавидел его за это, за то, что он не видел, что он имеет. Я видел это как то, что он берет то, что хочет, без всякой заботы, и все еще готов двигаться дальше при следующей возможности. — он задумчиво кусает губы. — Так вот, я не думаю, что хоть что-то в ваших отношениях было для него беззаботным. Я думаю, что это шло вразрез со всем, за что он выступал, но он все равно это делал.

— Почему?

Он бросает на меня острый взгляд.
— Думаю, он любил тебя, Дилан. Человек, который провёл два часа рассказывая мне смешные истории о тебе, и желающий знать, всё ли с тобой в порядке, — не тот долбень, которым он казался. Ты ему точно не безразличен, он очень за тебя переживает, и ему больно. Мне это было видно, и после разговора с Генри прошлой ночью я знаю, что это правда. — его голос смягчается. — Дилан, ему не хватает тебя.

— Он скучает по мне, организующем за него его жизнь. — усмехаюсь я. — Он может получить задницу где угодно. — боль пронзает мое сердце. — Наверное он уже по самые яйца в половине Лондона.

— Вовсе нет, — перебивает он. — Генри сказал, что он больше не ходит в клубы. Все, что он делает, — это работает или сидит дома. Его концентрация ни к черту, и он ничего не делает, кроме как болтает о тебе. — его голос смягчается. — Всё, что я говорю, это то, что мужчина, которого ты хочешь, которого ты любишь, — он переживает о тебе и он несчастен без тебя. Разве это не все, чего ты когда-либо хотел?

Я слепо смотрю на толпы пассажиров, на самом деле не видя их.
— Я действительно хотел этого, Джуд. Я бы все отдал, чтобы он думал обо мне, но это было до того, как он попытался подложить меня в тройничок.

— Но он же не смог это вынести, разве не так?

— Я знаю, — терпеливо произношу я, — Но это была его первая реакция, когда он подумал, что я начинаю заботиться о нем. — я невесело смеюсь. — Большинство мужчин подарили бы шоколад или цветы, он же просто хотел презентовать мне еще один член, с которым мне можно поиграть.

— Генри сказал, что его мучает то, что он сделал.

— Но он все равно сделал это, — просто произношу я, и вздыхаю. — Я видел его в его предыдущих отношениях, и все они были такими, он всех удерживал на расстоянии. Я не хочу этого. — я делаю паузу, и затем резко говорю. — Еще я не хочу больше говорить об этом, будь так добр.

Он вздыхает и кивает, и мы присоединяемся к толпам людей, стекающихся в подземку. —Ненавижу час пик, — кисло говорю я ему через плечо, когда мы спускаемся по каменным ступеням.

Он пожимает плечами, ухмыляясь мне.
— Для твоего следующего захода почему бы тебе не поискать хорошего Папочку? Позаботься о том, чтобы с тобой хорошо обращались.

Я открываю рот, чтобы репликой вернуть ему его дерьмо обратно, но в этот момент чувствую резкий удар в спину и меня толкают. Я протягиваю руку к перилам, чтобы попытаться остановить падение, но мой вес несет меня вперед, и следующие несколько секунд — это вихрь расплывчатых впечатлений и боли, когда я спотыкаюсь о каменные ступени. Я приземляюсь на пол в вихре рук и ног и чувствую выворачивающую внутренности боль. Затем моя голова сильно ударяется о каменный пол, рассылая искорки перед глазами, и я автоматически закрываю глаза.

Я наверное отключился, потому что открыв глаза, я вижу Джуда и пожилую даму, склонившихся надо мной с беспокойством на лицах.
— Что случилось? — нетвёрдо говорю я.

— Ох, слава богу, — ахает леди, и Джуд протягивает руку, чтобы не дать мне поднять голову.

— Нет, ненадолго останься там, дружище. Ты неудачно упал, и вырубился. Лежи смирно.

— Что случилось?

— Мне так жаль, — трепещет старушка. Я оступилась и упала на вас.

Этот наверное и есть тот вес, который на меня обрушился.
— Вы в порядке? — нетвёрдо бормочу я, слегка поворачивая голову, и тут же проклинаю немедленную, резкую боль. — Блять как больно. Извините. — немедленно приношу я извинения леди.

— Не нужно извиняться, — ласково говорит она. — Мой муж служил на флоте, так что я слышала больше ругательств, чем ты съел горячих обедов. В любом случае, это все моя вина, и отвечая на ваш вопрос — я абсолютно в порядке. — она улыбается. — Ты вроде как смягчил мое приземление, милый, так что спасибо тебе.

— Не за что, — отвечаю я, и оглядываюсь вокруг, игнорируя боль в голове и теле, которая теперь даёт о себе знать. Я лежу на полу у подножия лестницы, и, как обычно, ничто не останавливает лондонских пассажиров. Они проносятся мимо нас, обходя меня и пару раз переступая через меня. Это напоминает мне программу о природе, которую я однажды смотрел, показывающую колонию армейских муравьев на марше и разрушающую все на своем пути. Надеюсь, что эти беспардонные пассажиры хотя бы не сожрут меня. — Ладненько, — стону я. — Мне нужно двигаться.

Не обращая внимания на протесты Джуда, я протягиваю руку, и он хватает меня, поднимая в сидячее положение. В голове тошнотворно пульсирует, но раскаленная, ослепляющая боль пронзает мою ногу, и я выдыхаю проклятие. — Бля, стоп. — он беспокойно топчется на месте. — Ок, не думаю, что мне нужно двигаться. Кажется, я сломал ногу.

— Уверен?

— Болит так же, как когда я сломал руку, когда нам было пятнадцать.

— Я пойду наверх, чтобы вызвать скорую. — достаёт он свой телефон. От смущения я начинаю протестовать, но он качает головой. — Дилан, тебя нельзя перемещать. Тебе понадобится повязка и какие-то болеутоляющие, прежде чем они хотя бы попробуют тебя сдвинуть. Поэтому я предлагаю, чтобы, если только ты не хочешь просто лежать здесь, пока через тебя переступают совершенно незнакомые люди, до самой пенсии или дожидаясь медали от Лондонского метро, ты дашь мне вызвать скорую.

— Ох черт, работа. — ахаю я. — Я должен быть там сегодня в восемь на презентации книги. Можешь позвонить Морне для меня? — я нащупываю в кармане телефон, который, к счастью, пережил падение. — Её номер там.

Он берет телефон и долгую секунду смотрит на сидящего меня. Что-то мелькает в его глазах, что очень похоже на счёт на калькулятор, но прежде чем я успеваю что-то сказать, он просто кивает и уходит, оставляя меня с пожилой леди для компании.

Следующие несколько часов — это водоворот активных действий и смущения, так как все на с станции рассматривают, как я получаю кислород и воздух, прежде чем меня пристегивают к тележке с носилками и тащат наверх. Однако эта деятельность прекращается, как только мы добираемся до больницы. Там очень много народу, так что мы с Джудом устраиваемся на долгое ожидание в нашем боксе.

Мы сидим там уже целый час, и я вздыхаю.
— Это было так неловко — он кивает и счастливо улыбается, поэтому я бросаю на него кислый взгляд, прежде чем продолжить. — Не могу поверить, что на Лондонское метро так впечатлилось из-за того, что я со своими переломами разлегся у них на полу. Можно подумать, я устраивал сидячую забастовку. — я вздрагиваю. — И все эти люди пялятся.

— Не бери в голову, — фыркает он. — Ты скоро все забудешь.

— Сильно в этом сомневаюсь, — кисло отвечаю я. — Я видел, как ты снимал видео, когда я вопил как маленькая девочка. — я пристально смотрю на него. — Лучше бы это не попало на Фейсбук, Джуд. — Он качает головой, отвлекаясь от темы, так что я понимаю, что оно уже там. — Сколько комментариев? — вздыхаю я.

— Пока что двести сорок, — радостно отвечает он. — Он также не все ужасные.

— Спорим, там больше троллей, чем во «Властелине колец», — мрачно говорю я, и пристально смотрю на него. — У тебя всё нормально?

— Да, а что?

— Ты прямо вытанцовываешь, как будто ждёшь чего-то — мне в голову приходит одна мысль. — Что ты натворил? — требую ответа я, приподнимаясь на локте. — Я знаю тебя, Джуд, и у тебя виноватое выражение лица. Я знаю, что ты...

Меня прерывает внезапный звук какой-то суматохи снаружи.
— Что за... — начинаю говорить я, но голос снаружи повышается, и я задыхаюсь, узнав, кому он принадлежит. — О боже мой, — шепчу я. — Ты ему не звонил. Скажи мне, что ты ему не звонил.

Он шмыгает носом и чопорно говорит. — Ну, я мог бы тебе это сказать, но давай посмотрим правде в глаза, я бы солгал, а ты знаешь, что говорили о лжи в воскресной школе.

— Это нихрена не смешно— я обрываюсь на полуслове, потому что суматоха приближается.

Я слышу женский голос, говорящий, «Сэр, я вызову охрану, если вы не остановитесь. Вы не можете пройти туда, если вы не с пациентом».

— Я с пациентом, — очень громко говорит он. — Мне просто нужно сначала найти его.

— Сэр, я же сказала вам о конфиденциальности пациентов.

— И я ответил вам, что хорошо, если вы желаете придерживаться этого, но я не выбираю этот вариант. Поэтому я пойду по этому отделению, открывая каждую занавеску, пока не найду его.

— О бооже, — стону я. — Иди и приведи его, пока он не разозлил персонал до такой степени, что они мне вправят ногу не в ту сторону.

Он бросает на меня удивленный взгляд.
— Я не уверен, что тебе стоит ещё принимать эти обезболивающие, Дилан.

— Джуд! — предупреждаю я, и он вскидывает руки вверх.

— Ладно, я иду!

Он подходит к занавеске, но прежде чем успевает ее открыть, она со свистом с такой силой отдергивается, что стержни чуть не отрываются от стены, и появляется лицо Гейба.

— О боже, — выдыхает он. — Детка, ты в порядке?

Он одет в темно-синий костюм в тонкую полоску, галстук приспущен, как будто он его дергал. Пот бисеринками выступает у него на лбу, и он наполовину падает в кабинку, сопровождаемый очень раздраженной медсестрой, которая смотрит на меня.
— Вы не против присутствия здесь этого человека?

— Конечно? — нервно говорю я, и она фыркает и резким рывком задергивает занавеску.

— Отлично, — стону я. — Это отбросило нашу очередь еще на пару часов.

Он не отвечает, но вместо этого подходит ко мне. Он удивляет меня, нежно проведя руками по моим волосам, затем наклоняется, утыкается лицом мне в шею и глубоко вздыхает. Прежде чем я осознаю это, мои руки поднимаются, чтобы обнять его и притянуть ближе.

Я смутно осознаю, что Джуд уходит, но мое внимание, как, вероятно, всегда будет, приковано к мужчине в моих объятиях.
— Гейб, — говорю я, но он качает головой, потираясь лицом о мою шею и одаривая меня своим теплым, пряным ароматом. Я жадно вдыхаю его. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как я был рядом с ним вот так.

Мы молчим в течение долгих минут, пока я глажу его по волосам, а затем замечаю, что он дрожит.

— Гейб? — спрашиваю я, слегка дергая его за волосы. — Гейб, ты в порядке?

Он вздыхает и поднимает голову, и я ахаю, когда впервые по-настоящему смотрю на него. Он выглядит ужасно, с темными кругами под глазами на бледном лице.
— Гейб, в чём дело?

Он качает головой, опускается, осторожно садится на край кровати и нежно и легко проводит руками по моему лицу.
— Я так волновался, — хрипло говорит он. — Боже, это было ужасно.

— Что именно?

—Джуд позвонил мне, и все, что он мог сказать, это то, что ты попал в аварию в метро и ждёшь, когда тебя отвезут в больницу. Я ушел со встречи, ничего не сказав. Они, наверное, все еще там и ждут. — Он трет глаза, и я, к своему удивлению, вижу, что у него дрожат руки. — У меня в голове промелькнуло так много жутких картинок, я не знал, как ты. Я не знал, был ли ты...

Он вздрагивает и останавливается, и я тянусь к нему, весь гнев ушел в эту секунду в желании успокоить его. Похоже, почувствовав мое настроение, он немедленно придвигается ближе.
— Я в порядке, Гейб, честное слово.

— Но что случилось?

Нас прерывает раздвигающаяся занавеска, и Джуд возвращается в кабинку.
— Извините. Я бы остался там, но весь сестринский персонал пялился на меня, так что это было немного неудобно. — он протягивает Гейбу чашку кофе и ставит одну на прикроватный столик одну для меня.

— О Боже, — вздыхаю я, но Гейб машет рукой.

— Всё будет хорошо. Я позвоню кому-нибудь, и мы сделаем так, что тебя осмотрит частный доктор. — он оглядывается и вздрагивает. — Боже мой, Дилан, ничего не трогай. Ты можешь подхватить одного из этих пожирающих плоть жуков.

Я вздыхаю и терпеливо говорю. — Мне пришлось бы иметь открытую рану на теле, чтобы поймать одного из них.

Он с тревогой оглядывает меня, слегка проводя рукой по моему боку. К моему смущению, по мне пробегает заметная дрожь,заставившая Джуда ухмыльнуться, но Гейб выглядит обеспокоенным.
— Где болит? — с тревогой спрашивает он.

— Голова и нога, — вздыхаю я, закрывая глаза, когда головная боль возвращается с удвоенной силой.

— Ляг, — хрипло говорит он. — Я позвоню и попрошу, чтобы тебя осмотрели.

Я открываю глаза и хватаю его за руку, заставляя его немедленно замолчать, и его глаза закрываются, как будто ему больно.
— Я не пойду на частный приём, Гейб, — твердо говорю я. —Я остаюсь в Национальной службе здравоохранения. За это боролись мои предки, и мы должны поддерживать это.

— Твои предки были фермерами, — мягко и спокойно говорит он. — Скорее всего, они выкапывали репу, поэтому мы сделаем то, что делали мои предки, а именно заплатим за хорошее обслуживание и пожалуемся, если его не получим.

Джуд фыркает, но я свирепо смотрю на них обоих.
— Слушай меня очень внимательно и хорошенько подумай о том, что произойдет, если ты переступишь через мою голову, чтобы сделать для меня что-то, что ты считаешь правильным. Какая у меня нормальная реакция?

Гейб слегка сутулится.
— Неблагоприятная?

— Нет, мягко говоря. А теперь тебе нужно выйти туда, извиниться и пустить в ход все свое обаяние.

— Хорошо, — послушно кивает он.

— Представь, что они — клиенты, которые платят по часам, — предлагаю я.

Он качает головой, глядя на меня.
— Это звучит так, будто я похож на грёбаную жрицу любви. — он делает глоток кофе и вздрагивает, как будто его ударили электрошокером. — Господи, это отвратительно. — Он выхватывает у нас с Джудом чашки и театрально швыряет их в мусорное ведро.

— Эй, — протестую я.

— Ты не будешь это пить, — твёрдо заявляет он. — Мы достанем тебе что-нибудь приличное, например, хороший латте или что-то такое.

Я вздыхаю.
— Удачно тебе здесь это найти. А теперь иди и прикинься няшечкой.

Он ухмыляется мне пиратской ухмылкой.
— Я их так очарую, что они не поймут, что их задело. — и он уходит, с треском задергивая за собой занавеску.

Джуд смотрит на меня и хихикает.
— Он восхитительно напорист там, где речь заходит о тебе, да?

— Он такой со всеми. — Мои глаза закрываются.

— Нет, — задумчиво говорит он. — Только с тобой. Его и правда не волнуют другие люди, пока они не имеют отношение к тебе. Ты — всё, что он видит.

Мне бы хотелось поспорить, но я чувствую себя очень странно, и у меня сильно болит голова, поэтому я даю себе погрузиться в сон.

Я просыпаюсь не знаю сколько времени спустя, и обнаруживаю спящего в кресле Джуда и разговаривающего по телефону Гейба.
— Хорошо, Алистер, ты заказал правильный кофе, а теперь не мог бы ты позвонить и прихватить нам что-нибудь поесть? Остановись в Харперсе. Дилан обожает их сэндвичи с лепёшками. Ему — куриный салат с хумусом на розмариновом хлебе, а Джуду и мне — что там у них останется. — он делает паузу. — А вообще, просто возьми кучу сэндвичей. Здесь много людей, сидящих с родными, которых они не могут оставить. У тебя же моя кредитка, так что используй её. — он делает паузу, как будто слушает оппонента, и кивает, заставляя меня улыбнуться, потому что он часто делает это, разговаривая по телефону, забывая, что человек на том конце провода не может его видеть. Он снова начинает говорить. — Пожалуйста, убедись, что ты выписал меня из офиса на следующую неделю. Если кто-нибудь спросит об этом, скажи им, что это личный отпуск. Я сам позвоню Магнусу. — он нажимает кнопку, чтобы закончить разговор, а затем вздыхает и проводит рукой по лицу, и я хмурюсь, потому что он выглядит усталым.

— Это был твой новый помощник? Пожалуйста, скажи мне, что он не бегает по всему Лондону за кофе? — сонно спрашиваю я, и он дергается и поворачивается ко мне.

— Конечно же бегает. Я не могу тебя оставить, и да, это Алистер.

— А, моя замена. — он морщится. — Ты намного добрее к нему, чем был со мной.

— Я не трачу все свое время на то, чтобы вожделеть его, а затем отстраняться, как я это делал с тобой, — рассеянно говорит он и подходит, чтобы нежно запустить руку в мои волосы. — Как ты себя чувствуешь, родной? Ты выглядишь таким усталым.

На короткую секунду я позволяю себе выгнуться навстречу его прикосновениям и избегаю упоминания о его нежности. Я ранен, так что это не должно считаться.
— И ты тоже, и что ты имеешь в виду, говоря о влечении? Я раздражал тебя годами.

Он качает головой, его лицо смягчается, и я не могу оторвать взгляд.
— Никогда. Ты никогда не раздражал меня. Ты бросал мне вызов и заставлял меня смеяться, но раздражение — слишком мягкая эмоция, чтобы соответствовать диапазону тех, которые я испытываю к тебе.

Я пристально смотрю на него, но прежде чем успеваю ответить, занавеска отдергивается, и входит усталый доктор, заставляя Джуда проснуться с всхрапом.

— А, мистер Митчелл, — говорит он. — Как вы?

— У меня все еще болит голова, — медленно говорю я. — Но обезболивающие сняли острую боль.

— Ну, это же сотрясение мозга. — он достает тонкий фонарик и светит мне в глаза.

— Что это значит? — с тревогой спрашивает Гейб.

Доктор улыбается.
— Не нужно беспокоиться. Дилан немного встряхнул мозги, так что пару дней у него будет сильно болеть голова. Наша главная забота — твоя нога, Дилан. У тебя перелом в нижней части большой берцовой кости. Мы собираемся наложить на нее временный гипс, так как нога обычно немного опухает. Через неделю врачу-ортопеду нужно будет снова тебя осмотреть, чтобы правильно оценить повреждения, и, скорее всего, в этот момент мы наложим на неё надлежащий гипс.

— Это надолго?

— Обычно о от шести до восьми недель, — говорит доктор, сочувственно улыбаясь.

— Ну, это сделает посещение метро забавным.

— Ты не будешь ездить в метро, — твердо говорит Гейб. — Я предоставлю к твоим услугам машину и водителя.

— Ты не можешь этого сделать. — произношу я в возмущении. — Какая пустая трата денег!

— Мои деньги, куда хочу туда и трачу, тебе не кажется? — осклабился Гейб.

Я качаю головой и сожалею об этом, когда в ней звенит боль.

Доктор ласково смотрит на меня.
— Сегодня вечером и, возможно, в течение следующих нескольких дней будет очень сильно болеть голова. Еще кто-то должен остаться с вами, так как вас нужно будет будить ночью несколько раз, чтобы убедиться, что вы в порядке. Я дам вам несколько обезболивающих, но это будут обычные лекарства, продаваемые без рецепта, потому что при сотрясении мозга нельзя принимать ничего более сильного. У вас есть кто-нибудь, кто мог бы остаться с вами, или нам придётся оставить вас здесь?

— Он едет со мной домой, — решительно говорит Гейб.

— Да нихрена не еду. — я поворачиваюсь к Джуду. — Джуд может остаться со мной. Он сегодня дома.

Джуд бросает быстр

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 13 14 151617 18 Следующая ⇒