Глава 13. Кому: Дилан Митчелл. От: Гейб Фостер

Глава 13

Кому: Дилан Митчелл

От: Гейб Фостер

Когда я был маленьким мальчиком, мне нравилось есть землю. Моя мама волновалась, но ей не стоило беспокоиться. Никто не догадывался, но я на самом деле просто готовился пить твой кофе.

Я вспоминаю ее слова позже, когда отношения между нами начинают меняться.

Сначала я не замечал, но, оглядываясь назад, понимаю, что с того момента, как мы вернулись из Девона, он начал меняться. Сначала расстояние, которое я почувствовал между нами, я списал на реальное расстояние, так как его попросили съездить в Бат, чтобы помочь нашему сестринскому офису в сложном деле. Несколько первых уикэндов он возвращался и звонил мне каждый вечер, подбивая меня на эпические раунды секса по телефону.

Но теперь, когда дело затягивается, между звонками появились бОльшие перерывы, а он не слишком правдоподобно оправдывается за то, что не возвращается на выходные, говоря, что слишком занят. Однако он никогда не просит меня приехать к нему, и я оттягиваю то, о чем догадываюсь – он готовится бросить меня. В тот момент в постели, когда он прижался и посмотрел мне в глаза, он увидел то, чего я не хотел чтобы он видел. Он нуждался во мне, и это запустило часики — отсчитывать последние секунды наших отношений.

Я узнаю это по всему тому, что происходит, потому что с кем такого не случалось? Однако раньше, когда такое случалось со мной, мне было в общем-то все равно. На этот раз — нет, потому что я никогда еще так не любил, никогда не чувствовал, что мое счастье так связано с одним угрюмым, вспыльчивым идиотом. Больно осознавать, что судьба подарила мне идеального мужчину, которого я могу любить, но не смогла сделать это взаимным.

Тем не менее, мне трудно поверить, что это происходит, несмотря на все мои попытки подготовится. Однако в первый раз, когда я звоню в его гостиничный номер и слышу голос другого мужчины на заднем плане, то понимаю, что это происходит на самом деле, и мне нужно начинать процесс дистанцирования для моего собственного благополучия, потому что, господи, это пиздец как больно.

Я медленно опускаю телефон на колени и смотрю в пространство. Не знаю, как долго я отсутствую, но когда поднимаю глаза, то вижу Джуда, который стоит передо мной с обеспокоенным выражением на лице.
— Что случилось? — требует он ответ командным тоном.

Я вздыхаю и пытаюсь улыбнуться.
— Там с ним кто-то есть.

— Что? — взрывается он. — Нет, точно нет. Я знаю, что он придурок, но я видел его с тобой. — он вздрагивает. — Господи, да я слышал это собственными ушами.

Я пытаюсь улыбнуться, но, к своему стыду, чувствую, как дрожат мои губы, и, увидев это, он опускается рядом со мной.
— Нет, Дилан, не надо, дорогой. Пожалуйста, не плачь из-за него.

Я сжимаю губы и делаю судорожный вдох.
— Не буду, — отвечаю я хрипло. — Но Боже, Джуд, как же это больно.

— Он сраный говнюк, — шипит Джуд, и я качаю головой.

— Это не его вина. Он всегда был честен и давал понять, что это просто секс, и что мы будем заниматься этим до тех пор, пока не перехотим. Думаю, он просто достиг этой точки раньше меня. Это моя вина. Я такой наивный, Джуд, потому что я просто надеялся, что он увидит меня и поймет, что мы на самом деле идеально подходим друг другу. Он не виноват, что я не тот, кто ему подходит.

— Надувная кукла ему подходит, — ядовито говорит он. — Прости, Дилан, но я думаю, что этот мужик — гребаный мудозвон. Любой, у кого есть глаза, мог бы посмотреть на тебя и понять, что «только секс» — это не про тебя.

— Или может я — идиот, — бормочу я, и он крепче обнимает меня.

— Послушай меня — ты не идиот. Когда-нибудь кто-нибудь подойдёт, один лишь раз на тебя взглянёт и увидит, какой охеренный приз он получает, и он, блядь, осядет с тобой так быстро, что у тебя закружится голова. И знаешь что? — я смотрю на него. — Я буду с удовольствием наблюдать за лицом Гейба, когда это произойдет, потому что этот человек испытывает к тебе глубокие чувства, Дилан. Он просто кажется таким эмоционально незрелым, что никогда ничего с этим не сделает. — он нежно гладит меня по волосам. — Ты стоишь большего, чем эта договорённость. Пожалуйста, подумай об этом.

И я действительно думаю об этом. Я думаю об этом, пока январь вальсирует под порывистым ветром и ледяным душем, а Гейб перестает звонить. Приходит и уходит первая неделя февраля, и однажды я вхожу в офис и останавливаюсь как вкопанный.

Гейб поворачивается ко мне.
— Доброе утро, — говорит он почти нервно, а его глаза лихорадочно бегают по мне. Он выглядит великолепно в темно-синем костюме с блестящей белой рубашкой и бирюзовым галстуком в крапинку, но, кажется, он потрескивает от этой нервной энергии, как оборвавшаяся линия электропередачи.

— Я не ожидал тебя, — говорю я, гордясь тем, как холодно звучит мой голос, и, скрывая свое волнение, вешаю пальто и бросаю сумку на стол. Приличия, говорю я себе, и вспоминаю несколько недель назад произнесённые Джудом слова.

Шагая на кухню, чтобы приготовить кофе, я каждой фиброй своего существа осознаю, что он следит за моими шагами. Я останавливаюсь как вкопанный в дверях и смотрю в недоумении.
— Ты заварил кофе? — слабо говорю я.

Он смущенно потирает лицо рукой.
— Я подумал, что мы избавимся от посредника и просто перейдем к удобоваримому кофе, — говорит он, как бы пытаясь рассмешить меня нашей старой шуткой о кофе но, хоть убей, я не могу вызвать улыбку, и его лицо вытягивается.

На секунду мне хочется забрать свою холодность, потому что даже сейчас я не могу видеть его грустным, но потом я напоминаю себе о неделях молчания и мужском голосе в его комнате, и когда я говорю, мой голос как лед, и он морщится.
— Дело закончилось хорошо?

— Да, мы выиграли, и это чудо. То есть я знал, что мы выиграем, но другие — не знали, и это была такая буря говна... — он почти бормочет, но я заставляю себя кивнуть и достаю планшет из сумки.

— Это хорошо, — говорю я рассеянным голосом, открывая его расписание. — Ну, раз вы вернулись, я назначу встречи мистеру Симпкинсу и мистеру Бриджесу. Они спрашивали, но я ничего не слышал от вас, поэтому не знал, на какое время их записать.

К своему ужасу, я слышу, как мой голос дрожит, и он тоже это слышит.
— Дилан, — хрипло говорит он, протягивая руку к моему предплечью, и шокировано смотрит на то, как я резко отступаю, так, что ударяюсь локтем о стол.

— Нет, — резко говорю я. — Всё в порядке. Все так, как и должно быть. А теперь я налью тебе кофе, и мы сможем обсудить планы на неделю. — я отодвигаюсь, и делаю вид, что занят бумагами и ручками, а он маячит в дверях, пристально наблюдая за мной, как будто я для него какая-то загадка.

Он заламывает руки — явный признак его нервозности.
— Дилан, пожалуйста, мне нужно поговорить с тобой. Извини меня. Я...

— Ну, привет, Гейб, — раздается от двери раскатистый голос Майкла, одного из старших партнеров, и я немедленно переключаю на него свое внимание. Гейб делает это медленнее, но переводит взгляд с меня на него, пока Майкл продолжает говорить. — Хорошая работа по делу Стаутона. У меня были исключительно хорошие отчеты, так что ты молодец. Пообедаем сегодня вместе?

— Я не знаю насчет обеда, — произносит он, бросая на меня взгляд краем глаза, но я сразу же отрываюсь от своего слепого просмотра его дневника.

— Да, вы свободны, мистер Фостер, — холодно говорю я.

— Но... — начинает он, и Майкл прерывает его.

— Отлично. А теперь пойдем со мной, потому что Джеймс хочет получить подробный отчет о твоем месяце. — он останавливается, чтобы грубо рассмеяться. — Но не слишком подробный, чувак. Я видел молодого человека, с которым ты крутился, когда я приезжал туда, и я не думаю, что сердце Джеймса выдержит пересказ всего или всех, с кем ты зависал.

Мои руки на планшете сжимаются в когти, и я как будто издалека cлышу свой вдох.

На заднем плане я слышу, как Гейб хриплым голосом говорит Майклу, что он последует за ним через минуту, но я уже проскользнул мимо них и иду по коридору в мужской туалет. Оказавшись внутри, я на секунду замираю в тесном пространстве, заламывая руки от сильной боли. Я знал, что у него кто-то был, но от того, что это подтвердилось, у меня очень заболело в животе и груди.

Я наклоняюсь, тяжело дыша, а затем спускаю воду, пока она не стала ледяной, и брызгаю себе в лицо, пока не начинаю задыхаться. Я вытираю руки и лицо бумажным полотенцем, когда дверь позади меня распахивается и врезается в стену.

— Дилан, — выдыхает он. — Пожалуйста.

— Нет, — резко говорю я. —Знаете, мистер Фостер, мне кажется, я плохо себя чувствую. Я сейчас пойду домой, если вы не против?

— Нет, пожалуйста, — говорит он. — Я должен сказать тебе...

— Ты ничего мне не должен, — холодно перебиваю я, и какая-то часть меня впечатлена тем, насколько отстраненно я говорю. — Мы ничего не значим друг для друга. Зачем тебе объяснять поебушки с другим мужиком тому, кто все равно просто для перепиха? В конце концов, ты никогда мне ничего не обещал.

Он вздрагивает и протягивает руку, как будто хочет прикоснуться ко мне.
— Да, но я знаю, что ты что-то чувствуешь. И я знаю, что тебе больно.

— Ой да иди ты нахуй, — ору я, теряя самообладание, как лопнувшая резинка, хватая его руку и отталкивая ее от себя. — Тебе нет нужды это делать, ты, снисходительный обмудок. Ты провел все эти недели, доказывая, какой ты свободный и независимый. Ни звонка или сообщения, если тебе не захочется вдруг секса по телефону. Ни хоть какого-нибудь ебучего слова о чём-то из того, как проходит твой день. Пока мы оба не кончим, это всё, что имеет для тебя значение. Даже когда ты был здесь и мы занимались сексом, после него всё было как грёбаный таймер. Я должен сказать бедному Дилану, чтобы он не ждал от меня слишком многого. Я должен дать ему понять, что он просто еще одна удобная дыра. Бедный, бедный, наивный Дилан. Ну, я получил это гребаное сообщение, когда услышал того другого мужчину в твоей комнате той ночью. — он делает умоляющий жест, но я прижимаюсь лицом к его лицу. — Нахуй всё, Гейб. И тебя нахуй.

Не обращая внимания на его прошептанную мольбу, я вылетаю из санузла, радуясь, что на этом этаже назначен деловой завтрак, так что никто не видит, как я торопливо выхожу из здания. Он не следует за мной.

***

Бешеный стук в мою дверь раздается раньше, чем я ожидаю, и я вздыхаю, потому что знаю, что должен поговорить с ним. На секунду я жалею, что здесь нет Джуда, но мне не нужно, чтобы вмешивалась третья сторона. Уже и так достаточный дурдом.

Я подхожу и, сняв цепочку, приоткрываю дверь, но мне приходится быстро отступить, когда он врывается, как вихрь. — Пожалуйста, дай мне сказать, — хрипло говорит он. — Я лишь хочу сказать, что не спал с ним.

— Кто он?

— Помощник юриста в компании. Ему было поручено помогать мне.

Я пытаюсь улыбнуться, но выходит скорее гримаса. — Это эвфемизм? Еще один служебный роман, да? Да ты их сейчас прям коллекционируешь, Гейб. — по его лицу пробегает дрожь, и я немедленно поднимаю руку. — Извини, не то слово выбрал. Я знаю, что у тебя практически аллергия на слово «романтика». Ммм, дай-ка я попробую еще раз. О, ещё один трахоподчинённый!

— Мне нужно, чтобы ты знал, что я не трахал его, — говорит он с упрямой решимостью, которая сбивает меня с толку и одновременно причиняет мне боль. Мне так сильно хочется ему верить, но сила этой потребности пугает меня.

Я качаю головой, внезапно крайне устав от подобных ощущений.
— Тебе не нужно этого делать, Гейб. Это не имеет значения.

— Нахрен имеет! — внезапно кричит он, выглядя почти поражённым своей громкостью. — Это имеет значение, — заканчивает он тише. — Я не собираюсь тебе лгать. Я не могу тебе лгать. Я ничего не сделал.

— Но ты мог бы, — говорю я кратко, и он пожимает плечами. Видно, что ему некомфортно.

— Мог бы, но предпочёл не делать этого.

— Почему? — прямо спрашиваю я.

Он выглядит озадаченным.
— Потому что я с тобой. — моё кровоточащее от безнадёжности сердце так быстро исцеляется и начинает выскакивать из груди, что меня чуть не хватает удар, но к сожалению, он продолжает. — То есть, это было бы нечестно. Когда я это сделаю, я сначала скажу тебе. Я не буду хранить секреты.

Я чувствую, как к горлу подступает рвота, и обжигает его. Так просто, словно он делает бедному, простому Дилану одолжение и объясняет правила. Как будто это неизбежно, что он станет трахать другого.

— Почему ты такой грустный? — спрашивает он, подходя ближе. — Я ненавижу, когда тебе грустно. Пожалуйста, не грусти, Дилан. Прости, что не позвонил тебе, но там было так много народу, и я не знаю...

Он замолкает, и я почти неохотно спрашиваю.
— Что?

Он почти неловко пожимает плечами. — Я скучал по тебе, Дилан, и каждый раз, когда я звонил тебе и слышал твой голос, становилось все хуже, так что, в конце концов, было проще не звонить.

Я ненавижу себя за то, что испытываю печальную радость от этого признания, потому что для меня это значит что-то другое. Это означает, что ему не было дела до того, чтобы не делать МНЕ больно, прекратив звонки. Он что-то почувствовал и немедленно принял меры, чтобы это прекратить.

Но все равно эти грёбаные надежды во мне не исчезают. Он что-то чувствовал ко мне, больше, чем хотел. Конечно, это хороший знак? Может быть, если я просто подожду, он поймет, что все это значит. И в основе всего этого лежит постоянный темный голод по нему, который ослабляет мою решимость желанием почувствовать его рядом. Я знаю, что очень высока вероятность того, что это конец. Будет ли неправильно просто заполучить ещё одно последнее воспоминание о нём?

Он, конечно, чувствует мое колебание и придвигается ближе, притягивая меня в свои объятия, и мое сердце замечает глубокий вздох, который он издает, почувствовав меня. — Малыш, — говорит он глубоким голосом.
— Пожалуйста, прости меня. Скажи мне, что все в порядке.

Я качаю головой и вместо этого притягиваю своими губами к его, желая отвлечь его, потому что он тоже знает, что мы заканчиваем. Это просто похоронный звон.

Та же яркая страсть возникает между нами, и он рычит, тащит меня в мою комнату и бросает на кровать, но впервые между нами это просто секс. Мой разум отдалился от него, и он это знает. Я чувствую это по его крепкой хватке и по тому, как отчаянно он трахает меня, как будто пытается заставить меня вспомнить. Проблема в том, что я не могу забыть.

***

Следующая неделя проходит медленно, и я плыву по ней, как какой-то робот, запрограммированный следовать его желаниям и потребностям, но на расстоянии, как будто у меня больше нет сердца, чтобы чувствовать. Сначала он будто почти отчаянно хочет все вернуть, но потом, кажется, становится всё злее. Однако по какой-то неизвестной причине я все еще пытаюсь продолжать это всё.

Честно говоря, я не могу сказать, где сейчас моя голова. Единственная радость, которую я получаю, — это секс и знание того, что у него больше никого нет, но я знаю, что это не значит, что он когда-либо на самом деле был со мной. В течение этой недели мы переходим к разным ролям, меняясь в зависимости от нашего настроения. Я либо склоняюсь к примирению, либо отстраняюсь, а он либо злится, либо обеспокоен.

Затем наступает День Святого Валентина, и я теряю бдительность, даже не подозревая об этом. Может быть, дело в том, что он был нежным этим утром. Лежа в постели, мы прижимаемся друг к другу, и кажется, что он занимается со мной любовью, когда он смотрит мне в глаза и медленно входит в меня, отстраняясь каждый раз, когда мы на грани, пока мы не покрываемся потом, и когда я кончаю, это похоже на сладчайшую боль. Потом он лежит, прижимая меня к себе, и это просто случается. Я впускаю его обратно, и когда я на секунду полностью улыбаюсь ему, он выглядит так, будто ему больно.

— Ты выглядишь счастливым, — хрипло говорит он.

— Ну, сегодня День Святого Валентина, — легко говорю я и вздыхаю, когда вижу, как напрягается его лицо. Конечно, он не стал бы праздновать праздник любви. — И сегодня суббота. — я сжимаю его зад, чтобы он пошевелился, и я мог вытереться. Он перестал это делать после Девона, как будто это было слишком интимно. Боль пронзает мое сердце, и я вижу, как он пристально смотрит на меня.

— Мы должны что-то сделать, — быстро говорит он, и я вздыхаю и качаю головой.

— Не говори глупостей. Не нужно делать это для меня. Это не про нас.

Секунду он выглядит сердитым, а затем упрямо складывает руки, а его оливковая кожа светится на фоне моих мятно-зеленых простыней.
— Да ну, давай сделаем что-нибудь другое. — он поднимает глаза. — Давай пойдём на ужин.

— Гейб, День Святого Валентина для влюбленных, для людей, которые любят друг друга, а не друзья по перепиху. — по его телу пробегает дрожь, и я пристально смотрю на него. — Ты в порядке?

— Да, — натянуто говорит он. — Я хочу это сделать. — он делает паузу. — Я знаю, что в последнее время все изменилось, что тебе больно.

Я качаю головой.
— Все так, как ты и сказал, Гейб. Я был наивным идиотом, надеясь на какие-то замечательные отношения, в которых мы любим друг друга.

— А теперь ты стал мудрее?— хрипло спрашивает он, крепко ухватившись за себя, будто ему больно.

Я заставляю себя небрежно пожать плечами.
— Мы оба знаем, к чему всё это между нами идёт.

— Хорошо, — резко говорит он. — Тогда это избавляет нас от долгого разговора об этом. — он откидывает одеяло и быстро одевается, засовывая ноги в джинсы, как будто ему не терпится выбраться отсюда. Подойдя к двери, он бросает через плечо. — Будь готов к восьми. Я заеду за тобой.

Но он не приходит. В восемь часов я поднимаю взгляд со своего места у окна, где я стою, как грустный придурок, ожидающий увидеть его. Наступают и проходят девять часов, и я наблюдаю, как пары, взявшись за руки, входят в итальянский ресторан напротив моей квартиры, украшенный розовыми воздушными шарами и сердечками. К десяти часам я знаю, что он не придет, и судорожно вздыхаю, пытаясь сдержать слезы. Гнев замораживает их, жесткий, пылающий гнев из-за того, что я снова здесь, в его власти.

Я иду на кухню, чтобы найти беспошлинное виски из дьюти-фри, которое принёс Джуд, двигаясь с трудом после долгого сидения в кресле. Налив себе напиток, я смотрю на свой костюм — черный костюм с узкими брюками и белой рубашкой. Я пожимаю плечами, сбрасываю пиджак и ослабляю свой галстук, прежде чем сделать изрядный глоток виски и этим заставить себя закашляться.

Четыре больших стакана спустя я не чувствую боли, сидя в затемненной квартире и слушая, как Элисон Мойе поет о разбитом сердце и потере.

Стук в дверь заставляет меня ахнуть и пролить свой напиток.
— Чёрт, — бормочу я, слизывая виски с пальцев. Стук раздается снова. — Иидууу, — кричу я, а затем замираю на месте, открывая дверь и обнаруживая Гейба, стоящего там с другим мужчиной.

— Какого хрена? — медленно произношу я.

— Дорогой! — громко восклицает он, подходя ближе и пытаясь поцеловать меня. Я отталкиваю его, морщась от запаха алкоголя, который волнами исходит от него. Я замечаю его одежду, состоящую из джинсов, кедов Конверс и бело-голубой футболки, и чувствую, как во мне закипает гнев. Он на самом-то деле и не собирался никуда выходить.

— В чём дело? — невнятно бормочет он, и поворачивается к другому мужчине. — Извини. Как грубо с моей стороны. Это — Олли. Олли, это женушка.

— Отъебись, — выпаливаю я. — Ты пьян.

— Да, — радостно говорит он. — Я пьян, потому что разве мы не празднуем праздник любви, мой драгоценный? Более известный как «день, когда ты вышвырнешь меня на обочину, потому что я не могу быть тем, кем ты хочешь».

— Я думал, мы выйдем куда-нибудь поужинать? — я смотрю на руку другого мужчины на руке Гейба, томно двигающуюся вверх и вниз, как водоросли.

— О, я тоже так думал, но потом у меня появилась идея получше, — хрипло говорит Гейб, и его глаза блестят.

— Ты нашёл её на дне бутылки? — медленно отвечаю я, и он радостно смеётся.

—Так дерзко, мой дорогой. Разве он не очарователен? — говорит он, быстро поворачиваясь к Олли, который томно оглядывает меня с головы до ног, прежде чем улыбнуться и кивнуть. Гейб поворачивается ко мне, слегка покачиваясь от резкого движения. — Мы выйдем куда-нибудь потанцевать. — я качаю головой, и его взгляд скользит по моему телу. — Поскольку ты приложил столько усилий для меня, я подумал, что мы всё же отпразднуем, и я смогу подарить тебе свой подарок.

— Какой подарок? — медленно спрашиваю я, не в силах справиться с нервами.

Гейб резко смеется и поворачивается к Олли.
— Ах,эти женушки. Всем им нравятся подарки.

Олли смеется, и я теряю самообладание. — Отвали, — сердито произношу я. — Ты гребаный долбоеб, Гейб.

Я отступаю назад, но он пихает ногу в дверь, чтобы я не закрыл её.
— Но ты же еще не развернул свой подарок.

— У тебя нет для меня... — я останавливаюсь, ужасающая идея формируется в моей голове, и Гейб ухмыляется, отступая назад с с твердой насмешкой, прилипшей к лицу. Он вытягивает руки и крутит ладонями перед Олли.

— Вот он, мой драгоценный. Вот твой подарок. Разве он не хорошенький?

Он поворачивает лицо мужчины к себе и, к моему ужасу, наклоняется, чтобы поцеловать его. Он томно проводит языком по языку Олли, прежде чем отшатнуться назад, едва удерживаясь от того, чтобы не удариться спиной о стену.
— Он восхитителен, дорогой. Только лучшее для тебя.

Я смотрю на него, чувствуя, как гнев проходит сквозь меня, стирая все, как напалмом, и оставляя только сильнейшее желание причинить боль этому человеку, который причиняет мне столько боли.
— Это то, чего ты хочешь, — говорю я холодно. — Тройничок для финала?

На секунду мне кажется, что я вижу вспышку дикой боли в его глазах, но, должно быть, я ошибаюсь, потому что в следующую минуту он масляно ухмыляется и смотрит на меня.
— Вот почему нам так идеально, Дилан. Ты всегда даешь мне то, что я хочу.

— И сейчас тоже, — говорю я ледяным тоном, и имея в виду больше, чем он, потому что я ставлю точку. Это то, чего он явно хочет. Я распахиваю дверь. — Но зачем тратить деньги на клуб, Гейб? Здесь есть кровать, и тебе повезло, я еще даже простыни не сменил.

Я протягиваю руку, хватаю Олли за руку и тащу его в квартиру, все время глядя на Гейба.
— Давай сделаем это, — огрызаюсь я, и на секунду в его глазах вспыхивает опасение, но я игнорирую его, таща Олли вперед.

— Здесь немного похоже на свалку, — усмехается он, оглядываясь вокруг с выражением отвращения на лице.

— Ну, не волнуйся, милый, ты здесь не надолго, — отвечаю я, снимая рубашку и галстук и подталкивая его к открытой двери моей спальни.

— Вау, — свистит он, протягивая руку, чтобы провести пальцами по моей груди. — Ты не сказал мне, насколько он ошизительно великолепен. Да ты везучий ублюдок, Гейб.

Гейб парит позади нас, наблюдая, как Олли прикасается ко мне, проводит пальцами по моему накачанному прессу и опускается, прослеживая v-образную линию мышц моего таза.
— Везучий? — хрипло спрашивает он.

— Да, дорогой, — протягиваю я, беря рубашку Олли и одним быстрым движением дергая ее так, что во все стороны летят пуговицы. Не обращая внимания на его низкий стон, я притягиваю его к себе, чтоб соприкасаться с ним грудью, и вижу лицо Гейба через плечо Олли. — Гейб — везунчик. Ему удается идти по жизни с улыбкой. Для Гейба не существует никаких надоедливых эмоций и чувств. У него их нет, — громко шепчу я Олли на ухо, заставляя его вздрагивать и стонать.

— Это то, чего ты хочешь? — холодно спрашиваю я Гейба, когда он приваливается спиной к стене, выглядя неуклюжим и измученным. — Посмотреть, как я играю с твоим подарком?

Он тяжело сглатывает, когда я наклоняюсь и провожу рукой по твердому члену Олли, не прекращая нашего зрительного контакта. В конце концов он проигрывает, отводя взгляд со стоном, в котором не слышно удовольствия. Вместо этого в его голосе звучит почти боль, как будто ему больно внутри, и это внезапно и полностью истощает мой гнев.

— Подожди, — говорю я, а затем задыхаюсь, когда Олли вскакивает и захватывает мой рот с хриплым стоном, но так как мой гнев ушёл, это неправильно, так неправильно. Его руки на моем теле кажутся горячими, и у меня есть секунда, чтобы задаться вопросом, когда я успел так замёрзнуть. Я поднимаю руки, чтобы оттолкнуть его, но его теплое тело внезапно исчезает. Только когда я открываю глаза и вижу его на полу с Гейбом, стоящим над ним, я понимаю, что Гейб оттащил его от меня.

— Хватит, — кричит Гейб. — Не смей, блядь, прикасаться к нему, Олли.

Олли смотрит на него со своего места на полу.
— Ты такой блядски странный, Гейб. Я не знаю, коего хера с тобой происходит, но идея весёлой сессии была не совсем моей. Я ухожу. — он фыркает и встает, быстро покидая комнату. Хлопающая входная дверь звучит как клаксон в ледяной тишине моей спальни.

— Дилан, — хрипло произносит Гейб. Раздаётся щелчок включаемой им лампы. Я вздрагиваю от яркого света и поднимаю руку, чтобы прикрыть лицо, прежде чем начинаю дрожать.

— Ты замёрз, — шепчет он, наклоняется, хватает одеяло с изножья кровати и укутывает меня, и теперь в нем нет и следа опьянения.

Я натягиваю одеяло сильнее, нуждаясь в утешении. Лениво я задаюсь вопросом, не так ли оно получило свое название (здесь игра слов. comforter — «одеяло» и «утешение» на английском — прим.перев.), но вздыхаю вместо того, чтобы спросить Гейба, который знает несметное количество интересных фактов.
— Отличный Валентинов День, — печально говорю я, когда разъедающий гнев улетучивается, оставляя после себя только пронизывающий холод и печаль.

— Мне жаль, — говорит он хрипло. — Мне так чертовски жаль. Не знаю, о чём я думал.

— Не имеет значения. — мой голос звучит глухо, и он вздрагивает, но сейчас я хочу закончить всё правдой, потому что это может помочь мне чувствовать себя чище в отношении того, что произошло сегодня вечером. — Я больше не могу этого делать, — тихо говорю я, и он дергается, видимая дрожь пробегает по нему.

— Нет, не говори этого. — его голос звучит хрипло, и когда я поднимаю взгляд, то его глаза полны слез.

— О, Гейб, — грустно говорю я, дотрагиваясь до его лица. — Я должен, милый. — он закрывает глаза от моего прикосновения, припадая к нему, как растение, тянущееся к солнцу. Я делаю глубокий вдох. — Я люблю тебя, — отчетливо говорю я, и его глаза распахиваются, и я с трудом сглатываю, увидев в них слепую панику.

— Нет, — отчаянно говорит он. —О, не делай этого, Дилан. Не люби меня.

Мое сердце разрывается, потому что вот мы наконец подошли к концу, и нет пути назад, если он отвергает мою любовь.
— Но я знаю, и ты это знал, Гейб. В конце концов, это то, о чем был сегодняшний вечер, разве нет? Ты без сомнения хотел, чтобы я знал, где мое место.

На секунду мне кажется, что я вижу замешательство на его лице, но оно быстро сменяется волнением.
— Забудь это, — настойчиво говорит он. — Мы все еще можем быть вместе. Нам просто придется постараться сильнее и в следующий раз выбрать лучшего партнера.

Я отталкиваю его руку — то, как он ужалил, выдернуло меня из моего спокойствия.
— Вот как ты относишься к тому, что я люблю тебя. Ты говоришь мне, чтобы я усерднее постарался переспать с кем-то другим. — я качаю головой. — Давным-давно я бы мечтал о том, как ты скажешь мне, что тоже любишь меня, и будешь умолять меня попробовать, но теперь я знаю лучше. — я делаю глубокий вдох. — Я знаю, что больше не могу продолжать так с тобой, Гейб. Я стою большего, чем быть секс-игрушкой для того, у кого не хватает смелости попытаться добиться большего.

Он отшатывается, как будто я его ударил, но я не могу сожалеть о своих словах, потому что они правдивы.

Гнев наполняет его лицо.
— Так вот к чему сводится твоя любовь, — яростно говорит он, вставая и отходя от меня. — Это ловушка, Дилан. Ты любишь меня, но только если я сделаю то, что ты хочешь. Ну и пошел ты. Я никогда не буду тем, кем ты хочешь, и никогда не буду делать то, что ты хочешь.

— Но если бы я сделал так, как ты хотел сегодня вечером, я бы трахал другого мужчину, — мягко говорю я и смотрю, как его и впрямь тошнит от этой мысли.— Мне очень жаль, Гейб. Я люблю тебя, а это значит, что я не могу быть с кем-то, чья реакция на осознание того, что его партнер заботится о нем, состоит в том, чтобы привести другого мужчину в их постель в качестве подарка на День Святого Валентина. Я стОю большего. Я хочу иметь значение, а не чтобы со мной обращались так, как будто я старый фаллоимитатор, который бросают в ящик, когда садится батарейка. Я хочу быть рядом с кем-то. Я хочу состариться с кем-то. Я хочу умереть, зная, что любил всем сердцем и в меру своих возможностей.

— И я нихрена не достоин этого? — выплевывает он, и гнев овладевает им, из-за чего его щёки раскраснелись, а руки — трясутся. — Ну и нахуй тебя, Дилан. К черту тебя и твои глупые провинциальные идеалы загородного коттеджа и сочетающихся собак. Иди и найди своего гребаного деревенского сквайра. А я буду развлекаться, и могу пообещать тебе одну вещь, — он наклоняется ближе. — Я больше не буду думать о тебе.

А потом он уходит, и хлопанье двери — единственный звук, свидетельствующий о том, что мое сердце разбито.

Я откидываюсь на кровать, заворачиваюсь сильнее в одеяло, и все, что я могу чувствовать, — это его и мои запахи, смешанные вместе, и плачу, потому что он никогда не вернется, и хотя это было правильным поступком, я разбил свое собственное сердце, совершая его.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒