Глава 3. Кому: Дилан Митчелл. От: Гейб Фостер

Глава 3

Кому: Дилан Митчелл

От: Гейб Фостер

Я купил тебе словарь на Амазоне, потому что даже автокоррекция, похоже, не справляется с твоим кривописанием.

Неделю спустя я бросаю сумку на стол и вешаю пальто. Пока включается компьютер, я задаюсь вопросом, какие пытки для меня сегодня придумал Гейб.

На следующее утро после клуба я сидел за рабочим столом, нервно ковыряя ногти и гадая, как пройдет предстоящий разговор. Час спустя я это узнал. Ответом оказалось полное избегание любой темы, которая могла бы затронуть вчерашнее событие.

Гейб вошёл летящей походкой, одетый в чёрный костюм и темный галстук в горошек. Он выглядел спокойным и собранным, и ничем не напоминал взъерошенную, возбуждённую вчерашнюю версию себя, которую мне довелось увидеть. Однако сегодня его внешний вид вызывал ощущение пронизывающего до костей холода, который не предполагал никаких разговоров.

И всю неделю он провёл в ледяной скорлупе, излучая презрение ко всему, что я делал, а его язык стал ещё более острым, чем когда-либо. Всё это напоминало мою первую неделю работы у него и мы снова совершенно незнакомые люди.

Поначалу я понимал его потребность вернуть нас обратно к чисто деловым отношениям. Однако я злился все сильнее, пока, наконец, вчера не потерял терпение. Я фыркнул себе под нос при мысли о том, каким будет его лицо под конец дня.

Утром я на уровне эксперта-криминалиста изучил его расписание, а затем целенаправленно перемещал встречи до тех пор, пока между ними не осталось даже минутного перерыва. Я заменил его обычный крепкий кофе, в котором можно ложку поставить, на ореховый латте из комнаты для персонала. После чего я, счастливо улыбаясь, целый день провёл за тем, что перенаправлял ему звонки от тех самых людей, которые стояли в нашем негласном списке «хрена лысого я ещё раз буду с ними разговаривать». И, в качестве вишенки на торте — я поменял карточки на двух букетах, которые он собрался послать. Таким образом, жена его наставника получила открытку с благодарностью за фантастическую ночь в постели, а Флетчер — поздравление с беременностью.

И после того, как перевёл на него звонок от Флетчера, я выбрал путь труса, отправившись домой. Бодро помахав рукой на прощание, я мужественно проигнорировал Флетчера, по громкой связи требующего выяснить, не пытается ли Гейб сказать, что он прибавил в весе. Притворившись, что не замечаю взбешенного выражения на лице Гейба, я отчалил домой. Следующие пару часов мы с Джудом пили пиво и планировали новые пытки.

И тут я осознаю, что в его кабинете царит зловещая тишина. Блин, у меня слишком сильное похмелье, чтобы справиться с каким бы то ни было возмездием, которое он придумал. Расправив плечи, я провожу влажными руками по темно-серым узким брюкам. Я скомбинировал их со своим черным джемпером с v-образным вырезом, надетым поверх белой рубашки, и галстука в серо-черную полоску. Одежда заставляет меня чувствовать себя хорошо, а мне как раз сегодня нужно ободрение.

Отхлебнув зелёного чая, я стучу и просовываю голову в дверь, по ходу осматривая комнату, которая оказывается пустой. Никаких следов деятельности. Обычно можно сказать, что Гейб был в комнате — его пальто брошено на диван, а стул отодвинут, будто он встал в огромной спешке. Книги и бумаги, как правило, валяются повсюду, вместе с полупустыми кофейными чашками. Даже когда его нет рядом, у него есть способ наполнить комнату бурлящей энергией.

Но не сегодня. Сегодня здесь полная тишина. Поджав губы, я поворачиваюсь и возвращаюсь к своему столу, хватая планшет, чтобы получить доступ к его дневнику. Я уверен, что у него назначена встреча на восемь часов, а он обычно появляется в офисе за час до начала, так как любит быть готовым. Но есть все шансы, что он отменил её в календаре, к которому мы оба имеем доступ, как он делал это раньше. Однако, когда я проверяю запись, она все еще горит зеленым.

Оставив это, я иду на кухню, примыкающую к моему офису, и включаю кофейник с илом, который он называет горячим напитком. Едва я успел закончить и собирался подготовить документы для встречи, как зазвонил мой телефон. Взяв трубку, я с удивлением вижу, что это Гейб. Обычно он предпочитает мне писать, говоря, что при таком общении у меня меньше шансов поспорить с ним.

Нажав на кнопку, я говорю неуверенное «алло».

На секунду воцаряется тишина, и мне хватает этого времени, чтобы задуматься, не случайный ли это звонок. Это уже было, и я слушал, как он трахается с Флетчером. Стыдно признаться, что я не нажимал кнопку «отбой» в течение доброй пары минут, и после довольно долго дрочил на эти звуки.

— Привет, — повторяю я громче. — Гейб, ты меня слышишь? Ты снова меня набрал задницей.

Единственным ответом послужило лишь очень тяжёлое дыхание, поэтому я стараюсь пошутить.
— Мама, это ты? Я же говорил тебе не звонить мне в рабочее время.

— Очень смешно, — ворчит он, а потом я отрываю от уха телефон из-за раздавшегося ужасного кашля.

— Гейб, это ты? — нерешительно спрашиваю я, когда он прекращается.

— Ну ясен перец, я, — ворчливо отвечает он, но настолько хрипло, что его трудно понять. — Кто ещё может звонить тебе с моего телефона — Гэри Барлоу? (Gary Barlow — участник группы Take That, прим. перев.)

— Хмм, я думаю, это было бы лучшим вариантом. Гэри выглядит так, что складывается впечатление, что он мог бы быть очень обаятельным начальником, в отличие от некоторых. — Я откидываю голову назад, когда он снова издаёт этот звук, и понимаю, что он кашляет.

— Гейб, ты звучишь ужасно хреново. Ты подхватил этот сраный вирус, который ходит по офису?

Он тяжело вздыхает и снова кашляет.
— Скорее всего да. — после чего ещё раз вздыхает и угрюмо говорит, — Ужасно себя чувствую.

— Я так понимаю, тебя не будет? Мне отменить встречи?

И снова жуткий кашель заставил меня вздрогнуть.
— Да, пожалуйста.

— Почему бы тебе не вернуться в кроватку? А я здесь во всем разберусь и на пару дней отменю все встречи.

— Я не буду болеть пару дней! — произносит он с таким ужасом в голосе, что я улыбаюсь. Этот человек возмущается даже из-за того, что ему приходится отдыхать на Рождество.

— А я думаю, будешь, — бодро отвечаю я. — Эта штука вроде как длится сорок восемь часов. — я колеблюсь. — Флетчер там? Возможно, ему придётся следить за твоей температурой, Морин из бухгалтерии говорила, что у ее мужа так резко поднялась температура, что он попал в больницу.

— Флетчера нет, — тяжело вздохнув, он отвечает дребезжащим шёпотом.

— Значит ты один? Надолго?

— Скорее всего на неделю. Слушай, Дилан. Я ненавижу просить, но если уж я сегодня буду заперт здесь, то мне понадобится досье Роупера. Встреча назначена на пятницу, а я к ней не готов.

— Ты не можешь всерьез думать о работе сегодня! — я звучу точно как персонаж Хэтти Жак из сериала «Так держать, медсестра!» (комедийный фильм 1969 года, — прим. перев.)

Воцаряется тишина, и я готовлюсь к тому, что мне сейчас будут промывать мозги, но вместо этого слышу что-то похожее на сопливый вздох.
— Пожалуйста, — наконец звучит из трубки, и моё сердце слегка тает от того, как сварливо и в то же время уязвимо он звучит. Никогда бы не подумал, что подобное сочетание сработает для меня, но, очевидно, оно всё же сработало.

Размякнув, я вздыхаю.
— Ладно, я скоро буду, только дай мне время очистить твое расписание на три дня и сделать заметки.

Я жду возражения, но слышу только тихое «спасибо», прежде чем он вешает трубку — и это признак того, насколько ему действительно плохо.

Пару часов спустя я выхожу из метро в Хайгейт-Виллидж. Поездка не в час пик почти доставляет удовольствие, и я подавляю желание работать неполный рабочий день, зная о том, как это скажется на зарплате. Это, а также тот факт, что Гейбу нравится, когда я у него на побегушках, останавливают меня от такого решения..

Я с любопытством оглядываюсь. Мне нравится Хайгейт. Когда я только переехал в Лондон, я провёл счастливый день со своим тогдашним парнем, бродя по чудесному готическому кладбищу и рассматривая могилы его знаменитых обитателей, включая Карла Маркса. Вечер у нас был менее счастливым, так как мы расстались из-за его неприязни к Джуду, но это не испортило моей любви к Хайгейту. Мне нравится это причудливое сочетание зелени на улицах и викторианских домов из красного кирпича с их деревенской атмосферой, перемежающихся с потрясающими зданиями, такими как церковь Св. Иосифа с притягивающим взгляд медным куполом.

Пока я иду по Хай-стрит, мне бросается в глаза ряд магазинов с георгианскими фасадами, и я колеблюсь перед аптекой, прежде чем вздохнуть и войти в неё. Там я хватаю корзину и начинаю бросать в нее Лемсип и другие лекарства от простуды. Гейб может быть сволочью, и он ею как раз и был на этой неделе, но я не могу игнорировать то, что он болен.

Чтобы усугубить свою тупость, я захожу в соседний магазин, принадлежащий кейтеринговой компании, обслуживающим многие наши мероприятия. Там я покупаю кучу любимой еды Гейба, и всякие ништяки, которые он ест, когда расстроен. Я только однажды был у него, но до сих пор помню, как открыл один из кухонных шкафов в поисках бокалов. Я нашел их и такое количество алкоголя, что можно открыть элитный бар. В холодильнике же не было ничего, кроме разве что коробок с едой на вынос.

Наконец, нагруженный пакетами, я иду вверх по улице, наслаждаясь потрясающим видом на Лондон, который раскинулся передо мной, подобно волшебному ковру. Добравшись до нужного места, я засмотрелся на дом.

Сейчас он меня удивляет точно так же, как и в прошлый раз, когда я его видел. Я ожидал, что Гейб будет жить в переоборудованном складе, сделанном под лофт, полном безупречной дизайнерской мебели и предметов современного искусства. Кардинально иная реальность же такова, что его дом — это трёхэтажный викторианский особняк из красного кирпича со сверкающими на солнце эркерами, который удобно расположился на тихой, обсаженной деревьями аллее. Необычно и то, что это — всё ещё дом для одного человека, а не переоборудованное под несколько квартир здание, что случилось со многими подобными большими старыми домами в Лондоне.

Из размышлений меня вырывает открывающаяся передняя дверь, выкрашенная в тёмно-синий цвет, и появившийся в ней Гейб.
— Ты заходишь, или будешь вертеться снаружи, как турист? — раздражённо спрашивает он, и я тут же жалею о своих покупках.

Мои сумки горят в моём воображении как тревожный сигнал. Я представляю, как они громко выкрикивают: «Ты только погляди! Он попросил документы, а получил нянечку Дилана, и целую тонну снэков». Однако моё беспокойство исчезает, когда я по ступенькам поднимаюсь к нему и замечаю, как он прислоняется к двери, чтобы не упасть.

Он держит дверь открытой, и я протискиваюсь мимо него, стараясь не замечать то, как прекрасно он выглядит в тёмно-синих в белую клетку пижамных шортах и белой майке, которые, к тому же, подчёркивают гладкие, мускулистые линии его тела и оливковую кожу.

Оказавшись внутри, я с глухим стуком ставлю сумки на пол, пока он закрывает дверь, и смотрю на него с беспокойством.
— Вау, ты какого-то прикольного цвета, Гейб. — не обращая внимания на его невнятные возражения, я положил ладонь на его лоб. — И ты реально чертовски горячий.

—Я знаю, — бормочет он и, к моей тревоге, слегка покачивается. — Я знаю, что я горяч, потому что это же я.

— Океееееей. — я растягиваю слово, и он устало качает головой и протягивает руку.

— Не обращай на меня внимания. Ты принёс документы?

— Принёс, — спокойно отвечаю я, наклоняясь за сумками, и проходя мимо него в том направлении, где по моим воспоминаниями была кухня. — Но ты их не получишь.

В этом месте обычно следовал яростный мини-взрыв, но его полностью испортил мощный приступ кашля. Так что я двинулся по длинному коридору, выложенному мраморной плиткой, мельком поглядывая на большую, просторную гостиную справа от меня. Последовав за мной, он пытался отдышаться, остановившись в дверном проеме, пока я кладу сумки на его кухонный остров. Со вздохом облегчения я делаю шаг назад, массажируя пальцы, чтобы поскорее возобновить кровообращение.

— Что это? — осторожно спрашивает он, указывая на сумки.

— Немного лекарств, немного еды и немного вкусняшек, — я снимаю своё серое шерстяное пальто, и бесцеремонно бросаю его на барный стул, прежде чем оценивающе оглядеться.

Комната является частью большой пристройки в задней части дома. Она залита солнечным светом, так как одна её стена полностью стеклянная, открывающая вид на укрытый зелёной листвой сад. Возле этих дверей стоит длинный стол с десятком стульев, а далее идёт огромный кухонный остров, который также служит барной стойкой для завтрака, если судить по стальным барным стульям. Сами белые лаковые кухонные гарнитуры выглядят очень дорогими, гранитная рабочая поверхность чёрного цвета сверкает в свете свете низко висящих светильников.

Пол сделан из широких белых деревянных досок, и в целом кухня выглядит стильно, современно и дорого. Но для меня она стерильна и пуста, как съёмочная площадка. Она жаждет ярких красок, и я мысленно представляю, что одна её стена выкрашена в глубокий ярко-розовый цвет, а перед ней стоит большой диван. И я легко могу представить себя, сидящего там по утрам с чашкой кофе.Тряхнув головой, чтобы избавиться от мыслей, опасно близких к тому, чтобы представить его со мной в этом сценарии, я поворачиваюсь в его сторону.

— Боже, Гейб. Эта кухня просто охренительна, и абсолютно впустую пропадает у тебя.

Он слегка фыркает, и это фырканье перерастает в еще один хриплый кашель, я же терпеливо жду его, пытаясь скрыть свое беспокойство. Гейб сейчас белый, как мастика для торта, а на его скулах выступили красные пятна. Когда он перестаёт кашлять и вытирает лоб, я подхожу к чайнику и включаю его.

— Ты обращался к врачу? — бросаю я через плечо, и он усмехается.

— Из-за простуды? Нихрена.

— Это не простуда, а мерзкий вирус, — вздыхаю я. — У Бернарда из отдела закупок был такой же, и он говорит, что никогда еще не чувствовал себя так плохо.

— Какими бы ни были трогательными все эти истории о моих коллегах, и как бы мне ни хотелось знать, как ты вообще можешь знать всё, что ты знаешь, о людях, с которыми мы работаем, меня вообще-то больше интересует то, что ты делаешь.

Он отважно пытается вспылить, как обычно, но терпит неудачу из-за своих сжавшихся до побеления пальцев на стойке. Я улыбаюсь ему.
— Вот именно. Люди, с которыми мы работаем. Ключевые слова — с которыми мы находимся рядом. Они — ЛЮДИ, и очень интересные. Ты бы попробовал как-то завести с кем-то беседу. Ну, если тебе удастся поймать кого-то до того, как они применят свою ниндзя-стратегию, чтобы исчезнуть из твоего поля зрения.

— Я знаю всё о них, что мне надо знать, потому что ТЫ мне это рассказываешь. Это исключает непосредственное взаимодействие, — усмехается он.

— Ах, это надоедливое взаимодействие, обычно именуемое общением. Как же оно всему мешает, — легкомысленно отвечаю я.

Он садится на барный стул, а его полные губы пересекает улыбка, которая, однако, быстро исчезает, когда он подпирает голову рукой и тяжело вздыхает.

— Серьёзно, Гейб. Ты кошмарно выглядишь. Где Флетчер? На съёмках?

Он смотрит на стойку.
— Нет, не на съёмках. Полагаю, он вернулся к себе.

— Почему? — я даже не пытаюсь сдержать своё любопытство. Я должен получить эти лакомые кусочки информации.

— Ну, потому что я болен. Ему нельзя это подхватить, на следующей неделе у него съёмки.

Я стою, как громом поражённый, и это должно быть видно и по моему лицу.
— Но ты же болен.

Он кидает на меня косой взгляд и рассеянно потирает спину.
— И что? Я много раз болел, и мне никогда не надо было, чтобы меня кто-то держал за руку.

— Гейб, ты слушал, когда я говорил о Морин из бухгалтерии, чьего мужа забрали в больницу?

— Да, и мне было трудно спать после этого, так меня переполняла тревога.

— Я проигнорирую твою попытку сарказма, потому что мораль этой истории в том, что он мог бы серьёзно заболеть, если бы с ним рядом никого не было. Мне стоит позвонить Флетчеру? Может он вернется?

Он качает головой, и очевидно тут же жалеет об этом движении, судя по побелевшим костяшкам пальцев, которыми он массирует виски. Затем поднимает голову, показывая покрасневшие глаза и растрепанные волосы.
— Фак, нет, не звони ему. Мне ещё этого не хватало вдобавок к тому, что я заболел. Он меня с ума сведёт, и в результате мне придётся делать что-то, чтобы успокоить его, из-за чего мне станет ещё хуже. Легче уже болеть одному.

Я не могу поверить в то, что слышу. Кому не хочется, чтобы, когда они болеют, их партнёр был рядом? Приятно, когда о тебе заботятся. Качая головой, я в поисках кружек обшариваю несколько шкафов. Взяв одну, серебристого цвета, я высыпаю в неё пакетик Лемсипа и заливаю горячей водой, после чего, размешав ярко-жёлтую смесь, толкаю Гейбу.

— Что это? — спрашивает он с подозрением.

— Лемсип. Он снизит температуру и поможет справиться с головной болью. Пей, пока он горячий, а потом можешь возвращаться в постель.

Он выглядит почти удивлённым тем, что я заметил, что ему больно, и когда я ловлю его взгляд, то решительно киваю на кружку. С подозрением он подносит её к губам и делает пробный глоток, после чего кривится, как маленький мальчик.
— Бе, сладкая дрянь.

— Ну, это не «Грязный мартини», и не виски с лимоном, но своё дело он сделает, — я лезу в свои сумки. — Я купил тебе Лукозейд и лимонно-ячменную воду, так как тебе сейчас очень важно сохранять водный баланс организма, и надо пить много жидкости. — Я делаю паузу и улыбаюсь. — Вот теперь я точно знаю, что ты болен, так как от тебя не последовало ни одного комментария о жидкостях.

Он неуверенно качает головой, всё ещё с отвращением делая маленькие глотки лекарства.
— Я думал об этом, но сама только мысль о сперме вызывает у меня тошноту.

Я рассмеялся и пока он пьёт, вытащил из сумок ещё несколько предметов, а в его плывущим из-за высокой температуры взгляде появляется лёгкий интерес.
— Я купил в «Харперс Дели» кое-что, что я точно знаю, тебе нравится, — говорю я, подняв на него глаза. — Например, фаршированный перец. На наших мероприятиях, которые они обслуживали, ты всегда несёшься к нему, как пчела на мёд. Но всё же я думаю, что когда ты проголодаешься, лучше для начала съесть что-нибудь лёгкое, вроде яичницы-болтуньи. Ты есть хочешь? — он тут же качает головой. — Ну хорошо тогда, я всё сложу, пусть полежит, пока ты проголодаешься.

Мой взгляд падает на шкафы, в которых хранится только пустота, и вспоминаю контейнеры для еды на вынос в холодильнике, и мне в голову приходит одна мысль.
— Ты вообще умеешь готовить?

— Нет, конечно, — он с содроганием допивает напиток и толкает пустую кружку в мою сторону. — Для этого и существуют рестораны.

— Но это же такая великолепная кухня!

Он качает головой.
— Конечно она великолепная. Я хотел всё самое лучшее. Дизайнер сказал, что это влажный сон шеф-повара. — его губы пересекает похотливая развратная улыбка. — Не знаю насчёт шеф-повара,но дизайнер подарил мне несколько влажных снов. — пауза. — И реализовал.

Я качаю головой и оглядываюсь. Не могу представить ни его, ни Флетчера, суетящихся здесь в фартуке. А вот я бы — с удовольствием. Ничего не люблю так сильно, как готовить. Я бы походу в клуб предпочёл пригласить друзей на ужин. Мне внезапно становится жаль Гейба — эта кухня кажется наглядной демонстрацией его жизни — дорогой, но стерильной и пустой.

Должно быть он уловил что-то на моём лице, потому что торопливо говорит.
— Я делаю здесь кофе, но это и всё.

Я смотрю на стоящие на одной из полок ряды дорогих бутылок с фирменными этикетками, и принюхиваюсь. — А ещё маринуешь здесь свою печень, я так полагаю?

— Только в нерабочее время. — На его лице мелькает улыбка, прежде чем он с усталым вздохом подпирает рукой щеку.

— Давай, — поспешно говорю я, — Может ты пойдёшь в постель, и попробуешь уснуть?

Он устало кивает и встаёт, и я восклицаю, так как он пугающе покачивается. Бросившись к нему, я подставляю под его руку плечо, и поддерживаю его. — Окей, значит решено. Я помогу тебе подняться наверх и лечь в постель, а потом ненадолго останусь, пока не удостоверюсь, что с тобой всё в порядке.

— Ты не можешь сделать это, — сразу и конечно же предсказуемо, возражает он.

— Нет, могу. Гейб, ты болен, и хотя ты иногда бываешь говнюком, я натренировал тебя быть вполне приемлемым говнюком для меня. Если ты умрешь, мне придется приложить все усилия, чтобы тренировать кого-то другого.

— Если я умру, возможно тебе стоит подумать о карьере медсестры. С твоим милым умением обращаться с больными ты будешь бесспорной первым претендентом на эту должность.

Я фыркаю от смеха, и каким-то образом нам удаётся преодолеть препятствие в виде двух лестничных пролётов, и подняться на верхний этаж, после чего мы направляемся по коридору к открытой двери, на которую он указывает.

— Боже, прости, — хрипло говорит он, теряя равновесие, и всем своим весом вдавливая меня в стену.

— Не извиняйся, — кряхчу я. — Ты не можешь ничего сделать с тем, что ты болен.

— Я бы мог сделать что-то с тем, как я пахну, — бормочет он. — Я воняю.

— Ну, ты пахнешь не лучшим образом, — признаю я, думая о его обычном пряном апельсиновом аромате. — Но, повторяю, ты болеешь. — я делаю паузу. — Хочешь принять душ? Думаю, что если сможешь, то ощущение чистоты улучшит твое самочувствие, да и спать будет комфортнее, если смоешь с себя весь пот.

— Ты не будешь ухаживать за мной как за лежачим больным, — очень встревоженно бормочет он, и я надменно фыркаю.

— Тебе бы очень повезло, Гейб. — он издаёт подозрительно похожий на смех звук, но тут же снова кашляет, так что может то был и не смех.

Мы идём к его спальне, и я ненадолго останавливаюсь, чтобы оценить, эту великолепную комнату. В старину верхние этажи подобных домов обычно отдавались под комнаты для слуг, но он объединил все комнаты в одну, две стены которой были выкрашены в тёмно-синий цвет, а остальные — в белый.

Она наполнена льющимся из большого окна светом, и лучи играют на массивной, приставленной к тёмно-синей стене дубовой кровати, которая застелена белоснежными простынями и толстым одеялом в бело-голубых узорах. В другой части комнаты находится зона отдыха с большим кожаным диваном и журнальным столиком, на котором виднеется куча бумаг. Сквозь одну приоткрытую дверь я вижу гардеробную с полками из светлого дуба, и вдыхаю цитрусовый аромат, который, кажется, впитался в стены.

Потом смотрю на него.
— Душ?

Он решительно кивает, направляясь к двери, которая, как я предполагаю, ведет в ванную.

— Дверь оставь открытой, — резко говорю я. — Мне нужно слышать, если я буду тебе нужен, и, Гейб, — не сомневайся, зови. Если ты упадёшь, то правда можешь серьёзно пораниться.— я делаю паузу. — А это может сделать мой день в разы тяжелее, если мне придётся поднимать тебя.

Он останавливается у двери, и изумлённо смотрит на меня, и его сварливая внешность не может спрятать ухмылку, которую он всегда пытается спрятать, когда я подшучиваю над ним.
— Ты знаешь, что болезни пробуждают с тебе сестру Рэтчет.
(Сестра Ретчет — отрицательный персонаж фильма «Пролетая над гнездом кукушки» — прим.перев.)

— Ты даже не представляешь, насколько. — приподнимаю я бровь.

Он идёт в комнату, в которой, сверкает своей белизной ванна, а стены выложенной синей плиткой и заставлены современными дубовыми шкафами. Я изо всех сил стараюсь отвести взгляд, когда он снимает майку, показывая свою потрясающую волосатую грудь и накачанный пресс. Он никогда не страдал от скромности, и я видел его полуголым больше раз, чем я бы мог сосчитать, так как он регулярно переодевается у себя в кабинете. Так что он без лишних стеснений снял шорты, даже не закрыв дверь. Я лишь с трудом сглатываю при виде его голых, упругих ягодиц, прежде чем он исчезает из моего поля зрения.

Повернувшись, я гляжу на его кровать, где валяются смятые и разбросанные простыни, пуховое одеяло и помятые подушки, из-за чего она выглядит так, будто вся Вторая мировая война прошла именно в ней. Я покачал головой, и, закатив рукава, начал снимать всё это.

Пошарившись, я обнаружил высокий шкаф, полный чистых простыней и полотенец, так что когда Гейб выходит из ванной, его взгляду предстаю я, поправляющий пододеяльник и взбивающий подушки в мягких, темно-синих хлопковых наволочках.

— Тебе не надо было делать это, — бормочет он, и я восклицаю, когда он слегка покачивается и бледнеет.

— Надо. Это отвратительно, — ложиться в пропитавшуюся потом постель. Гейб, ты выглядишь очень плохо, иди сейчас же в кровать. Делай, что я говорю!

Я протягиваю руки, чтобы помочь ему, если вдруг понадобится, но замираю от его следующих слабых слов. — Дилан, я не один раз представлял, как ты мне это говоришь, но ни разу когда мне так плохо.

Пытаясь понять, что он имеет в виду, я бросаю на него взгляд, но это бесполезно, так как я не уверен, что он вообще в данный момент понимает, что говорит.
— Ложись в хренову постель, пока не упал.

Он поддаётся на мои уговоры и укладывается под одеяло, которое я держу для него, устраиваясь на свежих простынях с хриплым счастливым бормотанием.

— Как приятно, — сонно говорит он, улыбаясь мне. Его густые черные ресницы трепещут на щеках, и на секунду он выглядит молодым и уязвимым.

— Ну конечно, — успокаиваю я его, когда его глаза тяжелеют. — А теперь спи, Гейб. Я буду здесь, когда ты проснёшься.

Его рука внезапно вырывается из-под одеяла и хватает мою, но слабой хваткой.
— Обещаешь? — открывая глаза и глядя на меня, спрашивает он.

Я в замешательстве, и изо всех сил стараюсь не обращать внимания на искры в запястье под его тёплой хваткой.
— Обещаю что?

— Обещай мне, что будешь здесь.

— Конечно буду, — мягко говорю я, поддаваясь безумному порыву откинуть его волосы со лба, когда он засыпает. Они тёплые и тяжёлые, и на ощупь похожи на шёлк. Я хочу отодвинуться, но что-то удерживает меня рядом с ним, и я продолжаю поглаживать его волосы, пока он засыпает с лёгкой улыбкой на лице.

И только угроза того, что он может проснуться в своём обычном сварливом настроении и потребует объяснить, что за хрень я делаю, заставляет меня вообще двигаться.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒