14.06.1965 5 страница

А дело в том, что оказывается, что самих этих связей не существует, что мы имеем совершенно другой объект, чем тот, который изображается исходными схемами. В исходной структуре вообще не оказывается тех связей, которые там изображены.

Майя Мачавариани. ... это все надо еще выяснить.

Эта сторона вопроса выяснена. Не только в математике, но даже в эмпирических науках существует то, что можно назвать соотношениями неразрешимости. Можно не обнаружить искомые связи, но можно также показать, что каких-то связей вообще не может быть. При этом такое доказательство будет исходить из более широких соображений. И то, что этих связей до сих пор нет, происходит не потому, что мы еще не обнаружили, а потому что их не может быть вообще, и они никогда обнаружены не будут.

Как же мы будем объяснять, исходя из всего того, что здесь говорилось, происхождение языка и мышления? Здесь сталкиваются две принципиально различных схемы. Очень четко и точно обе эти схемы зафиксированы в небольшом сообщении В.В.Давыдова, которое было опубликовано несколько лет назад в Докладах АПН. Статья Давыдова называлась «О структуре мыслительного акта». Есть две различных позиции в понимании мышления. Одна позиция заключается в следующем: мы смотрим на объекты, и у нас появляются мысли. Эти мысли мы выражаем в знаках языка.

Итак, есть объекты. Я элиминирую все промежуточные звенья. Это сейчас не важно. Важно только зафиксировать, что от объектов идет мысль, как образ этих объектов. Эту самую мысль затем люди выражают в знаках. Давыдов анализирует различные психологические теории происхождения мысли и показывает, что суть их всегда сводилась к одному — к тому, что мы отражаем объект, а потом то, что мы отразили мы понимаем. И это понимание задает подход к проблеме происхождения. Тогда мы должны сначала объяснить происхождение мысли, затем параллельно происхождение языка, а затем связку того и другого. Другими словами, таким образом, обезьяны научились выражать мысли в знаках языка.

Принципиально другая точка зрения исходит из того, что объекты замещаются другими объектами или знаками. При этом появление этого самого отношения замещения и есть появление мысли. И никаких других мыслей, кроме как происходящих таким образом, быть не может. Но при этом, принимая такую схему, мы естественно не имеем проблемы происхождения мысли в голове человека, как нечто такого, что идет от объекта. Такой схемы вообще не возникает. Здесь можно двигаться исключительно в сфере социума. Только так сказать, в межиндивидуальном эфире и при этом необходимо объяснить совершенно другое, а именно, как появляется в системе трудовой деятельности обезьян, становящихся людьми, это отношение замещения одних объектов другими объектами. И дальнейшую фиксацию отношения замещения в знаках.

Тогда сами вопросы — каким образом в объектах выделяются те или иные стороны, и каким путем происходит отражение их расшифровываются совершенно другим способом. Не потому мы выделяем что-то в объекте, что мы поворачиваем его различным образом и с помощью головного мозга отражаем различные стороны этого объекта в мыслях или понятиях или концептах. А потому происходит выделение сторон, что мы замещаем один объект другим в принципе не похожим на него.

Хотя первоначально они могут быть довольно сходными, хотя бы с точки зрения их практического использования. За счет того, что схватывается такая связка между двумя объектами и происходит реальное и независимое от нашей головы (вначале, во всяком случае) выделение некоторых сторон в объектах.

Отношение замещения носит двухсторонний характер: оно с одной стороны тождественно, а с другой различно. Это зависит оттого, что вы хотите делать, какова линия вашей практической работы. Вы либо зафиксируете тождество, и тогда у вас первый объект будет выражаться во втором объекте, при этом выражаться будут одинаковые стороны. Либо вы каким-то образом должны будете выделять их отличие. Таким образом, тождественность или идентификация являются начальным и исходным в этом процессе.

Здесь объект употребляется как функциональная или как материальная характеристика. Другими словами, может ли здесь в функции объекта браться действие?

Здесь термин «объект» употребляется в материальном смысле и таким действием может быть только действие по отношению к другому действию, если только такая вещь возможна, в чем я не уверен. В принципе действие здесь не может так рассматриваться, ибо объект понимается материально, а не функционально.

Топер. А вот это отношение замещения происходит где-то в индивидах или вне их?

Это происходит не в индивидах, это происходит в трудовой деятельности ...

— А может быть отношение замещения происходит не в деятельности, а все-таки в связи с индивидами?

Это все вопросы из следующих глав. Пока мне важно задать исходную идею.

— Какие из схем, о которых говорилось, появились первоначально?

Сначала появилась схема объект-знак, точнее, действительность-знак. При этом действительность понимается не как то, что задано в эмпирическом материале, а как то, что получается потом. Эта схема испытала ряд трансформаций и перешла затем в схему объектных замещений. Как все это происходило, я буду сейчас говорить.

Мачавариани. Если принимается эта схема отношение замещения, то существенным ли является вопрос, где происходит замещение — в индивидах или вне индивидов, а где-либо еще.

Это очень существенно. Больше того, я бы сказал, что это и есть самое главное. В схеме этот момент пока действительно не отражен. Мне сейчас важно затвердить исходную мысль. Дальнейшее строгое логическое развитие этой идеи представляется мне достаточно трудным. Но в дальнейшем я надеюсь, что мы это проделаем.

Я напомню основной смысл того, что сейчас говорилось. Я утверждал, что введение и использование этой схемы (объективное содержание — связь замещение — знаковая форма) содержит в себе концентрированное противопоставление целому ряду традиционных подходов.

Я обещал рассмотреть эти противопоставления в некоторой последовательности. Сейчас мы рассмотрели первый исходный смысл обсуждаемой схемы. Эта схема является отрицанием традиционной сенсуалистической точки зрения активного объекта и пассивных ощущений и восприятий, а также представлений об активной мысли, возникающей в результате мозговой работы.

Схема, о которой я говорю, выступила прежде всего против традиционной сенсуалистической схемы, ведущей к знаку, выражающему мысль, как к некоторому обозначению объекта. Самым главным возражением против этой схемы было ее несоответствие историческим и социологическим представлениям. Это отчетливо выяснилось при анализе происхождения языка мышления.

Я опустил историю четырехлетних попыток объяснить происхождение языка и мышления на основе другой схемы, и сразу перешел к результатам этого движения. Эти неудачные попытки заставили нас пересмотреть само понимание мышления. Мы во-первых, вынуждены были отказаться от субстанционалистского понимания мысли как некоторого концепта или, другими словами, как некоторого физиологического или психологического образования, находящего в мозгу человека. Как я уже говорил прошлый раз, ни физиологические, ни психологические исследования подобного образования не обнаруживают ни в мозгу, ни вообще где бы то ни было.

Во-первых, мы вынуждены были пересмотреть всю схему и поставить после объекта не его отражение в ощущениях, восприятиях и т.д., а поставить после объекта — знак. При этом, если в исходной традиционной схеме знак рассматривался как конечный этап этого длительного, происходящего через голову процесса, то мы поставили замещающий объект знак, связь между исходным объектом и замещающим его знаком в самом начале, как исходное образование.

Причем это образование не опосредовано ничем из мыслительной сферы, а наоборот, само является исходным и задающим все дальнейшее. Не потому знак относится к объекту, что он (знак) выражает мысль, а потому, возникает мысль, что в некоторых особых условиях знак начинает обозначать объект. Знак начинает обозначать объект еще будучи не связанным с мыслью. Мысль возникает потом.

Значит, сам факт обозначения или, как мы говорим, замещения должен быть объяснен исходя из чего-то другого, а не из мысли. Здесь мы в частности следуем той линии, которая стремится объяснить возникновение мышления из трудовой деятельности. При этом мы движемся, минуя рассмотрение всего, что относится к психолого-физиологической сфере. В этом состоит первый и основной смысл изложенного мной принципа, как некоторого знамени.

— Правильно ли понимать, что в развиваемой схеме знак понимается как объект, находящийся в функции замещения.

Я сейчас отвечаю на этот вопрос коротко, ибо в дальнейшем буду этим заниматься. Знак понимался в двух смыслах: во-первых, он понимался как объект замещающий. Но так как это было слишком широкое определение, ибо существуют и просто замещающие объекты, которые не суть знаки, то всегда присутствовали и в интуитивной сфере работал второй признак, собственно эмпирический признак знака как такового. Знака как знака, а не объекта. Поэтому, когда мы говорим, что знак есть замещающий объекты, то мы этим самым не определяли знак, а просто вставляем его уже имеющего определение в некоторую более широкую структуру. Мы говорили, что основная функция знака есть замещение, а то, что его делает знаком, необходимо специально исследовать.

Здесь я хотел бы вылить ушат холодной воды на весь тот энтузиазм, который был в моих словах до сих пор. Ведь я по существу рассказывал о том, что объяснить происхождение языка и мышления, пользуясь схемой опосредованной работы мозга, не удалось. Это заставило нас исходить из другой структуры отношения между объектом и знаком замещающим его. Так появилось отношение замещения в качестве исходной структуры. В этом движении, и это совершенно очевидно, было много субъективного и психологического. Работа, исходящая из одной схемы оказалась безрезультатной. Приняли другую.

Но в этот начальный период она была еще настолько обща и абстрактна, что давала возможность ставить вопрос, который был задан мне прошлый раз товарищем Новинским. Он спрашивал: «Ну и что?» Действительно — ну и что? Естественно, возникает вопрос, который также был поставлен товарищем Новинским: так что вы думаете, — спрашивал он, — что эта ваша схема: объекты — связь замещения — знаковый материал, так это что есть отражение всего и мышления? И вы думаете, что вы на базе этой тощенькой схемы изобразите и объясните сложнейший мыслительный процесс, и сумеете это сделать, отвлекаясь от индивида, от работы его мозга, пренебрегая всем этим и запрещая даже разговаривать об этом.

Здесь надо отвечать, что конечно нет, не так. Объяснить мышление во всей его полноте на базе нашей исходной схемы не удастся. Но мы к этому и не стремимся. Дело в том, что мы исходим из совершенно другого понимания механизмов развертывания научной теории.

Обратите внимание на ход всего этого движения. Смысл выделения той структуры, которую я называю мышлением, из какого-то гораздо более широкого, интуитивно чувствуемого целого, заключается в том, что был задан особый абстрактный предмет.

Вместо очень сложной структуры, содержащей разнородные элементы, мы получили сравнительно простой предмет, содержащий всего два образования и одну связь. Оба эти образования имели то преимущество, что они существуют объективно. Нам не требуется залезать в голову и совершенно не нужны какие бы то ни было гипотезы относительно того, что в этой голове происходит. Это явления, данные нам объективно, то есть вне головы человека и которые поэтому можно объективно рассматривать и изучать. Мы уже в этот момент знали, и это является вторым результатом, полученным Зиновьевым, что подобные сложные структуры анализируются методом восхождения от абстрактного к конкретному.

Это означает (я сейчас говорю очень кратко), что подобные структуры нельзя раскладывать на составляющие элементы. Мы уже знали, что при движении по методу восхождения от абстрактного к конкретному надо брать какую-то одну исходную структуру, а эта исходная структура должна быть задана в виде особого абстрактного предмета. Эта структура должна удовлетворять одному двухстороннему требованию: во-первых, он а может быть понята безотносительно ко всем тем связям, из которых она вырвана; во-вторых, все другие связи не могут быть поняты безотносительно к нашей исходной структуре.

Из этого следует, что развертывая исходную структуру путем восхождения от абстрактного к конкретному мы можем и должны присоединять к ней какие-то другие связи. Что здесь принципиально важно? Здесь важно противопоставление такого движения методу анализа и синтеза. Я обычно это рисую таким образом: если мы имеем структуру: А...B.. и т.д., то мы не выделяем отдельно сначала А, затем В и т.д., а берем сначала А, а затем подсоединяем к нему B и получаем AB , а затем получаем ABC . При этом мы подчеркиваем, что В не может существовать без А. Существование В становится возможным только на базе существования А, а потом мы берем С, существование которого возможно только на базе существования В, а следовательно и А. В этом и состоит сущность метода восхождения от абстрактного к конкретному.

Когда такая структура была выделена, то основным вопросом явилось: действительно ли мы выделили здесь такую связь, которая может быть понята независимо от всех остальных, скажем, например, независимо от связи чувственного отражения, и действительно ли это такая связь, что мы сможем построить, исходя из нее, все другие связи, имеющиеся в том сложном целом, которое мы называем мышлением? На оба эти вопроса мы ответили утвердительно. Мы считали и считаем, что мы получили возможность не апеллировать к чувственной связи не потому, что таких связей не существует в природе (в реальности эти связи, вероятно, существуют), а потому что выделенная нами связь по своему генезису и происхождению в социуме действительно является определяющей и задающей все остальные.

Из этой выделенной нами связи и на ее основе возникли все другие. А, следовательно, выведение надо начинать, исходя из нее. Выделенное нами образование получило условное название языкового мышления. «Языковое мышление» бралось нами в отличие от «мышления» как более сложного эмпирически заданного образования, в котором помимо выделенной нами структуры содержится еще масса всяких других структур, по-видимому, другого рода, но которые должны быть выведены, исходя из языкового мышления как из исходной структуры.

Выделенное нами образование называлось «языковое мышление» не потому, что с нашей точки зрения существовало еще какое-то другое неязыковое мышление. Это чисто условное название, являющееся во многом неудачным, поскольку оно вызывает подобные ассоциации и противопоставления. Надо было бы придумать другое название, но по нашей традиции за последние десять лет это словообразование закрепилось и вошло в употребление.

Когда я прошлый раз высоко оценивали требование Зиновьева о применении категории форма-содержание и сравнивал этот момент по своему значению с открытиями Галилея относительно движения, то я при этом и имел в виду отмеченные мной два момента.

С одной стороны удалось выделить абстрактный предмет. Абстрактный предмет это значит заведомо, что развертывая его, нельзя рассчитывать на непосредственное совпадение его с эмпирическим материалом. Не похож наш абстрактный предмет на то, что мы имеем в эмпирической действительности, точно так же как никогда и нигде на земле не реализуется открытый Галилеем закон о том, что все тела падают на Землю с одинаковым ускорением. Не падают они в действительности с одинаковым ускорением, в действительности они падают с разным ускорением. И тем не менее механика строится на законах Галилея.

Точно также и здесь, в нашем случае. На самом деле, наверное, даже такой связи не существует. Но это есть исходная связь того абстрактного предмета, построив который и конкретизируя который, мы придем к структуре, объясняющей эмпирические явления и позволяющей ими управлять. Поэтому я утверждаю, что языковое мышление есть исходная абстрактная структура для изучения более широкого целого называемого мышлением вообще. Языковое мышление в нашем условном употреблении этого словосочетания.

Костеловский. В самом начале было сказано, что выделяемая связь имеет объективное существование, а в конце говорится, что она в реальной действительности не реализуется, а является только связью, вычленяемой в абстрактном предмете.

А кто, где, когда сказал, что объективность равноценна отнесению к эмпирической действительности.

Костеловский. Тогда возникает вопрос: что такое объективность?

Объективность здесь понимается в очень узком смысле. Это все то, что существует вне пространства, ограниченного кожным покровом человека. Объективно в смысле не субъективно, то есть то, что существует вне субъекта.

Сазонов. В чем представлена та система, из которой выделяется исходная абстрактная структура?

Она очерчена той областью мыслительных явлений, которые на данный момент выделяются человеком как относящиеся к области мыслительного. При этом возможно, что на основе разворачивания нашей схемы мы какие-то вещи не сможем объяснить. Но тогда мы наберемся окаянства и заявим, что человечество ошиблось, и что это вообще не мыслительное, а нечто другое. Хотя надо стремиться к максимально возможному охвату.

Но это не все. Кроме того, эта область еще очерчивается нами внутри как относящаяся к сфере языкового мышления. Здесь, между прочим, появляется различие между эмпирическими и экспериментально наблюдаемыми фактами. Подобно тому, как Галилей сформулировал свой принцип равноускоренного падения тел вне зависимости от их массы и тем самым давший возможность Ньютону, Торричелли и другим поставить соответствующие эксперименты, доказывающие сформулированное положение — подобно этому мы, развертывая свою схему будем особым образом соотносить ее с эмпирическим материалом и создавать особые искусственные экспериментальные ситуации. Такие экспериментальные ситуации, в которых исследуемые явления выступали бы в чистом виде. У нас имеется двоякое отношение к эмпирическому материалу и на разном этапе нашей работы оно меняется.

Сазонов. Что выступает в качестве клеточки, которая в дальнейшем будет развертываться? Сама абстрактная схема, некий конкретный представитель, репрезентирующий данную выделенную связку.

Задаваемый вопрос имел бы смысл, в своей второй части, если бы уже не было дано ответа на его первую часть. Первоначально, примерно до 1957 года мы думали и полагали, что сама эта структура может выступать в роли клеточки. Но в 1957 году выяснилось, что по целому ряду признаков она в качестве клеточки выступать не может. Это связано было прежде всего с развертыванием исследований процессов и деятельности.

В частности, этот вопрос обсуждается в моей диссертационной работе. И здесь произошло разделение на клеточку и единицу. Мы взяли это понятие Выготского и дали ему новое употребление. Единица как абстрактная структура, которая задает вычленяемые нами конкретные единичные элементы.

Таким образом, я отвечаю: клеточка — это ни то, ни другое. Разница же между абстрактным представлением и конкретным воплощение весьма существенна, но она требует обсуждения в другом контексте. Эта проблема во многом связана с вопросом о функции употребляемых нами изображений. Вопрос, кстати, во многом еще не выясненный.

Сазонов. Здесь произошла подмена того вопроса, который я задавал.

Ты уверен, что я не ответил на твой вопрос?

Сазонов. Я уверен в этом.

Тогда отвечу иначе. Дело в том, что представить себе развертывание исходной клеточки не удалось. Попытки такого развертывания потерпели неудачу и было выяснено, почему это проделать невозможно. Те же процедуры развертывания, которые представлялись возможными, были описаны в работе, которая называлась «О принципах построения генетической теории».

Розин. Насколько я понял, на вопрос Сазонова Щедровицкий дает ответ в другой работе — «О взаимоотношениях...» В этой работе есть специальная глава об употреблении и развертывании схем подобного типа.

Сазонов. Как называется эта работа точно?

Она называется «К методологии исследования деятельности и взаимоотношения людей».

Двигаемся дальше. Что важно подчеркнуть в качестве второго принципиального момента? Когда появилась идея замещения, и возникшая диада замещения, то они применялись к трем различным областям.

Если стремиться к еще большей точности, то необходимо отметить, что идея замещения появляется в формальной структуре типа «А есть B...» или «Сократ есть человек». Для того, чтобы оказалось возможным подобное суждение, необходимо должна существовать еще и третья позиция, ибо одно замещает другое по отношению к некоторому третьему. Этот момент мы будем подробно рассматривать дальше в другом контексте.

Второй знак «человек» замещал первый знак «Сократ» в отношении к объекту. При этом сама связка замещения присутствовала, но специально исследователем не фиксировалась. Этот круг вопросов получил в дальнейшем детальную разработку, в частности в дискуссиях этого года о позиции наблюдателя и в тех вопросах, которые задавал Лефевр.

Мы к этому еще вернемся. Этот момент замещения всплывал по сути дела во всех наших работах. Первоначально это замещение трактовалось очень широко. Сначала появилось замещение одного знака другим. Затем замещение некоторой действительности (как мы говорили тогда, а теперь того, что мы называем объективным содержанием) знаком. Появилось новое понимание отношения замещения — замещение одного объекта другим. Стояла задача свести эти разные представления о замещении к единому основанию, точнее, вывести одно из другого. При этом мы двигались, так сказать, сверху вниз — от формальных замещений к семантическим и от них к объектным. А выведение должно было идти наоборот.

Таким образом была поставлена задача. Для объяснения происхождения языка и мышления, то есть появления знака в функции обозначения надо было вывести его из трудовой деятельности, то есть оттуда, где его заведомо нет. Ибо там, где есть объектные замещения, то есть непосредственно в труде, там знака нет. В зависимости от того, на какую область интерпретировалось понятие замещения, оно приобретало тот или иной специфический смысл. В области семантико-синтаксических исследований возникла проблема значения. В других областях этой проблемы значения не было.

Такой сопоставительный анализ, охватывающий все три области, проводился нами непрерывно, и мы все время имели в виду все три области, и необходимость строить одни на основе других. Но одновременно в каждой из этих областей развертывается свой особый цикл исследований, о которых я буду сейчас говорить. Но прежде, чем я перейду к этому, нужно сделать оно общее замечание, несколько опережающее предстоящие выводы.

Мы выяснили, что мышление и «чувственное отражение» не стоят в одной линии, мышление не есть надстройка над чувственным отражением. Они лежат как бы в разных линиях и плоскостях анализа. Здесь вообще нужно сказать, что представление о мышлении как о надстройке над чувственным отражением в истории философии действительно было, но лишь в самое последнее время чувственное отражение стали трактовать как особую ступень познания и говорить о развитии познания.

Я думаю, что это сделали малограмотные преподаватели философии и, притом, вопреки основному кругу идей собственно марксистской философии. Но сейчас это представление получило довольно широкое распространение. Чувственное отражение и мышление, с нашей точки зрения, лежат как бы на разных уровнях объекта. Чтобы пояснить это, я воспользуюсь образом, предложенным В.А.Лефевром. Это образ сообщений, бегущих над зданием «Известий». Там есть набор электрических лампочек, по которым идет ток и которые то горят, то не горят по строго определенным физическим законам. Но если мы будем обращаться к законам электрического тока, то мы никогда не сможем понять, как возникает то или иное сообщение, почему по электрическому табло бегут одни, а не другие буквы и слова. Сообщение на этом табло должны исследоваться совсем в особом предмете. Примерно такое же отношение существует между чувственным отражением и мышлением. Вообще подобные структуры весьма характерны для человеческой деятельности. Например, подобное же стыкование двух разных структур рассматривают Д.Миллер, Ю.Галантер и К.Прибрам в самом начале главы VI своей книги «Планы и структура поведения». Таким образом, сейчас это уже достаточно выявленный и установленный факт. Поэтому, чтобы объяснить природу мышления, мы не должны обращаться к анализу тех механизмов чувственного отражения, которые лежат как бы под ним и на основе которых оно осуществляется.

С другой стороны и наоборот все собственно мыслительные механизмы можно объяснить, рассматривая схемы объектных, знаковых и формально-знаковых замещений. И на основе этого можно объяснить многие явления, обнаруживаемые нами в истории науки. И все это можно сделать без всякого обращения к чувственному отражению и его механизмам.

При этом объясняя природу мышления, мы не должны обращаться к чувственному отражению и искать какие-либо «добавки» и «дополнения», которые превращают чувственное отражение в мышление. Сама идея поиска некоторых добавок возникает потому, что мы неправомерно сравнивали мышление с чувственным отражением и старались объяснить первое через последнее. Чтобы объяснить бег словесных сообщений над здание «Известий», нужно рассмотреть те структуры объединения разных процессов, которые создало человеческая выдумка, человеческая конструктивная деятельность. В каком-то плане это совпадает с аристотелевским понятием материала и формы.

Мышление есть особая «форма», которая накладывается на материал чувственного отражения, хотя по механизмам своим и возникает и осуществляется иначе — особым образом структурируя чувственное отражение и включая его внутрь себя в качестве элемента.

Вернемся к основной линии нашего движения. Объективные замещения, как вы уже догадываетесь, вводятся крайне просто. Если вы берете какие-либо вещи, используемые в практике, то они очень скоро гибнут, стираются. Чтобы продолжить деятельность, нужно заменить исходный, разрушившийся объект другим, таким же. Таким образом, происходит непрерывное функциональное замещение объектов, включенных в нашу практическую деятельность. Совершенно независимо от человеческого сознания или мышления складываются ряды замещения объектов, неотличимых друг от друга с точки зрения той деятельности, в которую они включены:

О₁ О₂ О₃ О₄ … О_К

Но таким образом, как вы видите, мы очень просто объясняем происхождение объектного замещения. Оно необходимо должно происходить, чтобы осуществлялось воспроизводство деятельности. Основанием для идентификации или отождествления объектов служит действие. Мне важно подчеркнуть, что эти замещения происходят независимо от осознания самих отношений замещения и природы того продукта, который в результате получается — ряда замещений. Но когда такие ряды сложились, то по сути дела появилась новая действительность, и она может стать объектом анализа и осознания. Сам по себе ряд замещений, возникший в периодически повторяющейся деятельности, еще не объект, но он может стать объектом сопоставления, если возникнут соответствующие действия сопоставления.

Когда такое сопоставление возникает, а ряд замещающих друг друга объектов практической деятельности становится объектом этих сопоставлений, то это значит, возникает собственно мыслительная деятельность. При этом, как правило, и, если не с начала, то довольно рано, из этого ряда выделяется особый объект — эталон, который становится образцом при изготовлении других объектов. Здесь может возникнуть возражение, что и первый ряд замещений был создан сознательно. Я слышу такое возражение.

Но здесь нельзя путать друг с другом деятельность и естественные процессы или продукты, возникающие в результате нее. Каждое замещение «стершегося» объекта другим, новым — это сознательный акт. Сознательной является сама замена одного объекта другим. А ряд есть бессознательно возникающий продукт, и чтобы он вошел в сознание, нужно еще сделать его объектом нашей специальной деятельности. Именно как ряд. Здесь интересно, что сделать ряд объектом деятельности это не значит взять его весь, целиком; достаточно взять один фрагмент ряда, скажем, одно или пару отношений замещений. Но тем самым мы возьмем именно ряд, то есть отношение замещения, именно как новый и особый объект.

Здесь, наверное, важно подчеркнуть все те принципиальные изменения и переломы позиции, которые происходят, когда мы переходим от выборки и подбора других замещающих объектов к изготовлению их, то есть к производству. Здесь происходит масса интереснейших преобразований, каждое из которых может и должно стать предметом обширных и сложнейших исследований. Но я сейчас отвлекаюсь от всего этого. Меня будет интересовать лишь чисто феноменологическое указание, на сам этот факт — появление нового объекта, необходимость появления нового действия с рядом как таковым, и связанное с этим возникновение собственно мыслительной деятельности и базы для появления специфически мыслительных замещений.

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒