14.06.1965 4 страница

Вопрос ставился так: в любой научной теории (а у Галилея и Маркса это приобретало специальное, особое выделенное значение) существует некоторые парадоксы или противоречия. Галилей вообще сделал выявление парадоксов методом своей работы. То же самое делал Маркс. Если в ходе рассуждения выделяется парадокс, то это что — изображение чего-то объективно существующего? Ильенков отвечал: да. И это влекло за собой массу следствий.

Скажем, если мы утверждаем про что-то, что это А и Ā, то дальше он вынужден был, следуя принципу тождества бытия и сознания, ответить, что и сам объект, про который идет речь тоже такой же «А и Ā». Это А и Ā заложено в нем объективно. Если мы говорим, что электрон есть частица, дискретное образование, а потом мы говорим, что это не дискретное образование, то электрон такой и есть. Он и дискретная частица, и непрерывная волна. Таковы объекты.

Эту диалектику впихивали в объекты, и они тоже становились диалектически противоречивы. Для Зиновьева и тех, кто следовал за ним, это наоборот служило указанием на то, что в ходе в рассуждения мы не копируем того, что есть в объектах, что вообще бессмысленно подходить к некоторому рассуждению, которое есть фиксация нашего движения, нашей процедуры, как к чему-то отражающему объект, отражающему или изображающему.

Зиновьев на дискуссиях спрашивал резко: если мы отрубаем голову лошади, производим это действие, то почему вы думаете, что само движение, которым мы отрубаем голову лошади, должны быть похоже на лошадь. Если вы говорите, что это движение должно как-то сообразоваться с объектом, то это будет нечто совершенно другое, потому что сообразоваться или зависеть это нечто иное, чем изображать или отражать.

«Капитал» как некоторая система рассуждений не мог анализироваться с точки зрения изображенческой. Надо было в само понятие отражения вкладывать более глубокий, детальный и конкретный смысл. Естественно, возникал вопрос, что такое образ? К тому времени уже достаточно выяснилась неудовлетворительность всех попыток трактовать образ как некоторую субстанцию, т.е. рассматривать образ как некоторое явление, которое есть копия или изображение того, что здесь есть.

В противовес этому выдвигалась идея, что само понятие образа, скажем, психического или другого, надо рассматривать в совершенно иной категориальной структуре. Эта мысль сама по себе не новая, ее нередко высказывали, а в ХХ столетии ее можно считать преобладающей, что образ вообще есть отношение.

То есть на этом пути надо искать объяснение не только мысли, но и восприятия. Но действительно это смешной парадокс. Когда я вижу вас сидящими здесь, то не вижу вас сидящими у себя в голове. То есть мой образ доходит до вас сидящих, и этот момент вынесения, по-видимому, является самым существенным. В частности, об этом говорили критические реалисты в начале ХХ столетия. Но тогда это было в рамках философствования, а за последние шестьдесят лет это стало предметом экспериментальной обработки.

Для психологов сейчас основной вопрос заключается в том, чтобы объяснить эту отнесенность образа как его специфический момент. Но в более общем виде это выступает как необходимость рассматривать в качестве образа не явление, в котором нечто отражается, а рассматривать образ как то, что схватывает и то, что отражается, и то, в чем отражается, и самое главное, саму связь или отношения между ними. Вот где, по-видимому, лежит тайна. Хотя сложен вопрос о том, каким образом вы включаетесь в мой, скажем, зрительный образ, каким образом вы становитесь его элементом. Об этом я буду говорить дальше.

К самому понятию «образ» применяется совершенно иная категория, категория отношения, связей, а следовательно, и структуры. И естественно, что нужно было вписать такое понимание мыслительного образа или мыслительного образа, выраженного в знаковых структурах, в общее представление о процессе познания или отражения. Это разные, по-видимому, вещи, но в то время это было не так ясно, как сейчас. Я уже говорил в прошлый раз, что в тот период, с 1951 по 1956 год проблема психологизма и психологистической интерпретации и непсихологистической интерпретации не имела для Зиновьева и для тех, кто за ним следовал такого большого значени. Эти проблемы встали в своей остроте значительно позднее. Поэтому в тот период была предпринята попытка объяснить понятие образа, исходя из актов индивидуального отражения. И здесь развернулся первый этап исследования, который привел к формулированию такого предмета, как заданного отношения формы и содержания.

Какая это была линия?

Здесь была побочная линия, связанная с тем, чтобы приспособить понятие образа или как-то перестроить его для того, чтобы использовать в логическом анализе. Формально-логическую линию мы отбросили, а здесь развертывается линия, связанная с трактовкой мышления на основе понятия образа. Эта работа относится к цеху N2. То есть линия, связанная с попытками выяснить суть и смысл своих собственных методических понятий, это относилось к методологии самой логики. Итак, надо вписать схему образа в традиционную схему отражения или «индивидуального познания» (индивидуальное познание беру в кавычки, поскольку это вообще нонсенс). Но тогда этот вопрос так четко не понимался.

Что это была за линия?

В те годы повсеместно господствовала, фактически другой не было, старая, вульгарная сенсуалистическая точка зрения, которая к тому же объявлялась марксистской, на отражение. Поэтому было естественно впихнуть туда это понятие мыслительного образа или вывести оттуда. Эта сенсуалистическая трактовка отражения или мышления вела свое начало от Абеляра через Локка, французских материалистов и дальше.

В чем состоял ее схематический смысл? Имеются некоторые объекты. Причем объекты, в отличие от субъекта, обладают активностью, а субъект есть нечто пассивное. Эти объекты действуют на субъекта, на его анализаторы и вызывают у него в голове сначала некоторые ощущения, потом эти ощущения преобразуются у него в голове в некоторые восприятия, затем в представления, потом эти восприятия опять же в голове у индивида перерабатываются в некоторые мысли или концепты или понятия, а потом эти мысли и концепты выражаются в некоторых знаках.

После того, как они выражены в знаках, они каким-то образом соотносятся с объектами и здесь возникает связь-обозначение. В этом и есть традиционная схема, которая объявляется схемой отражения и которая дает возможность говорить о двух ступенях познания, а именно чувственной ступени и ступени, которая над ней надстраивается.

Возьмем одну из наиболее культурных работ, работу Резникова «Слово и понятие», даже и там присутствует эта же концепция. Сейчас эта схема получила мощнейший толчок в работах инженеров и вообще всех тех, кто раньше не работал в традиции изучения духовных явлений и не знает этой истории изучения вопроса, но оказался перед ними в результате развития современной техники. Они обращаются не к классикам философии, а к популярным учебникам. И там они находят всегда эту схему.

Какова была история развертывания этой схемы? Уже Кант показал, что если исходим из этой схемы, то мышление может быть только априорным образованием. Он не формулировал этого положения так резко. Он говорил о так называемых необходимых знаниях: он брал более узкие области, математику, понимание, каких-то знаков и т.д. Они должны были быть обязательно априорными. Но фактически по своему смыслу его линия заключалась в показе того, что в общем-то любое мышление может быть только априорным. И Вундт очень последовательно развил эту позицию.

Рассмотрим эту схему с точки зрения объективности. Ощущение еще обладает объективностью. Объект, который обладает активностью, отпечатался в анализаторе субъекта, оставил свой след или образ. Поскольку хотя он непосредственно уже больше и не воздействует на анализатор, но оставил в нем свой след, то ощущение должно соответствовать объекту.

Хотя Демокрит показал, что все это не так, но все это мелочи. А линия эта продолжалась так долго, что мы указываем, что и Павлов исследовал эту схему. Но восприятия возникают из ощущений путем их особой переработки в голове. А мысли возникают из особой переработки восприятий. А по каким законам идет переработка и как получаются все эти образования? Ведь восприятие уже не связано непосредственно с воздействующими объектами, они есть результат синтетической и аналитической работы коры больших полушарий, мышление и тем более. Возникает вопрос, каким образом восприятие и мышление обладают объективностью, то есть отражают объекты?

А если рассматривать ощущение как объективный субстрат, который отражается в другом объективном субстрате, который является субстратом уже более сложным. Так мы получаем объективную причинную связь.

Если вы задумаетесь над тем, что отражает, то вы должны будете проделать следующий ход рассуждений.

Если считать отражение не отражением объекта, а отражением его субстрата?

Но мне достаточно одного термина «отражение». В чем смысл слова «отражение»? Тут одно из двух: либо по содержанию, по форме, по субстрату мы не находим ничего сверх того, что есть в объекте. Тогда, спрашивается, чем восприятие отличается от ощущения, а мысль — от восприятия? Мы сталкиваемся с тем, что мы не можем видеть скорость более трехсот тысяч километров в секунду, но мы ее мыслим. Это первый момент — смысл «отражения» —заключается в утверждении того, что здесь нет ничего «сверху». Тогда это не соответствует очевидным фактам, с которыми мы сталкиваемся.

А если здесь появляется нечто «сверху» тогда спрашивается, откуда и за счет чего оно берется, причем эту добавку можно понимать как угодно. У Канта эта организация в единой форме многообразия содержаний. Это можно рассматривать как угодно. Но всегда возникает вопрос, за счет чего при переходе от одного к другому это появилось. В истории философии все рассматривали это в контексте появления некоторых добавок. Тогда вопрос: за счет чего они появляются?

Почему вы представляете эту схему статичной?

А что такое «статичная»?

Ведь эта схема создавалась постепенно.

Какое мне до этого дело? Я не хочу заниматься какими-то частными шагами к этой схеме, потому что мне каждый раз скажут; ведь это не самое последнее слово, что после Юма был Кант, после Канта — Вундт. Я беру результат — эту схему на 1965 год. Меня сейчас интересует только одно: будем мы апеллировать к постепенному возникновению или не будем, я знаю одно, что эта схема не выдерживает критики, по такому количеству параметров, что тут можно ввести тысяча один нюанс, и все равно она ничего не выдержит.

Мы остановились на том, что где-то здесь должна появиться добавка. За счет чего она может возникнуть? Она может возникнуть за счет взаимодействия и переработки одного в другое.

Вундта интересовало другое: чем она детерминируется эта переработка? Детерминируется ли она объектами? Если до некоторой степени, то нужно указать механизмы, а никакого механизма, кроме этого никто не обнаружил. Следовательно, в некоторой степени нет. И Вундт опять давал единственный, возможный при этой схеме ответ: ничем не детерминируется, кроме физиологического субстрата.

Тогда его спрашивали: почему же восприятие отражает объект? Он говорил: оно не отражает, и мышление не должно отражать. Ведь если есть активная переработка данных в коре головного мозга, то либо нужно объяснить, чем детерминируется эта переработка, либо отказаться от отображения. И все, кто продумывал эту схему детально, отвечал на этот вопрос так: никакого отражения нет и быть не может. Те, кого такой ответ не устраивал, должны были выдумать механизм. Никакого механизма до сих пор не придумали.

Мы пришли к выводу, и нет фактов, противоречащих этому, что никакого воздействия объектов на анализаторы не существует. Наоборот, есть активность анализаторов. И если не будет активной работы глаза, то не будет здесь и ощущения. Эта связь оказалась не такой, как это предполагали, идущей от объекта, а наоборот — идущей от анализатора.

Обратная связь получилась от восприятия. Тогда возник вопрос: если предположить, что ощущения существуют, то что это такое? Хотя, по-видимому, их нет.

Мы рассмотрим другую связь: переработка в мыслительные образования. Локк считал, что мы расчленяем наши восприятия, группируем их, обобщаем, и появляется обобщенный образ — концепт, мысль, понятие. Но, подобно тому, как Локк не мог сказать, что представляют собой механизмы анализа, сопоставления, обобщения, подобно этому и Резников не может ответить, каковы работающие здесь механизмы. Я имею в виду не доказать существование таких механизмов, а хотя бы придумать мало-мальски удовлетворительную гипотезу.

Но никакой гипотезы, способной выдержать рациональную критику, в данный момент в науке не существует. Модели восприятия и ощущения здесь ничего не объясняют. Более того, строятся другие модели в целях объяснения этого. В других моделях какие-то блоки лишние, каких вообще-то нет, и вообще все происходит иначе. Эта связь опять остается невыясненной.

Рассмотрим другую связь, а именно, каким образом мысли выражаются в знаках? Построить такую модель тоже никому не удалось. Существует еще связь между знаками и объектами, связь обозначения. С ней дело оказалось сложнее. По-видимому, она-то и дает ключ к новому взгляду на объект. Каким образом ее можно анализировать? Ассоционисты говорили (но их схема строилась иначе, чем сейчас трактуют) есть совпадение объекта и слова во времени и пространстве.

За счет этого совпадения образуется ассоциация. Они переводили вопрос об этой связи в чисто искусственный план совпадения таких образов и, следовательно, в план становления этой связи, в план воспитания индивида. Здесь проблема переведена в план генезиса. Для ребенка онтогенеза. Но есть еще план филогенеза, то есть проблема происхождения языка и мышления. С этой точки зрения и была сделана попытка свести мысль к понятию образа. У ребенка — это понятно. А в плане филогенеза каким образом можно объяснить, с точки зрения исторического происхождения, как впихнуть в мысль структурную схему образа. Я говорил уже, что исходным было задание того, что отражается, в чем отражается и связки между ними. Вопрос стоял так. Предполагалось наличие таких элементов: объекты, чувственные образы, мысль, знаки, имеется связь. С этими элементами мы начинались комбинации разного рода. Например, объекты, поставить знаки сюда, потом давать чувственные образы, потом строить мысль или выбросить мысль. То есть все было приведено к такой схеме и стоял вопрос, какую принципиально связку здесь принять.

Все варианты должны были удовлетворять некоторым внешним требованиям. Например, надо было принять такую связку, чтобы можно было развернуть историческое происхождение языка и мышления, и наоборот, если начнем отвечать на вопрос, как исторически возникают язык и мышление, то, чтобы этот анализ привел нас к той или иной связке или дал бы некоторые дополнительные соображения в пользу той или иной связки элементов исходной структуры.

Таким образом, проблема была предельно схематизированной. Нас интересовало такое структурное изображение. И стоял, предположим такой вопрос: заданы основные элементы — объекты, знаки, чувственные образы, мысли, концепты, если таковые существуют. Каким образом из них образовать абстрактную структуру? В каких отношениях они стоят? И поглядеть на все это с точки зрения, скажем, формирования психики ребенка.

Насколько мы можем, находясь в рамках этой схемы, ставить вопрос об отношении знаков к объектам? Ведь эта схема дает объекты совершенно определенным образом.

Это правильно. Но это критика этой схемы с более высокой точки зрения. Меня же это не интересует. Ты спрашиваешь: откуда берутся платоновские идеи? Если говорить об абстрактных объектах, то по Абеляру, они находятся в голове у человека. Это концепты или мысли, а в объект это не попадает. Мы закрыли «плоскость» мозга, а все эти связи нам надо получить на такой структурной развертке, и нам не важно, какие механизмы обеспечивают эту связь. Какую структурную развертку надо принять? Весь этот ящик мы свернули в один блок. Я рассказывал о том, что делалось в 1952 году, каковы была логика движения. Ты говоришь: мы остаемся со старыми вещами. Такова была логика движения. Мы с этим имели дело четыре года. А я сейчас это сокращенно излагаю. И сейчас в 1964 году я знаю, всего три группы людей, которые исходят из активности субъекта. А все остальные рассматривают субъект как пассивный. Из них одна приговаривает, что субъект активен, не пытаясь реализовать это в конкретных исследованиях, потому что у них программа такая. Они считают, что философствование это высказывание общих истин без реализации их в практике исследования. Это Ильенков и Батищев. Они много говорят об активности субъекта. Но если их спросить, за счет каких механизмов реализуется все это, они говорят: это дело специальных наук, наше дело сказать, что субъект активен, и ссылаются на Маркса. Поскольку ссылка очень мощная, то это попадает в преамбулу многих работ. А потом берут схему пассивности и начинают с ней работать.

Бернштейн сделал попытку объяснить такой механизм. За счет чего? У него есть такой блок — блок программного устройства. И он говорит: а как этот блок формируется, меня не интересует. То есть активность собрана и представлена в одном блоке. И это дает возможность свернуть схему активности в схему пассивности.

Или кольцевая схема: раздражитель включает сигнал, начинает работать программный блок, задает программу, которая в нем уже есть, затем начинается корректировка, то есть посылка в направлении к цели, схема обратной связи и по кольцу все идет.

Третья группа получила возможность рассматривать активность только за счет того, что она все это зачеркнула и не стала этим заниматься. И только за счет этого стало возможным изучение активности.

Сазонов. Обсуждался вопрос о механизмах... На каком основании теперь перешли к другому вопросу?

Я убежден, что если исходить из этой схемы, то будешь ставить вопрос о механизмах или не будешь, все равно получишь ноль. Потому что схема сама заведомо ошибочна. Возникает вопрос, как отказывались от этой схемы...

Сазонов. Не как отказывались, а почему стали играть в блоки этой схемы...

Розин. Очевидно, решили посмотреть. Может быть она вообще не работает.

Нет. Если речь идет о психологических основаниях, то это как обычно происходит следующим образом. В работе каждого исследователя существует несколько параллельных линий работы. Если в течение двух-трех месяцев ничего не получается, наступает психологическая усталость, начинаешь думать о другом. Это обычно бывает сплошь и рядом. Смотришь с какой-то другой стороны. Потом с третьей. А потом начинают между этим представлениями устанавливать связи, начинают их накладывать одни на другие. Тогда лишние обрезаются, появляются новые инородные куски. Это о психологии работы.

Если спросишь, как это получилось: с одной стороны, была эта схема, она была нарисована, ее развертывали в линейные цепочки, свертывали в кольца, чтобы посмотреть, что ней можно делать.

Параллельно шла другая работа по происхождению языка и мышления. Когда решали вторую задачу о происхождении языка и мышления, то из этого исходят как из средства. Когда соотносили эту схему с проблемой происхождения, обнаружили парадоксальную вещь. Возник вопрос: а где собственно произошло мышление? Глядя на эту схему, можно ответить одним способом: оно произошло в голове у субъекта. Другого ответа быть не может.

Где произошел язык и как он произошел? Язык произошел вне головы, в стаде, в коллективе. Но это только одна половинка ответа. Потому что там произошел не язык как выражение мысли. Он не мог произойти как выражение мысли, он должен был произойти сам по себе. А выражение мысли в языке должно было произойти в голове у обезьяны. Работы Выготского прозрачны с этой точки зрения. Сперва формулируется первоначальный тезис о единстве языка и мышления. Нет языка и мышления, есть речевое мышление. Значение есть единица и языка и мысли. А где находится значение? Он говорит: в голове. Тогда начинается новый круг — генетические корни языка и мышления. Язык и мышление одно, а произошли они по-разному, там разные генетические корни.

Почему они произошли по-разному? Потому что то, что произошло в голове, подчиняется одной логике, а то, что произошло вне головы, подчиняется другой логике. У языка как системы обозначающего материала одна линия происхождения, а у мышления, как заключенного в голове и опирающегося на физиологический субстрат — другая. Их этого круга нельзя выйти, если исходить из этой схемы. Поэтому я сейчас сформулирую принцип.

С моей точки зрения основной удар этой схеме наносит не столько отсутствие каких-либо знаний о физиологических или психологических процессах. Тут можно говорить, что это еще впереди. Истинный удар, это невозможность совместить эту структуру с историческим подходом к человеку, к человечеству с тезисом о социальном происхождении языка и мышления.

И в этом плане, с моей точки зрения, вся современная наука членится на два большие направления, которые принципиально противопоставлены друг другу. На направление, которое отвергает исторический и социологический подход как лежащие за пределами их науки и работающих в схемах индивида, его физиологического субстрата, психологических процессов, происходящих там. И другое направление, которое пытается понять человека как некоторое действительно социальное образование. Не просто приговаривает о социальной природе человека, а делает это исходным принципом и на этой базе объясняет психику человека и все знаниево-мыслительные образования.

В частности это означает, что необходимо совместить представление о структуре ставшего целого с проблемой социального происхождения языка и мышления. Если вы признаете, что язык и, следовательно, мышление появляются в межиндивидуальной среде, есть продукт коллектива, труда и объединения, социализации, то они есть проявления социального целого, некоторого организма.

Вместе с тем давно выявлено, что социальный организм должен рассматриваться как одна единица, а не как сумма составляющих его частей, элементов. А если вы задаете социум как некоторое глобальное целое и помещаете индивидов наряду с машинами, знаками и т.п. внутрь него, то вы должны сказать, что и язык с мышлением появляются внутри этого целого, в сфере, заключенной между индивидами. При этом мне не важно, что находится внутри этого целого: индивиды или еще что бы то ни было. Я признаю их наличие в данной структуре, но выводить дальнейшее надо из всего целого, а не из них. Из целого как такового, а не сведенного к сумме элементов.

Но наличие индивидов — вполне законное явление.

Я с их законностью согласен. Я спорю с другим. Я говорю, что выводить надо не с них начиная и не из них. Мы с чего-то должны начать. Для этого начала мы имеем некое социальное целое, фиксируем то, что оно произошло, а теперь можно выводить все, что угодно. Более того, двигаясь таким образом, вы обязаны отпочковать язык, отпочковать языковое мышление, отпочковать индивидов, личность, культуру, науку, искусство, все, что угодно. Но из чего это все можно отпочковывать и выводить? Только из этого социального целого. Будьте любезны, если вы признаете этот принцип, исходить с самого начала из этого целого и объяснять все из него.

Но индивиды — элементы этого целого.

Правильно. И не только элементы, но и средства этого целого. Современный индивид, особенно, если он посажен на министерское кресло, он становится средством целого, хотя очень часто в то же время он это целое использует как средство.

На этот счет есть хорошая цитата из Маркса о том, что индивид может существовать только в обществе.

Конечно, конечно... Но теперь важно с этой точки зрения рассмотреть наши научные подходы. А я повторяю, что уже говорил, что с моей точки зрения вся современная наука члениться на две большие группы. При этом у нас приговаривается одно, а работают совершенно иначе. Здесь уместно вспомнить выражение: «Лучше бы меня меньше хвалили, но больше бы читали». Вопрос в том, сможем ли мы положить сформулированный принцип в основу нашей работы? Как правило, девяносто девять процентов исследователей этого, того что я здесь отмечаю, вообще не учитывают и рассуждают поэтому, используя другие, принятые схемы.

Если вы начнете рассматривать все это с точки зрения истории, то вы никогда не объясните происхождение языка и мышления на базе той схемы, которую они используют. Вы должны будете рассуждать совершенно иначе.

Я сейчас расскажу, откуда взялась эта линия рассуждения и к чему она ведет. Но предварительно в плане нашей полемики я сформулирую один исходный принцип. Дело в том, что чтобы убедить меня в правильности вашей точки зрения вы должны будете объяснить именно вот этот принцип: происхождение языка и мышления и связать объяснение их происхождения с вашей физиологической схемой. Если вам это удастся, я сдаюсь.

Аврамков. Но ведь расчленение социума происходит также в историческом аспекте, и осознается в ходе развития науки.

Это тоже верно. При этом считается, что за нас это проделывали Платон, Аристотель и т.д. Но меня сейчас эта сторона дела не интересует. Мы действительно используем их представления о социуме как о товариществе индивидов. Но на самом деле надо еще произвести расчленение этого целого, а не брать готовую схему расчленения. И для нашего расчленения надо выработать адекватные научные основания. Речь идет именно об этом. Это исходный и основной принцип.

Но меня сейчас интересует более узкий вопрос, а именно, каким образом соединить различные исторически возникшие в рамках традиционных наук точки зрения. При этом надо иметь в виду, что этот процесс интеграции наук непрерывно реально происходит. Мы имеем историческую, социальную точку зрения со своими понятиями и другую, скажем, психолого-физиологическую точку зрения, исходящую из индивидов. До какого-то момента наличие таких различных точек зрения возможно и в каждой из них мы можем получать реальные результаты.

Но затем возникает задача увязки воедино как самих точек зрения, так и результатов научного движения, исходивших из каждой из них. Мы давно подошли к этой проблеме и сейчас должны ее решать. При этом оказывается, что когда мы начинаем производить этот синтез, или другими словами, пытаемся объединить социолого-историческую точку зрения с другой точкой зрения, исходящей из индивидуально-психологических представлений это не удается осуществить, не отказавшись от тех расчленений, которые были исходными для указанных точек зрения.

... А зачем тогда соотносить эти точки зрения?

Наоборот, мы соотносим и обязаны это делать. Но что значит, соотносить, конфигурировать? Это значит, что если у нас есть пара изображений, то мы должны построить третье, объединяющее их и не только объединяющее, но и объясняющее. При этом это третье изображение должно фиксировать и объяснять и то, что в исходной паре изображений было истинным и то, что там есть ошибочного. Но как только мы начинаем соотносить, то мы невольно вынуждены отдать предпочтение одному из исходных представлений в качестве исходного и основного. При этом я исхожу из того, что таким объединяющим представлением является социолого-историческая точка зрения. Я это утверждаю по многим причинам, в том числе и потому, что такая точка зрения является более общей, задает более широкое целое. Дело в том, что когда мы увязываем воедино два различных представления, то предпочтение должно быть оказано той точке зрения, которая задает более широкое целое, ибо это целое будет определять функции, а потом и структуру входящих в нее элементов. Следовательно, мы должны исходить из социально-исторического представления и выводить потом из него и другую точку зрения.

Сначала нам сказали, что имеется два направления, две точки зрения, а затем говорят, что одной из них надо отдать предпочтение. Но это совершенно не очевидно.

Я действительно считаю, что хотя это и не очевидно, но все науки, исходящие из индивида при исследовании «духа» и вообще «человека» являются анахронизмом, хотя может быть этот анахронизм просуществует еще сотни лет. Причем их существование зависит от того, насколько нам будет нужна настоящая наука. Возможно она нам окажется ненужной. Тогда этот анахронизм может существовать бесконечно долго. Но все это уже сейчас анахронизм, все это вымирает и вымрет, если наука, действительная наука, будет развиваться.

Костеловский. А может быть это зависит от задачи?

Нет. Вот эти новые науки в зависимости от задач, они окажутся вычлененными уже внутри данного нам целого и окажутся уже заданными там. Заданные как вычлененные из структурного представления о нашем объекте, они будут тем самым с ней неразрывно связаны. Тот опыт, который у нас уже сейчас есть, показывает, что при этом кардинальнейшим образом меняются исходные схемы. В частности становится очевидной полная несостоятельность той схемы, о которой я говорил выше. Причем несостоятельность этой схемы заключается не в том, что она не может объяснить фактически ни одну из связей, ибо здесь можно надеяться, что сработает принцип «мы еще не поняли, но со временем поймем».

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒