Наблюдение 9.

Наблюдение 9.

Чарльз Н. Был доставлен на прием матерью 2 февраля 1943 г., когда ему было 4,5 г., с основной жалобой: «Главное, что меня беспокоит больше всего, это то, что я не могу достучаться до моего ребенка». Она предварила свой рассказ словами: «Я стараюсь оставить в стороне профессиональные знания, которые вмешивались в мои размышления до сегодняшнего дня».

В младенчестве мальчик был пассивным, «замедленным и флегматичным». Он мог просто лежать в кроватке с открытыми глазами. Он вел себя почти как под гипнозом. Выглядел сконцентрированным на чем-то одном, что делал в этот момент. Из-за подозрений на гипотиреоидизм ему был назначен тиреоидный экстракт, никак не повлиявший на его общее состояние.

Его удовольствие от музыки и тяга к ней подталкивали меня проигрывать пластинки. В полтора года он умел различать восемнадцать симфоний и узнавал композитора уже по первым звукам. Он мог сказать: «Бетховен». Примерно в том же возрасте он начал часами крутить игрушки и крышки от бутылок и банок. Проявлял большую ловкость рук в кручении цилиндров и, глядя как они крутятся, мог сильно возбудиться и подпрыгивать в экстазе. Сейчас его интересуют отражение света от зеркал и ловля зайчиков. Если ему что-то интересно, вы не можете изменить это. Если я входила в комнату, он не обращал на меня внимания и не узнавал меня ...

Самое поразительное – его отстраненность и недосягаемость. Он ускользает, как если бы был в тени, живет в собственном мире, куда не проникнуть. Нет ощущения связи с людьми. У него был период цитирования другого человека; он никогда не проявляет себя. Весь его разговор - это реплика на что-то сказанное ему. О себе он говорил во втором лице, а сейчас иногда в третьем; он может сказать: «Он хочет» и никогда: «Я хочу».
Он деструктивен – мебель в его комнате похожа на обломки. Он ломает фиолетовый мелок на две части и говорит: «У тебя был прекрасный фиолетовый мелок, а сейчас два кусочка. Смотри, что ты наделал». У него развились навязчивости, связанные с фекалиями, он может прятать их, где угодно (например, в рейтузах) и, если я вошла в комнату, копирует меня: «Ты испачкал штаны – теперь у тебя не будет твоих мелков».
В итоге он еще не овладел навыками опрятности. Он никогда не пачкается в детском саду и делает это всегда лишь по приходе домой. То же с обмачиванием. Обмочившись, он гордится этим, прыгает в экстазе и говорит: «Смотри, какую большую лужу он наделал».

Будучи с людьми, он не смотрит на них. В прошлом июле у нас были люди. Когда Чарльз вошел, это было, как будто жеребенка из вольера выпустили. Он не обратил внимания на людей, но ощущал их присутствие. Он подражает голосам и поет, и некоторые люди не замечают у него никаких отклонений. В саду он никогда не входит в группу, уходит от детской толкотни за исключением групповых занятий; если это музыка, он выходит в первый ряд и поет.

У него замечательная словесная память и хороший запас слов за исключением местоимений. Он никогда не начинает разговор и говорит мало; много – только, когда предметы двигаются.

Чарльз – желанный и ожидавшийся ребенок, родился нормальными родами. Он сел в 6 месяцев и пошел незадолго до 15-ти – «просто в один прекрасный встал и пошел – без ползания до этого». Не болел ни одной из обычных детских болезней.

Чарльз – старший из трех детей. Отец закончил школу и торгует одеждой. Он описывается как «обязанный всем самому себе, добрый, невозмутимый и мирный человек». У матери «успешный опыт в бизнесе, у нее театральная касса в Нью-Йорке, она на редкость невозмутима». Ко времени появления Чарльза в клинике его братьям было 28 и 14 месяцев. Бабушка по матери, «очень подвижная, энергичная, гиперактивная, почти гипоманиакальная», немного писала и сочиняла музыку. Тетя по матери, «психоневротичная, очень яркая, впадающая в истерики» – автор стихов и песен. Другая тетка была отрекомендована как «семейная амазонка». Дядя по матери, психиатр, изрядно одарен музыкально. Родственники отца описываются как «обычные, простые люди».

Чарльз – хорошо развитый, физически здоровый, выглядящий умным мальчик. Он носит очки. Войдя в кабинет, не обратил ни малейшего внимания
на людей (три врача, его мать и дядя). Ни на кого не глядя, сказал: «Дайте мне карандаш!», взял лист бумаги со стола и написал нечто напоминающее цифру 2 (большой настольный календарь ясно показывал цифру 2 – было второе февраля). Он захватил с собой экземпляр Readers Digest4 и был зачарован изображением малыша. Он бесконечное число раз сказал: «Посмотри на забавного малыша», временами добавляя: «Разве не забавный? Разве не милый?»

Когда у него забирали книгу, он боролся с держащей книгу рукой, не глядя на самого человека. Когда его укололи булавкой, он произнес: «Что это?» и сам ответил на свой вопрос: «Это иголка».

Он испуганно смотрел на иглу, уклонялся от новых уколов, но ни разу не связал уколы с державшим булавку человеком. Когда журнал у него все-таки забрали, бросили на пол и наступили на него, он пытался вытащить его из-под ноги так, будто нога тоже была отдельной мешающей вещью, опять не обращая внимания на человека, которому нога принадлежала. Один раз он повернулся к матери и сказал раздраженно: «Я тебя накажу!».
Оказавшись перед доской Сегена, он интересовался в основном названиями форм, прежде чем поместить их в соответствующие гнезда. Он часто крутил формы и возбужденно прыгал, пока они крутились. Его действия в целом были очень однообразными. Он никогда не использовал язык как средство общения с людьми. Он помнил названия – такие, как «восьмиугольник», «ромб», «продолговатый кубик», но, тем не менее, постоянно спрашивал: «Что это?».

Он не отвечал, когда его звали, и не смотрел на мать, когда она говорила с ним. Когда кубики убрали, он плакал, топал ногами и кричал: «Я дам их тебе!» (обозначавшее: «Дай их мне»). Его движения были очень умелы. Чарльз был помещен в школу Devereux.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒