Наблюдение 4.

Наблюдение 4.

Пол Г. был направлен в марте 1941 г. в возрасте 5 лет для психометрической оценки того, что расценивалось как тяжелый умственный дефект. Он посещал частный детский сад, где его бессвязная речь, неспособность адап-тироваться и вспышки гнева в ответ на любое препятствие создавали впечатление слабоумия.
Пол, единственный ребенок, приехал с матерью из Англии около двух лет назад. Его отец, горный инженер, предположительно находящийся в Австралии, оставил жену незадолго до этого после нескольких лет несчастливого брака. Мать, вроде бы закончившая колледж, непоседливая, нестабильная, возбудимая женщина, дает расплывчатые и очень противоречивые сведения о семье и развитии ребенка. Она долго подчеркивает и иллюстрирует ее усилия сделать Пола умным, обучая его запоминать поэмы и песни. К трем годам он знал слова не менее 37 песен и много разных детских стишков.

Он родился нормальными родами. На первом году были частые рвоты, и частые смены формулы вскармливания почти не помогали. Рвоты прекратились с переходом на твердую пищу. Первые зубы прорезались в срок, в срок же начал удерживать головку, сел, пошел и овладел навыками опрятности. Перенес корь, ветрянку и коклюш без осложнений. В три года были удалены миндалины. Единственное отклонение при физическом осмотре – фимоз.
Ниже приводятся данные наблюдений на амбулаторном приеме, в ходе пяти недель пребывания в пансионате и нескольких дней в госпитале.

Пол был стройным, хорошо сложенным и привлекательным ребенком с умным и живым выражением лица. Отмечалась отчетливая праворукость. Он редко отвечал на обращения к нему – даже по имени. Однажды он по просьбе поднял кубик с пола. В другой раз он скопировал круг сразу после того, как его нарисовали. Иногда энергичное «Нет!» заставляло его прервать то, что он в этот момент делал. Но обычно при обращении к нему он продолжал свои занятия, как будто никто ничего не сказал. При этом никогда не было чувства, что он сознательно слушается или не слушается. Он был так отдален, что замечания не достигали его. Он всегда оживленно занимался чем-то и выглядел удовлетворенным, пока кто-нибудь не пытался помешать его действиям. Тогда он сначала нетерпеливо пробовал избавиться от препятствия, а если это не удавалось, исполненный гнева кричал и дрался.

Его отношения к людям и вещам были ярко контрастны. Войдя в комнату, он сразу пошел к вещам и правильно обращался с ними. Он не был деструктивен и обращался с вещами заботливо и даже с любовью. Он взял карандаш и нарисовал каракули на найденном на столе листе бумаги. Он открыл коробку, вынул из нее игрушечный телефон, напевая: «Он хочет телефон», и принялся расхаживать по комнате, держа трубку в правильном положении. Взяв ножницы, он терпеливо и ловко порезал лист бумаги на мелкие кусочки, напевая: «Резать бумагу, резать бумагу ...». Он нашел игрушечную машинку и бегал по комнате, подняв ее высоко над головой и напевая снова и снова: «Машина летает». Наряду с этими словами, произносившимися всегда с одним и тем же выражением и связанными с его действиями, он выкрикивал и слова, никак не связанные с ситуацией, например: «Люди в гостинице», «Ты ушиб ногу?», «Конфеты кончились, нет конфет», «Ты упал с велосипеда и набил шишку на голове». Однако, некоторые его выкрики были отчетливо связаны с предшествующим опытом. У него была привычка говорить почти ежедневно: «Не бросай собаку с балкона». Мать вспомнила, что она сказала ему это об игрушечной собаке, еще когда они жили в Англии. При виде кастрюльки он неизменно выкрикивал: «Peten-eater». Мать вспомнила, что это возникло, когда ему было два года и она случайно уронила кастрюлю во время чтения ему детского стишка «Peter, Peter, pumpkin eater». Большая часть его речевых стереотипов воспроизводила предостережения по поводу телесных повреждений.

Ни одно из таких замечаний не имело коммуникативной ценности. У него не было эмоциональной привязанности к людям. Он вел себя, как если бы люди ничего для него не значили или вовсе не существовали, независимо от того, обращались к нему дружественно или резко. Он никогда не смотрел людям в лицо. Когда он все-таки как-то взаимодействовал с людьми, он обращался с ними или даже скорее с частями их, как с вещами. Он мог пользоваться ведущей его рукой. В игре он мог бодаться с матерью точно так же, как он бодался с подушкой. Он позволял рукам воспитательницы одевать его, не обращая ни малейшего внимания на нее. Оказавшись с детьми, он игнорировал их и шел к их игрушкам.

У него было четкое произношение и хороший запас слов. Он правильно строил предложение за исключением того, что никогда не пользовался местоимением первого лица и не называл себя Полом. Все его высказывания о себе делались во втором лице, точно повторяя сказанное ему прежде. Свое желание конфеты он выражал словами: «Ты хочешь конфету». Он мог отдернуть руку от горячей батареи и сказать: «Ты обжегся». Время от времени он, как попугай, повторял сказанное ему.

Формальное тестирование не проводилось, но он, несомненно, не был слабоумен в обычном смысле этого слова. После трехкратного повторения воспитательницей предобеденной молитвы он без ошибок воспроизвел ее и с этих пор запомнил. Он умел считать и называть цвета. Он быстро научился узнавать свои любимые пластинки среди множества других, ставить их на проигрыватель и включать его.

Его воспитательница сообщила о множестве наблюдений, указывающих на компульсивное поведение. Он часто самозабвенно мастурбировал. Он бегал по кругу, экстатически выкрикивая фразы. Брал маленькое одеяло и подолгу тряс его, зачарованно приговаривая: «Ии! Ии!» и впадая в сильное возбуждение при попытках противодействия. Все это и многое другое не просто повторялось, но воспроизводилось день за днем с почти фотографической точностью.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒