ПРИМЕЧАНИЯ 2 страница

Необычайным авторитетом до середины 50-х годов пользовались книги венгерского философа и литературоведа Дёрдя Лукача (1885–1971), триумфальное шествие которых в восточной зоне началось с 1945 года, когда вышла его «Немецкая литература в эпоху империализма», уже к 1950 году выдержавшая шесть переизданий. Еже годно выходило несколько книг Д. Лукача, в совокупности предлагавших переоценку истории немецкой литературы, особенно начиная с эпохи Гёте и Шиллера: «Гёте и его время» (1947), «Поворот судьбы» (1948), «Эссе о реализме» (1948), «Томас Манн» (1949). И не только немецкой – в 1949 году была опубликована его книга «Русский реализм в мировой литературе». Продолжая разработку методологии марксистского литературоведения, он выпустил книгу «Карл Маркс и Фридрих Энгельс как историки литературы» (1948). В 1950 году Лукач подготовил книгу «Немецкие реалисты XIX века», где были статьи о Г. Клейсте, И. Эйхендорфе, Г. Бюхнере, Г. Гейне, Г. Келлере, В. Раабе, Т. Фонтане, способствовавшие публикациям их произведений в ГДР. В предисловии, датированном июнем 1950 года, Лукач констатировал отсутствие в немецкой литературе XIX века столь же мощной струи критического реализма, как во французской литературе, и объяснял эту особенность спецификой исторического развития Германии. Ставилась им и проблема критического освоения классического культурного наследия: «Необходимое для любого социалистического реализма критическое освоение наследия означает – даже и во всех вопросах эстетического порядка – тройную критику и переосмысление традиций буржуазного прошлого. Во-первых, необходимо критиковать буржуазную ограниченность высших идейных и эстетических достижений искусства классового общества. Новое общественное, человеческое содержание социализма с необходимостью ведет к новой, более высокоорганизованной в художественном плане постановке вопросов, требует для своего адекватного воплощения радикально новых решений проблем формы. Во-вторых, для этого перехода абсолютно необходима критика специфически национальных слабостей в каждой литературе, особенно в немецкой..., где, в частности, обнаруживаются два ложных полюса: а) абстрактный космополитизм (в противоположность подлинному интернационализму) и б) узколобый провинциализм (в противоположность подлинному патриотизму)... В-третьих, все же – и этот момент нуждается в постоянном подчеркивании – хотя социалистический реализм и есть преодоление всех ограничивающих и ограниченных тенденций буржуазного развития, он в то же время является и исполнением всех прогрессивных начинаний, которые возникли на пути развития человечества»¹¹.

Приведенные рассуждения отражают методологический инструментарий, использовавшийся литературоведами ГДР вплоть до 70-х годов в критике классического литературного наследия. Реальное прошлое (в том числе и высшие художественные достижения) критиковалось с точки зрения сфантазированного будущего, реальность сравнивалась с умозрительной утопией и при таком подходе теоретически неизбежно проигрывала. Однако при конкретном анализе творчества Сервантеса, Гёте, Бальзака, Л. Толстого и Т. Манна Лукач, как правило, забывал об им же сформулированной «тройной» критике «высших идейных и эстетических достижений искусства классового общества» и нередко навлекал на себя нарекания за критические или сдержанные оценки произведений своих пролетарских коллег (например, романов В. Бределя). Другим же литературным критикам, выступавшим от имени социалистического реализма (А. Абуш, А. Курелла, Г. Кох и др.), было гораздо легче подвергнуть разносу талантливое, но нестандартное произведение, чем бесталанное, но выстроенное строго по схеме – в последнем случае можно было лишь указать на «отдельные промахи» или на «недостаточную художественную отделку».

И все же, оценивая ситуацию в критике и литературоведении ГДР первых послевоенных лет, надо признать, что тогда существовал определенный плюрализм научных методов и взглядов, который лишь постепенно сворачивался под предлогом «обострения классовой борьбы». В Лейпцигском университете, например, после войны преподавали такие видные филологи, как Герман Август Корф (1882–1963) и Теодор Фрингс (1886–1968), там же читал лекции крупнейший литературовед и критик Ганс Майер (р. в 1907 г.), а некоторое время и Вернер Краус, еще до войны завоевавший мировое признание. Еще долго в ГДР публиковал свои книги Альф ред Канторович (1899–1979) и пользовался авторитетом Эрнст Блох (1855–1977); в 1947 году вышло, а затем несколько раз переиздавалось глубокое филологическое исследование Виктора Клемперера (1885–1960) «Язык третьей империи. Заметки филолога». На фоне потока вульгарно-социологической критики, который распространялся очень быстро, выделялись глубиной и основательностью статьи и книги Пауля Риллы (1896–1954) и Герхарда Шольца (1903–1976); первый создал образцовые критические статьи о современной литературе, второй, преодолевая потоки эйфорического восхваления Гёте и классики вообще (или вульгарно-социологического ее «расчленения»: А. Абуш «Шиллер – величие и трагедия немецкого гения», 1955), разрабатывал фундаментальные основы социологического подхода к наследию классической литературы.

Одной из целей культурной революции в ГДР, провозглашенной СЕПГ, было формирование новой интеллигенции, причем преимущество отдавалось выходцам из трудящихся масс. За годы первой пятилетки (1951–1955) вдвое возросло число университетов и высших учебных заведений, и уже в 1955 году больше половины из общего количества студентов составляли выходцы из рабочего класса и крестьянства, чему в немалой степени способствовали специально организованные в 1949 году рабоче-крестьянские факультеты. Но количество здесь явно шло впереди качества. В программах СЕПГ говорилось, что необходимо поставить науку и искусство на службу рабочему классу, новому народному государству, но на практике наука и культура под соответствующим идеологическим и административным нажимом превращались в своего рода «сферу обслуживания» текущих нужд политики партии. В рамках двухлетнего плана (1949–1950) СЕПГ ставила перед писателями следующие задачи: «Прогрессивные писатели могут своими произведениями содействовать тому, чтобы развить у рабочих на предприятиях и у сельского населения радость труда и оптимизм. Своими произведениями они могут разъяснять всему народу смысл и значение двухлетнего плана и всех связанных с ним общественных проблем…»¹² И, наконец, СЕПГ очень важное значение придавала различным формам художественной самодеятельности самих трудящихся: в 1952 году был открыт, например, Центральный дом самодеятельного искусства в Лейпциге, в 1954 году основано Общество распространения научных знаний.

Издательское дело было прочно монополизировано в 1951 году после создания Отдела литературы и издательств при Совете министров ГДР, который впоследствии перешел в Министерство культуры, открытое в 1954 году (первым министром был назначен И.Р. Бехер). Государство, управляемое СЕПГ, получило в свои руки мощный инструмент, позволявший с помощью разнообразных средств полностью взять издательское дело под жесткий контроль. Для дальнейшего усиления идеологического контроля в 1957 году была создана Комиссия по вопросам культуры при Политбюро ЦК СЕПГ, возглавленная А. Куреллой. Сложилась и система литературных издательств, основные из них: в Берлине – «Ауфбау» (мировая и национальная классика и современная литература), «Фольк-унд-вельт» (современная мировая и немецкоязычная литература), «Нойес лебен» (молодежное издательство с разнообразной программой), «Киндербух-ферлаг» (детская литера тура), «Хеншель» (театр и драматургия); в Галле – «Миттельдойчер ферлаг» (современная литература ГДР и социалистическая классика), в Лейпциге – «Ферлаг дер Кунст» (книги и альбомы по искусству), «Реклам» (мировая литература в популярных, но качественно выполненных дешевых изданиях), в Ростоке – «Хинсторф» (литература на нижненемецком языке, литература скандинавских стран, литература на морскую тематику); в Баутцене – «Домовина» (литература на верхнелужицком и на нижнелужицком языках) и т. д.

Литературных журналов в ГДР выходило немного: «Зинн унд форм» (с 1949 г.), «Нойе дойче литератур» (с 1953 г.), журнал Культурбунда «Ауфбау» прекратил свое существование в 1958 году после смерти И.Р. Бехера, журнал «Театер дер Цайт» (с 1946 г.) специализировался на публикации драм и разборе новых инсценировок, вопросам литературной теории и критики был посвящен журнал «Ваймарер байтреге» (с 1955 г.). Общим вопросам культуры (включая и литературу) был посвящен еженедельник «Зонтаг». Естественно, что литературные страницы и критические публикации могли появляться почти во всех общественно-политических газетах и журналах. В 1961 году в Лейпциге был открыт Литературный институт имени И.Р. Бехера, где в различных семинарах обучались будущие поэты, прозаики и драматурги.

За годы существования ГДР было учреждено большое количество литературных премий, основные из них: Национальная премия ГДР трех степеней (с 1949 г., присуждалась 7 октября Председателем Государственного Совета ГДР), Премия имени Генриха Манна (с 1953 г.), Премия Союза свободных немецких профсоюзов (с 1955 г.), Премия имени Лессинга (с 1956 г.), Премия имени Генриха Гейне (с 1957 г.), медаль Эриха Вайнерта (с 1957 г., присуждалась Союзом свободной немецкой молодежи). Кроме того, свои литературные премии присуждали отдельные учреждения (например, Министерство культуры), административно-территориальные округа и даже отдельные города. В 1953 году в Веймаре был открыт Национальный мемориальный и исследовательский центр по изучению классической немецкой литературы, а в 1959 году при Академии искусств ГДР было открыто Отделение социалистической литературы, возглавленное А. Кляйном и немало сделавшее для научного освоения богатых традиций немецкой социалистической литературы.

Вплоть до середины 50-х годов в центральном руководстве СЕПГ проходила скрытая перегруппировка сил, связанная с борьбой социал-демократического и коммунистического течений внутри объединившейся партии. Верх в конечном счете одержала группа Вальтера Ульбрихта (1893–1973), придерживавшаяся просоветской ориентации. В. Ульбрихт стал в 1950 году Генеральным секретарем СЕПГ и оставался на этом посту до полувынужденного ухода на пенсию в 1971 году, когда его сменил Эрих Хонеккер. Отчужденность правящей верхушки ГДР от собственного народа особенно наглядно проявилась во время так называемого «контрреволюционного путча» 17 июня 1953 года: неспособность руководства СЕПГ адекватно среагировать на мирную демонстрацию протеста трудящихся 16 июня 1953 года против незаконного повышения норм выработки привела на следующий день фактически к народному восстанию, когда «справиться с ситуацией» могли уже только советские танки. После путча развернулась волна арестов, которая надолго задержала процессы демократизации.

Хотя СВАГ прекратила свое существование в 1949 году и вся полнота власти перешла к правительству ГДР, газета СВАГ «Тэглихе Рундшау» продолжала издаваться до 1955 года и нередко те или иные политико-идеологические кампании начинались со статей именно в этой газете, которая ориентировалась на идеологическую линию, проводившуюся в СССР. Борьба против «модернизма» и «формализма» в искусстве и литературе ГДР развернулась, например, после резкой статьи «Пути и заблуждения современного искусства», опубликованной в 1951 году и подписанной псевдонимом Н. Орлов. Упрекам в модернизме и формализме здесь подверглись такие видные художники-антифашисты, как Кэте Кольвиц, Ганс Грундиг и другие. Дальнейшая дискуссия развернулась вокруг творчества Эрнста Барлаха, выставка работ которого была устроена в Берлине зимой 1951–1952 годов. Искусство Барлаха в «Тэглихе Рундшау» (статья Курта Матрица, члена Государственной комиссии по делам искусства) и в «Нойес Дойчланд» было оценено как антиреалистическое, «служащее почвой для антигуманистических тенденций империализма»¹³. Понадобилось вмешательство Б. Брехта и других авторитетных деятелей культуры, чтобы эта чудовищная оценка не возобладала. В 1953 году в Гюстрове, на родине великого скульптора, был открыт мемориал.

В 50-е годы обсуждение проблем искусства нередко подменялось администрированием. Так, например, окончательная судьба оперы Пауля Дессау и Б. Брехта «Допрос Лукулла» (речь шла не столько о музыке, сколько о концепции и тексте Брехта) решалась в дискуссии, проходившей на квартире президента ГДР Вильгельма Пика. Несмотря на некоторые уступки Брехта, оперу вскоре сняли с репертуара. Как культурное наследие отвергались экспериментальные направления в искусстве XX века и почти весь немецкий романтизм.

Особую роль в поисках более продуктивных подходов к культурному наследию сыграл IV съезд писателей ГДР (1956)*, идеи которого в целом отчетливо перекликались с соответствующими настроениями в советском обществе (IV съезд писателей ГДР состоялся накануне XX съезда КПСС, но предсъездовская атмосфера была хорошо известна интеллигенции). Вопрос о необходимости в интересах развития литературы ГДР значительно расширить сферы активно осваиваемого культурного наследия (чему специально был посвящен большой доклад Г. Маурера) разрешался очень медленно, с рецидивами и отступлениями. Позитивная ориентация первых послевоенных лет на наследие немецкой национальной классики (Гёте, Лессинг, Шиллер) постепенно становилась тормозом художественного развития, ибо приобретала застывший и догматический характер, препятствовала продуктивному освоению других художественных направлений в национальной и мировой литературе.

Середина 50-х годов в культурной политике ГДР была отмечена целым комплексом мероприятий репрессивного характера, который западные культурологи назвали «наступлением» В. Ульбрихта «по пяти ударным направлениям»¹⁴. Это объяснялось в том числе и осложнением обстановки в странах социалистического содружества и в мире в целом. Образование двух противостоящих военных союзов (НАТО и Варшавский Договор), XX съезд КПСС, волнения в Польше, события в Венгрии – все это вызывало противоречивые отклики в некоторых слоях интеллигенции ГДР, включая и членов СЕПГ самых верхних эшелонов. Некоторые представители партийной и творческой интеллигенции попытались сделать собственные выводы из осуждения культа личности Сталина. В разных местах образовались кружки и группы (от студентов до членов Политбюро СЕПГ). В 1956–1958 годах участников этих групп и кружков постигли различные наказания: тюремные заключения (Э. Лёст, В. Харих, В. Янка и др.), увольнения с работы и «проработочная критика», что в ряде случаев повлекло за собой добровольную или вынужденную эмиграцию. Все это не могло не затормозить наметившиеся было процессы демократизации в самой культуре, отчетливо заявившие о себе на IV съезде писателей ГДР.

В поисках выхода из сложившейся ситуации, требовавшей новых подходов в культурной политике, руководство СЕПГ попыталось подменить необходимость демократизации в сфере культуры усилением ее массовости и общедоступности. И на этом витке культурной политики в ГДР обнаружилась своеобразная параллель с культурной политикой в СССР, с той лишь разницей, что в СССР была «оттепель», идеологам же СЕПГ удалось ее в тот период свести почти на нет. Не без воздействия двух речей Н.С. Хрущева в мае 1957 г. под общим названием «За тесную связь литературы и искусства с жизнью народа» V съезд СЕПГ (июль 1958) призвал деятелей культуры ГДР углубить связи с повседневной жизнью и активнее удовлетворять нужды трудящихся. В Биттерфельде (недалеко от Галле) состоялась конференция, организованная издательством «Миттельдойчер ферлаг», в которой приняли участие писатели, издатели, критики и рабочие. Было решено идти по двум направлениям: во-первых, организовывать «кружки пишущих рабочих» прямо на предприятиях и, во-вторых, за писателями (не только начинающими, но и достаточно известными) закрепить предприятия, на которых они должны были работать, им давались своеобразные «производственные задания» – описать тот или иной завод, сельскохозяйственный кооператив, судоверфь и т. д. В ряде случаев эти репортажи удавались (Ф. Фюман), но в целом писатели восприняли все это как профанацию искусства, и в 60-е годы «движение пишущих рабочих» постепенно угасло.

Выступивший на Второй Биттерфельдской конференции (1964) В. Ульбрихт потребовал от писателей достижения «единства Биттерфельдского пути с гуманистической классической литературой, воплощенной для нас в имени Веймар»¹⁵. Столь непосредственное сближение гуманизма Гёте и Шиллера с массовой и в подавляющем большинстве дилетантской продукцией «движения пишущих рабочих» отчетливо выявляло сугубо утилитарную направленность культурной политики СЕПГ.

В 1964 году в ГДР в результате «Биттерфельдского пути» насчитывалось 300 кружков пишущих рабочих и крестьян, Вторая Биттерфельдская конференция собрала свыше 1 000 участников. Но уже до конференции Ф. Фюман, один из самых авторитетных в те годы писателей, выступил с «Письмом министру культуры», в котором, по сути дела, ставил под сомнение плодотворность замены профессионального писательского труда дилетантским к нему приобщением. Признавая, что государственное внедрение «Биттерфельдского пути» способствовало «расширению базы нашей культурной жизни», пробуждению первоначального интереса к искусству и культуре в среде рабочих и крестьян, Фюман с горечью констатировал, что этот путь не принес и не принесет главного, в чем, по его мнению, нуждается литература ГДР: «Прежде всего нам нужны качество, качество и качество... Необходимо прекратить торжественно провозглашать “великим произведением” или “новым доказательством невиданного расцвета нашей литературы” работы, важные в тематическом плане, но художественно аморфные». Фюман подчеркнул далее, что если взять за правило сопоставление произведений литературы, то сразу исчезнет «вся кое основание для культивируемого самодовольства»¹⁶.

Между двумя биттерфельдскими конференциями произошло важное политическое событие – 13 августа 1961 года за одну ночь была возведена Берлинская стена, закрывшая возможность относительно свободного пересечения границы между двумя странами. Перекрытие границы стало важной темой литературы ГДР (К. Вольф, А. Зегерс, Э. Нойч, X. Мюллер, Ф. Браун и др.).

Хотя многие культурно-политические оценки первых послевоенных лет постепенно теряли свою силу и авторитет, общая ситуация в культурной политике практически напрямую зависела от текущей политической и идеологической конъюнктуры. Ситуация здесь снова осложнилась в результате дискуссий вокруг книги Роже Гароди «Реализм без берегов» (1963) и творческого наследия Франца Кафки. Влиятельный партийный критик А. Курелла, осудив в статье «Весна, ласточки и Франц Кафка» международную конференцию 1963 года в Чехословакии, посвященную творчеству Кафки, через четыре года в статье «Свое и чужое» (1967) снова и снова возвращается к догматическому противопоставлению «восходящих» (Гёте) и «упадочных» (Кафка) культур. Администрирование и авторитаризм культурной политики и подчиненной ей критики в 60-е годы в ГДР состояли не в том, что А. Курелла мог открыто высказать свои взгляды, а в том, что другие взгляды либо не достигали читателя, либо подвергались резкой критике с соответствующими оргвыводами по отношению к авторам и издателям, предоставившим этим авторам возможность опубликоваться. Так, один из крупнейших поэтов ГДР Петер Хухель, бывший с 1949 года редактором авторитетного журнала «Зинн унд форм», в 1962 году был обвинен в пропаганде идеологического сосуществования, снят со своего поста, его произведения перестали публиковать в ГДР, и он по существу вынужден был в 1971 году выехать из страны. Случай с П. Хухелем не был единичным. Высокопоставленные партийные критики зорко следили за тем, чтобы социалистический реализм трактовался в пре делах норм и категорий, выработанных в 30-е годы А. Абуш, например, от имени творческой интеллигенции писал участникам VI съезда СЕПГ в 1963 году: «Мы еще в 30-х гг. в боях с буржуазно-декадентскими, пролеткультовскими и левосектантскими воззрениями выработали принципиальную марксистско-ленинскую убежденность в том, что социалистический реализм представляет собой наивысшее развитие искусства эпохи социалистического преображения мира»¹⁷. Все это приводило к тому, что яростным нападкам нередко подвергались самые талантливые произведения, прокладывавшие новые пути в самой литературе ГДР.

Тем не менее литература продолжала развиваться. Новая ситуация прежде всего обозначилась в поэзии, где к началу 60-х годов на литературную арену вышло молодое поколение, выросшее в условиях ГДР и приверженное идеалам социализма, но стремившееся к большему разнообразию художественных средств и – главное – к выражению своего особого субъективного мировосприятия. В декабре 1962 года С. Хермлин, тогда секретарь Академии искусств ГДР, организовал вечер молодых поэтов, на котором чтение стихов сопровождалось дискуссией. Вечер привлек интерес общественности, но партийными инстанциями дискуссия была признана слишком «открытой», и С. Хермлин вскоре вынужден был покинуть свой высокий пост. Однако после этого вечера, общественный резонанс которого усиливался пропорционально репрессивным мероприятиям, в поэзию ГДР вошла целая плеяда ярких творческих личностей, определивших «лирическую волну» 60-х годов. В числе участников вечера были тогда еще почти неизвестные поэты Сара Кирш, Вольф Бирман, Фолькер Браун.

В 1966 году молодежный журнал «Форум» предложил провести дискуссию о поэзии, которая помогла бы раскрыть отношение молодых поэтов к социалистической повседневности, включая и вопрос о поиске новых художественных средств в век технической революции. Один из ведущих теоретиков социалистического реализма в ГДР известный литературный критик Ганс Кох (работавший тогда в Министерстве культуры ГДР) поместил в «Форуме» большую статью «Позиции, направления, формы», отражавшую партийный взгляд на обсуждаемые проблемы и подводившую итоги дискуссии, за которыми последовали выговоры, увольнения и очередное ужесточение контроля за журнальной и книжной продукцией. На первый план Кох выдвинул вопросы мировоззрения: прежде чем произнести в стихотворении «Я», поэт обязан знать, какое место должно занимать его «я» на современном этапе социалистического строительства. Если поэт не знает этого, то он должен «по возможности не касаться этого поэтического предмета»¹⁸. Подробно анализируя и рез ко критикуя одно из стихотворений Карла Микеля, Кох находит, что лирическое «я» поэта слишком акцентировано на своей особости («Быть другим» – так и называлось стихотворение), что «всегда было характерным признаком обывателя»¹⁹. Микель и некоторые другие молодые поэты, по мнению Коха, хотят провести «границу между автономной областью индивидуального “я” и территорией, принадлежащей обществу», вместо того, чтобы «стремиться к гармоническому синтезу». «Таким образом, не “я” выставляется ответственным за общество, а общество несет вину и последствия за трудности, переживаемые лирическим героем». Из дальнейших рассуждений видна основная директивная установка Коха для поэтов (и вообще для всех граждан): строго следить за тем, чтобы оставаться в рамках позитивной критики общества, чтобы личность не пыталась «выйти за пределы строгих линий истории, осуществить себя помимо ее главной организующей идеи, которую олицетворяет партия рабочего класса...»²⁰. В качестве положительных примеров шли обычные ссылки на Бехера и Горького, но также и на Оле Бинкопа Э. Штритматтера, отдавшего жизнь за создание социалистического кооператива в деревне, и на Ханнеса Баллу Э. Нойча, перековавшегося из рабочего с анархистскими замашками в дисциплинированного члена СЕПГ.

И в 60-е годы высшие партийные инстанции постоянно вмешивались в литературную жизнь. И если на VI съезде СЕПГ (1963) резкой критике был подвергнут Петер Хакс за попытку анализировать современность ГДР критичнее, чем это предписывалось партийными документами (речь шла о драме «Заботы и власть»), то на XI Пленуме ЦК СЕПГ в конце 1965 года сам В. Ульбрихт обрушился с критикой на В. Бройнига (за роман «Железный занавес»), В. Бирмана, X. Мюллера, Р. Кирша, X. Грабнера, М. Билера и С. Гейма (обвиненного за рукопись романа «День X» о 17 июня 1953 г. в «скептицизме» и «совершенно ложном изображении событий») за недостаточную ориентацию на официальные предписания социалистического реализма. В январе 1966 года из состава правления Союза писателей ГДР вышел Ф. Фюман – в знак протеста, что руководство писательского союза не выступило против губительных для нормального развития литературы решений XI Пленума. В 1968–1969 годах резкой критике был подвергнут роман Кристы Вольф «Размышления о Кристе Т.», в котором была сделана попытка изобразить усложнившийся духовный мир молодежи ГДР. Таким образом, вплоть до конца шестидесятых годов культурная политика и обслуживавшая ее нужды литературная критика стремились удержать литературное развитие в застывших рамках, что только тормозило развитие подлинной культуры.

Такова – в основных чертах – внешняя канва литературной жизни ГДР в описываемый период, определявшаяся постоянным диктатом догматической идеологии. В то же время сама фактура литературной жизни в ее подробностях была, конечно, богаче и разнообразнее, чем ее отражение в злободневных дискуссиях. Абсурдность литературной ситуации заключалась еще и в том, что официальную культурную политику нередко проводили люди, которые впоследствии сами же попадали под ее обстрел. Так, Ф. Фюман, по его собственным словам, в течение нескольких лет был искренним приверженцем догматического сталинизма, а прежде чем написать «Письмо министру культуры» в течение нескольких лет добросовестно собирал материалы для производственных репортажей, которые ему в основном не удавались. Также и К. Вольф, прежде чем окончательно прозреть в «Размышлениях о Кристе Т.», проделала весьма благополучную карьеру, став в 24 года кандидатом в члены ЦК СЕПГ (1963–1967), и не случайно она впоследствии не перепечатывала свои ранние критические работы 50-х годов – в них силен налет того же вульгарного социологизма, который исторгала официальная критика. И все же накопление внутрилитературной энергии от 50-х годов к 70-м годам шло в совершенно определенном направлении – в направлении отказа от идеологического диктата в художественном творчестве и отказа от сугубо утилитарного взгляда на литературу. Накопление новых качеств в литературоведении и литературной критике шло в аналогичном направлении: добросовестные исследования даже и в рамках догмы с неизбежностью подводили к стремлению пересмотреть или взорвать эту догму. Так, известный антифашистский публицист и литератор Вальтер Виктор (1895–1971), издавая с официальных марксистских позиций огромными тиражами популярную серию «Книги для чтения в наше время» по-своему подготовил общественное сознание к необходимости пересмотреть взгляды на немецкий романтизм. Так, начинавшие в отчетливо социологическом русле литературоведы Ганс Кауфман (р. в 1926 г.) и Вернер Миттенцвай (р. в 1927 г.) на фактах выверенной социологией постепенно подорвали доверие к вульгарно-социологическим схемам А. Абуша и А. Куреллы. Но наиболее показательный случай из истории марксистского литературоведения в ГДР представляет Вернер Краус.

Вернер Краус (1900–1976) пришел к марксизму органически, перерабатывая опыт немецкого классического литературоведения. В статье «История литературы как историческая задача» (1949) он на примере кризиса методологии своих учителей и предшественников (Карл Фослер, Эрнст Роберт Курциус) показал, как развитие самой науки о литературе должно было вызвать к жизни марксистское социологическое литературоведение: возникали вопросы, на которые с помощью прежних методов нельзя было дать ответов. Ответы на эти вопросы В. Краус пытался дать в своих многочисленных работах по истории романских литератур и европейскому Просвещению, которые получили всемирное признание. Но новая методология, предложенная В. Краусом, по вполне понятным причинам (В. Краус постоянно выступал против вульгарного социологизма, с одной стороны, и против «классицистического способа оценки» у Д. Лукача²¹, с другой стороны) раньше нашла отклик на Западе. Учеником Крауса во многом был создатель рецептивной эстетики западногерманский ученый Ганс Роберт Яусс, который утверждал, что его знаменитая книга «История литературы как провокация литературоведения» (1967) выросла в результате раздумий над статьей Крауса «История литературы как историческая задача»²². По заказу издателей ФРГ Краус написал фундаментальную книгу «Основные проблемы литературоведения» (1968), которая выдержала в ФРГ пять изданий, переводилась на другие языки, в самой же ГДР впервые была опубликована лишь в 1984 году. Из круга учеников и последователей В. Крауса в ГДР постепенно сформировалось и перспективное литературоведческое направление, разрабатывавшее функционально-коммуникативный метод (М. Науман, Д. Шленштедт, В. Банер, И. Мюнц-Кёнен), наиболее актуальные результаты применения которого стали очевидными с начала 70-х годов.

* * *

Стихотворных сборников в первые послевоенные годы было издано немного. Прежде всего это книги И.Р. Бехера: «Избранная лирика периода изгнания» (1945), «Возвращение: новые стихотворения» (1946), «Возрождение. Книга сонетов» (1947), «Народ, блуждающий во тьме» (1948). Вышло несколько книг Э. Вайнерта, «Двадцать две баллады» (1947) С. Хермлина. В 1948 году были опубликованы «Стихотворения» П. Хухеля и сборник Г. Маурера «Песнопения времени. Гимны и сонеты». Публиковались также стихи Луи Фюрнберга (1909–1957) и Франца Карла Вайскопфа (1900–1955). Появилось несколько антологий, впервые представивших произведения узников концлагерей и участников антифашистского Сопротивления: «Изгнанные и сожженные» (1947), «Освобожденные от молчания» (1947); особое значение имел составленный Бруно Кайзером (р. в 1911 г.) сборник «Слово преследовавшихся» (1948), воссоздавший широкую панораму немецкой эмигрантской литературы от Г. Гейне и Г. Гервега до Б. Брехта и Т. Манна. В 1949 году в поэзию проникают новые политические веяния: «Кантата Сталину» Кубы (Курт Бартель, 1914–1967) и целых три поэтических антологии, посвященных Сталину. В 1950 году выходят сборники пролетарских поэтов Ганса Лорбера (1901–1973) и Макса Циммеринга (1909–1973) и первая поэтическая книга Г. Кунерта.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 Следующая ⇒