КРОВАВЫЙ МАДАЛЬОН 13 страница

Еще одна теплая капля скатилась за высокий воротник комиссарского мундира. Но Вуд не придал этому значения. Гектор подошел к офицерской палатке и откинув промокший насквозь полог, шагнул внутрь. На мгновение он остановился, окинув взглядом комиссара Расчинского. Тот спал, сидя на одном из массивных ящиков, уронив голову на грудь.

- Комиссар. - Не громко произнес Гектор.

Не услышав со стороны Гордиана ничего, кроме размеренного дыхания, комиссар молча проследовал к своей скатке, раскинутой в дальнем углу. Там, устроившись на влажном спальнике, Вуд закрыл глаза. Медленно, комиссар начал погружаться в сон под доносящиеся снаружи шаги, чавкающие по грязи. Почти сразу в окутавшем Гектора мареве сновидений, воскресли воспоминания давно минувших событий. Многие из них относились ко времени, когда Вуд еще только получил комиссарский кушак и которые, казалось, навсегда были истерты из его памяти. Однако теперь он восставали, окрашенные в яркие цвета давно забытых подробностей и скрупулезных деталей, порой гротескных и гипертрофированных.

Вуд проснулся через несколько часов. Провел чуть вспотевшей ладонью по лицу, прогоняя последние ошметки тяжелых сновидений и решительно поднялся на ноги. За то время пока он спал, в палатку прибыло несколько комиссаров для краткого отдыха. Гектор разглядел Роксану Ли и Самуила Истомина, расположившихся в противоположном углу. Еще трое спало по центру, невдалеке от входа. Даже во сне их лица ничего не выражали, кроме привычной суровости.
Проходя к выходу, Вуд отметил про себя, что ящик из-под боеприпасов, послуживший Расчинскому табуретом, пуст. Должно быть, немного отдохнув Гордиан вернулся к своим разведчикам.

Покинув палатку, Гектор быстрым шагом направился к месту расположения своего взвода. Он вдыхал предрассветный, напитанный влагой воздух, в котором запахи репеллентов смешивались с пряными ароматами джунглевого леса, стараясь как можно скорее выбросить из памяти недавний ночной кошмар. Вскоре комиссар приблизился к невысокому навесу, растянутому от дождя между огнеметными танками. Даже во сне лица большинства расположившихся на ночлег танкистов, отражали беспокойство, и лишь у единиц, казались спокойными. Судя по всему, этим счастливцам удалось вымотаться за долгий день до предела, и провалиться в такой глубокий сон, куда не добивала “тяжелая артиллерия” кошмарных сновидений.

Услышав приближающиеся шаги, Вуд развернулся.

- Аве Император. - Подошедший к комиссару лейтенант Шандрак сложил руки в аквилу на груди.

- Аве. - Так же тихо отозвался Гектор, окидывая лейтенанта испытующим взглядом.

- Спал? - Поинтересовался Вуд, хотя ответ можно было прочитать по осунувшемуся лицу Бигвельхюрста и черным кругам у него под глазами.

- Выспался, комиссар. - Лаконично ответил Шандрак, поведя чуть озябшими плечами.

Гектор успел кивнуть, прежде чем услышал голос в ожившей вокс-бусине, чуть выпавшей из уха.

- На связи комиссар Вуд. - Отрапортовал он, поправляя крохотную бусину рукой и почти сразу добавил. - Вас понял, комиссар.

- Разведка вернулась, лейтенант. - Резко бросил Гектор, разворачиваясь кругом в направлении штабной палатки, из которой доносился приглушенный свет. - Приказ всем командирам собраться на совещание.

- Император защищает. - Выдохнул у него за спиной Бигвельхюрст, последовав за комиссаром.

Судя по данным разведки, на территории «Болда» на данный момент находилось не более одного отделения десантников хаоса и менее двух сотен культистов. Силы, которыми слуги врага не смогли бы удержать комбинат. Операцию было решено провести утром. Детальная проработка плана атаки и захвата ДКБ заняла час семнадцать минут. Таким образом, когда Верения вышла из штабной палатки, до рассвета, а следовательно, и на отдых, у комиссара оставалось около трех часов.

Оставшись одна, Кристиана провела двумя пальцами по припухшим векам. Сказывались последние сутки, когда стоило закрыть глаза, как тут же наваливались тяжелые давящие сновидения, сменяющие собой периоды отупляющей бессонницы. Большинство кошмаров, которые приходили в эти короткие минуты отдыха, комиссар старалась вычеркнуть из своей памяти как можно скорее, но тот, что являлся ей чаще других, намертво впечатался в сознание, словно выжженный в нем каленым железом. Потому, что это сновидение не было кошмаром. Не было фантазией, продиктованной страхом или сомнениями. Оно было воспоминанием.

...Под ногами хрустели обломки того, что некогда было целым кварталом. Обвалившиеся здания теперь лежали бесформенной грудой кирпича и бетона, покрывая пространство вокруг, покуда хватало глаз. Среди этих серых и безликих обломков, алыми пятнами проступала кровь из раздавленных тел. Несколько рот медленно двигалось по огромным площадям мертвого города, состоящего теперь не из высотных домов и монументальных сооружений, а из разрушений, где тотальному истреблению подверглось все, что только поддавалось уничтожению. Хрустя при каждом шаге соколками под ногами, гвардейцы выискивали выживших.

«Василиски» отработали на славу, так что уцелевшего населения было совсем немного. Но их все равно находили. Оборванных и передвигающихся с трудом. Кто, из-за полученных увечий после бомбардировки, кто благодаря омерзительным мутациям, изуродовавших людской облик. Они время от времени встречались среди обломков, засыпанными наполовину и почти целиком. В канализационных люках, что стали их временным убежищем, и которое мутанты теперь старались покинуть как можно быстрее и тише, не привлекая внимания. Среди развалин строений и изломанных гигантских конструкций. Гвардейцы не разбирались. Едва заметив шевеление, они направляли свои лазганы и дробовики в сторону малейшего звука, сразу стреляя в выжившего мутанта на поражение.

- Живые есть? – Голос, принадлежащий взводному Паулюсу, повис вместе с пылью и дымом над безжизненными руинами.

Прошло несколько минут, прежде чем он повторил свой безликий, не обращенный ни к кому конкретно, вопрос:

- Живые есть?

На этот раз в ответ раздались слабые звуки шевеления камней и обломков, как будто кто-то пытался выбраться из-под завала.

- Сюда. – Паулюс развернулся в сторону шороха, доносившегося на грани слышимости.

Примеру взводного последовало несколько гвардейцев, идущих рядом с ним.

В груде рокритовых обломков мелькнула рука, тянущаяся к поверхности. Ее черную, словно побывавшую в самом пекле, кожу, покрывали нечестивые символы, прославляющие хаотических богов.

Взводный вскинул ладонь вверх, замедляя шаг и внимательно следя, как из-под завала постепенно начала показываться часть лица и головы, изуродованного огнем и надписями человека. Паулюс остановился. Это же сделали идущие по обе стороны от него, гвардейцы.

«Я его вижу». – Просигналил взводному тот, что находился справа от него.

А в следующую секунду прицельный выстрел из лазгана оборвал жизнь пережившего артиллерийский обстрел мутанта. За первым выстрелом последовало еще два и в воздухе прибавилось еще больше сладкого запаха пригоревшего мяса.

Так продолжалось уже несколько часов к ряду. Их полк был отправлен на зачистку города, ставшего жертвой еретического культа. Культ зародившийся в Аркебе орудовал грамотно и исподтишка долгие годы. К тому моменту, когда стало понятно, что город поражен ересью, та уже успела пропитать его целиком. От зловонных катакомб в под-улье, чьи житель никогда не видели солнечного света, до небоскребов аристократии, чьи шпили утопают в кучных облаках, пронзая их собою насквозь. Призвав на помощь губительные силы, культисты обрекли на мутации жителей целого города-улья, подвергнув их тела порче. Истребив особо стойких, кто не принял над собой владычества мерзких богов, еретики сломили волю остальным, сделав из людей, населявших Аркеб, уродливые пародии на человека.

Однако вечно скрывать падение целого города-улья было задачей невыполнимой. И когда культ проявил себя, и стал понятен размер его размаха, чтобы зараза не смогла распространиться дальше, Аркеб, павший жертвой отвратительной ереси мутаций, был стерт с лица земли.

Последующий за этим приказ высшего командования был прост и ясен. Никто из мутировавших жителей погрязшего в ереси города, от мала до велика, не должен был остаться в живых. И теперь, согласно этому приказу, несколько полков занимались зачисткой руин, в которых все еще могли оставаться выжившие.

Не сделай комиссар шаг в сторону, и она прошла бы мимо, не заметив у самых ног неровно метнувшейся тени. В крохотном колодце, образованном взрывом и причудливо сложившимися обломками стены, пряталась изможденная женщина. На ее бледном лице, под слоем копоти и грязи застыло выражение безграничного испуга, когда застигнутая врасплох жертва не знает, что делать дальше, не решаясь ни на что, даже на бегство. В правой руке она сжимала измятую деформированную флягу, а левой прижимала к себе голову ребенка. Малыш не более пяти лет от роду уткнулся лицом в живот перепуганной женщины, заменившей ему мать, или на самом деле являвшейся таковой. Это могло показаться невозможным, но при виде комиссара, лицо женщины совершенно исказилось от страха, теперь прорезавшимся на ее перекошенном лице предельно отчетливо.

Луин сделала еще один шаг вперед, остановившись у самого края каменного колодца.
- Пожалуйста... - Голос женщины дрожал, вибрируя нотами ужаса и мольбы. - Пощади...
Последние звуки она произнесла настолько затравленно и тихо, что те растворившись в облачке пара вырвавшимся из немеющего рта, едва коснулись слуха комиссара.
Глядя немигающими глазами, как у женщины задрожали скулы и распахнулись губы в беззвучном плаче, Кристиана наставила на выжившую и ее ребенка болт-пистолет.
Рука женщины сжалась в конвульсии, еще сильнее прижимая к себе дитя.
- Только его. - Она говорила почти беззвучно, едва шевеля посеревшими, растрескавшимися губами, покрытыми слоем камнебетонной пыли. - Мы не тронуты. Он не тронут. Он чист.
Слов было не разобрать, но Верения понимала и так, о чем говорит мать ребенка и что она так истово просит.
- Я клянусь Золотым Троном, он чист.
В это мгновение для них началась самая долгая секунда в жизни.
Лицо и руки женщины, обнаженные по ссутуленные исхудавшие плечи, не несли на себе меток хаоса. Но это, на самом деле ничего не значило. Луин знала, насколько бывают коварны губительные силы и что меток может не быть или они могут находиться в другом, более скрытом месте.
- Если сама не станешь сопротивляться. - Эти слова Кристиана произнесла почти столь же не слышно, как до этого сама женщина шептала свои мольбы.
- Спасибо. - В неловкой попытке сложить на груди аквилу одной рукой, несчастная с неописуемой благодарностью в слезящихся глазах, уронила флягу, и та упала к ее ногам, издав глухой звук.

Остатки влаги, что еще находились внутри погнутого корпуса, пролились на пыль и крошево под ногами женщины, мгновенно исчезнув среди камнебетонных осколков.

Когда прогремел выстрел не многие из гвардейцев повернули голову в сторону звука, но лишь для того, чтобы убедиться, что их комиссару не нужна помощь.

Медленно тело убитой обмякло. Болт почти полностью снес ей голову, и ребенок теперь стоял облитый кровью собственной матери. Мальчик не закричал. Он только дергано повел крохотными плечиками и неловко переступая ногами, повернулся к Верении.
По его чумазому, не по-детски сосредоточенному лицу, текли безмолвные слезы, оставляя за собой белесые неровно прочерченные дорожки.
- Там. - Луин указала рукой вперед, за голову ребенка. - Посмотри туда. Там высаживаются легендарные Астартес. Воины Самого Императора.
На личике ребенка, полного страха и следов перенесенных мальчиком страданий, вдруг вспыхнуло нечто. Нечто, что можно было бы назвать удивлением, сплетенным из тонких нитей восторга и надежды. Он хлопнул глазками и повернул голову в том направлении, куда указывала комиссар.
И тогда прозвучал второй выстрел...

Не отдохнув в общей сложности и двух часов, Верения Луин проснулась от звука выстрела, что был произведен ею в те далекие годы. Во сне-воспоминании все было, как и тогда. Все. Кроме одного. В последний момент маленький мальчик, обреченный на смерть, взметнул голову, и впившись в комиссара своим, уже совсем не детским взглядом, в котором не оставалось более ничего человеческого, закричал:

«Почему ты убила меня?!»

В этом исступленном крике рвался наружу хищный монстр осуждения, в попытке поколебать веру Кристианы и лишить ее твердости.

Комиссар вновь провела пальцами по векам, прогоняя от себя внезапно нахлынувшую слабость и сложила руки в аквилу.

- В чистом разуме нет места сомнениям. – Прошептала она одними губами и где-то в глубинах растревоженной памяти окунулась в далекий детский взгляд, наполненный восторгом и надеждой. - Иногда должны погибнуть добро и милосердие, чтобы жило все остальное.

По намокшей стене палатки катилась большая капля воды. Медленно, она доползла до небольшой лунки в земле, образованной на неровной земляной поверхности бесконечным дождем. Соскользнув в нее, капля растворилась в грязной и мутной воде, заполнявшую лунку до самых краев. А наверху, в том месте, где была течь и где от этого постоянно скапливалась влага, тут же начала расти и набухать еще одна капля. Она округлялась, все больше увеличиваясь, пока не стала настолько тяжелой, что, оторвавшись от полога, последовала за своей предшественницей, в нескольких сантиметрах от нее. Крупная капля пролетела расстояние от невысокого потолка до лунки и с глухим звоном разбилась о мутную водяную поверхность, пока наверху уже вызревала следующая.

Безучастно взирая на то, как дождь просачивается внутрь палатки, на перевернутом ящике от снарядов сидел человек. Статный офицер был подпоясан алым кушаком. Его фуражка с Имперским Орлом, лежала рядом, на еще одном ящике, у которого на боку красовалась наискось изображенная, местами не прокрашенная Имперская аквила. Рядом с перевернутой фуражкой покоился болт пистолет, для чего-то вытащенный из кожаной кобуры. Сапоги комиссара, давно не видавшие щетки и от того покрытые слоем грязи, упирались в земляной пол палатки. Его сузившиеся до точки зрачки смотрели строго перед собой. Но на самом деле, его взгляд не замечал ничего, кроме того собеседника, к которому комиссар сейчас обращался.

- Мы умрем здесь. – Его губы двигались монотонно в такт шумящему за порогом палатки, дождю. – Нас убьют. Но не просто. Наша смерть не будет легкой или быстрой. Нет. Нас будут убивать долго. Мучительно долго. Ты знаешь, что это правда. Ты видела. Видела, как и я. Нас убьют. Но мы заслужили такую участь. А даже, если нет. Кого это волнует. Скажи, тебя разве беспокоило, что подумают о тебе гвардейцы, когда расстреливала дезертиров и трусов? Нет. Конечно же, нет. А они хотели жить. Просто выжить. Так же, как сейчас хотим выжить мы. Но мы не выживем. Нас убьют.

Комиссар замолчал. Плечи Гордиана вздрогнули, словно по ним стегнул разрядом тока. Но его взгляд, прикованный к незримому собеседнику, так и остался неподвижен. По-прежнему не дождавшись ответа, Расчинский помолчал еще несколько секунд и продолжил монолог.

- Я помню одного гвардейца. Юношу. Почти ребенка. Он плакал стоя передо мной на коленях, пока я расчехлял болт пистолет. Я казнил его перед строем. И не могу вспомнить за какое преступление. Был ли я прав? Должно быть. Я не помню. Я помню только его глаза. В них стояли слезы. Большие карие глаза. Такие могли бы принадлежать красивой женщине. Но они достались этому юнцу. Что он видел ими? Ужас и смерть. То, что хочется как можно скорее забыть, и ничего из того, что хотелось бы запомнить. Я точно в этом уверен. Но я убил его, потому что это мой долг – убивать. А что теперь? Теперь я боюсь смерти, так же как боялся ее он. Молодой гвардеец без имени. Гвардеец, от которого в памяти остался только его заплаканный взгляд.

По плечам комиссара вновь прошла судорога. На этот раз, более сильная и долгая.

- Ты не хочешь мне отвечать, Хольмг. – Гордиан выдержал незначительную паузу, прежде чем продолжить мысль. – Понимаю. Ни к чему отвечать такому ничтожеству как я. Зачем? Зачем вообще, что-то делать? Пусть даже отвечать.

Расчинский шевельнул головой, ища глазами ответный взгляд той к которой обращался в своей речи.

- Скажи, ты ведь тоже боишься смерти? Ведь, боишься? Признайся в этом. Пожалуйста. Признайся. Скажи мне, что тоже боишься ее. – Рука комиссара, подрагивая, потянулась вперед и легла на рукоять болт пистолета. – Разве можно не бояться смерти? Скажи мне. Скажи мне! Ответь!

Его крик разнесся и затих под глухой размеренный стук капель по воде, скопившейся в лунке у ног. С каждой пролитой каплей этот звук становился все глуше. Пока не перешел в вибрацию, которую невозможно было услышать, а лишь почувствовать.

Повисла гнетущая тишина, которую пунктиром прерывал звук падающего с небес дождя и кап-кап-кап...

Тремор в руках комиссара стал еще заметнее, когда он оторвал тяжелый болт пистолет от поверхности и поднес его дуло к своему виску.

- Ты молчишь. – Голос Гордиана внезапно стал уставшим и бесконечно слабым. – Ты не хочешь отвечать мне. Слишком хороша, чтобы говорить с таким трусом, как я...

Еще одна капля сорвалась с потолка. Вздрогнув, мутная вода из переполненной лунки начала растекаться вокруг, неспешной струйкой подползая к сапогам комиссара.

- Не надо. – Дрожащий палец нащупал спусковой крючок. – Не отвечай. Не марайся о такое ничтожество, как я. И пусть тебя убьют. Пусть тебя убивают долго и мучительно. Настолько долго, чтобы ты успела проклясть тот день, когда родилась на свет. Когда умерли твои родители, и тебя отправили в Схолу. Когда ты стала кадетом, и когда получила кушак. Чтобы ты прокляла свою жизнь от первого вздоха и до последнего. И тогда ты станешь героем. Ведь именно так становятся героями. Тебя наградят посмертно, и не похоронят даже костей. Потому что после встречи с врагом от тебя не останется ничего, что можно было бы похоронить. Если тебя вообще, кто-то будет искать. Впрочем, как и меня. Как и всех нас. Но я уйду сам. Сам. Я не буду ждать, когда меня...

Палец дрогнул в последний раз, надавливая на спусковой крючок...

- Сам. Сам... Сам...... Я почти не боюсь. Я почти победил страх. Вот только эти глаза...

Дождь припустил под самое утро и теперь ли не переставая. В палатках и под тентами быстро стало так же мокро и мерзко, как под открытым небом. А сбор лагеря стал более трудоемким, учитывая, что приходилось снимать и скатывать тенты, насквозь пропитавшиеся водой. И делать это под проливным дождем. Именно об этом подумала Атия, наклоняясь, и переступая порог одной из палаток. Взгляд комиссара скользнул по небольшому помещению. В дальнем углу, странно согнувшись, от чего могло показаться, что он уменьшился вдвое в размерах, сидел Расчинский.

- Зашли отдохнуть, комиссар? - Завидев Хольмг Гордиан сделал неопределенный жест рукой, поведя окрест. - Располагайтесь.

- Вас вызывает к себе комиссар Луин, комиссар Расчинский. – Холодно и сухо произнесла Атия. - Через час выступаем.

Не поднимаясь с ящика из-под боеприпасов, Гордиан криво усмехнулся.

- Официальный тон. А впрочем... Что еще я надеялся услышать. – Он как-то неуверенно пожал плечами. – И что же от меня хочет комиссар Луин, комиссар Хольмг?

“Пьян?” - Мельком пронеслось в голове у Атии.

Поведение Расчинского не укладывалось ни в какие рамки однако приблизившись, Хольмг не уловила даже намека на присутствие паров алкоголя. Но когда комиссар заглянула в глаза своему собеседнику, то обнаружила в них целый океан безысходности и страха перед грядущим.

- Вы услышите это от нее лично, когда прибудете. – Не меняя интонации, ответила Атия.

- Зачем? - Повторил Гордиан свой нелепый вопрос и сняв фуражку, положил ее перед собой на такой же ящик, на каком сидел сам.

- Возьмите себя в руки, комиссар Расчинский. – Хольмг постаралась сдержать то презрение, которое сейчас огромной волной поднималось в ее груди. – Вы комиссар Имперской Гвардии и не имеете права на слабость. Вы обязаны оставаться примером для гвардейцев и их офицеров.

- А если нет?.. – Гордиан перехватил взгляд Атии, скользнувший по его перевязи, кушаку, ремню и кобуре с болт пистолетом, покоящимся в ее недрах.

- Комиссар ОБЯЗАН оставаться примером для гвардейцев и их офицеров. – Повторила, все тем же казенным тоном, Хольмг. – Как при жизни, так и в смерти.

Словно воспользовавшись упавшим молчанием, дождь усилился, превращаясь в неистовое стаккато. И даже если бы Расчинскому было что ответить, его слова в этот момент потонули бы в яростном звуке бесконечно разбивающихся капель.
Он еще раз взглянул на Атию и промолчал. Она развернулась и откинув полог палатки, вышла под дождь, который теперь казался серой непроницаемой стеной воды, бесконечно льющейся с небес.

Через десять минут один из офицеров сообщил, что комиссара Расчинского обнаружили застрелившимся из собственного болт-пистолета.

ТРЕБОВАНИЕ №21 НА ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ ИЗ АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТОВ

Именем Святой Имперской Инквизиции, приказываю. Не допустить проникновения противника на территорию объекта № 3/ПРЦ. Обеспечить выполнение полученного приказа любой ценой.
Инквизитор Ордо Еретикус Барро Алонсо.

Подписано и заверено.

В общей сложности, они удерживали периметр комбината тридцать четыре стандартных часа. Отсчет начался с того момента, когда два ударных отряда, «Южный» под командованием подполковника Би, и «Западный» под командованием майора Риччи, ворвались на территорию «Болда», вычищая ее от прислужников извечного врага. Остановить тяжелые бронированные машины попытались десантники-предатели, но основные силы легионеров хаоса сейчас находились за пределами комбината, а тех, кто остался не хватило, чтобы противостоять натиску танкового батальона. Истребляя врагов, гвардейцы изливали на слуг хаоса всю ненависть, которую испытывали к предавшим Его Свет. Они вымещали гибель своих товарищей. Карали с беспощадной решительностью тех, кто подвергал людей бесчеловечным пыткам. Не помогла и поддержка немногочисленных еретиков, из тех, кому призванные ими же космодесантники хаоса сохранили жизнь. И в конечном счете, все они были уничтожены. После того, как линия обороны была окончательно сломлена несколько разрозненных групп культистов попыталась укрыться в знаниях комплекса. Еще одна группа, самая многочисленная, собравшись единым кулаком, попробовала прорваться за пределы деревообрабатывающего комбината. Там их встречали «Адские Гончие». Огнем из спаренных огнеметов они в буквальном смысле, выжгли скверну, испепелив изменников в своем карающем пламени. Предавшие Императора нечестивцы вспыхивали, становясь живыми факелами. Некоторые из них в момент мучительной смерти, все еще пытались вырваться из окружения, в котором оказались. Но эти попытки не продолжались больше нескольких минут, по истечению которых обугленные тела культистов падали на обожженный рокрит, чтобы больше никогда не подняться.

Первые три часа после захвата, на территории ДКБ стремительно ремонтировали и укрепляли те оборонные сооружения, которые перед этим с такой легкостью уничтожили. И возводили новые. На то, чтобы сделать из деревообрабатывающего комбината неприступный объект, способный задержать предателей астартес, были брошены все силы, которые имелись в распоряжении батальона. Особенное внимание было уделено южному направлению, где был минимум укреплений и строений, которые могли быть использованы как рубежи при обороне. Восточную оконечность «Болда» укрепляли меньше. Она заканчивалась на высоком уступе, так что уходящий вниз обрыв был существенным препятствием для наземных подразделений.

Ремонтные работы по укреплению комплекса было приказано вести параллельно с тщательным осмотром всех его зданий, с немедленной зачисткой, если где-то на территории находили чудом спрятавшихся выживших еретиков. Но таких обнаружено было немного.

Последняя дюжина культистов попыталась забаррикадироваться в одном из подвальных помещений. К моменту обнаружения, предатели как раз начали приносить друг друга в жертву, рассчитывая тем самым заслужить особую милость богов, которым продали свои погрязшие в ереси, души. И возможно надеясь таким образом получить помощь от своих темных богов против Имперских сил.

- Этого ко мне! – Алонсо успел указать на одного из служителей культа прежде, чем на того обрушился залп из лазганов.

Еретик попытался оказать сопротивление, но его жалкие потуги были пресечены мгновенно. Невозможно было сказать, что произошло быстрее. В считанные секунды лазерные лучи прошили насквозь предателей, а тот на которого указал Барро, со связанными за спиной руками был брошен на колени перед инквизитором.

Но лишь спустя несколько часов, когда вызванные по вокс-связи основные силы предателей-астартес начали штурмовать комбинат, Алонсо смог получить от допрашиваемого всю необходимую информацию.

Пальцы инквизитора перебирали внутренности распростертого перед ним пленника. Бионические соединения довольно точно передавали кинестетические ощущения скользящих между ладонями, кишок.

Барро откинул от себя этот образ и продолжил сканирование мозга еретика. Тот дернулся всем телом и в голове инквизитора снова возникло видение, словно он, погрузив кисти рук в распоротый живот культиста, шарит там среди крови и испражнений в поисках чего-то постоянно ускользающего. Так продолжалось достаточно долго, прежде чем взломав упорное сопротивление, Алонсо ворвался в сознание пленника. От напряжения «Пятый» упал, потеряв сознание. «Сорок четвертый» остался стоять, но Барро чувствовал, насколько ослаб псайкер. Впрочем, сейчас инквизитора это заботило меньше всего. Два расхожих материала не должны были вернуться с этого задания и единственное, что могло разочаровать Барро, если бы их смерть произошла раньше, чем они сделают основную работу, ради которой были избраны.

«Пятый», пошатываясь поднялся на ноги с рокритового пола.

«Тем лучше. - Успел подумать инквизитор, продолжая сканирование еретика. — Значит, он все-таки крепче, чем мне показалось»

И вот, наконец, пришло понимание. Полное понимание, после которого огромная мозаика со множеством разрозненных пазлов собравшись воедино предстала перед инквизитором в своем истинном свете.

Семь миров, где основатели этого культа обозначали свое присутствие. Раз за разом предатели «поднимали планку» своей цели, и вот теперь подошли к финальному сценарию своих замыслов.

Ушбела, Наралия, Ферро Сильва. Потом Сальпурия в системе Аметист, Сальпурия-2, и еще один мир, идентифицировать который у Алонсо получилось не сразу. Лишь спустя некоторое время Барро вспомнил, что читал сводки о потерянной планете несколько лет назад. Лазору затянуло в варп вместе со всеми жителями. На эвакуацию тогда было брошено несколько кораблей из соседней системы, но ни один так и не смог пробиться к охваченной варп-штормом, планете.

И наконец, Зора-5. Генеральная репетиция перед последним, решающим ударом. И целью станет Ушбела. Ушбела, где все когда-то началось.

Алонсо мысленно содрогнулся, представив себе те колоссальные потери, которые понесет сектор, если замысел культистов будет осуществлен. Доли секунды потребовалось инквизитору, чтобы оценить всю масштабность замысла, но времени на дальнейшие размышления об этой чудовищной угрозе, не было. Необходимо было решать насущную задачу здесь и сейчас.

Погрузившись в уже поддавшееся и ослабленное ментальной атакой псайкеров сознание изменника, Барро вновь испытал прикосновение отвратительного скользкого месива у себя на руках. Столь же отчетливо, как если бы это происходило наяву. Культист попытался вырвать остатки своего уплывающего сознания, но в него намертво вцепились Гробо и Нана, не давая преступнику ни единого шанса избежать дальнейшего допроса.

- Клятые еретики. – Выплюнул Бродлоу сквозь широкую щель между передними зубами, результатом драки с Калли, состоявшейся полгода назад, за которую оба сержанта были потом примерно выпороты перед всей ротой.

- Я бы хотел вырвать из них кишки. - Продолжил Бродлоу. - Прям тянул бы и тянул, пока не вытянул бы все. И потом бы еще тянул. Из всех. Них.

Большой, пустынный коридор ответил на слова сержанта гробовым молчанием.

- Заткнись. – Коротко отозвался Калли.

- Здесь никого нет. Это и так понятно. – Тихо огрызнулся Бродлоу. – Все эти твари сейчас сверху. Над нами.

Его голос чуть дрогнул, выдавая страх, который сержант изо всех сил стремился подавить и не показывать. В ответ, Калли едва заметно качнул головой. Он прекрасно понимал своего напарника, и то, что тот пытается огрызаться, чтобы так подавить в себе страх. Он понимал это, потому что сам боялся. Он, как и Бродлоу чувствовал себя в западне, из которой не было выхода. Чувствовал, что закончит свои дни здесь, на Императорм забытом комбинате, отстаивать который им предстояло. Уверенность сержанта в скорой неотвратимой и кошмарной развязке усиливалась с каждым днем, по мере того как батальон продвигался вперед. А недавнее самоубийство их ротного комиссара превратило эту уверенность в некую незыблемую истину, о которой Калли, как ни пытался забыть, у него это не получалось. Так что в какой-то момент сержант начал жалеть о том, что ему не довелось погибнуть раньше. Мысленно, он, не переставая молился Бессмертному Защитнику всех людей, чтобы в случае неизбежной смерти, Милосердный Пастырь даровал ему быстрый конец, без мучений. Но даже эти молитвы не возвращали Калли утраченного душевного равновесия.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒