Подлубный Олег Олегович 25 страница

-- За что?!

-- Матрос…то есть Денисов мог бы вообще не позвонить и ничего не сообщить, хотя бы за это ему можно сказать спасибо и не делать на него никаких нападок. А вы?..

Свинцов виновато поморщился.

-- Ну, это мы ещё посмотрим, за что ему спасибо говорить! – не сдался он. – Поехали, заступник, там видно будет!

Приехав к гаражу Матроса, они увидели там подростка, ожидавшего их приезда. Свинцов сразу узнал в нём Андрея Шустрова, которого когда-то пытался разговорить при Корсакове в «дежурке» Красногорского отдела милиции.

-- Ага, знакомые лица! – констатировал он. – И давно ты, Андрей, с Денисовым знаком?

Подросток ничего не ответил. Он был осведомлён Матросом, кто приедет, поэтому без лишних слов, по-заправски открыл ворота гаража и недовольно буркнул:

-- Забирайте! Артём сказал, что верит в то, что вам удастся развязать им языки, и просил передать, что им на помощь для того, чтобы отловить и убить Абу Ад-Дина, с Кавказа придёт дополнительная группа наёмников. Он просил их, по возможности, задержать, чтобы он успел Салех-Шаха взять.

У Свинцова от недоумения и удивления глаза полезли из орбит.

-- Нет, как вам это нравится?! Вор даёт мне распоряжение, по возможности, кого-то там задержать… Где такое видано?! Ну и нахал! – пыхтел он от возмущения. – А что он сказал по поводу Абу Ад-Дина? – вдруг встрепенулся он. – Как это «дополнительная группа, чтобы его отловить и убить»? Неужели у них внутри, между собой, произошёл раскол?

Подросток в ответ на это только дёрнул плечами.

-- Я сказал только то, что меня просили передать, - коротко ответил он.

Свинцов зашёл в гараж, открыл крышку погреба и, посветив в подземелье электрическим фонарём, не удержался от восторженного восклицания:

-- Нет, ты только посмотри, а, какой улов?! Ну, Денисов, ну молодец! Ей-Богу, когда всё закончится, я пойду с ним во все инстанции, чтобы реабилитировать его и вернуть ему прежние награды, имя, честь и достоинство! Слово мужчины даю!

Услышав это, Зацепин и все, кто был рядом, заулыбались. Вывод пленников занял много времени. Они, как и предшествующий им охранник сгоревшего особняка, были искусно сцеплены между собой наручниками через двухпудовые гири. Зрелище, как говорилось ранее, не для слабонервных. И без того выпученные глаза манкуртов, казалось, вовсе повылезали из глазниц. Они выли от нестерпимой боли, причиняемой им наручниками, но Матрос поступил с ними абсолютно правильно: они были слишком опасны, чтобы держать их без стальных браслетов.

Транспортировав их в подвал изолятора временного содержания на «Петровку», Свинцов вместе с оперативниками приступил к их допросу. Дело это оказалось совсем не простым. Они молчали, словно набрали в рот воды. Никакие увещевания, угрозы и прочие следственные приёмы не приносили успеха. Мало того, каждый из них, оставаясь без присмотра, норовил тут же свести счёты с жизнью, и это доставляло немало головных болей следователям. Приходилось очень внимательно следить за каждым их шагом, когда после очередной попытки допроса они возвращались в камеры. Все без исключения надзиравшие за ними контролёры признавались, что никогда они ещё не выматывались на работе так, как во время пребывания в изоляторе манкуртов, подростков-самоубийц. Свинцов же, проведя трое суток на ногах, безуспешно пытаясь их разговорить, стал похож на тень: он похудел, сгорбился, но не оставил попыток, хотя и находился на грани отчаяния. Он, по окончании третьих суток, предпринял последнюю попытку: прибегнуть к помощи врачей-психиатров, чтобы заставить заговорить исмаилитов, но ей не суждено было сбыться.

Неожиданно пришло известие от Донцова, что посланный им для проверки «главпочты» Якупов нашёл-таки паутину связей между преступниками и некоторыми работниками главного почтового отделения Москвы, и помогло этому письмо, найденное в сгоревшем особняке работорговцев. На конверте значились инициалы адресата из Читтагонга. Якуповым было изъято другое письмо, написанное на английском и арабском языках, адресованное в Читтагонг тому же адресату, с теми же инициалами. После вскрытия его сразу всё стало ясно: оно было от Абу Ад-Дина и адресовано его старшему брату Рашиду Ад-Дину, где он просил у него помощи приехать и расправиться с Салех-Шахом. В частности, в нём сообщалась одна очень примечательная вещь: «…в России самый дорогой товар, достигающий за раба в западной Европе до пяти тысяч долларов, что в десять раз больше, чем если бы это был китайский или индийский…» В Читтагонге, по словам самого Абу Ад-Дина, его старший брат прозябал, а в России и прилегающих к ней республиках у иорданца Салех-Шаха в руках был сосредоточен самый большой рынок живого товара. Далее арабом предлагалось убить Салех-Шаха и занять не только его рынок, но и стать полноправными владельцами части «международной фабрики наёмных убийц» – секты исмаилитов, сосредоточенной двумя группами в России и на Украине. Прочитав полный перевод письма, Свинцов преобразился. Долго он размышлять не стал и, глянув на обратный адрес, написанный на конверте, приказал выслать туда группу захвата.

-- Сердцем чую, что наконец-то наши старания оправдаются, - подытожил он. – Нашли мы того, кто всё нам расскажет!

И интуиция его не подвела. Араб и три его телохранителя, выдававшие себя за него, были доставлены к Свинцову через час с небольшим. Трясясь от страха, они ответили на все интересующие следствие вопросы, и сразу во многие почтовые отделения столицы были отправлены наряды для ареста некоторых нерадивых сотрудников почтовой связи, способствовавших работорговле и наживавших на этом немалые деньги; а также отправлены на Урал милицейские наряды СОБРа и подразделения спецназа внутренних войск МВД, в числе которых отправился и сам Свинцов...

**** **** ****

Команда Матроса благополучно добралась до Каповой пещеры (Шульган-таш) и разделилась там на две группы. В первую, как говорилось ранее, вошло шесть человек, загримированных под манкуртов, руководил ими Гимнаст (Смолянов Игорь Владимирович); она после тщательного инструктажа вором в законе отправилась вверх по течению реки Белой в лагерь исмаилитов; вторая, под руководством Матроса, спустилась ниже по течению реки и, обойдя главный грот пещеры, устроилась ожидать сигнала в одной из многочисленных её небольших входов, тщательно замаскированных самой природой от посторонних глаз густой растительностью.

Ожидание длилось почти четверо суток, но Матрос сигнала от первой группы так и не получил. А произошло вот что: Салех-Шах, будучи человеком далеко не глупым и чрезвычайно осторожным, поверил только одной детали, что Матрос отдал врача-заложника в руки прибывших с Кавказа манкуртов, будучи введённым ими в заблуждение. По подозрению иорданца, это были совсем другие люди, выдавшие себя за исмаилитов. Причиной этому послужила одна, но достаточно серьёзная вещь: у прибывшей группы не было с собой кулона-пароля, который обычно давался в сопровождение - серебряной монетки с просверлённым посередине отверстием. И имя своего руководителя они назвали неправильно. Матрос на всякий случай сказал Гимнасту, чтобы, если такой вопрос от иорданца последует, назвали имя полевого командира Абу Аль-Каяна, у которого он сам когда-то был в плену. Салех-Шах неплохо знал этого араба, руководившего группой боевиков на Кавказе, и поэтому в его мозгах произошла путаница. Он не знал, как поступить с прибывшими – слишком противоречивыми были обстоятельства: с одной стороны, у них не было пароля, но, с другой, возможно, у них произошла смена руководства накануне их отправки, и им просто забыли его выдать.

Как бы то ни было, Салех-Шах не стал их сажать в сруб-тюрьму, но из-за осторожности приставил к ним такую охрану, что даже вздоха нельзя было сделать незаметно. Он просто решил последить за ними, как они будут себя вести. Для шестерых псевдо-манкуртов это оказалось тяжёлым бременем, тем более что они видели, как в глазах иорданца с каждым мгновением растёт недоверие к ним.

Уже к концу пребывания первых суток в лагере исмаилитов они поняли, что захватить Салех-Шаха и освободить Чернильного Мотю, как планировал Матрос, не получится и надо уносить ноги – чем скорее, тем лучше. Но как это сделать? За каждым их движением следит охрана, и у них нет никакого оружия: его отобрали ещё при обыске, когда они пересекли границу лесных владений сектантов-убийц.

Им на выручку пришёл Стёпка, изучивший за это время некоторые особенности манкуртов: одной из них, как говорилось выше, было частичное возвращение памяти при сильном потрясении. Фотографии, украденные Матросом из «личных дел» у Салех-Шаха, которые он не смог захватить с собой, как раз и послужили этим потрясением для некоторых охранников, следивших за новичками. В лагере позволялось играть в карты, а точнее раскладывать пасьянс (азартные игры Салех-Шахом строго были запрещены), и Стёпка воспользовался этим обстоятельством. Он был в числе руководителей охраны и сразу понял, что надо делать: между карт во время пасьянса подкладывались фотографии и показывались тем манкуртам – охранникам, которые на них были сфотографированы со своими родителями. Это заставляло их задумываться. Они напряжённо всматривались в лица на глянцевых снимках, заметно нервничали, а потом вдруг говорили «мама» и «папа», но при этом никак не могли вспомнить собственного имени.

Затея их образумить с целью побега была чрезвычайно опасна, но Стёпка вёл себя до безрассудства бесстрашно. Ему очень хотелось бежать с группой, присланной Матросом, и он игнорировал опасность, как только может игнорировать ребёнок, не знающий понятия «страх», которому его надо обучать. Если манкурт – охранник проявлял проблески памяти, он сразу отводил его в сторону и начинал инструктировать, как себя вести с теми, кого он приставлен охранять.

Салех-Шах тем временем всё больше и больше подозревал присланных манкуртов в подмене, и на четвёртый день его подозрения перешли в уверенность: он увидел, как веки одного из них у него на глазах вдруг стали совершенно нормальными, они были просто склеены и умело загримированы. Он приказал охране казнить их, но произошло непредвиденное: манкурты вдруг разделились на две группы и бросились друг на друга, завязалась кровавая бойня, в которой приняли участие и шестеро пленников. Одновременно со всех сторон лагеря послышались выстрелы: на штурм исмаилитов шли отряды СОБРа и спецназа. Их появление стало полной неожиданностью для Салех-Шаха, и он воспринял псевдо-манкуртов как переодетых и загримированных бойцов штурмового отряда милиции. Надо было уносить ноги. Он бросился к реке, но на другом берегу был перехвачен ожидавшими в засаде такого развития событий собровцами.

Далее случилось самое трагичное. Матрос, потерявший терпение ждать от группы Гимнаста сигнала по «сотовому», понял, что с ними случилось что-то непредвиденное, и пошёл им на выручку. Ещё издали он увидел зарево пожара над лесом и услышал выстрелы. Не зная, что там происходит, он бросился вперёд и наткнулся в лесу на отряды спецназа и СОБРа, которые приняли его и людей с ним за подоспевшую подмогу исмаилитам. Завязалась перестрелка, превратившаяся в сплошной хаос. Когда же наконец стало ясно, что произошло, было уже поздно: Шарапов, брат офицера и работник киностудии, и сам Матрос в этой случившейся трагедии были убиты. Свинцов не скрывал своего горя. Он стоял на коленях перед телом Матроса и причитал:

-- Что же ты наделал, парень? Что же ты наделал?.. Я ведь тебя предупреждал…

И те, кто знал Матроса, тоже плакали, не стесняясь своих слёз; так же горько оплакивали и смерть Шарапова, самоотверженно пошедшего помогать своему двоюродному брату, не взирая ни на какую опасность. Студентам же театрального училища кто-то из бойцов, штурмовавших лагерь исмаилитов, заметил, что свою первую роль они сыграли не на театральных подмостках и в павильонах киностудии, а по-шекспировски -–в жизни!

Похороны Денисова Артёма не обошла стороной и газетная пресса, к сожалению, не разобравшаяся в истинной причине, почему в толпе провожавших «в последний путь» вора в законе было так много сотрудников красногорской и московской милиции. Конечно, случай с Матросом – это в большей степени показатель исключения из правил, чем диалектика, но прискорбно видеть, как на страницах газет корреспонденты, не разобравшись, в чём дело, упражняются в словоблудии, поливая грязью ни в чём не повинных людей столь изощрённо, что это не поддаётся никакому описанию. Их обвинили в таких смертных грехах, как это обычно бывает, когда посылают проклятия до седьмого колена…

Салех-Шаха вместе с другими руководителями секты отправили в следственный изолятор «Матросской Тишины», его подопечных – манкуртов и корапшиков – в спецприют психиатрической клиники имени Сербского, где их передали в руки специалистов –психиатров.

Началась кропотливая работа по выявлению всех преступлений, совершённых сектантами. Дополнительно установлены работники узлов связи в разных городах России и других государств, наживавшиеся на работорговле, и сотрудники правоохранительных органов, причастные к этим махинациям. Возвращены из рабства сотни людей, включая Риту Друбич: она была отправлена в Италию в один из нелегальных публичных домов; предотвращены заказные убийства; раскрыто множество перевалочных пунктов по переправке рабов по всему миру; а также лагеря подготовки исмаилитов, распространивших своё сектантство на Ближнем Востоке, Средней Азии и Африке; на Кавказе среди бандитов- наёмников обезврежены десятки полевых командиров, среди которых небезызвестный иорданец Хаттаб - о нём и говорил Салех - Шах ранее Стёпке Крутому, планируя отправить его к этому безжалостному боевику. К счастью для подростка, всё закончилось иначе...

Но самым потрясающим было, наверное, возвращение Яна: это поистине можно назвать чудом. Сотрудники Интерпола, куда обратился Свинцов, не смогли его отыскать. Он нашёлся сам так же случайно, как и потерялся. Во время его переправки из Албании в Грецию работорговцев задержали пограничники, и те его бросили, чтобы он не был «вещественным доказательством» против них. На удивление, и пограничники не обратили на него внимания. Малыш долго скитался по окрестностям, пока не пришёл в какой-то посёлок. Будучи очень напуганным тем, что с ним произошло, а также уставшим и голодным, он расплакался, и его подобрал – как вы думаете, кто? – приехавший к своим родственникам с Кавказа из России удиг; ( удиги – это албанцы, живущие на Кавказе и принявшие христианство).

Как велика наша матушка Россия и как хорошо, что в ней живёт так много народностей, о которых мы подчас, к нашему большому стыду, очень мало знаем. Он-то и привёз Яна домой, в Москву, и передал его работникам передачи «Жди меня». Какова же была встреча матери и сына, пожалуй, невозможно описать: это надо видеть...

**** **** ****

… Сны! Сны – это мучение и мучение многообразное: иногда жуткое, с отвратительными и подчас тошнотворными сценами, вызывающими спазмы брезгливости; иногда ужасное от того, что человек беспомощен перед роковым стечением обстоятельств – такие сны заставляют просыпаться в холодном поту; а иногда сладкие и до того прекрасные, что неохота просыпаться. Просыпаясь, человек с сожалением попадает в мир действительности и с сожалением осознаёт, что в таком счастливом забвении сна ему хотелось бы побыть ещё, и ещё, и ещё… Да, мы проживаем во снах ещё одну какую-то особую, неповторимую вторую жизнь, состоящую из видений подлинных сцен, с которыми нам воочию приходится сталкиваться потом в жизни; и сцен метафоричных, в которых укладывается наше прошлое, настоящее и будущее… И чем больше человек испытывает стресс, тем больше он подвержен сновидениям, - это доказывает, что развитие человеческой психики, её совершенство, как это не покажется странным, развивалось по теории стресса. Стресс обостряет все человеческие инстинкты, и в первую очередь Сознание! Тюремные стены – одно из самых сильных провоцирующих на это средств. И любой человек, побывавший в заключении и испытавший на себе всю «прелесть» тюремных застенков, не усомнится в правильности этих слов.

На Стрельцову же тюремные стены давили во сто крат сильнее, чем на провинившихся в уголовных делах людей. Она прекрасно понимала, что держат её здесь ради её собственного блага, но Свинцов так бережно относился к ней, так старательно, подобно врачу, строго соблюдавшему клятву Гиппократа, укрывал от неё подлинную информацию о сыне, справедливо полагая, что она может только навредить её психике, что у неё и в самом деле случился психический срыв. И в первую очередь доконали Стрельцову сны: она то боялась засыпать, потому что ребёнок в сновидениях ей виделся несчастным, протягивающим к ней руки с мольбой о помощи, - она просыпалась, в ужасе озираясь по сторонам, и затем сутки, а то и больше боялась головой коснуться подушки; то ей вдруг снились ласковые и нежные объятия сына в минуты его детской любвеобильности, когда он покрывал её лицо поцелуями, и она чувствовала себя самой счастливой мамой на свете; просыпаясь, она испытывала не меньший стресс, чем от кошмаров, потому что ей приходилось осознавать, что из чудесного забвения она вернулась в жестокий мир реальности.

Сны о гибели матери с кровью, огнём и душераздирающими криками; сны о гибели каких-то неизвестных людей, среди которых она узнаёт знакомые лица; сны с отвратительными животными, из пасти которых торчат окровавленные клыки… «На них кровь моего сына!» – думает про себя Свинцова, в ужасе просыпаясь. Сны, сны, сны… И в конце концов случилось то, что должно было случиться - нервный срыв и, как следствие его, истерика. Стрельцова металась по камере с одним желанием: покончить с собой. Она билась о стены, железные шконари, кафельный пол, кованую железную дверь; её истошные крики разносились по всем коридорным тоннелям огромной тюрьмы, заставляя содрогаться заключённых. Тюремным врачам потребовалось много усилий, чтобы вернуть её в прежнее состояние спокойствия. Лекарства благотворно действовали на неё, но потом, вслед за импульсивной историкой, пришла очередь отрешённости, паралича воли и полного равнодушия ко всему окружающему миру.

Стрельцова отказалась от еды, и никто не мог заставить её съесть даже самую малую толику пищи. Она безразлично смотрела, как тюремные служащие и врачи пытаются её уговорить. Двери открывались, закрывались; люди сменяли друг друга, и она уже окончательно перестала обращать на них внимание.

Она была уверена, что во всех несчастьях, свалившихся на неё и близких ей людей, виновата только она сама, и приговор себе Стрельцова вынесла окончательный… Голода она уже не чувствовала, и силы постепенно покидали её.

Вновь открылась кованая дверь камеры. Она лежит лицом к стене и не оборачивается. Ей всё равно, кто пришёл. Шаги приближаются к ней…

---Мама! – позвал её до боли знакомый детский голосок.

«Опять начинается этот кошмарный сон, - думает она, испытывая в висках тяжёлую, тупую боль. – Скорее бы избавиться от этих изнурительных пыток и умереть…»

--- Мамочка, вот он я! – обрывает её мысли голос сына, и она чувствует его прикосновение.

--- Сейчас, сейчас, сынок, я приду к тебе, - отвечает она, едва шевеля губами. – Потерпи ещё немножко, чуть-чуть осталось…

--- Мама! – вдруг резанул её слух резкий, нетерпеливый голос сына.

Её шею нежно обвили маленькие ручки, а щёки ощутили очень жаркое прикосновение знакомых детских губ. «Нет, это не сон! – промелькнуло в голове Стрельцовой. – Боже мой!..» Она повернулась, и…слёзы водопадом хлынули из её глаз. Обняв сына, она плакала, плакала и плакала… То были слёзы радости, с которыми из неё выходила вся накопившаяся за последнее время боль. И, несмотря на свою слабость, она обнимала своего сына и боялась его выпустить, а он нежно шептал ей: «Не плачь, мамочка, я больше никогда не потеряюсь, и больше мы никогда не расстанемся…»

Глядя на них, хочется сказать тем, кто ищет своих родных и близких и пока не нашёл их, словами, которыми обычно заканчивается известная передача «Жди меня»: «Ищите друг друга, несмотря ни на что!.. И ждите, что бы ни случилось!..»

***** ***** ******

Что же касается священника, назвавшего себя Жиршой и Джихан-гештом, а также офицеров Друбича и Вибора, которых Салех-Шах отправил на какие-то острова, то речь пойдёт о них в следующем повествовании…

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 21 22 23 242526 Следующая ⇒