![]()
|
|||||||
Подлубный Олег Олегович 20 страница-- Да, Иван Андреевич, Быстров позвонил нам о пожаре и сам пришёл ко мне, - подтвердил Корсаков. – Григорий Фомич, вы давайте следуйте за нами, и мы на ходу поговорим. Перескажете Ивану Андреевичу то, что мне рассказали: как сюда попали, и что здесь произошло… Это как раз то, что вам нужно, Иван Андреевич; то, что вы ищите. -- Догадываюсь, глядя на подполковника, - буркнул в ответ Свинцов. Они зашли в дом и поднялись на третий этаж, где всё ещё работала группа экспертов. Обгоревшие разорванные останки трупа охранника-самоубийцы уже упаковали в целлофановые мешки и вывезли из особняка, криминалисты занимались извлечением пуль из обгоревших стен. -- Кому дом принадлежит, уже установили? – спросил Свинцов, обратившись ко всем присутствующим. -- Выясняем, - ответил Корсаков, - но похоже, что он записан на подставного человека. -- Неудивительно. Разыщите мне подставного, переподставного. Ну, что же вы молчите, Григорий Фомич, рассказывайте, что здесь произошло? – требовательно взглянул Свинцов на Быстрова. – Я жду. Немного поколебавшись, подполковник собрался с мыслями и сказал: -- Во-первых, Иван Андреевич, я прошу извинения за моё недостойное поведение при нашей первой встрече… -- И на том спасибо! -- …и выражаю вам глубокую благодарность, что вовремя закрыли меня от рук убийц и тем самым спасли мою жизнь. Возможно, меня постигла бы участь Крашенинникова. -- Даже так? -- Да. -- А сейчас вам ничего не угрожает, Григорий Фомич? -- Вы зря иронизируете, Иван Андреевич, - с досадой сказал Быстров. – Всё на самом деле обстояло очень серьёзно, и только я, как несведущий и неискушённый в этой области человек, недооценивал сложившиеся вокруг меня обстоятельства, и вёл себя, как самый настоящий болван. -- Ну, что ж, когда на человека нисходит прозрение – это всегда хорошо; пусть лучше поздно, чем никогда. Что же здесь всё-таки произошло, подполковник? -- Я начну всё по порядку: как только меня выпустили из камеры предварительного заключения и я вернулся домой, на меня сразу обрушились звонки с угрозами, - начал рассказывать Быстров так, как его научил Матрос, - и я не знал, что делать… Только поймите меня правильно, Иван Андреевич, что от вас я ушёл…вы сами знаете как… В военной прокуратуре мне тоже не поверили, что я не причастен к событиям в бомбоубежище военного городка и выпустили меня только потому, что доказать ничего не могли… -- А вы на самом деле причастны к тем событиям? – вставил коварную реплику Свинцов. -- Нет! Как на духу говорю: нет! Под присягой могу поклясться! -- Хорошо, продолжайте. -- Так, на чём я остановился…м-да, так вот, значит, никто мне не поверил, что я оказался жертвой спланированной махинации, и мне, понятно, уже не хотелось снова обращаться за помощью ни к вам, ни в военную прокуратуру, - уверенно продолжал Быстров. – И я обратился, пусть это вас не задевает и не обижает, чтобы защититься от угроз и защитить вообще свою семью и детей от нападок неизвестных мне лиц, к местному авторитету Денисову, по кличке Матрос. -- Бывший воин, сломавшийся по жизни, - бросил фразу Корсаков. – Его здесь все знают. -- Вы его допросили? -- Нет, но уже послали за ним. -- Отлично! Что дальше, Григорий Фомич? -- Денисов через своих знакомых узнал, кто мне угрожает, и мы приехали сюда, чтобы разобраться, чем это я насолил обитателям вот этого фешенебельного…уже в прошлом фешенебельного, - поправился Быстров, окинув взглядом пепелище третьего этажа, - особняка… -- И разобрались! – нетерпеливо подвёл черту его рассказам Свинцов. -- Нет, не разобрались. В доме, кроме охранника, никого не было. Он сначала впустил нас, а потом, когда Денисов спросил его, где хозяева, что они нам нужны для разговора, он неожиданно забежал на третий этаж и начал по нам стрелять; а потом взорвал себя, и начался пожар. -- И вы решили позвонить в милицию и сообщить о том, что здесь произошло! – с издевательской иронией, переполненной недоверием, усмехнулся Свинцов. Быстров нисколько не смутился. -- Можете не верить мне, Иван Андреевич, но именно так оно и было! -- А я и не верю, - скривил губы Свинцов. -- Ваше право. -- Не столько право, сколько профессиональная обязанность, но уверяю вас: я докопаюсь до истины. Пойдёмте отсюда, здесь уже нечего нам смотреть, эксперты сами всё сделают. Есть что-нибудь ещё интересное? – обратился Свинцов к специалистам криминалистической экспертизы. -- Похоже, что подполковник говорит правду, - немедленно последовал ответ одного из экспертов, - охранник взорвал себя сам. Что же касается собранных из стен пуль, – гильзы, к сожалению, расплавились – то все они принадлежат автомату «Калашникова», но выпущены ли они из одного оружия или нет, это ещё предстоит проверить. -- Ну, что ж, проверяйте. Он стал спускаться по лестнице вниз, и Корсаков, понизив голос, интригующе заметил: -- А вот сейчас, Иван Андреевич, вы увидите самое интересное. -- Что? -- Спустимся в подвал. -- Я ещё второй и первый этажи не осмотрел, - показал Свинцов, проявив полное безразличие к интригующей интонации Корсакова. – И до подвала доберёмся, дайте время. Они прошли по второму этажу и заглянули в каждую комнату. В одной из них Свинцов увидел на оконном стекле точечные надколы с расходящимися от них в разные стороны лучиками трещин, и это ему что-то напомнило. Он подошёл к стеклу, внимательно его осмотрел, и в его памяти всплыла видеокассета, которую он только что просмотрел в редакции передачи «Жди меня» с фрагментами сцен продажи детей, где оператором, снимавшим работорговлю, фигурировало окно точно с такими надколами на стекле. -- Эксперты здесь были? Они осматривали стёкла? – адресовал он вопрос Корсакову. -- Вы полагаете, что они бронированные? -- Сергей Сергеевич, вы не ответили на мой вопрос. -- Пока нет, - смутился Корсаков от бескомпромиссности Свинцова, - я сейчас распоряжусь, чтобы они сюда пришли. -- Сделайте одолжение. -- Иван Андреевич, а вам не кажется, что мы это уже где-то видели? – спросил его Андреев. -- Ага, значит, и вам это не померещилось! – радостно подхватил Свинцов. -- Да какой там… Только что ведь в «Останкино» крутили кино, где…не можем же мы вместе ошибаться! Находившиеся в комнате оперативники, много больше видевшие видеокассет с сюжетами продажи детей и детской порнографии, поступивших в отдел в последнее время, пока Свинцов находился в больнице, подтвердили их предположение. -- Отыскали наконец-то мы логово работорговцев! – со скрипом в голосе воскликнул Свинцов и тут же сник. – Но, кажется, слишком поздно. Как вот так случилось, что они ушли отсюда заблаговременно, до нашего с вами прихода? Ведь никто же из нас не знал об этом доме и не собирался сюда наносить визит, а значит, и предупредить их никто об этом не мог. Что у них, чутьё, что ли, так развито? Ушли и... Григорий Фомич, как вы это объясните? – обратился он к Быстрову. -- Я вам, Иван Андреевич, уже всё рассказал, как было. -- А я вам не верю. Быстров безысходно пожал плечами и ничего не ответил. -- Ладно, пойдёмте спустимся в подвал, посмотрим, что там интересного вы обещали мне показать, Сергей Сергеевич, - направляясь к выходу из комнаты, на ходу бросил Свинцов. Одна часть оперативников направилась за ним и за Корсаковым, другая осталась конспектировать всё, что имелось в комнате и так или иначе служило доказательством причастности дома и его отсутствовавших хозяев к работорговле. Спустившись в подвал, Свинцов сразу же зажал нос ладонью, чтобы не задохнуться от царившего там специфического запаха. Его примеру последовали остальные. -- Что это? – его взгляд упёрся в кремационную печь, и он застыл на месте. -- И я, Иван Андреевич, испытал точно такой же столбняк, что и вы, при виде этой штуки! – отозвался Корсаков. – Нашли сволочи способ, как от ненужных людей избавляться; не понравился – раз его в печь, и хоронить не надо, развеял только пепел в саду по ветру… Я уже приказал экспертам взять вокруг дома образцы почвы и здесь, из печи. Вон сколько пепла рассыпано вокруг неё! -- Боже мо-ой! – покачал головой Свинцов, окидывая взглядом весь подвал. – Колодки, цепи, кандалы… Не доводилось мне ещё в своей многолетней практике сталкиваться с подобным. Он увидел на стене, под трубой с множеством цепей, на которых совсем недавно содержались пленники, какое-то бурое пятно, очень похожее на рисунок. Нагнувшись и присев на корточки, Свинцов разглядел коряво нарисованный кошачий глаз и рядом арабский иероглиф, какой он уже однажды видел на стене в туалете бомбоубежища. -- По верному следу идём, - заключил он и, помолчав, недовольно вздохнул. – Но это не нить, раскрученная нами, а всего лишь цепь случайных подвижек. Пора прекращать с этим… А там что? – жестом он указал в глубь помещения, где виднелась чёрная металлическая дверь. – Вы там были, Сергей Сергеевич? -- Там тоже вроде жилого помещения, только без вот этих прибабахов: колодок, цепей…нары там да кровати. Видать, здесь приговорённых к смерти держали, а там их охрана жила. Свинцов зашёл в соседнее помещение, но не задержался там и мгновения, вернулся и тут же покинул подвал, не в силах выносить ни вони в нём, ни того арсенала для содержания и уничтожения рабов, который своим видом резал зрачки глаз. Выйдя на улицу, он долго не мог отдышаться и насладиться свежим воздухом. -- Значит, так, Сергей Сергеевич, - наконец заговорил он, отдышавшись, - если не удастся отыскать хозяев этого мини-концлагеря или ими окажутся подставные зиц-председатели, то обязательно установите строительную организацию, которая занималась постройкой этого дома. Возможно, вам даже удастся выяснить личность печника – профессия на сегодняшний день редкая, и они часто предлагают свои услуги в момент начала постройки, так что в строительных компаниях таких людей знают в лицо – это даст нам возможность установить, где ещё строились подобного рода особняки с кремационными печами в подвалах. -- Будет сделано! -- Иван Андреевич, Сергей Сергеевич, мы вот тут нашли фотографии и письма в одной из комнат на первом этаже, - подбежал к ним оперативник, - посмотрите. -- Спасибо, вот это то, что надо! – взял пачку писем Свинцов и тут же разочаровался, заглянув в их содержимое. – Да тут же всё по-арабски написано! Тьфу ты, чёрт, придётся теперь переводчиков вызывать, - стал он их перебирать в надежде увидеть хоть одно, в котором текст был бы написан по-русски, но по-русски был написан только адрес на конвертах. – Из Читтагонга… Где это такое находится? – удивлённо пробормотал он. – Инициалы указаны буквенно… Сергей Сергеевич, вы знаете, где находится Читтагонг? -- Понятия не имею. -- Вот и я тоже… Ладно, разберёмся, - посмотрев на фотографии, он хмыкнул. – Ну и рожи! Кстати, надо все их сравнить с фотороботами… Больше ничего там не нашлось? -- Пока нет, - отчеканил оперативник. -- Ладно, идите работайте. -- Иван Андреевич, Денисова привели, - оторвал его от писем Корсаков. Свинцов наморщил лоб и вдруг, повернувшись к Андрееву, спросил: -- Это не тот ли, о ком нам говорил Зацепин из редакции «Жди меня»? Ну, он ещё говорил, что ему какой-то Денисов по кличке Матрос видеокассеты принёс, - напомнил он ему. -- У него кличка Матрос, - подтвердил Корсаков, опередив с ответом Андреева. -- Ага, значит, Быстров имел в виду тоже его, когда говорил, что обратился к местному авторитету Денисову по кличке Матрос. -- Да. -- Вот голова дырявая, а я как-то сразу и не прочухал… Кстати, позовите сюда Быстрова. Где он? -- Куда-то отошёл. -- Позовите, сейчас мы их перекрёстно допросим, - приказал Свинцов, внимательно разглядывая подтянутого парня, шедшего к нему в сопровождении сержанта. – Что у него с лицом? – спросил он Корсакова, увидев огромный шрам, располосовавший лицо воровского авторитета. -- Ранение на войне получил. Поговаривают, что после этого он окружающий мир стал видеть в чёрно-белом изображении. -- Разве такое возможно? – отвисла нижняя челюсть у Свинцова. -- Неслыханная вещь, но, однако, случается. -- Поди ж ты… Надо же?! А как это он с фронтовика докатился до такой жизни? Но Корсаков ответить не успел: Денисов уже вплотную подошёл к ним. -- Вы лучше у него сами обо всём расспросите, Иван Андреевич, он вам лучше о себе расскажет, - сказал Корсаков. – Правильно я говорю, Артём? -- Не знаю, - улыбнулся вор. – Начнёте сейчас задавать вопросы, и я посмотрю, что правильно, а что нет. Свинцов только скептически усмехнулся на эту реплику воровского авторитета, но ничего не сказал. Подошёл Быстров, и он жестом указал на Матроса: -- Вы к нему обращались, Григорий Фомич? -- Да. Привет, Артём! – поздоровался подполковник с авторитетом. -- Ага… М-да, расскажите, Артём…как вас по отчеству? -- Олегович, гражданин начальник. -- Расскажите, Артём Олегович, как и при каких обстоятельствах… -- Я понял, - небрежно перебил Свинцова вор, - я давно уже следил за этим домом, потому что моего товарища Сергей Сергеевич ни за что обвинил в похищении человека и упрятал в СИЗо (следственный изолятор), - кивнул он в сторону Корсакова. – А он никого не похищал, его просто подставили вот эти сволочи, что обитали в этом доме. А на днях ко мне позвонил Быстров, рассказал мне, как с ним обошлись у вас, и сказал, что ему угрожают… Звонят по телефону, запугивают семью. -- Кто угрожает? -- Владелец этого особняка. -- Как зовут? -- Салех-Шах, он, кажется, араб, но я могу ошибиться. -- Так, дальше. -- Я приехал сюда… -- Вы один приехали? -- Нет, конечно, с братвой, но мы приехали просто поговорить, а не убивать кого-то… К тому же мне давно хотелось найти повод поговорить с Салех-Шахом, чтобы хоть что-то узнать о Чернильном Моте – это тот парень, из-за которого моего товарища Корсаков обвинил в похищении. -- Воронов Александр Васильевич, по кличке Ворон, - внёс ясность Корсаков. -- Да, Ворон, - повторил Матрос. – Так вот, закрыли его ни за что… -- Мы ещё в этом разберёмся, - оборвал его на полуслове Свинцов. – Так, вы приехали сюда. И что? -- А здесь никого из владельцев дома нет, только охрана. Мы с ними хотели поговорить… -- Сколько человек их было? – Свинцов искоса бросил взгляд на Быстрова, который, как ему показалось, внутренне сжался, как пружина. -- Один, - не моргнув глазом, ответил вор. -- А почему вы о нём говорите во множественном числе? -- Ну-у…просто так получилось. -- Ага! Ну, что ж, продолжайте. -- Охранник нас сначала впустил, а потом как будто с ума сошёл: убежал на третий этаж, стал кричать «Аллах акбар», стрелять начал и, в конце концов, подорвал себя… -- Неужели тоже просто так? – прищурившись, впился в него Свинцов. На этот раз неожиданная каверзность вопроса заставила Матроса вздрогнуть, что не укрылось от внимательного и пытливого взгляда умудрённого опытом следователя. -- Знаешь, Артём Олегович, сменил он въедливость интонации на благожелательный тон, - если бы ты не привёз видеокассеты, ставшие твоими трофеями, в редакцию «Останкино», а Быстров не информировал о пожаре и о том, что здесь вообще произошло, я бы сейчас разговаривал с вами по-другому… Ты знаешь, что я имею в виду… -- Ещё бы! -- Так что давай, раз у тебя нет желания скрываться от следствия и ты хочешь помочь своему товарищу, чтобы с него сняли незаконное обвинение, рассказывай всё честно и по порядку. Что произошло между вами и охранником? У Матроса из груди вырвался тяжёлый вздох, его глаза блуждали по сторонам, будто он искал спасительного ответа. -- Позавчера я приезжал сюда, чтобы проследить за домом, - нашёл он в себе силы, чтобы его голос звучал ровно, спокойно и без нервозности, - мне хотелось побольше разузнать о том, что здесь делается, но, к сожалению, у меня не было под рукой видеокамеры, чтобы доказать вам всё, что довелось мне увидеть. -- На словах объясните. -- Из дома выносили ящики и упаковывали в грузовики-фургоны, - тщательно подбирал слова Матрос. – Один из таких ящиков в процессе погрузки был открыт, и я увидел там человека… Я смотрел вон оттуда, из посадки, в бинокль ночного видения, - рукой указал он направление. – И я подозреваю, что нас заметили… -- Вы были не один? -- Я был с ним, - сказал Быстров, опередив с ответом вора. -- Ах, вот как?! -- Да, Иван Андреевич, и под присягой могу подтвердить, что всё, о чём говорит Денисов, абсолютная правда! -- Меня это только радует, - беззлобно усмехнулся Свинцов. – Значит, Артём Олегович, вы подозреваете, что вас заметили? -- Да, заметили и поэтому так быстро покинули дом, оставив только охранника-камикадзе. Уверяю, мы против него ничего не предпринимали, он сам поджёг третий этаж, начал в нас стрелять, а потом взорвал себя… И к нам чудом попали вот те кассеты, которые я отнёс в редакцию передачи «Жди меня», чтобы доказать вам, что никакого злого умысла у нас не было и что здесь занимаются работорговлей. -- А почему сразу в милицию не отнесли? -- Я – вор, это, во-первых, - с подчёркнутым достоинством ответил Матрос, - а, во-вторых, после того, как вы обошлись с Быстровым, вера в вас отсутствовала: вы могли нас обвинить в пособничестве им, сказав, например, что таким образом мы пытаемся реабилитировать себя в ваших глазах. Ну, поставьте себя на наше место: если вы не поверили подполковнику в том, что он не виновен, то мне от вас тем более веры не дождаться! -- М-да, - промычал Свинцов. – За видеоматериал вам большое спасибо. Вот теперь верю в то, что вы рассказали. -- Я свободен? Свинцов ответить не успел. Из толпы зевак, собравшихся вокруг дома, к нему подошёл мужичок и, отозвав в сторону, стал что-то шептать на ухо. Когда он закончил, Свинцов подозвал к себе оперативника. -- Снимите с него показания, - приказал он и, вернувшись к Матросу, жестом указал сержанту на него: - В наручники его, он арестован! -- За что, начальник?! – подавился от негодования собственным возгласом вор. -- За то, что таким образом ты пытаешься реабилитировать себя в моих глазах! – невозмутимо ответил Свинцов. – Быстрова тоже в наручники! Под присягой он подтвердит, - сверкнул он глазами на подполковника. – Где труп, который вы увезли отсюда в багажнике машины?! – перешёл он на свирепый рык. От неожиданного громкого восклицания, которым был задан вопрос, вор на мгновение растерялся. Воцарилась пауза. Он понял, что этот мужичок той ночью видел их, и с ненавистью бросил в его сторону взгляд. Покачав от досады головой, он ответил: -- Да не труп это вовсе, гражданин начальник, а живой человек. Он и сейчас жив и здоров, и ничего с ним не случилось. Это второй охранник, которого я увёз, чтобы узнать у него, где находится Чернильный Мотя, похищенный ими, а заодно узнать, что на самом деле творилось в этом доме и в бомбоубежище военного городка, за который пострадал Быстров. Я же говорил вам, что моего товарища обвинили в том, чего он не делал… Ну, что вы хотите: один охранник поджёг дом и покончил с собой, а второму я дам уйти, что ли? Я вам его тоже не мог привезти – для меня это нонсенс! Самое большое, что я мог сделать, так это выбить из него, куда Салех-Шах подевал Загорудного, то есть Чернильного Мотю, и заставить его с признательными показаниями прийти к вам. Именно этого я и хотел, поверьте! Свинцов, будучи недоверчивым, но очень проницательным человеком, понял, что Матрос не врёт. Он допустил, что вор где-то мог лукавить в деталях, но, по большому счёту, всё было так, как он говорил. -- Если я прикажу снять с тебя наручники, ты не убежишь? – снова своим прежним мягким баритоном спросил он. -- Зачем? Пошлите со мной своих людей, а если хотите, то сами можете поехать, и я отдам вам этого охранника, - ответил Матрос, понимая всю безысходность положения, в которое он попал. -- Сними с них наручники, - приказал сержанту Свинцов, кивком показав на Денисова и Быстрова. – Я вас на время оставлю, Сергей Сергеевич. -- Нет, я с вами! – запротестовал Корсаков. – Здесь есть кому за меня остаться! -- Тогда поехали. Через полчаса они подъехали к гаражу Матроса. Вот, досадно отплёвываясь, открыл ворота и вскоре вывел на свежий воздух араба-охранника, при виде которого никто из милиционеров, включая Свинцова, Корсакова и Андреева, не смог удержаться от смеха. Он был похож на анимационного гиббона, нарисованного пьяным карикатуристом: его руки почти волочились по земле, прикованные наручниками к тридцатидвухкилограммовым гирям. Он упрел и согнулся в три погибели, чтобы хоть как-то тащиться на полусогнутых ногах и успевать за вором в законе; нижняя губа висела, от натуги разбрызгивая слюни по сторонам; из глаз по щекам катились слёзы, и он жалобно мычал. -- Ты что с ним сделал?! – пытаясь справиться с приступами смеха, спросил Свинцов. – Зачем это ты нацепил на него эти чугунные болванки? -- Он такой же самоубийца, как и первый, а в погребе у меня нет ничего такого, к чему бы я мог приковать его руки, чтобы он не наложил их на себя, вот и пришлось ему на каждую клешню по гире повесить, - просто ответил Матрос. Хохот разразился громогласный. -- А что, нельзя было руки завести за спину и сцепить одним комплектом наручников? -- Можно, конечно, но тогда он не смог бы ни попить воды, ни пописать в «парашу». -- Представляю, как он это делал, имея на руках столько чугуна! – сказал кто-то из оперативников, и смех усилился ещё больше. Обессиленный араб, сев на корточки, плакал от бессилия и злобы; его руки почернели и опухли. -- Ладно, хватит ржать! – прикрикнул на всех Свинцов. – Ну, а ты чего стоишь и смотришь? Сними с него браслеты, пока он гангрену не заработал. Авось, не бросится бежать: поди умаялся чертёнок уже таскать такие болванки на себе! Матрос подчинился и снял с араба наручники, но облегчения тот, освободившись от груза, не получил. Впившиеся зубцы браслетов сначала выдрали у него из рук куски кожи, а потом поток крови хлынул в обескровленные кисти, доставляя невыносимую боль. Тот, кто хоть раз видел или испытывал на себе подобный съём наручников, знает, что это такое. Араб катался по земле и визжал, будто резаный поросёнок. Продолжалось это около минуты; правда, никто из прибывших за ним на его крик не отреагировал сострадательно. -- Поорёт и перестанет, - равнодушно сказал Корсаков, терпеливо дожидаясь, когда боли отпустят араба. – Поделом ему, там они творили такое, за что надо вообще им руки отрубать! И все были единодушно с ним солидарны. Араб застыл на земле, чувствуя, как боль из рук постепенно уходит. Он стонал и что-то бормотал по-арабски себе под нос, похоже, молитвы, смешанные с проклятиями. -- Давайте грузите его в машину, - приказал оперативникам Свинцов, - кажется, он уже оклемался, так что не будем терять времени, - глянул он на наручные часы. – Грузите! -- Не вздумайте его в одиночку сажать, а то он быстро на себя руки наложит, - посоветовал Матрос. – Лучше в общую камеру его определите, чтобы за ним присматривали. -- Дельный совет; спасибо, Артём! Араба подняли с земли и, как мешок с отрубями, закинули в «клетку» «УАЗика». Свинцов заметил, что вор в законе топчется на месте, не зная, как ему поступить: уйти или же дождаться, когда это ему разрешат люди в погонах. -- Мне ехать с вами? – неуверенно спросил он Корсакова. – Или же позволите откланяться и удалиться домой? -- Позволим откланяться и удалиться домой, - ответил за Корсакова Свинцов, - но только с одним условием: из дома ты никуда ни шагу, чтобы мы потом не принимали никаких экстренных мер в отношении тебя, которые, как ты понимаешь, на пользу тебе не пойдут. Ты нам можешь понадобиться в любую минуту. Ступай. -- Но хоть к друзьям-то, я надеюсь, мне можно выйти? -- Конечно, можно! Подписки о выезде я с тебя не беру, потому что я тебе верю! -- Тогда я прошу: не приставляйте ко мне своих «наружек», уж очень они на нервы действуют, - нагло бросил Матрос. Свинцов скептически усмехнулся и снисходительно ответил: -- А вот это как я сочту нужным! Иди, иди, вор, и помни, кому ты обязан тем, что свободно возвращаешься домой, - он хлопнул дверцей машины, и милицейский кортеж быстро укатил с территории городских гаражей, оставив вора в законе гадать, кому же это он всё-таки обязан тем, что остался на свободе. Матрос и вправду не знал, кто этот седовласый представительный мужчина, распоряжавшийся начальником Красногорского уголовного розыска и всей его когортой оперативников и следователей. Для него было ясно одно: раз он ведёт себя так уверенно и ему беспрекословно подчиняются, значит, он – большой человек! Возвращаясь «налегке» домой, он неустанно думал о нём и пришёл к выводу, что это, по всей видимости, новый начальник милиции, пришедший на смену прежнему, и поэтому он его не знает. Дома его встретила сестра с целым списком известий, поступивших по телефону, пока он отсутствовал. В основном это были звонки беспокоившейся за него братвы, в мгновение ока прознавшей, что их лидера этапировали из собственной квартиры под милицейским конвоем в неизвестном направлении… Среди них были два, которые Матрос не обошёл вниманием: это звонок его девушки, просившей ей перезвонить, если он вернётся; и звонок из редакции передачи «Жди меня» от Зацепина. Отзвонив своей девушке и успокоив её, что с ним всё в порядке, он набрал номер редакции. -- Зачем я вам понадобился, Игорь Васильевич? – спросил он Зацепина, когда осведомился, кто на другом конце провода взял трубку телефона. – Это Матрос звонит…Денисов Артём Олегович, - поправился он, чтобы избежать недоразумений по поводу «Матроса», так как в ответ на его прозвище от Зацепина последовало молчание. -- Ах, Артём Олегович! – воскликнул главный редактор. – А я не сразу понял, что за матрос… Артём Олегович, вы не могли бы мне уделить немного времени? -- Зачем? -- Мне надо кое о чём вас расспросить, но это не телефонный разговор. Матросу, потерпевшему тяжёлое поражение в «битве» за араба, не хотелось ни с кем встречаться, но он всё-таки дал своё согласие. -- Хорошо, но только не сегодня, - устало сказал он. – Давайте завтра с утра, часов этак в десять. Вас устроит? -- Меня устроит, - с готовностью ответил Зацепин. – Я сам приеду к вам, думаю, так будет лучше, а то в стенах редакции разговор может не состояться так, как надо. Вы не против моего визита к вам, Артём Олегович? – ненавязчиво спросил он. Матросу ничего не оставалось делать, как сказать «да». Утром следующего дня его ждал сюрприз, от которого он не знал, как себя вести; он вышел на улицу, не желая принимать Зацепина у себя дома, и сел на скамеечку возле подъезда. И вдруг рядом остановились две машины: из одной вышел Зацепин, а из другой тот самый вчерашний представительный мужчина, имени которого он не знал; его сопровождал Корсаков. Редактор известной передачи и представительный мужчина встретились взглядами, и между ними произошла словесная перепалка, окончательно поставившая вора в законе в тупик. -- Иван Андреевич, вы же мне обещали не наносить визита Денисову без моего ведома, - с упрёком сказал представительному мужчине Зацепин. – Мы же с вами договорились… Ну, зачем вы так? Реакция представительного мужчины на брошенную ему реплику упрёка была потрясающей: он растерялся и покраснел, как чайная роза, оборачиваясь к Корсакову, как бы ища у него защиты и поддержки, но тот, не зная, кто таким тоном может разговаривать с представительным мужчиной, растерялся сам. -- Видит Бог, Игорь Васильевич, я не нарушал своего обещания, - замялся импозантный Иван Андреевич, - это вам подтвердит и Сергей Сергеевич. Просто так сложились обстоятельства, но я никоим образом не нарушал данного вам слова. -- Вы хотите сказать, что то, что сейчас происходит на моих глазах, не нарушение обещания? -- Я вам сейчас всё объясню. Матросу показалось, что он свихнулся: он никак не мог понять, как это глава редакции телевизионной передачи может отчитывать работников МВД, и те перед ним краснеют и ведут себя так, как провинившиеся школьники, получившие за день по всем предметам двойки. Правда, спустя несколько минут это недоразумение было устранено, когда представительный мужчина объяснил Зацепину, в чём дело и почему он приехал к Матросу. Всё встало на свои места, и мозги вора в законе пришли в равновесие. Ему стало ясно в процессе их объяснения, кто этот седовласый, похожий на плюшевого мишку, импозантный представитель МВД. Разобравшись во всём, они пожали друг другу руки и переключили своё внимание на Матроса. Зацепин, поняв свою ошибку и несостоятельность обвинения в адрес Свинцова, уступил право первого вопроса ему, а сам занял позицию наблюдателя. -- Артём Олегович, у нас произошло «ЧП», поэтому мы приехали к вам так рано и не стали вызывать по повестке, - обратился Свинцов к Матросу. – Помогите нам ещё раз… -- Разве я вам помогал?! Вы что-то путаете, Иван Андреевич. Я – вор! И никогда ещё не оказывал вам поддержки, - брезгливо дёрнул головой вор в законе, отвернувшись от него. Но это только раззадорило Свинцова. -- Ну, не прибедняйтесь, Артём Олегович! А кто в редакцию к Зацепину привёз такой редкий и ценный видеоматериал? -- Так то передача, созданная Богом, а не вами. Им грех не помочь: они несут свет надежды людям…
|
|||||||
|