Люди и нелюди 11 страница

- Федя, - выдавила из себя Вика каким-то не своим, серьезным голосом, - скажи по правде, я тебе еще не надоела? - и она опустила голову.

Звягинцев порывисто обнял ее за плечи и привлек к себе. С ее головы упала белая пушистая шапка. Он нежно поцеловал ее в голову.

- Что ты, что ты, Вика. Ты мне стала за эти дни еще дороже и роднее, а я так боялся твоих слов. Думал, что все, конец.

И он говорил и говорил, растроганный в чувствах. Потом они немного успокоились, Вика надела шапку и крепко взяла его под руку. Они шли к Викиному дому медленно, довольные тем, что наконец-то перешагнули через самое трудное для обоих - признание. До поздней ночи затянулись их разговоры. Вика рассказывала свою историю появления в Питере, затем трудные годы работы и учебы. Вновь и вновь всплывали в ее памяти незабываемые события: ее замужество и непродолжительная семейная жизнь. Мужа - майора авиации - направили в Афганистан. Его самолет был сбит в горах вражеской ракетой на подлете к своему аэродрому. Обломки самолета и возможные останки летчика покоились на дне глубокого ущелья в чужой стороне. Катапультироваться майор не успел. Вика долго не могла опомниться от горя и решила для себя не выходить больше замуж, несмотря на многочисленных поклонников. Такого, как ее муж, ей казалось, и нет на всем свете. Память о нем не давала ей покоя и помогала не расслабляться. Детей они так и не успели завести, о чем Вика очень сожалела.

И долго еще она рассказывала Звягинцеву историю своей жизни. Тот слушал внимательно, боясь прервать, вспугнуть ее. Он понимал, что ей необходимо было кому-то все это рассказать, все, что копилось годами и давило непомерно тяжелым грузом. И он был рад, что на его долю выпало принять этот груз на себя, чтобы хоть чуть-чуть облегчить ее страдания. Ему она вот так просто, доверительно приоткрыла дверь в свой внутренний мир, который, по-видимому, был наглухо закрыт для других.

Наконец, она вздохнула глубоко и умолкла.

- Все, Федя, прости, уморила тебя, наверное, своими россказнями. О, боже мой, - спохватилась она затем, - уже третий час ночи! Когда же спать! Я быстро сейчас приготовлю тебе постель на диване, попьем чаю и спать, к восьми ведь на работу.

Звягинцев растерялся и не мог сразу сообразить, как ему отреагировать на категоричное решение Вики.

- Вика, извини, не стоит беспокоиться, - начал он, спохватившись, - я к себе на «Онду» пойду, а то, знаешь, завтра по всему заводу понесется... Не хочу тебя компрометировать. Постовые и без того четко докладывают Думскому, во сколько я покидаю территорию, во сколько появляюсь и в каком виде. А представь себе, что будет, если мы вдвоем утром заявимся на центральную проходную. Там, возможно, как всегда, будут либо Шунтаков да Шереметьев, либо сам Думский.

Вика выложила из шкафа постельные принадлежности и покрыла диван чистой белой простыней. Слова Звягинцева прозвучали для нее как гром среди ясного неба. Она вытянулась, как струна, и, посмотрев пристально на него, проговорила:

- У Вас все, Федор Иванович? Я думала вы не из пугливых, что, боятся испачкаться дурной славой? Какое мне дело до тех, кто сам по уши в дерьме. Мне-то больше известно о них. Каждого из них я знаю как облупленного. Я ведь секретарша, так звучит в вашем понимании моя должность? И по себе пусть людей не судят. Мы-то с вами знаем о наших отношениях. Они чисты, а до других, мне лично, нет дела. Пересудов в любом случае не избежать. Пересуды эти, между прочим, давно уже витают и в охране, и по заводу. За вами следят, за вами наблюдают, Вы ведь необычная фигура на заводе. А, впрочем, ваше дело, Федор Иванович, можете возвращаться на свою любимую «Онду», если вы ходили ко мне только в гости, а все ваши слова - чистейший блеф...

Звягинцев изумленно уставился на Вику и молчал. Она отчитывала его, как нашкодившего мальчишку. Опомнившись, он медленно встал с кресла, подошел к взволнованной Вике и, обхватив в объятия, крепко прижал к своей груди.

- Прости, родная. Вот теперь, действительно, все..,

- Что «все», что это значит? - подняла на него глаза, наполненные слезами, Вика.

Звягинцев улыбнулся, по его щекам покатились две слезинки, он был растроган.

- А это значит, любимая, все в прошлом. Мы начинаем с тобой новую, возможно, трудную жизнь. Мы открываем с сегодняшнего дня теперь уже нашу историю. Я тебя очень люблю, Вика.

И он взял нежно в свои руки ее головку и крепко прижался к ее красивым губам своими. Она не сопротивлялась, затаив дыхание. Но легонько его отстранила и, улыбнувшись, промолвила:

- Целоваться - и то так и не научился. Тоже мне, любовник, пора бы и стаж иметь, а теперь поди прочь - пошутила ока» - не мешай работать.

Вика постелила себе в спальне, Звягинцеву предстояло провести ночь в гостиной, на диване.

Они еще попили чаю, поцеловались и, пожелав друг другу приятных снов, улеглись. Усталость взяла свое и вскоре в квартире наступили ночная темнота и покой.

В семь часов утра раздался басовитый бой настенных часов с огромными римскими цифрами на циферблате.

Вика накинула легкий цветастый длинный халат из китайского шелка, быстренько заправила свою постель и направилась на кухню. Включила электрокофеварку, электроплиту. Приготовила глазунью с ветчиной на двоих и бутерброды с сыром. Разлила по чашкам кофе. Все это она составила на сервировочный столик на колесах и повезла в гостиную. Звягинцев в это время принимал в ванной душ и брился перед зеркалом. За завтраком оба смущенно улыбались, почти не разговаривали.

- Как спалось на новом месте? - спросила Вика. - На «Онде», чай, тебе отметили самовольную отлучку?

- Да, Вика, ты, права. Оставить расположения части без разрешения охраны на всю ночь. - Такого нарушения устава еще не было с моей стороны, - поддержал он ее.

- Не сожалеешь? - прищурив глаза, спросила Вика.

- Ну что ты. Нет, ни за что.

- Ну, а на будущее? - с усмешкой спросила Вика.

- А на будущее, Вика, я думаю так. Буду с тобой пока не прогонишь. Постараюсь заслуживать только поощрения, ведь я вырвался с территории завода на свободу, а слаще ее ничего не бывает. Главное, ты у меня есть, Вика. Для меня это все, это большое счастье. Это стимул к работе и к самой жизни, которая уже казалась мне пустой и никчемной. Ты меня, родная, воскресила к жизни, и я боюсь тебя потерять. Другой мне никто не нужен. Мне представляется, что мы с тобой давно знали друг друга, лишь на время расставались и вот опять соединились. У тебя нет такого ощущения?

- Представь себе, Федя, и у меня почти такое же ощущение. Мне кажется, что мы уже были знакомы, уже давно знаем друг друга, нам хорошо, и как это будет выглядеть, если мы вдруг расстанемся, я уже, не представляю. Наверное, будет очень больно.

- Об этом Вика, прошу, не будем говорить. Это не для нас, даю тебе слово. О расставании не хочу даже слышать. Для меня это, пожалуй, первая и настоящая любовь, без опаски и на полную глубину души.

Утро выдалось на редкость безветренным, с легким морозцем. Уже брезжил рассвет, и день предвещал быть ясным, на небе - ни облачка.

До завода ходьбы полчаса шагом. Запас времени еще был, и Звягинцев с Викой решили не дожидаться на остановке троллейбуса или трамвая, а отправились по Наличной пешком - впервые вместе на работу. Обоих охватило какое-то новое, странно волнующее чувство. Было непривычно вот так идти рядом под руку, прижавшись друг к другу, на общую работу. Эта надо было им обоим. В пути они обдумывали дальнейшее свое поведение на работе: для них теперь все вновь. Им необходимо было быть предельно осторожными в обращениях и с руководством и с сотрудниками. Никаких вольностей и флиртов Особенно это касалось Вики. Ее окружение привыкло порой устраивать в канцелярии посиделки в ожидании руководства либо просто так, от нечего делать, поболтать, отпуская по ее адресу щедрые комплименты. Особенно докучали мужчины - слетались «как мухи на мед». Руководство и их приближенные по несколько раз в день пили в канцелярии кофе, приготовленный Викой. Вика не смела им отказать, несмотря на то, что ей мешали работать. Некоторых, чересчур назойливых, она просто не выносила. Да и сам Думский был к ней неравнодушен. Ему приятно было, что у него такая симпатичная, молодая и стройная секретарша. Он и сам не прочь был почаще к ней наведываться и находил для этого различные предлоги: то вдруг ему понадобится ее совет, даже по житейским делам, то обслужить после работы его компанию во время попойки. Попойки заведены были как обычаи по всякому поводу. Это и Дни рождения, знаменательные даты, встречи с нужными людьми, а то и безо всяких причин - просто желание, как он сам выражался, расслабиться. А расслаблялись они в основном втроем - он и его «боевые» помощники Шереметьев и Шунтаков. Вика в этих случаях была незаменима. Захмелев, каждый из них пытался ее обнять, поцеловать и даже объясниться в любви. Она постоянно была на чеку и категорически отказывалась от предлагаемого спиртного. К чему это приведет и почему ее пытаются споить, она знала, поэтому была тверда и непреклонна, как бы ни обижался на нее Думский. Однажды, в порыве чувств, он сказал, что готов развестись с женой, если Вика согласится стать его женщиной. По статистике более восьмидесяти процентов работающих в должности секретарей разделяют ее участь. Домогательства руководителей, к сожалению, являются постыдным аморальным явлением в обществе. Такая необходимая и ответственная, а порой и интересная профессия, как секретарь, превращается в каторгу для женщин, которые либо влюблены в свою работу, либо им больше некуда деваться.

Особенно Думский любил прикидываться больным. Вдруг у него поднималось давление, он ложился на диван и стонал. Вика прикладывала к его голове компрессы, подавала таблетки и воду. В общем, в это время она выполняла роль сиделки.

«Как теперь себя вести? Ведь нужно все пересмотреть в отношениях и общении, особенно с Думским, причем немедленно. Вот и хорошо, что они появятся на проходной вместе - пусть это всех насторожит либо ошарашит, тогда и ей будет легче начать новую жизнь на работе», - так размышляла по дороге Вика.

Ох, как понимал ее Звягинцев и потому не мешал ей своими разговорами.

Они не заметили, как дошли до проходной. Вика крепко держала Звягинцева под руку. Они вошли. Как предсказывал Звягинцев, у турникетов стояли: начальник караула и заместитель Шунтаков. Охранники при их присутствии бдительно всматривались в лица, сверяя с фотографиями на пропусках.

Завидев Вику и Звягинцева, Шунтаков удивленно повернулся в их сторону и замолчал. Вика отпустила Звягинцева и прошла первой через турникет, не вынимая из сумочки пропуска, Звягинцев - следом. Лицо Шунтакова вытянулось от удивления, он лишь кивнул на их приветствие головой и сопровождал их взглядом. За проходной Вика снова подхватила Звягинцева под руку. Теперь уже не только Шунтаков, но и охранники смотрели им вслед через стеклянные двери, пока они не скрылись за углом корпуса цеха.

По скрипучей лестнице поднялись на второй этаж здания охраны и мимо караульного помещения направились каждый на свое рабочее место. В коридоре у окна стоял Шереметьев и курил. Он склонил голову перед Викой и слащавой улыбкой поприветствовал ее, протягивая свою руку. Вика кивком головы без улыбки ответила на приветствие и прошла в приемную. Звягинцев открыл свой кабинет. Этот день - первый рабочий день после, так называемых рождественских каникул - был необычным, новым для обоих. Звягинцев уже ощущал близость своей Вики, Да, она - его невеста. Через кабинет - ее рабочее место, теперь она постоянно присутствовала а его сознании и от этого присутствия ему было спокойно и радостно на душе. Он уселся за стол, позвонил в караульное помещение и попросил принести ему сводки за последние сутки. Помощник начальника караула принесла ему журнал и все сводки с первого по десятое января. Внимательно просматривая их Звягинцев не нашел там ничего существенного и остался доволен. Но ненадолго, зазвонил телефон, и начальник складского хозяйства сообщил пренеприятную весть: в эти дни исчезли со складских путей пять вагонов со стальными трубами и десять пачек листовой стали со склада. Звягинцев был потрясен этим известием - это уже было чересчур.

- Хорошо, скоро буду, - ответил он в трубку. Еще по дороге на склад Звягинцев лихорадочно прокручивал в голове одну за другой версии похищения металла. Во-первых, пять платформ с трубами - это не иголка в стоге, бесследно исчезнуть не могут. Платформы стояли в тупике неразгруженными, а следовательно, их мог увезти только тепловоз, но куда? Либо на паром, либо за территорию завода через железнодорожные ворота. А что если это сговор? Попробуй, выясни, кто что вывозил и куда за эти дни, и если нет никаких следов в записях у диспетчеров и охраны, тогда дохлое дело. А может быть, трубы вообще не пересекали границу заводских ворот, их еще до праздников вывезли со складов и где-нибудь на территории разгрузили? А тут еще эти пачки стальных листов. - Черт знает, что творится на складах, разбросали по всей территории, ни надзора, ни учета, - возмущался в полголоса Звягинцев.

Как он и предвидел, на складе металла никто толком не помнил, когда видели в последний раз эти платформы с трубами. Начальник складского хозяйства Махонин в объяснениях сослался на сообщение старшей кладовщицы, а та обнаружила их отсутствие 11 января и подняла тревогу. Трубы у нее никто не получал до праздников.

Звягинцев перелистал журнал регистрации поступающего на склад металла, выписал номера партий исчезнувших труб, а также цеха-потребители их. Долго не раздумывая, направился в диспетчерскую. Диспетчер, женщина пенсионного возраста, полистав свои сводки, развела руками:

- Нет, Федор Иванович, заявок за последние две недели на вывоз со склада металла не было, а в праздничные дни и вовсе тепловозы не ходили.

- А дежурные машинисты были? - спросил Звягинцев.

- А как же, были. Все может случиться. Грузы-то поступают на завод.

- Вот те на. Как же так? - продолжал вслух рассуждать Звягинцев. - Заявок не было, тепловоз не выходил, а платформы исчезли.

- Этого не может быть, - возмутилась диспетчер.

- Нет, не скажите. Петр I прав был в своем изречении «...и не бывалое бывает», - ответил он на ее возмущение.

В списке машинистов, дежуривших с 31-го декабря по 10-е января, было четыре фамилии. Звягинцев попросил диспетчера пока не поднимать шума и помалкивать. А сам далее направился на центральную проходную, где, как он полагал, имеются списки фамилий работников, проходивших в эти дни на территорию завода. Особенно его интересовали крановщики тех цехов, которые получают трубы со склада. Оказалось, что из пяти цехов, потребляющих трубы, только сборочный цех вызывал 3-го января на работу крановщика Муравьева.

«Ну что ж, - отметил про себя Звягинцев, - ухватимся за эту слабую ниточку. Уж слишком заманчиво это».

Табельщица цеха сообщила, что Муравьев в отгулах, выйдет через два дня. Звягинцеву каждый час был дорог, и ждать он не мог. Муравьев жил в общежитии на Косой линии. Не теряя времени, Федор Иванович отправился туда. На стук в дверь вышел с взъерошенной шевелюрой худощавый мужчина в старых обвисших спортивных брюках и черной майке. Он удивленно уставился на Звягинцева.

- Можно войти? - спросил Звягинцев. - У меня к вам срочное дело.

- Пожалуйста, проходите, - и хозяин комнаты поставил стул к окну, а сам, набросив одеяло поверх не заправленной кровати, сел на нее в ожидании.

- В чем дело? Кто вы? - не выдержав, спросил он.

- Я - оперативный работник завода Звягинцев, слыхали?

- А-а, - протянул заспанный Муравьев. - Слыхал, но я ничего такого не делал и ничего не знаю.

- Ну, если бы ничего не делали, я бы вас не потревожил, - и не давая ему опомниться, спросил - Чем вы занимались на работе 3-го января?

- Интересно! Как это чем? Работал, разгружал, - возмутился Муравьев.

- Вот это как раз меня и интересует, что разгружал с платформ?

- Как всегда, трубы, чего еще? Тепловоз подвез около 12 часов пять платформ. Машинист отцепил их, укатил, а я, как только разгрузил, пошел домой. Вот и все. Больше ничего не делал.

- Понятно, больше ничего не разгружал? Только трубы? - переспросил Звягинцев.

- Зачем мне врать?

- Тогда, Муравьев, вот тебе бумага, вот ручка. Излагай все, только подробно да напиши, кто платформы поставил. Он может подтвердить это? - схитрил Звягинцев.

- Конечно, может. Фамилию не запомнил, но зовут его Виктор, он дежурил в этот день у тепловозников.

Извинившись за беспокойство, Звягинцев убрал в папку объяснительную Муравьева и вышел. «Ну а теперь, очередь за показаниями Виктора», - решил он для себя по дороге на завод.

Миновав проходную, сразу же направился в депо, узнал фамилию дежурившего 3-го января Виктора - машиниста тепловоза. Им оказался бригадир Малыгин.

Поблагодарив табельщицу за помощь, он попросил ее направить Малыгина к нему на беседу. Та с настойчивым любопытством пыталась выяснить причину такого приглашения.

- Да так, пустяки, - уклонился от ответа Звягинцев.

Малыгин пришел уже в конце рабочей смены и с порога недовольно заявил:

- Зачем вызывали, что мне, делать больше нечего, как ходить по кабинетам, как какой-то преступник?

- А вы не возмущайтесь, сейчас разберемся - преступник вы или соучастник преступления, - жестким тоном ответил ему, не вставая из-за стола, Звягинцев. - А пока, садитесь, - и он указал на стул у стены.

Все еще продолжая пыжиться, тот сел, озираясь по сторонам, и притих. По выражению глаз было видно, что он забеспокоился, первоначальная спесь слетела.

- Ну, подскажите, Малыгин, если это не преступление: самовольно, без разрешения диспетчера угнать тепловоз и похитить платформы с трубами со склада то, как это называть?

Малыгин побледнел.

- Какие трубы? Какую кражу вы мне шьете?

- Кражу 3-го января около 12 дня, повторяю, со склада. Мне что, очную ставку тебе устроить с крановщиком? - вспылил Звягинцев и потряс показаниями Муравьева перед ним. - Твое запирание еще раз указывает, что это - кража, а ты в ней участник. Отрицай это или нет, но факт есть факт. Так что? Говорить будем еще или нет? Предупреждаю, либо продолжим разговор здесь, либо в другом месте, но уже в форме допроса, где у тебя будет предостаточно времени подумать. Затем Звягинцев положил на соседний стол листы бумаги, ручку и приказал:

- Пишите. Здесь не детский сад. Отвечать все равно придется.

Бригадир тепловозников был здоровенным детиной в джинсовом костюме, в теплой, кожаной куртке на меху и походил скорее на борца с квадратной головой на короткой толстой шее. Взгляд наглый, презрительный. «Этот на все пойдет, - про себя отметил Звягинцев. Таких и подбирают в свою команду их хозяева - исполнитель что надо, любому горло перехватит собственными зубами, как волкодав».

Всяких перевидал на своем веку Звягинцев, ему понятна была и эта порода людей-зверей с трусливой и подлой душонкой.

По-видимому, машинист понял, что запираться бессмысленно, злобно сверкнул глазами на Звягинцева, пересел за стол и начал писать.

- Пишите подробно, - предупредил Звягинцев, - а, главное, кто дал указание вывезти со склада платформы.

- Наш начальник, кто же еще, - буркнул Малыгин, не поднимая головы от письма.

- А диспетчера знали? - продолжал Звягинцев.

- Нет, - последовал ответ.

Звягинцев умышленно не задавал ему больше вопросов. Он уже получил, что надо, и детали его уже не интересовали. Однако он спешил, хотел успеть встретиться с кладовщицей сборочного цеха и начальником.

- Все, больше не знаю, что писать, - заявил бригадир, решительно отодвинув в сторону ненавистную ему объяснительную, и вышел из-за стола. - Ну, я пошел? - обратился он к Звягинцеву.

- Идите, - разрешил тот, читая объяснения.

Звягинцев запер все объяснения и материалы в сейф, быстро набросил пальто и почти бегом выскочил за ворота охраны. Сгущались сумерки, короткий январский день был на исходе. Кругом лежал свежевыпавший снег, еще не успевший почернеть от заводских газовых извержений и потому его белизна излучала свой свет, помогающий найти дорогу между угрюмыми и мрачными зданиями корпусов

Кладовщица в своей каморке уже стояла одетой, держала в руке замок.

- Задержитесь, пожалуйста, - попросил с порога запыхавшийся Звягинцев, - очень нужно, я вас надолго не задержу.

- А что, утром нельзя решить ваш вопрос? - недовольно проговорила кладовщица, - да и на дворе темно.

- Понимаю - понимаю, - настаивал Звягинцев, - для начала покажите мне журнал регистрации получаемых цехом труб с заводского склада.

Кладовщица неохотно достала журнал. Звягинцев присел на табурет и быстро стал листать его. Но как ни всматривался в номера партий, отмеченных там, тех, которые значились в похищенных, так и не обнаружил.

Закрыв журнал, Звягинцев достал из папки бумаги с записями, где фигурировали номера исчезнувших партий труб, и подал его кладовщице. Всматриваясь в номера партий, кладовщица категорично заявила:

- Нет, не получала.

- А теперь, давайте, поищем их на цеховом складе, - предложил Звягинцев.

Та пожала плечами в недоумении, но, повинуясь, последовала за ним.

Склад располагался за цехом в тупике рельс, по обе стороны которых на стеллажах аккуратно уложены были связки труб. Рядом - подкрановые пути, на которых стоял кран со стрелой и кабиной. Территория была хорошо освещена прожекторами, поэтому Звягинцев свободно ходил между связками, отыскивая нужные ему номера партий. В самой середине, под другими связками он обнаружил бирки; сначала одной, затем другой, третьей исчезнувших партий. Он показал кладовщице находки. Та молчала, затем поняв, что нужно что-то отвечать, сказала:

- Не знаю, как они здесь очутились, я тут ни при чем.

- Охотно верю, - ответил Звягинцев, - но акт нам с вами составить придется, пройдемте в охрану.

- В своем кабинете он составил акт обнаружения пропавших труб, взял объяснение с кладовщицы и отпустил ее домой. Тут же позвонил начальнику сборочного цеха. Тот оказался еще у себя и с большим неудовольствием, но все-таки согласился встретиться со Звягинцевым. Было около семи вечера, Звягинцев знал, что разговор получится не из приятных, начнутся возмущения, обиды, упреки за подозрения и очернение честных, преданных заводу людей. Внутренне он готовился ко всему, а самое главное, настраивал себя, чтобы не сорваться. Он знал породу руководителей, которых мысленно подразделял на две основные группы: порядочные и непорядочные. Последних делил на волков, лис и зайцев, в зависимости от склада ума, характера и степени наглости. Но одно их объединяло - урвать, ухватить, поживиться за чужой счет и при этом делать невинный вид.

- А, господин Звягинцев, - пошел навстречу вошедшему в кабинет гостю начальник сборочного, - каким ветром вас занесло к нам в столь поздний час? - и, широко улыбаясь, протянул ему руку.

Звягинцев, в свою очередь так же ехидно улыбаясь, пожал начальнику протянутую руку, предвкушая, как тот сейчас заговорит по-другому, куда только радушие улетучится.

- Да как всегда, с попутным ветром я здесь, - ответил он. - Дай, думаю, зайду, поделюсь сомнениями, отведу от сборочного подозрения.

- А что случилось? Что-нибудь серьезное?

- Случилось, Анатолий Иванович. Вот, хочу понять, как похищенные со склада трубы очутились у вас? Просто диву даюсь, все ищут пять исчезнувших платформ с трубами, а трубы, глядь, на вашем складе. Как это объяснить?

Анатолий Иванович начальствовал уже не один десяток лет, полысел да поседел на работе, осунулся, морщин на лице прибавилось. Одеваться и то стал небрежно, некогда наглаживать уже состарившийся, как и он сам, потертый серенький костюм, но всегда свежая светлая рубашка и галстук указывали на работника из среды руководителей, не иначе. Манера вести себя с рабочими и другими подтверждала это. Вот и сейчас, нахмурив брови, он без тени смущения стоял у окна и исподлобья сурово рассматривал Звягинцева. Не перебивая гостя, он обдумывал ответ. И когда Звягинцев сделал паузу, резко спросил:

- У вас все?

- Да, пожалуй, но я жду объяснений, Анатолий Иванович.

- Объяснения утром, когда вы мне, уважаемый оперативный работник, представите доказательства, а пока, извините, у меня был трудный день. Что касается кражи, то замечу вам, она считается в том случае, когда пропавшее и искомое оказываются за территорией, то есть покидают владения собственника. Так что, если вы, например, обнаружили эти трубы на территории завода, какая разница, в каком месте, то это, извините, просто всего лишь недоразумение, недоработки, так сказать. Уголовный Кодекс мы чтим, в его понятиях о преступлении немного разбираемся и стараемся не нарушать правовых норм. Хотя с моралью, нравственностью или этикой, правда, не всегда в ладах. Что поделаешь - грешим. И здесь можно сослаться на производственные издержки Производство в твердые рамки не вставишь. Иногда приходится о многом забыть ради него. Мы, руководители, в ответе за все, а, главное, за коллектив. Ведь не с вас спросят рабочие зарплату. Попробуй, не выдай вовремя. Тут тебе и митинги, и демонстрации с забастовками. Трудные времена наступили, Звягинцев, ох какие трудные. И что там ваши трубы в сравнении с этим хаосом да неразберихой и в экономике и в политике. Вот и лавируем, до нас никому теперь дела нет. Где оно, государство? Одним словом, спасайтесь, кто как может. А что по части обнаруженных труб на нашем складе, то повторю, надо еще доказать да разобраться, а не пороть горячку. Давай доживем до утра, а утро вечера мудренее. Так-то. Ну не буду вас задерживать. Полагаю, мы поняли друг друга. До свидания, - и он дал понять, что говорить больше не намерен.

Затем демонстративно уселся за стол и стал набирать номер телефона: «Дежурного ко мне...».

Звягинцеву ничего не оставалось, как покинуть кабинет. Возвращаясь к себе на рабочее место, он вдруг задумался над тем, зачем понадобился начальнику дежурный? Может, решил замести следы? Но как? Трубы заложены, нужно разворошить все пачки, чтобы вытащить нужные. «Боже мой, да это же очень просто», - осенила Звягинцева догадка. Как же он сразу не догадался. Можно запросто за ночь снять все бирки не только с обнаруженных партий, но и со всех других на складе. Иными словами, обезличить все трубы, докажи потом утром, где чьи. «Нет уж, Анатолий Иванович, не выйдет», - усмехнувшись, вслух выразился Звягинцев.

К себе пошел не сразу, вначале зашел в караульное и подробно изложил суть дела начальнику заступившего караула, убедительно попросив установить наблюдение за складом труб в сборочном цехе. Тот, в свою очередь, заверил Звягинцева, что все будет сделано. Того, кто снимет бирки - задержат и с ними доставят в караульное, составят протокол, а бирки как доказательство - изымут.

Немного успокоившись, Звягинцев направился к себе. Еще в начале коридора он увидел, как падал свет из приоткрытой двери приемной, слышалась «пулеметная дробь» пишущей машинки. Сердце радостно застучало. «Вика дожидается, не ушла домой, молодчина», - мелькнула радостная мысль.

- Почему не ушла со всеми? - заворчал деланно Звягинцев, входя в приоткрытую дверь

Вика оторвалась от машинки, потянулась.

- Да видишь, мы отдыхали, а нас поджидала работа. Видишь, сколько бумаг накопилось, только успевай разгребать, - оправдывалась она. - Ну а сам-то забегался, у тебя учусь теперь. Как, на сегодня все или еще нет?

- Все, Вика, устал, одевайся, а я - мигом, - и он помчался в свой кабинет.

Еще раз проверил, нет ли чего лишнего на столе, закрыт ли сейф и выключил свет.

Начальник караула и его помощник многозначительно пожелали Вике и Звягинцеву хорошего вечера и ночи, когда те сдавали ключи от кабинетов. Похоже было, что новость об их отношениях облетела весь коллектив Встречные им вежливо улыбались и провожали любопытными взглядами. Они с облегчением вздохнули, когда, наконец, вышли за центральную проходную и окунулись в вечерние январские сумерки, кое-где подсвеченные уличным неоновым светом. Шли, прижавшись друг к другу, и молчали. Каждый думал о сегодняшнем рабочем дне.

Звягинцев еще не знал, каков был этот день для Вики. А начинался он так.

Вика, как обычно, протерла свой рабочий стол, достала бумагу, журналы регистрации поступающей корреспонденции и приступила к печатанию материалов, оставшихся от прошлого года. Это были приказы, отчеты, письма и прочее.

Думский был уже в своем кабинете и производил развод: начальник сменявшего караула докладывал о всех нарушениях за сутки, а заступающий получал инструктаж и особые задания. Присутствовали при этом заместитель Шунтаков и Шереметьев. Уточнялись списки постов, устанавливались по мере необходимости новые, особенно на строящихся кораблях либо прибывших под разгрузку и бросивших якорь на Неве у заводской стенки.

Хозяева прибывших грузов заключали с Думским договор на их охрану. Между охранниками шла борьба - кому достанется эта «халтура». Думский не раз предлагал эту хорошо оплачиваемую дополнительную работу по охране грузов Вике и старшине, о них он пекся в первую очередь. Вот и сегодня прибыл «Михаил Сомов» и в кабинете шла дележка договорной оплаты за охрану выгруженного с судна листового металла. Лакомый кусочек от этих «халтур» перепадал, прежде всего, Думскому. От хозяев он получал доллары наличными из рук в руки, а сколько - никто не знал. В договорах, в графе сумма оплаты за охранные услуги всегда стоял прочерк, впоследствии сумма вписывалась от руки им самим. Договора хранились в его личном сейфе и кроме него их больше никто не видел. Не раз охранники, кому выпадала «халтура», возмущались низкой оплатой, приравненной Думским к заводским ставкам. Но кому пожалуешься? Не хочешь - не берись, дело добровольное. Зато Думский был всегда в веселом настроении при сообщении о прибытии очередного корабля с грузами частных фирм. Конечно, за разрешение пришвартоваться и разгрузку на территории завода тоже шла немалая оплата, но она доставалась высшему руководству из рук в руки. Заводская казна, конечно, ничего от этих операций не получала. Это были не фиксированные сделки, не подлежащие ни учету, ни налогообложению.

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 222324 25 26 27 Следующая ⇒