Люди и нелюди 10 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 22 из 29Следующая ⇒

- Да ну, - удивленно протянул Шереметьев, аж привстав с кресла. -

А мы ее знаем?

- Конечно, даже очень хорошо. Она из нашего коллектива, - ответил подзадоривая слушателей, Звягинцев. - Это секретарша.

- Вика? Не может быть, - удивился Иванец.

- Почему не может. Да-да, не удивляйтесь. Я ей на днях сделал предложение.

- А она? - вдруг став серьезной, спросила Рая.

- А что она, она не отвергла мое предложение, обещала подумать.

«Боже мой, что я делаю?» - вдруг опомнился Звягинцев. Кто-кто, а он-то знал, как неравнодушно относятся к Вике, в том числе и присутствующие мужчины. «Да это же скандал, разрыв, и возможны непредсказуемые последствия! Что же я наделал и Вику подставил под удар, она мне этого не простит», - с ужасом представил себе возможные последствия такого необдуманного поступка Звягинцев.

Первым, кряхтя, поднялся грузный Шереметьев и, ни слова не сказав больше, удалился. За ним выскользнула незаметно Рая. Вскоре поднялся из-за стола и Иванец и тоже вышел из кабинета.

«Пошли докладывать начальнику, - горько усмехнувшись, подумал Звягинцев, - ну и наделал я переполоху. Что же теперь будет?»

Времени было около четырех часов, за окном темнело, и он включил свет.

«Будь что будет. Нужно срочно позвонить Вике и предпринять что-то», - решил Звягинцев, поднимая трубку телефона.

- Слушаю Вас, Федор Иванович, - послышался голос Вики, как всегда спокойный, располагающий.

У Звягинцева перехватило дыхание, он не мог говорить, гулко стучало сердце.

- Да что с вами, говорите, - настоятельно требовала Вика.

- Вика! - с усилием выдавил Звягинцев. - Выходи за меня замуж, - и, боясь ответа, выскочил из кабинета и быстрыми шагами прошел по коридору, на секунду скосив глаза в открытую дверь приемной: Вика стояла растерянная, прижав трубку к груди.

В наступивший понедельник в течение всего дня он избегал встреч с ней, ни к кому не заходил, делая вид, что сильно занят, никого не вызывал.

Преподавание на курсах юрисконсультов шло своим чередом.

Занятия проходили как всегда интересно и увлекательно: слушатели забрасывали его вопросами по теме и не по теме. В том, что их волновало, с чем сталкивались в этой трудной, новой, а потому порой непонятной жизни, пытались здесь, на занятиях разобраться, чтобы как-то не растеряться, выбрать для себя какой-то более правильный путь, одним словом, выдержать и устоять - не потерять себя как личность. Но сколько личностей уже погибло. По утрам и вечерам, а то и днем безо всякого стеснения они с мешками и палками переходили от одного мусоросборника к другому, перелопачивая отходы и складывая в свои мешки что-то пригодное для употребления. Кто чем промышлял: одни не пропускали ни одну урну, даже на Невском, в поисках бутылок, другие - пищевые отходы, тряпье, третьи - бумагу и картон. Другие заняли свои посты в подземных переходах, метро, и часами простаивали с протянутой рукой, застыв в позе страдальца. Дети, и те пошли «по миру», они слоняются по вагонам электричек и метро, и своими раздирающими душу детскими голосами причитают: «Люди добрые, подайте ради Христа...».

Звягинцев всегда имел при себе денежный «НЗ»; он распределял его так, чтобы досталось как можно большему числу просящих. И это вошло у него в привычку. «Боже мой, - рассуждал он, - если бы каждый, кто в состоянии, хотя бы понемногу подал встретившемуся на его пути просящему - не было бы такого количества голодных и обездоленных». Нет, общество не должно отворачиваться от нищих и бездомных, заботясь лишь каждый о себе - это позор, когда рядом с тобой нужда и голод, а ты спокойно взираешь на это, живешь бок о бок с этим.

На фоне такой печальной картины совсем непристойно выглядит шарлатанство всяких знахарей и лекарей душ человеческих - представителей черной и белой магии.

Всякие Семенцовы, Уральские Дарьи, Байкальские Татьяны, Павлы да Марьи, в том числе и ученые психологи, потянулись в обирающий людей бизнес.

Но хоть бы один из этой плеяды дармоедов призвал на своих сходках к милосердию, любви и состраданию к обездоленным, падшим, особенно к детям. Многих проповедей наслышался Звягинцев, но как выразился Семенцов в ответе на вопрос, в чем смысл его учения: «В самоутверждении». Вот и самоутверждаются - кто во что горазд, набивая свои кошельки и затуманивая, одурачивая умы растерявшихся в этой, не устоявшейся жизни, людей. Бог им судья. Но какими бы всесильными они себя не считали, продлить себе жизнь, увы, не в состоянии - вот и цена их проповедям.

За деньги можно скупить титулы и звания. Глядишь, вчерашний безграмотный - уже лауреат ордена Святого Викентия; другой - выбился в доктора, в профессоры Белой магии какого-либо зарубежного университета, а сам его и в глаза не видел, да и в Университете его не знают, и знать не хотят. Но шарлатанство и есть шарлатанство. Звягинцев был убежден, что все эти знахари, колдуны и врачеватели психически сами ненормальные внушающие, прежде всего себе непогрешимость. Но все это непрочно и недолговечно, как и заполонившая все прилавки бульварная литература. Это целые сериалы боевиков, похожих на братьев-близнецов, с одной и той же начинкой: «Пиф-паф, трах-бух...» - наподобие суррогатов спиртных. И в каждом таком бульварном детективе в обороте всего-то несколько одних и тех же слов в различных вариациях, в расчете на неприхотливого читателя. Хорошо еще, что есть и такие, которые скажут, прочитав: «Какая чушь, это я не раз уже читал у других. Что они нас, за кретинов держат?».

Да, все продается - все покупается, все печатается - только деньги давай, а дальше хоть «трава не расти». И живут люди, как на вокзале, временно, спешно, не задумываясь - лишь бы не пропустить свой «поезд».

Все это волновало не только Звягинцева. Слушатели, несмотря на различия в социальном положении и возрасте, сходились в одном: так больше жить нельзя - не выдержит Россия. И польется налево и направо кровь.

Но жизнь продолжалась. С Валей Звягинцев встречался в открытую; провожал каждый вечер домой, в выходные дни они гуляли по Невскому, ходили в кафе, в кино. Поскольку Валя уже давно живет в Петере, чего не скажешь о Звягинцеве, она во время прогулок постоянно брала на себя роль экскурсовода.

Незаметно пролетели осенние месяцы, вот уже и декабрь подходил к концу. Все готовились к встрече Нового года. Тридцатого декабря с дочкой Валентины - Леной Звягинцев прогуливался по Петроградской стороне. Был уже вечер, улицы светились рекламными огнями. Они заходили то в один магазин, то в другой - в поисках новогодних подарков. Когда все подарки были куплены - неугомонная хохотушка Ленка была еще по-детски счастлива. В квартире их встретила вернувшаяся с работы Валентина. Они втроем пили чай, им было о чем поговорить и над чем посмеяться. Помыв чашки, Валентина предложила Звягинцеву прогуляться. Был тихий, теплый вечер, падали пушистые хлопья снега. Они шли рядом и некоторое время молчали, наслаждаясь вечером. Молчание затянулось. Первая не выдержала Валентина:

- Так, как будем встречать Новый год? - остановившись спросила она.

- А разве не вместе? - вопросом на вопрос ответил он.

- Я даже не знаю, как тебе объяснить, Федя, но дело в том, что на работе приняли решение встретить Новый год в офисе своим коллективом.

- Извини, Валя, но Новый год встречают в кругу семьи, так испокон веков заведено, не нами установлено.

- Да, я понимаю, но что поделаешь. Если мы явимся с тобой – не поймут.

- А почему нужно обязательно встречать в офисе с сослуживцами? А мама, а Ленка, наконец, они что у тебя, не в счет? Я тебя не понимаю, Валя.

- Федя, не сердись, днем мы все у нас отметим, а 31-го с десяти вечера, ну и, конечно до утра, я побуду со своими коллегами. Пойми, мне же с ними работать.

- А коллектив-то большой? - спросил Звягинцев.

- Да как сказать - директор, заместитель, двое снабженцев, секретарь, я и еще две сотрудницы. Да какое это имеет значение. Ты, Федя, не беспокойся, меня проводят.

Валентина взяла его руки и, заглядывая прямо ему в глаза, произнесла:

- Скажи честно, ты не обиделся? Ну, подумаешь - всего на одну ночь - ничего страшного не произойдет, да возможно, это последняя ночь с друзьями, а там может все будет по-другому? И она лукаво усмехнулась. И про друзей забудешь.

- Да, ты права, - задумчиво ответил он, - возможно, это будет действительно последняя ночь - вкладывая в эти слова совсем другой смысл.

Повеяло холодком отчуждения и недоверия.

- Я не обиделся, Валентина, - совсем другим голосом продолжал Звягинцев, - обижаться у меня нет права. Да и какие у нас обязательства друг перед другом? Я еще не знаю, какой будет для меня лично эта новогодняя ночь, возможно, пройдет в дежурстве по заводу, возможен и такой вариант.

- Нет-нет, так не пойдет, Федя, - запротестовала Валентина, - никаких дежурств, приходи к моим. Мама будет рада, отметите с ней, Ленки тоже не будет, пойдет к друзьям, не маленькая уже. Ночь пролетит быстро, а там и я нарисуюсь. И все вчетвером продолжим торжество. И всем будет хорошо и весело. Договорились?

- Да, считай, договорились. Поступай, как знаешь, нельзя насиловать себя, Валя, это же самая прекрасная ночь в году - одним словом, Новогодняя ночь.

Они возвращались молча к дому Вали. Разговор в прежней манере уже не складывался.

- Ну вот, Федя, уже пришли, давай прощаться - больше в этом году, наверное, не встретимся - и она как-то поддельно рассмеялась.

Они действительно больше не встретятся ни в старом, ни в новом тоже...

Через Тучков мост Звягинцев вновь возвращался на свою «Онду». Нерадостные мысли будоражили голову. Настроение - на нуле. «Так тебе и надо - ругал он себя, - будешь знать, как молодыми увлекаться - нужен ты им. Пожалуй, с Валентиной - дохлый номер, ничего не получится, а если и получится, то ненадолго. Я ей почти в отцы гожусь, правде нужно смело смотреть в глаза и главное - не строить иллюзий. У Валентины еще большой запас жизненного пути. А у тебя сколько? Лет тридцать, если Бог даст, а на большее рассчитывать не приходится. Да и какие это будут годы - годы затухания, созерцания, а не активной физической жизни, которая будет еще необходима Валентине. Вот и прикинь, стоит ли проявлять безумство. Твой потенциал активности невелик, на пределе, израсходован в прошлом. Хватит, угомонись. Остановись, Федор, сейчас тот самый момент, когда надо остановиться. Валентина переживет, она и сама колеблется, боится с прошлым расстаться. Ее, пожалуй, пугает, переход из устоявшегося круга сверстников в его «эпоху», в его окружение и жизнь». С такими рассуждениями он незаметно дошел до завода, пересек территорию и вновь оказался на своей «Онде», к которой привык, особенно к каюте, называя ее в шутку - «моя келья».

30 декабря Звягинцев ознакомился с приказом, согласно которому он заступал на суточное дежурство по заводу с 20 часов 31-го декабря.

Инструктаж был коротким: Крольчихин заострил внимание на том факте, что завод почти две недели не будет работать и потому охрана его должна быть усилена, ибо кражи в большинстве случаев совершаются именно в нерабочие дни - так показала статистика. Служба безопасности в первую очередь несет ответственность за сохранность имущества и правопорядок на заводской территории. И разумеется, контроль за службой охраны должен быть особый - проверять несение службы в караулах и на постах, обращая особое внимание на хранение и использование имеющегося на учете оружия.

Уже после полудня 31-го декабря завод опустел. Завод погрузился в непривычную тишину, лишь изредка доносился звук того или иного буксира на Неве. Молчат башенные краны, гигантские достраивающиеся корабли на стапелях и на Неве у стенки.

Звягинцев обходил один территорию по периметру. Он привык ходить в одиночку, не опасаясь, как другие. На постах его встречали бодрствующие постовые, предупрежденные о возможных частых проверках, кратко докладывая: «Все в порядке, постовой такой-то». Цеха были закрыты на внутренние запоры и висячие замки с пломбами. По связи он вызвал цеховых дежурных, интересуясь, все ли у них в порядке. Уставший после двухчасового обхода он поднялся на второй этаж здания охраны и прошел в свой кабинет. В кабинет постучали.

- Можно, Федор Иванович? - вошли две нарядно одетые охранницы - Людмила и Наташа.

Наташа - в легком вишневом костюме, облегающем ее фигуру. Взбитые в высокую прическу белокурые волосы, легкий румянец, слегка подкрашенные губы, красивые глаза, сияющая улыбка на лице.

- К вам предложение и просьба, Федор Иванович. Новогодняя ночь нас застает здесь, на службе - какие мы несчастные, - и Наташка рассмеялась, слегка откинув назад голову, - разрешите нам, не несущим вахту в это время, встретить Новый год одним только шампанским и в вашем просторном кабинете? В караульном не положено, а у вас мы недолго посидим, попоем под гитару, потанцуем. Вот и все. Чуть-чуть радости.

Звягинцев такого предложения не ожидал. Обычно его побаивались, а тут надо же, напрямую - без опаски на отказ и осуждение.

- Ну, Федор Иванович? - законючила Наташа, пытаясь расположить его своей обворожительной внешностью.

Людмила смущенно молчала, она, по-видимому, присутствовала лишь для моральной поддержки Наташи.

- Ладно-ладно, - сдался Звягинцев, - только уговор - не злоупотреблять.

- Конечно, о чем речь. Ура! - захлопала она в ладошки и, схватив за руку Людмилу, увлекла ее за собой.

И тут уже целая толпа ввалилась в кабинет. Наташа, как будто не замечая Звягинцева, командовала: сдвигать столы, накрывать скатертью. Кто что тащил в кабинет.

За какие-то пять минут все было готово: посреди стола - ваза с живыми цветами, бутылки шампанского, горячие закуски, фрукты. Когда стол был накрыт, Наташа сама деловито рассаживала толпящихся у стенки. Какие они все были нарядные, красивые, а главное - молодые и жизнерадостные, глаза светились от этой крошечной праздничной радости - встречи Нового года. Но вот все расселись. Налиты бокалы, и наступила тишина.

- Федор Иванович, просим произнести речь, - обратилась Наташа к Звягинцеву. Все взоры были обращены к нему. По лицам присутствующих он понял - от него ждут «слова»!

Звягинцев встал, окинул всех торжественным взглядом, немного помедлил и спокойным, ровным голосом начал свою коротенькую, но по всей вероятности действительно нужную напутственную речь:

- Дорогие вы мои, не мне вам напоминать о том, какая у нас с вами ответственная и нелегкая работа. Вот в это самое время все заводчане отдыхают. Они спокойны, так как знают - вы надежно охраняете цеха и результаты их труда - это строящиеся корабли. Все, кому дорог завод, не безразличны история и традиции его, благодарны вам. Вы на страже всего этого. Но не только благодарности и похвалу получаете - незаслуженные упреки и оскорбления порой обрушиваются на вас при исполнении своего служебного долга. В схватках с расхитителями и злостными нарушителями порядка приходится собирать свои нервы в кулак, не давать волю эмоциям. Не каждому по плечу наша работа, не каждый выдержит. Такие уходят, так и не успев влиться в коллектив. Служба в охране - удел сильных, а главное сознательных, уважающих закон и правопорядок. И пожелаю вам, друзья, в новом году, прежде всего здоровья и такой же крепкой дружбы, а успехи по работе приложатся сами. За вас! - и он поднял свой бокал. К нему потянулись, каждый стремился дотронуться своим бокалом до бокала Звягинцева. Раздался звон бокалов и возгласы: «С Новым годом!». Смех, шутки посыпались со всех сторон. Наташа, по-видимому отрепетировав заранее, вдвоем с молодым охранником исполнили дуэтом одну за другой веселые песни под аплодисменты и звуки гитары. Песни сменились танцами. Но веселье было недолгим. Сама Наташа прекратила его, объявив своим громким голосом:

- Господа, бал окончен, тушите свечи.

- Ну еще немножко, Наташа, - запротестовала развеселившаяся компания.

- Нет-нет - не злоупотребляйте доверием, хорошего - понемножку, - настоятельно заявила она.

Было уже три часа ночи. Звягинцев в сопровождении двоих охранников произвел очередной обход по периметру завода, заходя на посты для проверки, делая отметки в журнале. По телефону договорился с начальником караула, что пойдет на «Онду» отдохнуть, а в случае надобности за ним пришлют либо позвонят дежурному по кораблю.

Начальник караула заверил, что ничего не произойдет, Звягинцев может не беспокоиться и без тревог отдыхать.

В каюте он прилег на кровать, заложив руки за голову, и задумчиво уставился в потолок, с горечью вспоминая такие же новогодние ночи там, на далеком и родном для него Урале. В кругу семьи каждый год проходила эта встреча. А накануне он, обычно с дочкой, надевал валенки и отправлялся в заснеженный лес за елкой. До лесу всего километра три. А там - глубокий снег, ноги утопали в сугробах по колено, а то и вообще проваливались по пояс. В лесу тихо. Как завороженные стоят высокие, пушистые ели с гроздьями шишек у самых верхушек. С елки на елку, распустив пушистый хвост, порхает белка, оставляя за собой снежные фонтаны, да прострекочет сорока, да дятел-стукач выбивает барабанную дробь. Лесное царство, оно всегда обворожительно и чарующе. Ходишь, ходишь вокруг елок: одна краше другой, не знаешь, на какой и остановиться. Но вот выбор сделан. Дома за украшение принимались все дружно, но все-таки под руководством старшей дочери. Часа в три ночи, как правило, выходили на большую городскую площадь к елке-великанше.

Сказочный разноцветный ледяной городок едва вмещал всех желающих: самая большая дощатая горка с перилами высотою с двухэтажный дом и протяженностью около двухсот метров, буквально облеплена детьми и взрослыми. С визгом и улюлюканьем целые группы, схватившись за руки, стоя мчались по скользкому настилу. Для малышей - горки поменьше. То в пасти дракона, то из избушки на курьих ножках. И как подобает - кругом сказочные ледяные персонажи: три богатыря восседают на своих боевых конях, баба яга в ступе, Иванушка со своей неразлучной печкой и, само собой, Дед Мороз да Снегурочка.

«Как они там без меня отмечают, скорее всего вспоминают и меня за столом и произносят тост в мою честь - это уж обязательно».

Так в раздумьях и тревогах он провел остаток ночи, а утром около семи часов обошел посты. День 1-го января выдался тихий и пасмурный. Снег валил не часто, с интервалами. В карауле начальник доложил, что все в порядке, никаких «ЧП» за ночь не произошло.

В девять часов заступил на службу новый состав караула. Звягинцев провел инструктаж, убедился лично, что заступающие на службу в полном здравии и оружие им можно доверять.

До восьми вечера, проверяя посты, он действительно устал. Ноги гудели и были, как налитые свинцом. В своем кабинете подробно составил рапорт суточного дежурства и передал его ответственному дежурному по заводу от администрации. На сей раз спал он как убитый и проспал до девяти утра 2-го января. Он терзался неопределенностью. Что делать? Куда пойти? К Валентине? Нет уж - обидно, да прежде всего злость на самого себя: доверился, обмяк, размечтался связать судьбу с ней, не тут-то было - Валентина быстро поставила его на место. Так ему и надо.

«Может к Вике? Ну, вот еще, нужен ты ей, - сам задавал вопрос, сам и отвечал на него, - порвал с ней все отношения, демонстративно выказывая связь с Валентиной, на тебе - явлюсь, как снег на голову. А, будь, что будет. Я же не навязываюсь к ней по серьезному. Приду в гости, не прогонит, небось. Только немножко поговорим - и то хорошо. Bсе же скрашу часы одиночества».

Приняв окончательное решение, Звягинцев надел свое любимое пальто, купленное в Москве, темно-серое из добротного драпа, с серым узеньким каракулевым воротничком, примерил перед зеркалом меховую из соболя шапку и остался доволен своим внешним видом.

На троллейбусе доехал до метро «Приморская» и окунулся в море цветов: три бархатные розы ему упаковали в хрустящую бумагу. В магазине «Арктика» выбрал торт и взял бутылку «Амаретто» и свернул во двор девятиэтажного дома по улице Нахимова. Вот она, первая парадная. Звягинцев в нерешительности остановился. Входить или не входить? Что он скажет Вике? Мол, прости, решил навестить просто так? Шел-шел и зашел? Ну, это совсем выглядит по-детски. Ноги не слушались, он с гулко бьющимся сердцем подошел к лифту. Тот был внизу. Звягинцев поднялся на 9-й этаж. Нашел нужный номер двери и робко постучал. Было слышно, как журчала вода в ванной. Он постучал сильнее. Звуки прекратились. Послышались шаги, щелкнул внутренний замок и дверь открылась. На пороге стояла Вика с непроницаемым лицом. Оно не выражало ни удивления, ни недовольства. По ее внешнему виду можно было определить, что она собиралась, по меньшей мере, в гости: высокая прическа, умело наложенные румяна, подкрашенные губы, длинные черные ресницы над голубыми глазами среди этой домашней обстановки изменяли ее до неузнаваемости. Она выглядела совсем не так, как на работе. Не было той суетливости и официальности в поведении. На ней было черное короткое платье из искрящегося бархата. Ничего лишнего, ни прибавить, ни убавить.

- Проходите, - сказала она Звягинцеву.

В прихожей он разделся, надел предложенные Викой тапочки и прошел в комнату. Это была не комната, а сказка в сравнении с его «кельей» на «Онде». Живые цветы на журнальном столике, к ним прибавились принесенные им розы, ковер на стене и на полу, мягкие кресла и диван. В середину мебельной стенки вставлен большой цветной телевизор. Сама стенка - нежного светло-каштанового цвета. Внутри за стеклом на полках - хрусталь, расписной фарфор. Под потолком - хрустальная люстра. На тумбочке трюмо - всякая парфюмерия и плетеная корзиночка с шоколадными конфетами. Окно прикрывали голубые шторы из легкого набивного шелка.

Так выглядела гостиная. В другой - спальная. Здесь разместился полностью спальный гарнитур белого цвета, широкая деревянная кровать с высокими спинками была накрыта голубым шелковым покрывалом. Такого же цвета платяной шкаф, туалетный столик под зеркалом и большой электрокамин у противоположной стены. На стене в золоченых рамах большие картины с изображением природы.

Кухня просторная, ничего лишнего. Мебель - цвета слоновой кости, столик с плетеными стульями, электрическая плита, холодильник двухкамерный и низко свисавший, небольшой светильник.

Пока Вика хлопотала по своим делам, Звягинцев осматривал квартиру. Наподобие этой он имел на Урале, но только комнат и мебели было больше.

Вика закончила хлопоты и пригласила Звягинцева к столу, сама села напротив.

- Ну, Федор Иванович, вам открывать, - и она подвинула к нему шампанское и два больших хрустальных бокала.

Легкий хлопок, и пенистое искрящееся вино забурлило по бокалам. Вазы с шоколадом и фруктами, тарелочки с бутербродами - все было на столе. Вика первая подняла бокал:

- С Новым годом!

- С Новым годом, - вторил ей Звягинцев.

От соприкосновения хрусталя раздался приятный звон, и наступила минутная безмолвная пауза. Разговор поначалу не складывался, и потому Вика включила магнитофон, а Звягинцев наполнил бокалы по второму разу. Пили за родителей, детей. Постепенно исчезала неловкость, разговор оживился. Она его слегка пожурила за разрешение охранникам встретить Новый год в его кабинете.

- Смотрите, Федор Иванович, других наказываете за распитие спиртного на рабочих местах, а caми же разрешаете, как это понимать? - и Вика рассмеялась.

- Вика, это разные ситуации. Во-первых, Новый год, а его встречают все и, представь себе, в одно и то же время. И смена, на долю которой выпало дежурство, не должна быть обделенной. Во-вторых, это не попойка, а чисто символическое отмечание, немного веселья с шампанским, вот и все. Я же не хочу слыть совсем бездушным солдафоном. Они могли бы меня и не спрашивать. Нужно отличать одно от другого.

- Не знаю, не знаю, - смеялась Вика. - Если новое начальство пожелает, то припомнит вам этот Новый год, и так приукрасят, что только держись. За одно это разрешение можно лишиться должности.

- А я, Вика, и не держусь за эту неблагодарную должность. Честно говоря, она мне в тягость, как говорится, служить бы рад - выслуживаться тошно.

- Ну, хватит-хватит, - запротестовала Вика. - Что это мы все о делах да о делах. Праздник ведь, давайте веселиться. А впрочем, я вас, почему и сама не знаю, но 31-го вечером поджидала. Уже в полночь пригласили меня к себе соседи, вот с ними и отмечала Новый год. А как у вас с Валей? Вы что, с ней не встретились?

- Нет, не встретились, она сама по себе, у нее свои планы, - ответил Звягинцев. - И вот что, Вика, - добавил он, - пора перейти на «ты», хватит «выкать».

- Да я уже и сама об этом подумываю, но как-то не получается. Может попозже, Федор Иванович?

- Ну хорошо, можно и попозже, только давай не затягивать, не позже следующей встречи.

- А что, будет и следующая встреча? - серьезно и взволнованно спросила Вика.

- Думаю, да, - не колеблясь ответил Звягинцев, - и это зависит от тебя. Я, как видишь, не молод и потому не мне решать о наших дальнейших встречах.

По магнитофону вдруг зазвучал голос их любимой певицы Кадышевой: «Течет река, бежит ручей, и ты ничья и я ничей».

Вика задумчиво посмотрела на Звягинцева и тихо спросила:

- Это что, про нас?

- Конечно про нас, и нам решать сегодня: идти по жизни вместе, крепко взявшись за руки, или раз и навсегда расстаться. Времени на ухаживания, на охи да вздохи у нас нет. Мы с тобой достаточно взрослые и немало лиха выпало нам в жизни. А вдвоем легче было бы жить. Все на двоих - и радость, и горе. - А как же Валя? - тихо спросила Вика.

- Валя сама определила наши отношения. Ничего у нас с ней не было и не будет. Не нужно обманывать самих себя и затягивать неопределенность.

- А любовь, Федор Иванович, не в счет?

- Все, Вика, в счет. Но мы уже рассуждаем и мыслим другими категориями, у нас так называемый возраст любви, миновал. В нашем возрасте любовь должна быть спокойной, оправданной, а не безрассудной, какой, она часто бывает в молодости. Любовь перерастает в нечто большее - хорошие привычки, привязанности, взаимные симпатии и уважение, когда друг без друга - не жизнь. Вот оно, по-моему и есть, как воплощение сказанного, любовь между мужчиной и женщиной. Они становятся как две половины одного целого, когда их души сливаются и их сердца бьются в унисон. Я, Вика, прожил, бурную, трудную жизнь, и мне не хватает этой второй половины, которую я так и не встретил.

- А теперь пытаетесь отыскать ее во мне?

- Ты права, Вика. Я почти ее открыл в тебе, поэтому и не был так настойчив в общении с Валентиной. Она не для меня.

Вика и сама давно догадывалась об этом. Она ловила на себе взгляды Звягинцева, не раз, когда он переступал порог приемной. Это были не безразличные взгляды. Они были добрыми и застенчивыми. Однажды она выходила из кабинета зама и столкнулась со Звягинцевым нос к носу. Он спешил туда, откуда она вышла. Они, растерявшись, остановились друг против друга и на мгновение замерли. Вика, не помня себя и не давая отчета, погладила вдруг по голове Звягинцева, внимательно посмотрела в его печальные глаза и, спохватившись, отошла. Впоследствии она объяснила ему это тем, что пожалела его - вечно в заботах, в бегах и, как она узнала из личного дела, трудная работа: в милиции, в колонии. Этот непредсказуемый поступок Вики и сыграл роль в их дальнейшем сближении. Одиночество обоих - то общее, что послужило, пожалуй, их сближению. Они уже догадывались, что не безразличны друг другу. Вика было относительно молода и симпатична, Звягинцев был намного старше, но в свои годы выглядел моложе, был подтянут, поскольку не курил, не злоупотреблял спиртным, одним словом вел здоровый образ жизни.

Незаметно пролетел короткий зимний день. Чувствовалась усталость как у Звягинцева, так и у Вики. Пора было уходить. Простились они просто: пожелали друг другу еще раз здоровья и счастья в новом году. Вика проводила Звягинцева до лифта. Он взял на прощание ее руку и поцеловал. Поблагодарил за все и попросил разрешения еще раз навестить ее.

- Пожалуйста, приходите, - ответила Вика, - мы сейчас все равно до десятого отдыхаем.

Как на крыльях, он летел на свою «Онду». На курсах юрисконсультов - зимние каникулы, так что наконец-то и у Звягинцева появилось свободное время, которое он решил проводить с Викой. Они встретились и 3-го и 4-го января, и эти встречи нельзя было назвать свиданиями. Они переросли в каждодневное и постоянное общение. Звягинцев теперь с нетерпением уже ждал наступления утра: чуть забрезжит рассвет - вскакивал с постели, наскоро приводил себя в порядок и спешил к Вике.

Они вместе завтракали, обедали и ужинали, гуляли по берегу Финского залива. Незаметно бежало время. Их отношения крепли. Росла взаимная привязанность и радость от общения друг с другом. Вика уже не садилась за стол одна. Она с нетерпением поджидала Звягинцева. Она со скрытой радостью наблюдала, как он аппетитно уплетает ее салаты. Было очень приятно, что наконец-то у нее появилась возможность заботиться не только о себе. Она еще не могла перейти в обращении на «ты». Звягинцева это смущало, но он ее не торопил. В последний день отдыха они долго гуляли по Невскому и Дворцовой площади. Шли как молодые, взявшись за руки. На мосту Лейтенанта Шмидта Вика намеренно замедлила шаг, затем остановилась, невольно остановился и Звягинцев. Они были одни, их никто не обгонял и не шел навстречу. Вика с волнением смотрела на Звягинцева и пыталась, по-видимому, начать очень важный разговор. Ее волнение передалось и Звягинцеву: «Неужели конец отношениям? Неужели она сейчас прямо об этом заявит?» - лихорадочно работали его мысли.

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 212223 24 25 26 Следующая ⇒