Люди и нелюди 9 страница

Все три палубы «Онды» пришли в движение. Загудели под топотом рабочих ботинок, заскрипели переходные лестницы, захлопали двери кают: входили и выходили уставшие работяги. Их оживленные разговоры «скрашивались» пошленькими словами, а порой отборной бранью. Рядом с каютой Звягинцева встретились двое молодых рабочих, они громко обсуждали рабочую смену, стараясь показать друг другу свою независимость и залихватскую грубость. Избитые и обыденные слова слетали с их губ, почти за каждым словом режущий ухо мат.

«Какая дикость, - подумал Звягинцев, - по голосу совсем еще юнцы, но как бедны и обделены культурой их души, чего от таких ожидать».

Затем мысли его перенеслись из одного мира в другой, и, наконец, уставший от их тяжести, он повернулся к перегородке и незаметно уснул.

Утром следующего дня проснулся бодрым, с просветленной головой. Угасли тяжелые вчерашние мысли, верх взял здравый смысл. «Поистине, утро вечера мудренее», - усмехнулся Звягинцев, нехотя вставая с кровати. На верхней палубе, как обычно, он сделал зарядку, полюбовался еще темным, усыпанным мерцающими звездами небом, распростертым над Невой и Финским заливом. Нева у берегов была скована ледяными торосами, только посередине - узкая полоса воды, как сообщающаяся дорожка между городом и заливом, продолженная вездесущими катерами, сопровождающими по Неве суда от залива и обратно. Движение по Неве не прерывалось порой всю зиму, если она была не так сурова.

Звягинцев принял холодный душ, наскоро побрился, оделся, попил горячего чаю и, желая встретить рассвет над Невой, отправился по излюбленному маршруту: по набережной Лейтенанта Шмидта, по Университетской, затем вокруг Петропавловской крепости, через Троицкий мост и по набережной - на Дворцовую площадь, где любовался Зимним дворцом и Александрийским столпом, а затем на многолюдный Невский проспект. Он вышел к площади Восстания, обогнул ее со стороны Московского вокзала, свернул в первый попавшийся переулок и остановился у кафе. Немного поколебался и решил войти. Оно было небольшое, но уютное, слева и справа - стойки, прямо - витрина с различными закусками и горячительными напитками. Возле самой двери у окошка с низким подоконником - единственный круглый столик с тремя черного цвета металлическими стульями. «Пожалуй, за ним и приземлюсь», - решил Звягинцев. Молодая девушка в белом фартучке принесла кружку холодного пива «Невское», солоноватых орешков и пожелала приятного аппетита. Потягивая потихоньку пиво, Звягинцев так просто, без всякого любопытства смотрел в окно. Там мелькали прохожие, особенно отчетливо их было видно на противоположной стороне переулка. Они проходили по одному, парами, а то и группами, веселые и грустные, одетые по последней моде и скромно. Но «высший класс» общества с гордой осанкой и пренебрежением по отношению к пешеходам припарковывал свои иномарки то к фирменным магазинам и ресторанам, то к театрам и музеям, а то просто без всякой цели катался по набережным, притормаживая против стоящих на рейде красавиц-яхт и кораблей.

«Боже мой, - думал Звягинцев, - какая несправедливость, какое неравенство. Истинное, природное равенство существует лишь в начале и в конце жизни - при рождении и смерти. Это равенство напоминает старт и финиш в массовом забеге. Они едины, независимо от того, с каким преимуществом двигались бегущие: одни вырывались вперед, другие бежали всередине, а третьи плелись в хвосте, однако финиш уготован всем один - смерть. Всю свою жизнь человек гоняется за миражом, а он все дальше и дальше уплывает от него. Жизнь порой - непонятная суета, если посмотреть в нее отвлеченно, и выражается она в постоянном страхе каждого за свое существовала и существование своих близких. Человек, как сквозь тернии продирается по жизни, выбиваясь из последних сил, и в конце пути выходит не к благоухающей долине, а к страшной поляне, именуемой смертью. Какой парадокс. В муках, страданиях, обессиленный, изможденный постоянной борьбой за свое существование, он попадает на эту «поляну» - «поляну» равенства для всех, уготованную всевышним».

И много можно спорить о том, прекращается ли на этом жизнь, или она переходит в новое качество, меняя лишь оболочку, но для него, Звягинцева, представление о смерти было свое: как он чувствовал себя до рождения либо во время сна без сновидений, так и после своей парадоксальной жизни. И на вопрос «как?» отвечал сам себе «никак!».

«Кто мы и зачем? - не раз ставил перед собой вопрос Звягинцев. – Возможно, мы биологические роботы, управляемые неведомыми силами, которые предусмотрели все, создав гармоничное тело и наполнив его энергией, именуемой духом. Запрограммировали инстинкт размножения. Да и вообще кроме инстинктов, рефлексов и нет ничего. Человек сознает, а это ему дано, что он не может воспрепятствовать воле своего создателя и тем процессам, явлениям, которые сопутствуют его существованию. Так, например, человечество осознает, как вредны наносящие колоссальный вред его благополучию, уносящие миллионы жизней вражда, войны, преступность, однако - враждуем, воюем, совершаем преступления. И остановить, прекратить раз и навсегда этот, казалось бы, несовместимый с нашей высокоразвитой мыслительной деятельностью, губительный процесс, как видим из истории человеческого общества, мы не в состоянии. А также не в состоянии справиться с такими злыми силами природы, как землетрясения, ураганы, пожары, обрушивающиеся на наши беззащитные головы и удерживающие нас в постоянном страхе. Мы знаем приблизительный срок своего существования, пределы своей жизни, знаем и начало его в виде определенной даты, которую ежегодно как праздник отмечаем, но знать точно последний свой день и час, нам не дано. А что, если бы каждый знал точно день своей смерти? Здесь возможны два варианта, наступила бы всеобщая пассивность и сама жизнь для каждого потеряла бы всякий смысл, даже не было бы «миражей» на пути. А может наоборот, - люди были бы добры и с легкой грустью и покорностью жили на этой временной для каждого планете по поговорке «чувствуй себя как дома, но не забывай, что ты в гостях». И не было бы ни зла, ни войн и вражды, ни раздоров, а только чуткое, заботливое отношение друг к другу...

Но, к сожалению, в действительности, лишь только в последние часы своей жизни человек как бы всерьез прозревает, так как суетиться ему уже нет времени, а лишь дана последняя возможность подсчитать свои жизненные «плюсы и минусы». Он с ужасом оглядывается в прошлое на пройденный путь борьбы и страданий и восклицает: «А для чего все это было? Вот все и кончено, - оставайтесь, я вам не завидую, мой путь пройден». И все для него становится чужим и нелепым, он-то познал, а другим еще предстоит вкусить горечь, а может быть полнейшее безразличие своей кончины».

Звягинцев как бы очнулся от своих навязчивых мыслей. «Почему они все чаще и чаще посещают меня, эти безрадостные мысли? Неужели так близки старость и одиночество?» И устав от своих тягостных дум и шума в кафе, он в последний раз посмотрел в окно: день быстро угасал, хотя было около четырех часов.

Движение машин и людских потоков по Невскому нисколько не уменьшилось. Возвращаться пешком не хотелось, да и далековато, к тому же мороз крепчал. И Звягинцев решил доехать троллейбусом. Троллейбус зачастую застревал в образующихся «пробках» на Невском и продвигался медленно, но когда проскочил мост через Неву, помчался вдоль Университетской набережной, как бы нагоняя упущенное время. Вот и Большой проспект Васильевского острова. Звягинцев сошел на остановке у больницы имени Ленина и направился к центральной проходной завода. На проходной, как и обычно в выходные дни, никакого движения. Двое постовых - молодая женщина и мужчина средних лет, одетые в тулупы, оживленно и громко разговаривали. Они поприветствовали, пропуская через вертушку, Звягинцева, не потребовав пропуска. Да это и неудобно, у «опера» требовать его предъявление, не было видно ни одной души на всей территории завода, как будто все вымерло. Припорошенные снегом по обе стороны широкой заводской улицы стояли с угрюмым видом корпуса цехов старой застройки из красного кирпича. Он свернул вправо под арку, соединяющую два цеха, и вышел к строящемуся великану «Урал», стоящему на стапелях. По обе стороны портовые краны, обслуживающие строительство корабля. «Ну, здорово, земляк!» - грустно усмехнулся Звягинцев, проходя вдоль его черного корпуса к своей «Онде».

В каюте, как всегда, тепло и уют. Наскоро приготовил нехитрый холостяцкий обед - суп из пакета на электроплитке, привезенной еще летом с Урала. Там она начала «свою службу» в его офисе, купленная по настоянию секретарши, и вот теперь здесь на «Онде», продолжает служить своему хозяину, оказывая неоценимую услугу в его неустроенном житье-бытье.

Сумерки просочились сквозь иллюминатор, и каюта погрузилась в предночной полумрак. Сквозь стекло проникали лучи прожекторов и сигнальных огней судов, осторожно передвигающихся с помощью катеров-ледоколов. Это были в основном грузовые суда, Звягинцев включил привезенную также с Урала настольную лампу, взял лист чистой бумаги, авторучку и, немного помедлив, приступил к письму. «Здравствуйте, мои дорогие дети...» - легла первая строка на лист, но рука его вдруг задрожала, ручка выпала на стол. Одна слеза за другой неожиданно закапали на письмо. Он обхватил голову руками, стараясь остановить, сдержать свои чувства, свою прорвавшуюся душевную боль, но бесполезно, это было ему не под силу. Тело его затряслось, он стиснул зубы, все еще пытаясь сдержаться, но, не справившись с собой, разрыдался. Кажется, каждая клеточка его тела стонала, и накопившаяся тоска по детям, родным краям хлынула потоком и вылилась наружу слезами. «Боже мой, что я наделал... Зачем всe это? Это ли не безумие?» - скрипя зубами, сквозь рыдания простонал он. И как боялся он вот так оставаться один на один со своими мрачными мыслями в эти вечера, свободные от работы, не зная чем их заполнить. «Что-то нужно делать. Так больше нельзя, иначе - погибну», - продолжал шептать он сквозь слезы. И тут вспомнил висевшую на кабине трамвая рекламу. В ней приглашались все желающие на курсы юрисконсультов при колледже. Колледж находился на Пионерской улице.

«В понедельник позвоню, - решил Звягинцев, - авось, возьмут преподавателем. 'Как-никак практика большая - справлюсь. Преподавать по вечерам, пожалуй, даже удобнее».

В долгожданный понедельник утром Звягинцев позвонил в колледж и получил приглашение преподавать там юридические дисциплины.

Едва дождавшись конца рабочего дня, сильно волнуясь, он поехал в колледж на Пионерскую. Преподавание на курсах его не пугало, он сам был создателем таких курсов в своем городе. Преподаватели на его курсах были квалифицированными - это специалисты прокуратуры, суда, а также областного арбитражного суда. «Справлюсь я и с этими курсами, нового для меня здесь ничего нет», - думал он.

И вот состоялась его первая встреча с группой юрисконсультов этого колледжа здесь, в Питере. Народ в основном молодой, но были и постарше. Многие работали в различных структурах, были среди них и несколько работников налоговой полиции - народ бывалый и жаждущий правовых знаний. И как обычно полагается на первом занятии, Звягинцев прежде всего познакомился и зачитал составленную им же подробную программу курсов. Эта программа включала в себя вопросы теории государства и права, гражданского, семейного, уголовного права, а также арбитражного процесса. В общем, все то, что требовалось знать каждому юрисконсульту.

- Юрисконсульт в сегодняшнем понимании - это не балласт, - начал свое вступительное слово Звягинцев, - это основная фигура на любом предприятии. Он - помощник руководителя наряду с бухгалтером и экономистом. Он должен приносить ощутимую пользу, предвидеть убытки от невыгодных контрактов, должен постоянно работать над собой, своевременно отслеживать все новое в законодательстве и, как спортсмен, быть готовым вступить в состязательный процесс в суде и выиграть его, во что бы то ни стало. Юрист на предприятии - у всех на виду, что позволительно и простительно другим - ему нет. Прошли те времена, когда юрист лишь занимал штатную должность, получая регулярно небольшую заработную плату и ни за что не отвечая. Сейчас же оплата труда юрисконсульта более высокая, но только по заслугам, свои деньги он должен отрабатывать.

И Звягинцев почти до самого конца занятия вводил слушателей в курс знаний по специальности юрисконсульта. Слушателей было около тридцати, полная аудитория, и свободных мест не было. Все внимательно слушали этого уже не молодого с умными грустными глазами преподавателя. В его речи и манере проведения занятия сказывалась большая практика юриста.

Занятия в колледже ничуть не утомляли Звягинцева и не отражались на его основных обязанностях оперативного работника, наоборот, придавали ему сил и уверенности. От общения со слушателями он повеселел, и не было уже той грусти и прежней напряженности в душе. Он не мог не заметить, что некоторые женщины с интересом поглядывали на него во время лекций, это немного смущало его. В такие минуты он вставал из-за стола и начинал ходить по аудитории, продолжая лекцию, жестикулируя руками, делал ударение на тех местах своей лекции, на которые слушатели должны обратить особое внимание. Материалы лекций усваивались без особых усилий, с большим интересом, о чем ему говорилось в открытую не однажды, и особенный интерес вызывали задачи, разбор тех или иных конфликтных ситуаций и споров по трудовому, гражданскому и семейному праву. Слушателям, например, предлагалось выступить в роли судьи при рассмотрении искового заявления по разделу имущества между супругами либо между наследниками. Здесь равнодушных не было. Каждый включался в «судебный процесс», спорил, доказывал свое. Одни вставали на сторону жены и детей, другие - на сторону мужа. Порой пускалась в ход «женская логика» либо слова «я так думаю», «я так полагаю». Звягинцев вмешивался в этот не на шутку разыгравшийся «процесс» лишь тогда, когда слушатели забывались и выплескивали свои эмоции, и требовал лишь одного - быть внимательными к подбору и применению норм права. Чтобы правильно применить ту или иную статью закона, нужно правильно ее толковать, то есть уяснить ее содержание, прежде всего для себя, понять вложенную волю законодателя. И этому Звягинцев терпеливо учил.

Однажды он появился в аудитории рано, за полчаса до занятий, чтобы еще раз пробежать глазами материалы сегодняшней лекции. Но долго в одиночестве не пробыл - вскоре в аудиторию вошла слушательница Валентина Круглова. Она извинилась, сославшись на более раннее окончание работы, а домой заехать не решилась, так как могла опоздать на занятия. Это была миловидная, невысокая, лет тридцати с небольшим, женщина. Ее вьющиеся густые темно-каштановые волосы падали на плечи, карие с хитринкой глаза пристально, изучающе смотрели на собеседника, и, как уже успел про себя отметить Звягинцев, она часто меняла свои наряды. Валентина села за первый стол в среднем ряду, прямо напротив Звягинцева, и, не спеша, стала выкладывать свои конспекты и учебники. Звягинцев поднял голову и поймал на себе ее пристальный взгляд.

- У вас, наверное, есть вопросы, - стараясь помочь ей, сказал Звягинцев.

- Да, Федор Иванович, - закивала головой Валентина. - Можно мне просто так с Вами поговорить, не касаясь учебного материала?

Мне хочется перед вами душу излить, простите за смелость, не поймите превратно. Вы так располагаете к себе... Я понимаю, здесь и времени нет, да и не место, не та обстановка. Можно, я дождусь вас после занятий? - и она еще что-то хотела добавить, но открылась дверь и с шумом вошли сразу три слушательницы.

Одна из них подсела к Валентине, две других устроились за столом у окна.

- Валентина, мы тебе не помешали? - обратилась к ней соседка, - А может, нам удалиться? - съязвила она.

Звягинцев почувствовал себя неловко, встал из-за стола и вышел. Решил не появляться в аудитории раньше звонка. Слушатели прибывали и прибывали. Опаздывающие спешили раздеться и подняться на второй этаж в аудиторию, где проходили занятия. Звягинцев не любил, когда его прерывали фразами «извините», «можно войти?». Это слушатели поняли еще с первого занятия. Прозвенел звонок. Звягинцев вошел последним, сегодня он не присел за свой стол, а взволнованно стал ходить взад и вперед по аудитории.

После занятий Валентина дождалась Звягинцева и попросила проводить ее. Она жила на улице Блохина, недалеко от Тучкова моста, так что им было как бы по пути.

На следующий день проводы повторились, а затем стали постоянными. Незаметно они перешли на «ты» и почувствовали себя друзьями. Общение с Валей отвлекало Звягинцева от невеселых мыслей. Она была, общительная и по дороге не давала ему покоя своими расспросами и рассказами. С ней он, наконец, стал оттаивать душой и не чувствовать себя слишком одиноким.

1993 год на исходе. Холода наступили рано, и зима обещала быть затяжной.

В то утро Звягинцев проснулся, когда часы показывали шесть. Он не терпел нежиться в постели, поэтому быстро поднялся, надел тренировочный костюм - и бегом по своему излюбленному маршруту.

Холодный душ как рукой снял усталость: голова свежа, легкость во всем теле и хочется петь...

Спустившись по трапу с «Онды», Звягинцев направился по дороге между корпусами цехов к себе на работу. Мимо проходили ускоренным шагом рабочие - сварщики, сборщики.

- Эй, Стас - крикнул один другому еще издали, - проспал, «Урал» без тебя в Неву столкнули.

Спуск на воду корабля - целое событие в жизни завода, настоящий праздник. Приглашенные гости окружают детище заводчан и с нескрываемым восхищением рассматривают гиганта, словно кита, выброшенного волнами на берег.

Накануне Звягинцев предложил пригласительный Вале. Она обрадовалась и пообещала непременно прибыть на торжества.

Завод гудел. Строители - гордые и счастливые, поздравляли друг друга, некоторые были, «при параде».

В 12 часов открыли все проходные и даже транспортные ворота у главной проходной. Семьи рабочих, гости, представители администрации города и района - все смешались в единый поток, движущийся к «Уралу».

Звягинцев стоял за проходной и высматривал в толпе Валентину. Она, весело улыбаясь, выпрыгнула из трамвая, и они пошли навстречу друг другу. Он взял Валю за руки:

- Здравствуй; Валя.

- Здравствуй, Федя. Что, небось думал, не приду?

- Да, было сомнение. Ну пошли, займем поудобнее место.

Открыли шлюзы, и вода с Невы хлынула к носовой части «Урала». Направляющие, на которые опиралось днище корабля, были смазаны и уходили в воду. Валентина радовалась, как девчонка, без стеснения, не обращая внимания на окружающих. Они стояли в первых рядах, почти у самого борта черного гиганта с яркой надписью «Урал».

Деловито, в форме начальствующего состава охраны шел вдоль корпуса Думский, высоко подняв голову. За ним семенил заместитель. Охранники шли вдоль «запретки», отмеченной натянутым канатом на расстоянии пяти шагов друг от друга, сдерживая давление напирающих у каната.

Валя все время вставала на цыпочки, ей было плохо видно, тогда Звягинцев провел ее за канат. Их пропустили - ему можно. Валентина прижалась к нему - так ей было теплее и спокойнее. Она немного трусила. Такой гигант и так близко перед собой она видела впервые.

- Ты что, Валя, боишься? - наклонившись к самому ее плечу, спросил Звягинцев.

Она смущенно ответила:

- Нет, с тобой нет.

И еще сильнее прижалась к нему.

Ряды напирали, народ гудел, смеялся, а кое-кто уже «для согрева принял». Все простительно: праздник есть праздник. Но тут громкоговоритель зафыркал, люди затихли.

- Внимание! - понесся над территорией завода торжественный голос диктора. - К спуску - готовсь!

Звонко ударилась о борт корабля бутылка шампанского. И снова голос из громкоговорителя:

- Начинай - поехали!

Ударили со всех сторон топоры по канатам - затрещали, загудели они, словно натянутые струны, вздохнул безмолвный черный гигант и медленно сделал свой первый шаг к жизни, а затем, набирая скорость, устремился по направляющим в свою родную стихию - воду. Мощные фонтаны по обеим сторонам борта на мгновение скрыли его от глаз окружающих. И восторженные крики «Ура!» потрясли воздух. Подошел небольшой буксир «Смелый» и, напрягаясь, потащил к новому месту стоянки «Урал», где он будет достраиваться в ожидании ходовых испытаний.

В цехах и отделах уже начали отмечать этот праздник. Звягинцев провел Валентину на территорию охраны. Они поднялись на второй этаж и по коридору мимо помещений караула и приемной начальника охраны прошли в кабинет Звягинцева. Он помог снять ей кожаную куртку и повесил на вешалку. Валентина сняла сапоги, надела туфли на высоком каблуке, которые принесла с собой. Такой еще Звягинцев ее не видел: белая вышитая кофточка поверх сиреневой модного покроя юбки чуть выше колен, стройные красивые ноги в «игрушечных» туфельках - все красило ее и невольно притягивало.

Валя, стоя перед зеркалом, поправляла прическу, а Звягинцев украдкой любовался ею.

- Что смотришь, - лукаво усмехнулась она прямо в зеркало, - нравлюсь?

- Очень, не скрою, но - увы...

- Ничего не увы, от тебя зависит это «увы», - и она лукаво повела глазами в его сторону.

В кабинет вошла секретарь Вика и сообщила, что все уже за столом, ждут их.

По одну сторону накрытого стола разместились мужчины: у окна Думский, рядом - Шунтаков, с ним Шереметьев, инженер по связи Иванец. С краю уселся Звягинцев, с торца, рядом с ним, Валя. По другую сторону - напротив Звягинцева - Вика, старшина и бухгалтер Дроздова. На столе - водка в литровых бутылках, шампанское, ликер. Закуски было предостаточно. Умудрились на кухне в помещении караула приготовить и горячие блюда: гуляш, жареных кур, жареный картофель. Вкусные домашние салаты принесла Вика. Это были маринованный красный перец, огурцы, помидоры и ассорти - любимая пища Звягинцева. И не знал он тогда, что не за горами то время, когда с удовольствием он будет есть эти салаты, искусно приготовленные той, которую порой недолюбливал и считал служанкой начальника охраны. Но как изменчива судьба: все в жизни порой встает с ног на голову, и наоборот. Это уж, кому какая судьба уготована.

Первый тост произнес Думский.

- Дорогие соратники и сослуживцы! Я поднимаю эту рюмку за наше очередное детище «Урал», и пусть сбудется всем известное изречение: большому кораблю - большое плавание. А от себя добавлю: «счастливого плавания!» - и он первый выпил, за ним все остальные.

Вика чуть отпила из рюмки и как-то странно посмотрела на Звягинцева. Он ухаживал за Валей - подкладывал всего понемножку. Она вначале смущалась, но постепенно успокоилась, улыбалась на шутки и с удовольствием пробовала все блюда.

Вика была непривычно молчалива, она сидела притихшая, посматривая то на Валю, то на Звягинцева. Но за столом уже развязались языки, шутили, рассказывали наперебой забавные анекдоты, курьезные случаи из жизни. Заразительно смеялись старшина и бухгалтер. Их голоса звенели и брали верх над остальными, чего не скажешь о Вике с Валентиной. Звягинцев тоже больше помалкивал - это не его окружение, но приглашение есть приглашение, и он счел некорректным отказываться, тем более Валя настояла, да и он хотел, в общем-то, показаться с ней на людях. Пили за родителей, детей, за любимых и подруг, а то и просто так - без тостов со словами: «А, наливай, чтобы не было скучно!».

Звягинцев, устав от шума и питья, извинился, и они с Валентиной покинули продолжавшееся застолье.

К проходной шли молча, каждый думал о своем. За проходной Звягинцев остановил «Жигули» - водитель согласился их подбросить через Тучков мост на улицу Блохина.

Встретила их мать Валентины.

- Ну как, Валя, понравилось?

- Захватывающее было зрелище, мама, корабль - огромный и вдруг поехал, да так быстро, прямо в воду - бултых! - и Валя вместе с матерью рассмеялись.

- Я вижу, доченька, ты отметила это событие?

- Конечно, как все!

Звягинцев стоял у порога и улыбался обеим женщинам, чувствуя себя раскрепощенным, в хорошем настроении. Он так соскучился по домашнему очагу, семейным отношениям. Валя пригласила его пройти в комнату. И, усевшись поудобнее на мягкий диван, он взял со столика немецкий журнал. В комнату впорхнула лет пятнадцати черноволосая, симпатичная девушка и бесцеремонно протянула Звягинцеву руку.

- Давайте знакомиться - Лена, а вас знаю - Федор Иванович. Мне мама про вас все уши прожужжала. Как только вернется с ваших занятий, так и не может удержаться.

- Ленка, умолкни - оставь человека в покое! - незлобно оборвала ее Валентина. Но Ленка и не думала умолкать.

- Какую музыку вы любите, может мамины любимые кассеты прокрутить? - и не дожидаясь ответа включила магнитофон.

Валя подкатила к дивану столик с чаем и печеньем и уселась рядом.

- А не прогуляться ли нам, а? - предложила она.

- С удовольствием, Валя, но куда? Уже вечер, в кафе? Так на сегодня хватит. Давай прокатимся к моему брату. Согласна? - предложил он.

- Мне все равно - к брату, так к брату, - согласилась Валя.

От метро «Просвещения» они дошли до улицы Композиторов. Жена брата, открывая дверь, вопросительно посмотрела на деверя и гостью, молча пропустила их вперед.

Брат сидел на диване перед телевизором в гостиной. Он поднялся навстречу, поздоровался и пригласил в комнату. На низеньком черном столике появились коньяк, шампанское, шоколад. Тамара принесла салаты и бутерброды. Наступило какое-то неловкое молчание.

Стол поднесли к дивану.

- Ну что примолкли, давайте знакомиться - Тамара.

- А я - Валя.

- Ну вот и познакомились, теперь давайте за знакомство дернем, - непринужденно предложил Сергей Иванович.

Выпивали, но понемногу, закусывали, говорили отвлеченно, не касаясь какой-либо темы конкретно. За маской непринужденности чувствовалось какое-то напряжение. Особенно это читалось в глазах Тамары. Она боялась дурного примера деверя - как бы его развод с Зинаидой и увлечение молодыми не сказались на их отношениях с Сергеем, которому в последнее время не очень-то доверяла - подозревала измену, и не без основания.

В общем, вечер у брата прошел, как говорится, в дружественной обстановке, Валентине там все понравилось. Их проводили до метро, затем Звягинцев проводил Валентину до подъезда ее дома, поцеловал ее в щечку и счастливый, пешком направился через Тучков мост к себе на Васильевский остров.

Глава 6. Любовь и будни

День 3 декабря 1993 года стал знаменательным и незабываемым для Звягинцева, он стал таким же праздником, как день рождения или любые другие знаменательные даты, которые так дороги каждому.

Это был обычный последний рабочий день недели - пятница. Как всегда в этот день после обеда все работники отдела готовились к предстоящим выходным дням: закругляли свои дела, а затем собирались поболтать, порассказать накопившиеся анекдоты и байки, а то и просто посплетничать. Излюбленным местом для сходок в отделе был кабинет Звягинцева и Иванца - вновь назначенного инженера по связи вместо ушедшего не по своей воле Давлетова. Иванец ранее работал начальником одного из караулов, а затем ему предложили должность инженера по связи. Он выглядел еще молодо, худощав, лицо смугловатое, карие, хитрые глаза. Смазлив лицом, и потому его любили женщины. Он и сам был не прочь пофлиртовать с ними, с красивыми да молодыми. По натуре это был балагур, любил рассказывать анекдоты и сам их с удовольствием сочинял. Любые анекдоты он рассказывал с совершенно серьезным лицом, от чего они становились еще смешнее, и слушатели, хватаясь за животы, «помирали» со смеху над ним. Он ни с кем не вступал в конфликты, угождал начальству и потому его невыходы на работу по причине «загула» и другие проделки сходили ему с рук.

В этот день Звягинцев, как обычно, сидел за своим столом и составлял отчет и план работы на предстоящую неделю. Этим занятием он всегда заканчивал рабочую неделю. Иванец с «умным» лицом разговаривал с кем-то по телефону, изредка приговаривая: «Да, да... Даже так... Ох ты... Ну и ну...»

Первым в кабинет вошел инструктор по службе Шереметьев и с порога рявкнул своим хрипловатым голосом:

- Опять вы в делах, пора домой, а вас от работы не оторвешь! Еще немного поворчав, он уселся напротив Звягинцева. Тут же открылась дверь и вошла подвижная и хлопотливая старшина отдела Рая. Слегка прищурив карие глаза, она с насмешкой спросила:

- Ну что, мальчики, заканчиваем работу или будем трудиться до упаду, пока начальство не попросит?

Она не прошла, а встала в угол перед дверью, перебирая в руках связку ключей.

- Так как все в сборе, начнем совещание, - положив трубку, с серьезным видом начал Иванец. - Какие у нас намечаются дела на выходные дни? У женатых - понятно, а вот у холостяков? Рая, у тебя, конечно, приемы и все такое...

- Ну, начал, - шутливо возмутилась Рая. - В гости пойду. Одной скучно проводить выходные - тоска.

- А ты бы, Рая, пригласила Федора Ивановича. Он у нас тоже холостяк. Сходили бы в театр, можно и в Музей этнографии, уж я не говорю про ресторан.

- Ну еще чего, - захохотала Рая, - Федору Ивановичу не до наших проблем, мы ему не ровня. Да женщины его больше не интересуют.

- Почему это не интересуют? - решил поддержать разговор Звягинцев. - Еще как интересуют, я не исключение, тем более есть уже на примете одна.

⇐ Предыдущая 16 17 18 19 202122 23 24 25 Следующая ⇒