Люди и нелюди 8 страница

К вечеру, не снимая наблюдения за сараем, Звягинцев позвонил участковому инспектору Мамедову, обслуживающему завод, с которым он постоянно поддерживал связь. Федору Ивановичу нравился этот простой, добродушный армянин с загорелым лицом, черными, как смоль, вьющимися волосами. Мамедов возмущался и бранился по любому поводу, но без раздражения и злобы, просто чтобы излить душу. Врагов у него не было, его уважали все. К службе Мамедов относился серьезно, с рвением выполнял поставленные задачи и раскрывал преступления, не давая себе передышки. Он постоянно думал о высшем образовании, не довольствуясь дипломом выпускника средней школы милиции.

- Ничего-ничего, - говорил он, - вот подготовлюсь, созрею, обязательно поступлю на юридический. Что я, хуже других?

Получив сигнал от Звягинцева по поводу кражи замков, Мамедов сразу же направился к начальнику отдела милиции полковнику Жарову.

- Ну что же, действуйте, - выслушав Мамедова, сказал начальник, - машина в вашем распоряжении, только возьми трех стажеров, думаю справитесь. А вообще-то нам повезло, помощник у нас на заводе - что надо. Звягинцев - мужик с большим опытом за плечами и в нашем деле мастер, учись у него - тебе же на пользу.

- Да я и так, товарищ полковник, постоянно советуюсь с ним, - ответил Мамедов.

- Ладно, ладно, - перебил его полковник, - я к слову, не лишне напомнить. Только не по вкусу придется он кое-кому на заводе, когда выйдет на крупную рыбину. Нам нужно не дать его в обиду, мы-то с тобой знаем, кто там чего стоит. Быстро начнут Звягинцеву палки в колеса вставлять. И в какую клоаку он влез - не позавидуешь, недругов наживет, пожалуй, больше, чем друзей. А ты, Мамедов в этой операции полностью доверься ему, выполняй все его указания, и пусть тебя это не задевает, не ему же быть у тебя на подхвате. Предоставим ему полную самостоятельность. Он, пожалуй, единственный человек на заводе, который нетерпим ко всяким мерзостям, а главное - честен и неподкупен. Таких ты много встречал?

- Да, пожалуй, нет - подтвердил лейтенант.

- То-то, - продолжал полковник, - поддерживай связь с дежурным постоянно - мало ли что. Ну ладно, удачи вам, иди.

Пока Мамедов спускался по деревянным скрипучим ступенькам, начальник уже звонил дежурному и давал ему указания... Трое стажеров из школы милиции уже надевали выданные дежурным бронежилеты, каски, получали автоматы. Водитель готовил машину. «Газик» с оперативным отрядом во главе с лейтенантом Мамедовым подкатил к транспортным воротам завода бесшумно и незаметно. Вечерние сумерки нависли над территорией завода и только тусклый свет фонарей освещал кое-где небольшие участки проходов и дорог территории, а там, в глубине вдоль стенки Невы - серая туманная пелена. Между корпусами - сплошная темень, только белизна снега кое-где помогала не сбиваться с дороги и преодолевать всевозможные преграды между портовыми кранами да старыми списанными на лом, отжившими, свой век катерами, безжалостно разбросанными вдоль стенки. Здесь и днем-то трудно пройти. Дальше на чистой воде стояли катера - заводская собственность «Смелый», «Быстрый» и большое трехпалубное судно, приспособленное под общежитие для командированных рабочих и специалистов, пребывающих на завод из Ростова, Харькова, Феодосии,

Еще здесь стояли и другие суда, научно-исследовательское судно «Светлов» и лайнер «Кириши». Они образовывали сплошное полукольцо вдоль невской территории завода, в центре которого возвышался грозный красавец, крейсер «Петр Великий». Вся территория со стороны Невы была непомерно захламлена: тут и там следы отходов металла, которые валялись повсюду и не раз были причиной несчастных случаев и травм. Бороться с захламленностью на этой части территории было бесполезно: все железяки могли в конце концов пригодиться. Днем можно было наблюдать, как рабочие разгребали весь этот хлам в поисках нужной детали или куска металла, многое шло на переплавку, особенно цветной металл. А с другой стороны - куда вывозить? На сдачу металлолома? Так в цене был лишь цветной металл, а он и заводу был нужен. Администрация давно махнула рукой на проблему с расчисткой территории, с ней попросту сжились. Зато расхитителям заводского добра здесь было раздолье, все украденное прятали среди этого металлического хлама в различных ржавеющих баках, переборках, под грудой кирпича и досок, чтобы в удобный момент, особенно ночью, по Неве, на катерах, на плотах и лодках переправлять накопленные в тайниках материальные ценности. Охрана при этом была бессильна: на большом расстоянии друг от друга одиночные посты эффекта в борьбе с ночными кражами не давали. Закрывшись в своих постовых будках, охранники либо читали, либо спали чутким сном и больше всего беспокоились за свою безопасность.

Звягинцев сам встретил машину с оперативным отрядом у транспортных ворот, распорядился, чтобы ее пропустили на территорию, влез в кабину и показал водителю путь следования. Машина въехала во двор караульного помещения, огороженного высоким плотным забором. Мамедов, смеясь, приложил руку к козырьку и шутливо доложил:

- Прибыл в ваше распоряжение!

Звягинцев еще раз, но более подробно объяснил обстановку и с помощью Мамедова разделил всех присутствующих на две группы: в первую группу входили он сам и двое охранников, свободных от дежурства, а во вторую группу, которую возглавил Мамедов, - двое стажеров, и водитель - милиционер.

Решено было дать возможность похитителям вынести замки с территории завода, чтобы взять их с поличным и, возможно, задержать пособников, то есть установить всю группу. Условились постоянно поддерживать связь по рации. Было около восьми часов вечера, легкий морозец и тишина царили над заводом.

- Ну, с богом, - сказал Звягинцев, и его группа бесшумно вышла за ворота караула. Группа Мамедова осталась в машине, ожидая команды от Звягинцева по рации.

Группа Звягинцева, стараясь быть незамеченной, пробирались к объекту. На ходу связались по рации с наблюдателями, которые из цеха пристально следили за сараем.

- Все спокойно, к сараю никто не подходил, - услышал Звягинцев в ответ.

Подкравшись к цеху, Звягинцев из-за угла окинул взглядом сарай и проинструктировал охранников, как вести себя при захвате, если ночные гости обнаружат преследование. А пока он их разослал по разные стороны сарая для наблюдения за входом. У каждого был ночной фонарик. Первый, кто заметит кого-либо приближающегося к сараю, должен был подать световой сигнал, все остальные – ответить ему. Группа захвата должна преследовать похитителей от сарая до места переброски рюкзаков с замками, не выдавая себя. Вскоре Звягинцев заметил, как вдоль стены соседнего цеха тянется цепочка: «Один, два, три,» - считал Звягинцев, «Ночные гости» постояли немного молча, а затем быстрым шагом направились к сараю и скрылись в темени открытых ворот.

Звягинцев затаил дыхание, сердце, как всегда в таких случаях, застучало гулко и отчетливо. Он весь напрягся, быстро выхватил фонарь и направил в сторону сарая луч. Со всех сторон тотчас отозвались кратковременные вспышки. «Ну, все в порядке, значит, все знают,» - подумал Звягинцев. Вскоре три фигуры, сгибаясь под тяжелой ношей на плечах, вышли из сарая и направились к центральной, освещенной с обеих сторон дороге. Эта широкая дорога, начиналась от центральной проходной, разделяла территорию завода на две половины и упиралась в Неву, а вернее в крейсер «Петр Великий». Звягинцев включил рацию:

- Мамедов, «груз» пошел в вашу сторону, выезжайте за территорию, установите наблюдение за забором вдоль дороги, готовьтесь к приему, в месте переброски груза возможен транспорт, не спугните, а я сопровождаю груз.

- Понял», - коротко ответил Мамедов и крикнул водителю, - жми!

Перебегая через дорогу, преследуемые вдруг остановились в замешательстве: у одного рюкзака лопнул ремень, и он с грохотом упал на дорогу. Все трое растерялись. Тут, как на зло, из темноты прямо на них вышел патруль заводской охраны, четверо охранниц громко смеялись, а поравнявшись с ними, одна из них насмешливо спросила:

- Что, парнишки, авария? Ничего, до проходной недалеко, дотащите свой рюкзак.

Патруль, видно, принял их за команду с кораблей либо командированных с «Онды».

- Угу, - ответил один из парней.

И патруль, ничего не подозревая, пошел своей дорогой.

- Ну и стервы, - выругался Звягинцев, - смотрите, как службу несут, - обратился он к охранникам своей группы, - а может быть, это и к лучшему, ведь они бы их все равно не задержали, а только спугнули, и ищи тогда ветра в поле. Вот увидите, как они будут отпираться при объяснении, скажут, что никого не встречали, «оперу» показалось, и вечно он к ним придирается.

За глаза Звягинцева для краткости называли «опером» и, забываясь, охранники иногда свои письменные объяснения начинали со слов: «Оперу Звягинцеву». Однако он на такое прозвище не обижался. Но вот патруль пересек дорогу и скрылся по направлению к караульному помещению. Не теряя времени, подхватив упавший рюкзак, троица трусцой помчалась мимо литейного цеха, минуя центральные склады, к забору, за которым проходила широкая «бетонка», разделявшая территории двух заводов. Сбросив рюкзаки, они приставили к забору тяжелую металлическую лестницу. Один, поднявшись наверх, принимал поочередно рюкзаки, осторожно передавал их кому-то по ту сторону забора. Справившись с этой работой, приготовились сами переправиться через забор.

- Стоять, - крикнул Звягинцев, и трое охранников, как по команде, прижали парней к забору, ослепив их светом фонарей. Звягинцев направил на одного из них дуло пистолета. Охранники поочередно надели на них наручники и повели в караульное помещение. Задержанные были доставлены в кабинет Звягинцева, при обыске у них изъяли цеховые пропуска, а также стальные ножи, изготовленные явно не для бытовых целей. Все они были работниками одного цеха, цеха ширпотреба, где занимались сборкой замков, а затем сами их и похищали.

Они сидели вдоль стены, напротив стола Звягинцева, опустив головы. Он ходил по своему кабинету от окна к двери, продумывая начало допроса, и как бы невзначай, бросая короткие, но внимательные взгляды, пытался решить, с кого начать допрос. Глаза его задержались на том самом Юре Зайцеве, которого он уже видел сегодня днем возле сарая. «С него и начну, - мысленно отметил Звягинцев, - тем более на него у меня больше информации, а остальные после его допроса «поплывут», да еще как».

- Уведите этих двоих, а с Юрием я побеседую.

Охранники вывели двоих, и Звягинцев остался один на один с Юрой, тот удивленно поднял глаза на «опера» и, все еще не приходя в себя полностью, спросил:

- Откуда вы меня знаете?

- Знаю, Юра, давно за тобой слежу, думал опомнишься, одумаешься, прекратишь свой промысел, ведь начал помаленьку таскать с завода, так?. Так, - сам себе ответил Звягинцев, - и не остановился, да такой закрутил бизнес, что одному не справиться, сколотил преступную шайку...

Его речь прервал телефонный звонок:

- Это я, Мамедов, - послышалось в трубке, - извини, Федор Иванович, но это уже по нашей части: задержали двух приемщиков груза заборного, поджидали в «Жигулях», вот мы их и накрыли. Доставили вместе с грузом и машиной в отделение. Применили вспышку. Так что все получилось, как нельзя лучше.

- Хорошо, хорошо, - ответил Звягинцев, - а я тут побеседую с остальными, потом созвонимся, - и положил трубку.

Затем он обратился к Юрию:

- Вот тебе бумага, ручка, садись за этот стол, - и он указал на стол, где обычно писали различного рода объяснения вызванные и задержанные.

- А что писать?

- Как что? Пиши все о своих художествах, ночь впереди, до утра времени хватит, вы же привыкли по ночам «работать», - заметил Звягинцев. - А сегодня у тебя как бы отчет обо всех проделанных «операциях» по хищению за весь период твоей работы на заводе. От твоей откровенности будет зависеть многое, можно сказать дальнейшая судьба: быть тебе на свободе или не быть. А поначалу расскажи подробнее, что тебя заставило красть у своего же коллектива свою же продукцию.

- Ладно, расскажу... Начали мы таскать замки, канистры, баллоны и все такое, когда еще были на практике. Ну, получалось, сбывали у метро на толкучках. После выпуска я вначале боялся, в коллективе - все взрослые - заметят, спуску не будет. А потом смотрю, они сами - кто что может, тащат. Да и руководители тоже. Мы по мелкому, а они по крупному, и не ночью, а днем вывозят. «Водила» за это получает, да так запрячет в кузове, или под кузовом, что охрана и не додумается там искать, особенно когда девчонки на проходных, им бы только глазки строить. Я однажды поспорил в отделе и, повесив шестнадцать замков под куртку, спокойно прошел через проходную. Вот так и носил... Затем с друзьями, которых вы задержали, начали по-крупному - ящичками. К нам приклеился один барыга - себя не называл, он с тачкой. Ночью поставит ее у моего дома и ждет нас. Товар ему передавали, он расплачивался с нами сразу, чаще валютой.

Далее Юрий отвечал уже на вопросы Звягинцева. Вспотев от напряжения, он снял фуфайку, расстегнул ворот темно-синего комбинезона и тяжело вздохнул...

- Ведь так и знал, что когда-нибудь засыплюсь, особенно вас боялся, - обратился он к Звягинцеву, - как только вы появились на заводе, сразу подумал, с «опером» все равно судьба сведет меня.

- Ладно, ладно, потом поговорим, Пиши, времени нет на пустословие, - прервал его Звягинцев, делая пометки в плане, дальнейшего расследования этой кражи.

Наконец Юрий закончил и протянул Звягинцеву четыре исписанных листка:

- Все, больше не знаю, что писать, все, что было - изложил. Внимательно изучив объяснение, Звягинцев отложил его в сторону и позвонил дежурному по караулу. В кабинет вошел охранник и увел Юрия.

Поочередно были допрошены все остальные участники ночной кражи: они подтвердили все сказанное Юрием, так как уже поняли, что запираться перед Звягинцевым бесполезно.

«Парни еще не испорчены, - отметил про себя Федор Иванович, - им следует помочь, иначе далеко зайдут. Неволя в колонии - не лучший способ исправления, да и многих ли она исправила! В каждой колонии лозунги: «На свободу с чистой совестью и без долгов» - Боже мой, какая чушь, какое лицемерие. Там другая жизнь, другой мир, можно сказать «потусторонний», со своими обычаями и моралью. Любой неискушенный, попадая туда по первой ходке, возвращается на свободу другим: от былого остается мало, зато напрочь порабощаются и подчиняются тому миру душа и тело. Чем больше срок неволи, тем ярче, выразительнее отпечаток этого «потустороннего» мира. Нет, - часто думал Звягинцев, оставаясь сам с собой, - нельзя назначать эту жестокую кару - лишение свободы лишь по формальным признакам преступления, особенно таких, как кражи. Размеры размерами, а вот размеры испорченности души, характеров, физической надломленности там, в том мире, кто учтет, кто измерит. И это ли не преступление, которое, порой невидимое, но ежечасно, ежесекундно совершаемое и дающее свои плоды, вырывает из рядов нормального общества одну за другой личности. Исправительная политика государства груба и отражает, пожалуй, только его карательную сторону, а за этой карой следует адекватная кара со стороны преступного мира, это, пожалуй, бумеранг. Необходимо больше применять штрафные санкции взамен лишения свободы - глядишь, и казна пополнится, и личность спасена от дальнейшего растления». К таким выводам все чаще и чаще приходил Звягинцев.

Однако он прервал свои рассуждения: необходимо было заканчивать дело. Было уже далеко за полночь, а кое-какие оперативные действия по этой краже следовало бы еще совершить.

У него созрел план дальнейших действий. Он позвонил Мамедову, который еще продолжал работать с задержанными его группой, и предложил ему произвести обыск на квартире Юрия, так как тот признался, что многое из краденого находится у него непосредственно. Мамедов согласился, прервал допросы и с теми же стажерами заехал к дежурному прокурору за санкцией на обыск. Захватив затем Звягинцева и Юрия, машина помчалась по Большому проспекту на 14-ю линию. На пятом этаже в первом подъезде одного из домов Юрий открыл дверь своей квартиры. У входа остались двое охранников, остальные вошли в квартиру. Квартира была двухкомнатная. В кладовой все стеллажи были заставлены ящиками и коробками, в них находились замки в собранном и разобранном виде, а также запчасти к ним. Коробки и ящики стояли на полу в большой комнате, и стажеры приступили к их пересчитыванию. В составленном протоколе были отмечены добровольно сданные Юрием триста похищенных замков, двадцать пять канистр металлических, а также двадцать газовых баллонов.

На столе у окна валялись две пачки долларовых купюр, а также другая валюта. Юра жил на широкую ногу: двухкамерный холодильник был полностью забит продуктами и спиртным, в комнатах стояла дорогая красивая мебель, стены были в коврах.

- Да, - удивился Мамедов, - и что же тебе не жилось? Большего захотел?

- Это все досталось вместе с квартирой от бабушки, - ответил Юрий.

Перед тем, как произвести обыск, извиняясь, Мамедов пригласил в качестве понятых жильцов из соседних квартир. Это были пожилые супруги. Они остановились на пороге комнаты и удивленно смотрели на происходящее.

- Юра, как же ты. Зачем тебе все это... Разве тебе жилось плохо ? -возмущенно спрашивала соседка. - Как тебе не стыдно перед покойной бабушкой. А мы-то думали, какой Юрочка спокойный и вежливый мальчик! А ты! Хорошо, что баба Ира не дожила до такого позора, все старалась для внучка: «Ах, какой он хороший, послушный и трудолюбивый», - все хвасталась она на посиделках. Глаза бы мои не глядели на вас, паразитов, - совсем разволновалась женщина.

Затем она вдруг умолкла, тяжело дыша, и схватилась за грудь.

- Что ты, что ты, Машенька, успокойся, не стоит, - успокаивал ее муж, гладя по руке, - тебе вредно. Они получат свое по заслугам. Надоела им, видно, честная и свободная жизнь.

- Так ведь загубят свою молодость, выйдут с тюрьмы настоящими подонками, Сережа, - зарыдала женщина, - жаль ведь их, таких молодых, вся жизнь наперекосяк пойдет. Родители тоже хороши, спились совсем, только баба Ира и спасала мальчика от них, да, видно, не уберегла.

Тем временем осмотр подходил к концу, квартиру опечатали и всe конфискованное вместе с Юрием было доставлено в отделение милиции.

Эта ночь для Звягинцева была короткой и бессонной. Он не пошел на «Онду», в свою каюту, а решил, закрывшись в служебном кабинете, составить подробный отчет о ночном происшествии. Только этот отчет носил форму рапорта на имя начальника службы безопасности завода. Эту должность исполнял отставной полковник КГБ Крольчихин - уже не молодой, плотный мужчина с голубыми, пристально глядящими на собеседника, глазами. Одет был всегда элегантно, а костюмы светлых тонов. Работу свою знал и ценил таких, как Звягинцев. Ему он доверял и часто советовался с ним, Звягинцев платил ему тем же, что задевало за живое других, особенно начальника охраны - тоже отставного майора сухопутных войск - Думского.

Думский не раз раскаивался в том, что дал согласие на предоставление рабочего места «оперу» в помещении охраны. Он побаивался Звягинцева и остерегался его, так как у самого было «рыльце в пуху».

- А как без этого проживешь? У хлеба да без крошек? - не раз оправдывался он, находясь под хмелем в узком кругу преданных друзей, которым помогал, чем мог. Да и помощь-то, как он считал, так себе, пустяковая. Ну, подумаешь, даст команду выпустить машину без досмотра или с грузом без накладной, чего только не сделаешь для друзей.

«Ничего-ничего, - усмехался он, оставаясь с собой наедине, у завода не убудет, вон, сколько добра осталось от государственной собственности, теперь мы хозяева - акционеры... Можно пользоваться положением, а главное - себя не забывать». И он не забывал.

«Да, не смог воспрепятствовать вторжению этого «опера» в свои владения, да как воспрепятствуешь? Сразу заподозрят наверху, мол, нечисто в охране, есть что скрывать», - рассуждал Думский.

И он с поддельной радостью приветствовал прибытие Звягинцева, мол, это мы одобряем, как-никак квалифицированная помощь будет охране, большинство работников которой юридически неграмотно и не соответствует требованиям.

«Итак, с одной стороны, присутствие «опера», пожалуй, полезно, даже, в крайнем случае, все неудачи по раскрытию краж можно свалить на него, а с другой стороны?..» - размышлял Думский.

Понимал это и Звягинцев. Он понимал и то, что здесь ему не снискать уважения, отношения будут натянутыми и фальшивыми. Это, однако, его не пугало: угодничество, лавирование, огибание «острых» углов - не в его характере. И прежде никакие посулы увеличения оклада, предложения взятки не сломили его воли и желания честно служить, исполнять свой долг, на каком бы посту он ни был. Звягинцев раз и навсегда взял в качестве формулы своей жизни слова замечательной актрисы Фаины Раневской: «Деньги проедаются, а стыд остается». Таков был ответ корреспонденту на его вопрос, почему она не гоняется за доходными ролями. По этой формуле, по-философски глубокой, он научился выверять свои поступки.

К девяти часам утра здание охраны постепенно наполнялось людским разноголосьем, слышались приветствия, смех. Первым, как всегда, пришел заместитель Шунтаков. Он с ворчанием повозился с неподдающимся замком и, наконец, открыл общую дверь, затем поочередно двери кабинета начальника, инструктора и свою. Секретарь Вика сама открывала свою небольших размеров каморку, вмещающую стол с машинкой, шкаф с бумагами да холодильник. Послышался звонкий голосок старшины Раи: они с замом обменялись, как всегда, приветствиями, банальными шуточками, лишь бы заполнить чем-нибудь утреннее вынужденное общение. Рая открывала, в свою очередь, одну за другой две кладовые, доверху забитые размещенной на стеллажах всякой всячиной. Чего здесь только не было: приборы, столярный и слесарный инструмент, спирт в канистрах, спецодежда и все то, что изымалось у задержанных на проходных, В это время каждое утро в ее кладовые охрана приносила все новые и новые «трофеи», а Рая, охая и возмущаясь по поводу нехватки места в кладовых, все же аккуратно производила их регистрацию в журнале. Более крупные по габаритам материальные ценности и стройматериалы складировались во дворе под навесом у сарая.

Звягинцев, не обращая внимания на всю эту возню и болтовню за дверями, продолжал сосредоточенно дописывать свой рапорт.

- Ну, как дела? С большим уловом вас, Федор Иванович, - появившись неожиданно, как всегда бесшумно, произнес с украинским акцентом Думский, - видок-то у вас усталый, что, спать так и не пришлось?

- Да, не спал, не до того: рапорт вот заканчиваю, - ответил неохотно Звягинцев.

- Так, так... - протянул Думский, - а мне можно полюбопытствовать? Или секрет?

- Да нет, какие тут могут быть секреты, дело общее, - и Звягинцев подал ему уже законченный рапорт.

Думский долго изучал содержание рапорта, насупив свои черные густые брови, затем небрежно швырнул его на стол с плохо скрываемым раздражением и едко спросил:

- А что, это правда, что патруль не задержал воришек? Что-то не верится.

- Ну, знаете! - возмутился Звягинцев.

- Да извини, это я просто, без всякого умысла, просто не верится. На кой черт тогда патруль? - выругался Думский. – Я им задам! - произнес он гневно и поспешно вышел.

«Теперь точно устроит разнос, всем достанется, в первую очередь начальнику караула. Самолюбие и честь охраны задеты, а этого Думский не снесет, но разносом, пожалуй, он не ограничится. Думский не такой, чтобы не вытащить себя из грязи, что-нибудь придумает, вывернется. Однако интересно, до чего же он дойдет в своей изобретательности? Пожалуй, его мозг сейчас работает с «форсажем», он не успокоится, пока не добьется смягчения рапорта, выхолащивания его в свою пользу», - подумал Звягинцев после ухода начальника охраны.

Вскоре, как он и ожидал, зазвонил телефон, и секретарь передала просьбу своего шефа зайти к нему незамедлительно.

В кабинете Думского по обе стены и у входа - ряды стульев, свободных мест не было: здесь и начальник караула, и инструктор по службе, заместитель Шунтаков и весь состав сменившегося караула, преимущественно женщины. Они сидели угрюмо, уже переодевшиеся в свою повседневную одежду, оставив шинели и валенки в раздевалке. Пожилые, средних лет и еще почти совсем девчонки.

«По всей видимости разговор, точнее разбор, уже состоялся», - отметил про себя вошедший Звягинцев, ему предстоит участвовать лишь в заключительном акте, отработанном Думским, который на коллективе быстро перевоплощался и играл роль этакого строгого, независимого начальника.

- Так вот, Федор Иванович, - обратился он к Звягинцеву, прохаживаясь вдоль окон, заложив руки за спину, - мы тут разобрались. Оказывается, не наказывать, а поощрить необходимо караул и, в особенности, патрульный наряд. Представьте себе, весь караул знал о предстоящей операции и начальником Степановым был проинструктирован, кому что делать. В частности, патрулю была дана команда ни в коем случае не задерживать воров и не путаться у вac под ногами, а быть начеку и в случае надобности оказать содействие. Вот эти девушки, - указал он на четырех женщин, опустивших головы и спрятавших свои глаза от стыда - вас просто «пасли», были как бы на подстраховке, чем, несомненно, содействовали успеху операции. Вы уж, Федор Иванович, отметьте их в своем рапорте, - настоятельно потребовал Думский.

- Да неужели это правда, - деланно удивился Звягинцев, - что же вы, Степанов, - обратился он к начальнику караула, - раньше-то мне не рассказали, при нашем с вами обсуждении действий патруля, вот этих девушек? Вы больше меня возмутились, а теперь что? Так где же правда, а где ложь? Может не будем «комедию ломать»?» - обратился он на сей раз к Думскому и, круто развернувшись, быстро вышел в приемную.

Секретарь перестала печатать и растерянно, недоумевая посмотрела вслед удаляющемуся Звягинцеву.

Глава 5.Спуск на воду «Урала»

Звягинцев успел полюбить свой новый дом - плавучую гостиницу «Онда» - этот трехпалубный корабль, подаренный финнами. Теперь он стоял у заводской стенки на Неве и служил временным пристанищем для командированных рабочих и инженеров, принимавших участие в строительстве кораблей на заводе. Некоторые из них были, пожалуй, старожилами, не на один год пополняя собой ряды заводских специалистов. Это были люди с Урала и Украины, Дальнего Востока и Кавказа. Крупнейшие города через своих посланцев участвовали в строительстве флота Российского. Ростовчане, киевляне, москвичи, минчане и бакинцы здесь, на «Онде», представляли всю географию бывшего Союза.

На «Онде» Звягинцеву предоставили отдельную двухместную каюту, так что, можно сказать, жил он на работе. Закончилась очередная рабочая неделя, и он, закрыв свой кабинет и сдав его под охрану, направился по центральной заводской улице к своему «дому».

Не раздеваясь, не включая свет, Звягинцев завалился на кровать. Было темно и тихо. Тишина и уют располагали к размышлению, а подумать было над чем. Звягинцев все чаще и чаще приходил к одному и тому же заключению по поводу своего появления в Питере - это его кара за содеянное, за былые грехи, которых он понаделал немало в своей жизни. А вот теперь - одиночество, ссылка, можно сказать, на поселение, хотя и в Питер, но так далеко от родного гнезда, от родных и близких. Разве правильно он жил? Нет, пожалуй. Не жил, а терзался. Вечная неустроенность, неудовлетворенность собой и своим положением, - все это мучило и изматывало его нервы до отчаяния, до разрыва с семьей и всем тем, что было так дорого и необходимо, без чего жизнь казалась пустой и никчемной. И вот он наказан: здесь, в пустой каюте одинокий, как волк, занимает себя лишь воспоминаниями, боясь заглянуть в то будущее, которое, возможно, еще принадлежит ему. Что будет дальше? - задавал он себе вопрос. Надеяться на лучшее уже не приходится. Лучшее ушло с молодостью, безвозвратно, навсегда - лишь воспоминания о нем. Оно слагалось из таких отрезков времени, как раннее детство в большой семье, учеба в ремесленном училище, самостоятельный выход в жизнь - рабочим-прокатчиком, солдатом, студентом юридического института, участковым уполномоченным, воспитателем колонии, юрисконсультом, кадровиком. Особенно ему запомнилась продолжительная и нелегкая работа в отделе кадров Металлургического объединения на Урале. Объединение разрасталось, требовались все новые и новые кадры квалифицированных рабочих и специалистов. С кадрами в тот послевоенный период было туго по всей стране. Звягинцев мысленно представил свой небольшой кабинет под номером 7, к нему с первого этажа вела длинная деревянная широкая лестница. Вдоль всей лестницы от холла на первом этаже до дверей его кабинета в два ряда нескончаемая очередь. Одни в ожидании работы, другие требовали перевода, третьи просто увольнялись по различным причинам. Звягинцев, порой, вел прием посетителей не разгибаясь. Целый день он звонил, писал, спорил, уговаривал. День пролетал за днем. Редко удавалось просто так, отключившись от служебных забот, побродить в тихие летние вечера по парку, сходить на пруд, посидеть молча у спокойной воды, наслаждаясь ее вечерним запахом, прохладой и свежестью...

За дверью каюты послышались громкие шаги, говор. Это возвращались на «Онду» из цехов командированные рабочие. В отличие от Звягинцева они периодически уезжали домой «на побывку», встречались с родными и семьями, а затем вновь возвращались либо требовали от своих руководителей замену. А он! Добровольно заточил себя в эту небольшую каюту, бог знает на какое время. «Бросить все и вернуться на Урал», - мелькали все чаще и чаще мысли, но он крепился, как бы ни было больно и одиноко, и гнал эти навязчивые мысли прочь. «Еще успею», - успокаивал он себя. Он должен выжить, устоять, начать новую жизнь. Пусть и поздно, но именно новую, трудную. «Прошлое опостылело, в нем он погибал, не было того простора и той цивилизации», о которых он мечтал. Звягинцеву казалось, что он прозябал в мещанстве, в достатке, которые все больше и глубже засасывали его, как в какое-то болото, из которого можно выбраться, только собрав все силы и приняв окончательное решение все изменить. Этот тихий омут благополучия раздражал и убивал его неспокойную живую душу. Он неоднократно порывался покончить с прошлым, встретиться лицом к лицу с другой, необустроенной, а потому и привлекательной жизнью. Ну вот он и встретился. «Так что терпи, - говорил он сам себе, - за что боролся, на то и напоролся».

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 192021 22 23 24 Следующая ⇒