Глеб Горбовский 9 страница

– У меня там мама.

– Мама? Ах, да… Послушай, а мама твоя песни поет?

– Запоешь! На двенадцать домов один дед Афанасий в мужчинах числится. Остальные, как я, – на гастролях. Поеду, заберу мамку.

– Куда заберешь‑то? У мамки хоть дом имеется. У тебя же…

– Ну, или останусь у нее. Там видно будет.

– Билет‑то есть? До Щелкунов?

– Будет.

– Просьбу мою можешь исполнить?

– Могу.

– Вот и хорошо. У меня тут сто рублей – отначка, «подкожные». Может, пригодятся? Бери тогда… У тебя ведь не густо с деньгами?

– Возьму.

– Вот и хорошо. Я их – в конверт, вместе с рекомендацией…

– А сомневались‑то чего? Сунули б в конверт, без предисловий. Думаете, спасибо только в лицо говорят?

– Извини, дочка, но так, по‑моему, лучше: в лицо. И проклинать, и благодарить. Сергею‑то напиши, он в армию служить уходит.

– Куда ж я ему напишу?

– А ты мне сперва напиши: я передам. Договорились?

– Вам напишу, а ему – погожу.

Потапов двинул в проходную. Возле вертушки, рядом с мрачноватым, еще не старым вохровцем топтался, поскрипывая протезом, Георгий Поликарпович. Зеленая шляпа на его голове была то ли вычищена щеткой, то ли просто выбита о колено, во всяком случае шляпа сегодня смотрелась опрятнее и в некотором смысле торжественнее.

– Рад видеть вас, Георгий Поликарпович! Вы ко мне?

– Дак ить… на работу. Как сговорились…

– Очень хорошо. Посажу вас покуда на задние ворота. Там у нас односменка до сих пор была, на дневное время. Как вы насчет ночного времени, Георгий Поликарпыч? Удвоим борьбу с утечкой продукции?

– Беспременно, н‑нда‑а.

– Вот и оформляйтесь. А я в кадры позвоню. И насчет приказа позабочусь. А на зиму, Георгий Поликарпыч, если пожелаете – «ночным директором», на телефонные звонки ночью отвечать из моего кабинета? Есть такая должностенка, мы ее сократили, однако можно возобновить. Вот только с профсоюзами предварительно обговорить необходимо.

Потапов выбрался на фабричный дворик, тесный, замощенный дореволюционной брусчаткой. Территория фабрики в этом месте осталась неприкосновенной с давних времен; разрослась же она позади старенького главного корпуса, сложенного, как и фабричная труба, из бессмертного красного кирпича нерушимой прочности – разрослась за счет снесенных, весьма обветшавших хибар и бараков, где издавна проживали обувщики, у которых теперь современные квартиры и не менее десяти автобусных остановок – от жилья до места работы.

Фабрика уже вовсю «строчила», в открытые окна главного корпуса вместе с характерными запахами выплескивался ровный шум машин и станков, сливавшийся с гулом и шорохом людских шагов, ловких движений, голосов, сердечных перестуков.

Во дворе Потапову повстречалась пожилая уборщица территории. «Новенькая, что ли? Никогда прежде не видел».

– Здравствуйте! – обратился он к ней, чем несказанно напугал женщину, которая не сразу нашлась, пробубнив что‑то в ответ.

– Извините, вы давно на фабрике?

– Я‑то? А с восьми утра, кормилец… Как полагаетца. Али не так што?

– Извините, но я о другом. Работаете на фабрике недавно? Или я ошибаюсь?

– А тридцать пятый годочек, кормилец! Спервоначалу, значитца…

– Простите… И – доброго вам здоровья! – Потапов хотел приложить руку к сердцу, но рука была занята чемоданчиком. И тогда Потапов, слегка поклонившись женщине, заспешил по своим делам.

А пожилая уборщица, опершись на метлу, нерешительно улыбалась ему вслед.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 8910 Следующая ⇒