Илана С Мьер 7 страница

«Если бы я сказал ему в тот день, что он не тень, что мы едины в музыке, это помешало бы предательству?».

До этого дня на лице Марлена остался светлый след.

Чем могли помочь слова, когда напоминание было на плоти?

– Поэт был тут прошлой ночью, – сказал задумчиво мужчина, словно не слышал. – Старше тебя. Я запомнил его, потому что давно уже приходил сюда. Он говорит на нашем языке. Всегда рассказывает истории.

Дариен не понимал, откуда у него подозрения. Он спросил.

– У поэта был светлый камень на правой руке?

Кахишианец посмотрел на него сквозь дым, и Дариен задумался, не знал ли он больше, чем говорил.

– Да, – сказал он. – Бледный камень с сердцем огня.

– Лунный опал, – сказал Дариен. – Тут был Валанир Окун.

– Он говорил, что это может быть последний раз, – сказал мужчина. – Что он может погибнуть в поисках Пути.

– Путь, – Дариен привстал. – Он так сказал? Он объяснил, что это значит?

Мужчина не выражал эмоции. Он сухо сказал:

– Могу сказать лишь одно, Дариен Элдемур. При дворе короля, да правит он вечно в свете, астрологи увидели красную звезду над белыми башнями Тамриллина. Признак кровопролития и тьмы. Это уже началось.

– Красная звезда, – сказал Дариен и понял. – Откуда вы знаете мое имя?

Кахишианец улыбнулся, в тенях улыбка блестела, как металл.

– Неверный вопрос.

Комната пропала, мужчина тоже. Глубокая ночь, и Дариен затерялся среди деревьев. Ветерок на щеке, запах жасмина. Неподалеку журчала вода в фонтане, чашу заливал лунный свет. Ноги Дариена задрожали. Он был в огражденном саду у одного из изящных домов Тамриллина. Отсюда было видно окна без света, склон крыши. Сверху был полумесяц.

Стойте…

Не та фаза луны.

И он увидел распластанную фигуру мужчины на траве. Тени деревьев падали на него, он не двигался. Носки сапог торчали к небу.

Дариен приблизился, увидел, что шея мужчины в черном. Его бородатое лицо было застывшей маской, глаза – как стекло. Застыл навеки.

Звук за Дариеном заставил его обернуться с мечом. Мастер Гелван стоял среди деревьев и смотрел на него. Он был печален.

– Из‑за этого я потерял ее.

– Что? – сказал Дариен. – Нет.

– Семь тел нашли в Тамриллине… но это лишь начало, – сказал отец Рианны. Он серьезно смотрел на Дариена. – Ты увидишь.

Был день, и он был на улице города. Рынок шумел криками людей, столпившихся у лотков. Дариену пришлось отскочить от катящейся телеги. Лошади встали на дыбы, а Дариен был слишком потрясен, чтобы извиняться перед ругающимся кучером. Он ушел в тень незнакомых деревьев с красными цветами размером с дыни. Их лепестки усеивали землю и источали сильный сладкий аромат в жарком воздухе.

Девушка рядом с Дариеном потеряла равновесие и упала на колени. Не думая, Дариен поймал ее за талию, люди оборачивались. Она обмякла в его руках. Дариен развернул ее, чтобы понять, что не так. Ее глаза были красными, как цветы, но темнее. Намного темнее. Лепестки окружали большие голубые и пустые глаза. Крик застрял в его горле.

Рядом упал мальчик, те же красные слезы на лице. Люди на улице падали на землю, крик ужаса разносился одним голосом, но это могли быть сотни криков. Телега, что чуть не сбила Дариена, дико накренилась. Больше криков сообщали о ее пути, хотя не было ясно, боялись люди болезни или обезумевших лошадей.

Запах цветов. Больших и красных.

И он вспомнил. Сарманка.

Снова ночь, он был в саду среди тихих запахов Тамриллина. Мастер Гелван все еще был здесь. Как и труп мастера Бейлинта, лежащего на земле рядом со стоящим человеком, что мог быть его тенью.

– Времени мало, – сказал отец Рианны. – На конкурсе, Дариен, вино – ключ.

– Вино?

– Священное вино. Его нужно уничтожить.

– Уничтожить? – сказал Дариен. – Зачем?

Ветер поднялся, трепал волосы торговца. Он выглядел почти юным в свете луны.

– Его сила заперта в Белом городе. Церемония изменит это. Понимаешь?

– Белый город, – повторил Дариен. Никто его так не называл, кроме песен.

И тут мужчина перед ним изменился. Он был седовласым и с лирой на боку. Он был в темном плаще. Глаза были синими даже во тьме. Он сказал:

– Я нашел Путь и невероятную печаль там, – его слова переплетались с тихой музыкой падающей воды.

Дариен смотрел на него.

– Эдриен.

– Ты видишь, – сказал мужчина.

И он пропал, сад пропал.

Было темно, лунный свет боролся с деревьями. Их ветви раскинулись сверху, хвоя закрывала мир. Будто в лесу.

Дариен схватился за плечи, стиснув зубы. Воздух был зимним.

Уничтожь его. Шептал ветер.

И он увидел фигуру – низкую и худую – на коленях на земле, руки были вытянуты над камнем, лоб прижимался к камню. Поза была странной, пугало, что фигура не двигалась. Помня мертвеца в саду и женщину, Дариен подошел со страхом, сжавшим горло.

Словно услышав его, фигура обернулась. Лин. Ее веки были опущены, словно во сне. Ее вытянутые руки были в крови. Дариен охнул, увидев аккуратные порезы на запястьях. Краем глаза он уловил блеск ножа, лежащего на земле, словно она его отбросила.

Лин улыбнулась, увидев его, но все еще сонно.

– Дариен, – сказала она. – Я справилась?

* * *

Он проснулся от солнца, бьющего в глаза, и шишки под спиной. Он понял, что лежит на улице, и тут же вскочил. И он увидел, что под рукой была его лира, целая, не украденная, и выдохнул с облегчением.

Дариен огляделся в ошеломлении. Он не помнил, чтобы уходил от кахишианца, он точно не ложился на улице. Но его инструмент был на месте, а кошелек, впивавшийся в спину, остался тяжелым.

Уже был день, и он мог понять, где он: в тупике старого района. Он узнал неподалеку арку таверны кахишианца. Теперь он увидел, что арка в стене под большим зданием. Двойные двери закрывали арку, стальные крепежи были в ржавчине.

Дариен постучал в дверь. Лишь тишина. Он схватил дверь и дернул ручку. Скрип металла о металл заставил его стиснуть зубы. Пыль полетела в лицо. Дверь открывалась в одну сторону и была заперта изнутри ржавой цепочкой. Комната внутри была темной. Свет солнца падал на груды тряпок и сломанную мебель. Гобелены и столы, что помнил Дариен, пропали. Большая паутина была меж разбитых ножек перевернутого стула.

Дариен отпрянул, и двери гулко закрылись. Он еще час искал проход среди улиц, но не мог найти дверь, в которую вошел ночью. Это не был сон: его рукав был с темно‑коричневым пятном, и запах был узнаваем.

Он кое‑что вспомнил. Он вернулся к двери. Над аркой была вывеска с иностранными буквами, явно язык Кахиши. Вывеска еще была там, он узнал ее прямоугольную форму. Но теперь на гладком камне были лишь следы давно увядших букв.

Уничтожь его.

Дариен поежился даже в свете дня и тепле просыпающегося мира.

* * *

Когда он пришел к Марилле тем утром, он ненавидел себя за слабость и прочие причины. Он поклялся ночью перед этим, что никогда больше ее не увидит, но пришел сюда через пару часов. Марилла была подлой, но знала его. Она знала его лучше, чем Дариен. Если бы Дариен знал его лучше, то не был бы его другом.

Она была когда‑то служанкой леди, а потом – проституткой. Он понимал, что привлекала в ней способность изображать манеры и грацию леди для тех, кто хотел быть в постели со знатью. Это было иронично, Марлен хотел ее за хищность. За то, как она его ранила без стыда. И, конечно, за ее реакцию, когда он ранил ее в ответ. Он не собирался рассказывать ей о своих планах, ведь проститутка не должна была занимать место в его делах, хоть она не брала с него деньги за ночи вместе. Но вчера он увидел, как она стоит у разбитого зеркала над рукомойником, пока на ее шее был поводок, и это заставило его передумать. Он даже не мог понять, почему.

Утром она была полна энергии. Это поражало его: у него так болела голова, что он сомневался, сможет ли петь сегодня.

– Сядь, – сказала она. – Я помассирую тебе голову.

– Ты? – сказал Марлен. – Это не уловка, чтобы открыть мою шею?

Марилла рассмеялась и толкнула его на стул. Она была удивительно сильной.

– С похмелья ты мне не нужен.

Это было близко к нежности от нее.

– Мы нашумели прошлой ночью, милая, – сказал он, пока она ласкала его виски.

– О, ему будет лучше, – отмахнулась она. – Мужчины с иллюзиями… не привлекательны. Но милы.

– Я не о том, – сказал он. – Я мог раскрыть Дариена отцу Рианны. Я забрал у Дариена почти все, и я хотел оставить ему хотя бы это… хотя бы ее.

Он ощутил ее паузу, словно она задумалась. Она продолжила тереть его голову и сказала:

– Все будет хорошо. Маскарад был диким. Мальчик не поверит ушам к утру.

– Думаешь, это был Валанир ночью?

– Возможно, – сказала Марилла. – Куда интереснее женщина с ним. Его любовница?

Марлен напрягся.

– Женщина? Уверена?

– Конечно, – сказала она. – А что?

Он молчал, размышляя. Он знал лишь одну женщину, что одевалась как юноша и обладала навыками обученного поэта, и эта женщина была близко к Валаниру в ночь бала Гелвана. Если она помогала ему, это делало ее соучастницей.

– Думаю, я знаю, кто она, – сказал он.

– О, хорошо, – сказала Марилла и склонилась с ослепительной улыбкой. – Когда ты победишь, придворный поэт Геррард захочет знать это.

* * *

Дом теперь казался чужим. Дариен замер на ступеньке в «Кольце и Бутыли», пытаясь понять странное новое чувство. Он много раз взбегал по лестнице за последние месяцы, он знал, где она скрипит. Но теперь это была чужая лестница, а он ощущал себя нарушителем.

Место было почти пустым, многие ушли готовиться к конкурсу или занимать места на площади.

Но Дариен знал, что один человек все еще был там. Он слышал его сверху, как он репетировал, и его голос был все выше, а потом опускался невероятно низко.

Дверь открылась после первого удара Дариена, словно друг ждал – может, так и было. При виде Дариена на лице Хассена отразилось потрясение.

– Ты выглядишь… – начал Хассен.

Дариен прислонился к стене у двери. Он издал смешок.

– Не нужно говорить, как я выгляжу.

– Заходи.

Эту комнату Хассен делил с другими, но тут никого не было. Дариен опустился на стул.

– Что случилось?

– Что случилось, – Дариен тряхнул головой. – Посмотрим. Я получил утром указ от двора. «Не участвовать в конкурсе, не то – строгое наказание». И я решил использовать связи. Но мастер Гелван отказался принять меня. Он не был расположен. Как это понимать? И я пошел к кабинетам двора. Знаешь, что мне там сказали? Что есть список поэтов, допущенных к участию. И я не в списке.

Хассен побелел.

– Список. И до этого дошло?

– Именно, – годы написания, изучения истории по древним текстам, от людей, что передавали знания. Годы обучения для судьбы, что была его. – Слушай, – сказал Дариен. – У меня есть план. И важно, чтобы ты не был вовлечен, не знал о нем.

Хассе фыркнул.

– Ты уже рассказал.

– Я серьезно, Хассен. Тебе опасно знать больше. Но нужно, чтобы ты кое‑что сделал.

– Это мне не нравится, – Хассен встал перед Дариеном, хмуро возвышался. – Думаешь пойти против двора? Лучше упади на свой меч сразу.

– Смерти я не хочу, – Дариен передал Хассену бумагу. – Возьми и слушай.

* * *

«Кольцо и Бутыль» была как дом Дариену Элдемуру, как и у многих поэтов в начале карьеры. Он был уверен, что не вернется, но с воспоминаниями, что остались в том месте, это было и к лучшему.

Не в характере Дариена было тосковать, но он думал, будет ли всю жизнь вспоминать яркий год, пытаясь понять, что стало трещиной, которая потом внезапно расколола все.

Он уже начал набрасывать слова песни об этом. Но времени не было.

Он знал, у него есть выбор. Он мог тихо пропасть, забрав мечты с собой. Марлен одолел его в этом раунде, но будут другие шансы в следующие годы.

Дариену не нравилось делать что‑то тихо, и ему не хотелось пропадать. Он никогда еще так сильно не ощущал свой путь – он обходил зеленые луга по краю утеса или у темного леса.

План был простым, ведь он продумал его всего за пару часов. Он побывал у друга, что был перед ним в долгу. Он получил деньги и спрятал их в плаще. Это было первой и простой частью плана.

Дариен приблизился к улицам, ведущим к площади. Он заметил, что другие уже в пути, чтобы занять места с хорошим видом на сцену.

Дариен улыбнулся. Он насладился хорошим выступлением.

Он осторожно выбрал дом: он принадлежал лорду, которому он пел много раз. Семья летом была в северном поместье, так ему сказали. Они не любили толпы на ярмарке, дома не могли укрыться от этого, ведь окна выходили на площадь. Они оставили это место летом.

Сегодня там будут гости, Дариен знал по окнам и балкону. Друзья семьи будут смотреть на конкурс с высоты, поедая мелкие бутерброды и потягивая давнее вино. Так даже лучше: если слуги заметят Дариена, он тоже назовется гостем. Дариен представил, как сказал, что представляет дом Элдемур, задрав нос к небу. Он ведь особенный.

Он понял, что волнуется, и попытался успокоиться. Волнение лишь помешает.

Дариен выставил напоказ лиру и кольцо и легко прошел в дом, смешался с гостями, поднявшись на верхний этаж. Он понимал, что в других обстоятельствах проникновение в такой дом привело бы его в восторг, и он бы потом хвалился этим друзьям… и врагам.

Но теперь это было просто необходимо. Пока гости занимали балкон – многие женщины поглядывали на Дариена, он вызывал интерес у скучающих жен – он ушел в смежную комнату, где было тихо. И где он мог забраться на подоконник и оттуда выбраться на красную крышу. Это было опасно, но он нашел ровную поверхность, где он мог присесть. И ждать.

С этой высоты толпа была темным морем, и дворец с храмом, выходящие на площадь были невероятнее. Дариен видел позолоту на башнях и витражи на окнах храма у крыши. Чудеса были созданы для восхваления богов и королей, видели их или нет.

И он видел огражденные трибуны, где будут Рианна и ее отец. Впервые с тех пор, как он задумал это, Дариен ощутил укол раскаяния. Она убьет его за это.

Здесь было ветрено, тепло трепало волосы Дариена и наполняло его спокойствием. Дариен успокоился от ветра и гула толпы, разум повернулся к воспоминаниям.

Они встретились весной, в доме мастера Гелвана. Он не ожидал этого, Дариен не был заинтересован в долгих отношениях. Ту весну он провел среди богатых женщин Тамриллина, среди некоторых простолюдинок. Так он попал на ужин мастера Гелвана, где играл по совету старшей любовницы. Дариен все еще с теплом вспоминал ее.

Они с Марленом пели дуэтом, веселье с мрачным привкусом, как нравилось Марлену. Им нравилось вызывать дискомфорт у высшего общества Эйвара своими версиями идеалов, и их зрители находили в этом виноватое удовольствие.

Они пели, Дариен заметил Рианну Гелван с ее любопытными большими глазами. Она была серьезной, словно смотрела издалека. Их музыка интересовала ее, но не трогала.

Когда они закончили, Дариен не уступил место другому музыканту, как было задумано. Он спешно поговорил с Марленом, запел снова. Эта песня была мелодичной и традиционной; история о солдате‑герое и его любви. Одна из его ранних песен, сияющая идеалом, который он принес в стены Академии, когда он был мальчиком.

Марлен ощутил его цель, встал за Дариеном, играл тихо, не добавляя вокал, дав ему петь самому. И Дариен даже не знал, чего добивался, пока не поднял взгляд на лицо Рианны, увидел румянец на ее щеках и сияние в ее глазах, какое он уже много раз видел. Но это для него раньше такого не значило.

За такую красоту я разрушу жизнь

А бог разрушит весь мир.

Он пел эти слова, глядя на ее лицо, упиваясь светлым идеалом ее кожи и золотом волос. Она посмотрела на его лиру, ее сердце точно забилось быстрее. Словно вся яркость года свободы для него и Марлена сосредоточилась вдруг на этом.

После этого они встретились в саду, при свете луны, в тенях вишневого дерева. Они не планировали этого, они видели друг друга и шли для одной цели.

Дариен не касался ее в ту ночь, они только говорили. Но он знал, что его курс меняется с тех пор. Рианна Гелван будет частью его пути, хоть это и сложно.

И теперь он бы на крыше, а думал, что будет на сцене. Снова путь изменился. Но он все равно собирался дойти до нее. Его победа в этом задании и их любовь станут как‑нибудь его величайшей песней, историей, которую будут повторять. Дариен не будет как старики, которые учили его истории поэзии, он будет первым в созидании, как Валанир Окун или Эдриен Летрелл.

Фигуры в серых мантиях собрались на платформе. Дариен помрачнел, глядя на них. Его мантия осталась в сундуке в старой комнате в таверне. Он не надел ее, а теперь мог и не надеть.

Он приобрел кое‑что новое. Летом Дариен написал поэму для друга‑ремесленника, подарок жене на день рождения. Он смог сегодня получить со скидкой маленький лук и стрелы. Прибор был мелким, как игрушка. Но стрелы были со стальными наконечниками: совсем не игрушка.

У него всегда был интерес к луку. Он давно не практиковался, и у него был лишь один выстрел, может, два. Он мог быть безумен, но все же… Было что‑то в арбалете и его плечах, когда он прицелился, что ощущалось правильно, как крещендо в песне.

Уничтожь это.

Никон Геррард прошел величаво по платформе, миновал участников и дошел до священного вина.

Помолившись, Дариен с легким сердцем выпустил стрелу.

ГЛАВА 12

По площади разнеслось оханье, все смотрели на крышу, где стояла фигура на фоне неба. Хоть он был не больше ее ногтя с такого расстояния, Лин узнала его по голосу.

– Лорд Геррард! Здесь!

Ее сердце колотилось от шока и печали.

«Нет, Дариен. Ты же мне нравился».

Она подумала о Рианне Гелван и лезвиях боли в сердце.

Дариен Элдемур раскинул руки, словно уличный актер, сообщающий о выступлении.

– Друзья, меня предали, – крикнул он сильным обученным голосом, заполнившим площадь. – Меня, Дариена Элдемура, выгнали из конкурса по одной причине: мой бывший друг, Марлен Хамбрелэй, которого вы видите перед собой, не смог вынести, что разделит честь победы со мной.

Никон Геррард был занят, он взмахом приказал страже подняться на крышу. Они пошли через толпу.

– Если амбиции человека могут так испортить конкурс, – продолжил Дариен, – то он не священен. И хотя виновата жадность моего друга, настоящая вина у двора, смеющегося над нашим искусством.

На площади люди охали. За такие слова в Тамриллине убивали. Хотя он уже подписал приговор, разбив графин вина.

Высокий мужчина на сцене вышел вперед, отбросил капюшон. Марлен Хамбрелэй улыбался, качая головой.

– Мне жаль, что тебя отрезали от конкурса, Дариен, – крикнул он. – Но винить меня глупо, не думаешь?

Стражи были на середине площади. Они скоро доберутся.

– Все хорошо, Марлен, – голос Дариена звучал с ясностью. – Я тебя прощаю. Я прощаю тебя за слабость и жажду силы. Вот мое послание тебе.

Он нежно держал лиру. Дариен замер на миг, словно стражи не шли к нему. Он поиграл на струнах, и мелодия не удивляла, она была неминуемой. Лин играла ее много раз.

– Какой бы ни была

ветвь – меди, золота иль серебра,

Одно лишь ясно –

Фальшивая она.

Он замолк, тишина на площади прерывалась лишь шумом спешащей стражи и пением птиц, летающих беспечно сверху. Дариен приблизился к краю крыши, и Лин испугалась, что он прыгнет. Он расправил руки, как крылья, над зрителями, словно дарил благословение. Он заговорил с долей удивления.

– Ночью мне приснилось то, что оказалось не сном. Я верю, Путь реален, – он крикнул. – Иди и выиграй фальшивую ветвь, Марлен, друг мой. Я найду Путь Эдриена и настоящую Ветвь. И кто тогда будет великим поэтом?

Стражи добрались до дома. Горло Лин сдавила тревога. Чего он ждет? Он дурак?

Марлен все еще улыбался.

– Найдешь, – он изящно вытянул руку, – и я опущусь на колени у твоих ног.

– Заметано! – заявил Дариен. – До встречи, и пожелай мне удачи. О, а остальные – празднуйте!

Он убежал по краю крыши из виду, а стражи распахнули дверь дома.

Очень часто в жизни – особенно в ту зиму год назад, когда она бросила по темному лесу одна, ожидая смерть – Лин было сложно поверить в существование божеств. Она росла с безумной матерью… Разве не так было? Правда? Отец в тени матери, брат правил Лин кулаками и сапогами… и она верила только в идею ее матери об Эстарре, охотнице, безжалостной и награждающей только сильных.

Только когда Лин нашла любовь, хоть на миг, она начала ощущать, что светлое есть в ее жизни. Тогда она открыла себя вере в Киару, которая была и покровительницей поэтов, и увидела дрожащую красоту лесов вокруг Вассилиана, тонкую вуаль на вечности. Холодный воздух, горы и сокол с одиноким криком сверху были важными, и заученные уроки Храма, которым ее учили всю жизнь, стали оживать. Словно она нашла ключ к шифру.

Когда она потеряла ключ, она потеряла все. Бледная красота Киары казалась такой же жестокой и недостижимой, как огонь Эстарры. Но она питала надежду, что не была верой, но не была и неверием.

Она зажгла свечу в Храме в день бала, надеясь ради себя и Леандра, что в таком есть сила. Вряд ли.

И пропавший с крыши Дариен, преследующие его стражи заставили Лин сделать то, что она обычно не делала – она помолилась. Киара, сохрани его. Киара, Талион, Эстарра… прошу, уберегите его от вреда.

Она видела его поступок смелым, он был важен для поэтов. Даже для нее.

Было сложно после этого следить за конкурсом. Исполнение Марлена Хамбрелэя было безупречным, конечно, он спел насмешливую песнь, что беспокоила, и это у них с Дариеном было популярным. Никто не рассмеялся. Когда его победу объявили, люди хлопали не долго.

Второе место получил маленький угрюмый Пиет Абарда, которого Лин смутно помнила в таверне. Призом была медная пряжка с камнями, которую он прикрепил к поясу. Когда Пиет поправил пояс и подставил брошь солнце, зрители захлопали очень громко, словно выпускали то, чего не дали Марлену. Пиет гордо улыбнулся, а Никон Геррард согнал его со сцены.

Лин пришла сюда, пробыла много часов на солнце, потому что там был подавленный юноша, которого никто не заметил.

Леандр Кейен был с сильным материалом, она это знала, но он перепутал ноты в одном месте, и это сбило остальное выступление. Он не смог оправиться от ошибки. Этого она всегда боялась – его тревога могла погубить его.

Она печалилась. Он бросил Лин, но сперва спас ее. Она не забыла.

* * *

Место Поэта – на Горе, ветер в лицо. Он неожиданно подумал об этих словах мастера, выходя из роскошной кареты в облако запаха жимолости и света луны. Марлен решил, что его место в комнатах, и там его жизнь обретет форму. И на форму повлияли Марилла, мастер Гелван, а теперь и придворный поэт, торопящий Марлена в покои в замке.

Не гора, тут были бархатные диваны и изящный стол, мягкий разноцветный ковер. Но Марлену дороже были книги: полки сокровищ в кожаных обложках.

Легенды, мифы и обсуждения их значения. Легенды считались символическими рассказами, чье значение было скрыто. Лорд Геррард точно думал об этом, когда подбирал книги на полки.

Марлен был пьяным, радость победы пульсировала в нем. Это был пик его жизни. Он купил его жуткой ценой, но было поздно жалеть. Товарищи‑поэты поздравляли его, и похвала аристократов пьянила сильнее всего.

Теперь была почти полночь, но придворный поэт решил пригласить Марлена к себе в покои.

– Вина? – спросил он у Марлена, вынимая пробку из графина. Блеск рубина подмигивал Марлену из‑за стекла, и он согласился. Эта ночь была сильнее вина, что плескалось в бокале. И он думал о песне.

Он вспомнил один из первых уроков, когда он был долговязым и пятнадцатилетним, и они с Дариеном толкались локтями, когда мастера отворачивались. Когда они узнали таинство создания песен в ночи, ведь чары приходили с тьмой. Каждому юноше выделили комнатку в горе. В каждой горела свеча. Окна выходили на скалы и океан, вода шуршала, и слышались крики чаек.

Марлен сперва ненавидел эти упражнения, эту вынужденную тишину и одиночество. Но со временем это стало частью него. Это давно прошло, и он видел, как ночи одиночества – мысли из его разума переходили на бумагу в свете свечи – были единственными моментами, когда он был спокоен. Когда он мог алхимией тьмы и потока слов утолить нужду, под поверхностью разума просыпались страхи, как морские чудища под водой. Невидимые, но рядом.

Никон Геррард резко отвлек его, сказав:

– Я ждал встречи с твоего впечатляющего выступления, Марлен. Но это не может тебя удивлять. Мой интерес к новой крови – не тайна.

Марлен сел ровнее. Кресло было удивительно удобным, хоть и резным, но он не дал себе расслабиться. Он выиграл, да, но все еще могло пойти не так. У этого человека, который назовет своего преемника, был ключ к будущему Марлена в руках. И Марлен сказал осторожно:

– Это часть для меня, лорд Геррард. Надеюсь, мне повезет соответствовать вашим ожиданиям.

– Соответствуешь и даже превосходишь, – сказал мужчина и рассмеялся.

Марлен сказал с колотящимся сердцем:

– Я рад помочь всем, чем смогу.

Улыбка Никона Геррарда в полумраке комнаты была яркой вспышкой идеальных зубов. Он заговорил тихо и напряженно, как помнил Марлен от других его речей. Даже так его поражала сила голоса Никона Геррарда. Он слушал в тумане, пытался понять сказанное, но слова будто ускользали, как рыба в ручье. Он забыл о вине в руке.

Когда он собирался уходить, он вылил содержимое бокала в горло одним глотком. Только это он себе позволил. В остальном он вел себя спокойно. Лорд Геррард не увидит его безумно бьющееся сердце, хоть он не Пророк.

Место Поэта на Горе. Слова шептал ночной ветер, пока он шел по улицам. Он отказался от кареты. Бархат и шелк сдавливали его, но было поздно уходить. Он не хотел уходить, но и не хотел идти по единственному пути, что оставил ему Никон Геррард.

Гора. Один из умных учеников – Пиет, наверное? – предлагал другое понимание. Быть на Горе, страдать от ветра в пути означало сложности. Мастер медленно кивнул, как во сне, словно ожидал такое предложение от студентов. Он заговорил голосом, который Марлен помнил: Те из вас, чьи сердца лишат крови по капле, вернутся с историями.

Старик был на грани смерти, говорил о холодном ветре и крови сердца в зале Академии. Марлен уважал их знания и учился серьезно, но не хотел быть таким, как они.

Может, потому он выбрал позолоченный путь без сложностей.

Он понял, что идет к Марилле. Через миг колебаний он резко свернул в переулок, что вел к его гостинице. Он знал, что скажет Марилла, когда он передаст, что попросил… или приказал лорд Геррард. И Марилла знала, что он заберется на эту новую преграду. Но он не скажет ей этой ночью. Колесо предательства подождет на краю, а завтра и после этого оно покатится вниз.

* * *

Позже ночью она нашла его в гостинице, которую они делили, с кружкой. Лин знала, что Леандр не пойдет в «Кольцо и Бутыль», где праздновали победители. Но откуда она знала, что он вернется в гостиницу, где они раньше были… может, это было логично, а не объяснялось связью между ними. Он сидел с кружкой, и она ощутила укол вины за то, что не пришла раньше. Было уже поздно.

Он посмотрел на нее, и его глаза стали еще мутнее.

– Пришла поглумиться.

Она встала за ним и сжала его плечи. Он любил, когда она разминала их.

– Конечно, – сказала она. – Ты же сам ошибся в нотах.

– Лин, – это прозвучало как всхлип и вздох. Она молчала. Он обмяк на стуле, прижавшись к ее руке, как ребенок. В других местах они бы привлекли взгляды, но тут ночью было почти пусто.

После долгой паузы он поднял голову.

– Ты ненавидишь меня?

– Нет, – сказала она и пригладила его волосы. – Я хотела тебе победы, хоть ты и ушел.

Леандр закрыл глаза, а заговорил едва слышным шепотом:

– Кто ты?

Лин долго молчала, их дыхание тянулось в тихом дуэте, и она дала тишине разрастись. Ночь заполнила комнату, свет пыльных ламп угасал. Люди сидели местами, но тихо, тьма разделяла их островками света. Лин склонилась к уху Леандра, зная, что рискует, произнося слова:

– Кимбралин Амаристот.

Леандр отпрянул и посмотрел на нее. Он тряхнул головой.

– Та, что пропала. Конечно.

Она прижала ладонь к его рту.

– Никому не говори, Леандр. Мой брат может быть в городе.

Упоминание Райена приструнило его. Она вспомнила последнюю встречу и его подарок на прощание. Кости запястья все еще болели порой. Но она смогла играть на лире всю ночь с Валаниром Окуном, это Райен не отнял.

Леандр взял ее за руку, встал, не отпуская. Он использовал ее руку не как опору, чтобы встать, и это оказалось важным. Леандр вернулся, тот, что научил ее заботиться о себе в дороге, который помог не умереть от голода зимой. Его мелодии звучали беспечно, обо всем, так было до тени конкурса. Он увидел в ее глазах вопросы, но сказал лишь:

– Спасибо, что рассказала мне, Лин. За доверие.

– Леандр, все будет хорошо, – сказала она. – Ошибки на конкурсе никто не помнит. И после бала Гелвана…

– Тихо, – он прижался губами к ее рту.

Этого не было давно. Об этом она думала, когда ее напряженное от удивления тело задрожало. В голове гремели мысли. Леандра она не привлекала. И это было давно. Она не хотела вспоминать то, что накрыло ее волнами тепла.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒