Клаус Дж. Джоул 12 страница

— Тридцать пять тысяч двести долларов, сто восемьдесят тысяч пятьсот тридцать рублей, четыре тысячи сто пять евро... так, что еще?

— Семь квартир на общую сумму двадцать семь миллионов рублей, — подсказал риэлтор, — и пять тачек. Там оценивать сложно, но не ниже пятнашки зеленых будет. И вот еще... кольца, брюлики.

Он робко ткнул пальцем в коробку поменьше. Смуглолицый кивнул.

— Э, товарищи дорогие, квартиры надо будет зав- тречка с утреца оформить, значит, — подал блеющий голос нотариус. — Как полагается, дарственные у меня на руках все.

— Хорошо, — одними губами произнес смуглолицый.

.. .В этот момент с Мариной, делившей кухню с храпящей фельдшерицей, что-то произошло. Она рассеянно выронила банку, остатки пива вылились ей на ноги. Но она этого не заметила. Лицо ее окаменело. Механическим движением она ухватила с пола табуретку и с силой, явно не характерной для ее худого, изможденного диетами тела, швырнула в окно.

Стекла двойных рам рассыпались с грохотом; а женщина, подняв вторую табуретку, била ей по рамам, с треском выламывая их. Осколки засыпали пол под ее ногами, от шума проснулась врачиха, подскочила на диване, бормоча: «Капельницу, капельницу, новокаин!», и села, ошалело моргая: увидела стекла, запорошившие ее халат, и дико, пронзительно завизжала от ужаса, расширив глаза.

Когда все это услышали в зале, то в первые секунды все замерли. Первым сориентировался риэлтор. Икнув, он бросился к дверям, но внезапно какая-то сила ударила его под дых и покатила по ковролину. Меняла кинулся было к окну, но напоролся на стальное, вылетевшее из нераздвинутых губ смуглого:

— Стоять. Не двигаться!

А в разнесенное в щепки окно кухни, мимо застывшей в оцепенении Марины, уже обезьянкой карабкалась та самая дечонка-подросток. Она прыгнула под стол и замерла там, но отчего-то два оранжевых балахона, рванувшие в кухню, полегли в коридоре под ее яростным синеглазым взглядом, как срезанные снопы.

Дед-нотариус с тихим воем опрокинулся со стула, а смуглолицый не шевелился. И внезапно какая-то сила, раскалившая его лицо до багрового цвета, пронеслась по комнате и с хрустом, звоном выдавила стекла в рамах, выплеснулась на улицу, где обзор перекрыл огромный, кроваво-красный фургон «Кока-Колы».

Полковник ощутил удар этой силы. Лобовое стекло его «тойоты» лопнуло, покрывшись сеткой трещин, и провисло; водитель откинулся набок, из ушей потекла кровь. Полковник вывалился из машины, выметнулся, пополз, хрипя: «Конвой, конвой... зажимай его... уйдет! Коридор себе делает, сука!»

На первый взгляд, кроме грохота и дебоша в квартире на первом этаже, ничего в этом тихом и сонном дворике не происходило. Катался по земле рядом с подъездом седой человек в камуфляже: боль разламывала виски, защитное кепи со свинцовыми пластинами свалилось... Несколько человек в серебристых плахах ползли слева, прикрываясь бетонными блоками, расставленными тут против соседских машин. И струной, неслышной для многих, звенела оглушающая сирена — скрежет и вой.

Но это оказалось еще не концом. В квартире поднялся с пола риэлтер, крепкий мужик средних лет. Его мотало из стороны в сторону, из разбитой губы текла кровь, но он, тихо рыча, смог схватить со стола ноутбук. В следующую секунду тяжелое электронное изделие использовали совсем не по назначению — со всей силы опустили на бритый череп смуглого в оранжевом. Тот пошатнулся, как-то странно исказил лицо и рухнул.

Сила, кол басившая группу захвата, ослабла в разы, лишившись своего проводника; полковник смог подняться с земли и хрипло закричать в рацию:

— Конвой, фрезы! Давай дверь...

А в металл входной двери с визгом впились стальные фрезы, крошащие сталь.

В это время пожилая цыганка, которую так и не вспомнила Марина и теперь уже не смогла бы вспомнить, замерла у противоположной стены дома, и смотрела она, не мигая, в эту стену, в окно, наскоро заложенное кирпичом, свежей кладки. Она стояла под тополем и смотрела, а кирпич трескался, лопался, шел щелями. За спиной старца в инвалидном кресле, сидящем в сумраке этой комнаты, с шипением образовывался желтый, переливающийся сгусток, яркий, как шаровая молния. И когда старец, с усилием взвывшего электромотора, все-таки резко развернул коляску, сгусток набух, нырнул под нее и взорвался. Старика выкинуло из коляски в сполохе искр, и он лбом открыл дверь, ведущую в зал, да так и остался лежать там на нечистом ковре.

Последний замок-задвижка с грохотом выпал, вырезанный из двери. Шипя раскаленным металлом, стальная дверь раскрылась, и серебристые, с рамками и палочками, ворвались внутрь.

Полковник бродил по квартире, хрустя россыпью стекол под берцами. Зашел в кухню. Марина-оцен- щица сидела на полу, разбросав ноги в телесного цвета колготках, собравшихся гармошкой. Полковник

нагнулся, зачем-то положил руку на ее подошвы, на лохмотья нейлона. Усмехнулся, сказал офицеру, следовавшему за ним:

— Тоже нашего поля ягода... Йог. Ни одной царапины. Только колготки измахратила. Синихин!

Из комнаты появился кряжистый, простолицый подполковник.

— Я здесь, товарищ полковник...

— Сарасвати блокировали? Жив хоть?!

— Так точно.

— Ну, тогда бери его... и этапируй. Как полагается. Понял?

— Есть, товарищ полковник.

Полковник вздохнул. Операция завершена без особых жертв. У старичка-нотариуса и врачихи — гипертонический криз, у риэлтера лопнули обе барабанные перепонки, меняла в три погибели согнут приступом язвенных колик, оценщица... оценщица очухается. Он рассеянно осмотрел кухню, затем подозвал офицера- помощника и приказал негромко:

— Васильев, сними тут, с кухни, ВСЕ ПАЛЬЧИКИ. И метки энергетические. Тут было ДВОЕ. Не наших... но, похоже...

Он не закончил фразы, махнул рукой, и, ссутулившись, вышел.

ПОДСКАЗКи ОТ КАПиТОНЫЧА — |

замешки на под^х jj

Счастье и успех — формула для всех; больше смеха в I

формуле успеха! Чтобы не попасть впросак, надо понимать, I

что это такое, и не путать с прасадом. Вообще лучше ничего {

^ не путать. Лишние путы души! |

...Через час с небольшим после разгрома на улице Ленина из кустарника в районе Ельцовки на берег Оби вылез странный человек. В милицейской форме,

изрядно порванной о ветки, в одном ботинке-берце, без кепи и с измазанным глиной лицом. Так он и выскочил к двум рыбакам, которые, вытащив на берег моторку, сидели у небольшого костерка, на котором булькал котелок с ухой.

Мужики притихли. Ловили они явно не на удочки...

— ДЕМОНЫ?! — угрожающе зарычал странный этот милиционер.

Рыбаки раскрыли рты, не зная, что и ответить. Между тем мент размахнулся, одним ударом сшиб котелок, выхватил из кобуры ПМ и грохнул в воздух, заорав:

— Вдоль по Ганге, в Турцию, демонам кранты! Лодку давай, Заратустра!!!

Браконьеры кинулись в разные стороны, немея от ужаса. А мент столкнул в воду моторку, забрался в нее неуклюже, рванул тросик... Лодка подпрыгнула на воде и рванула с места. Стоя в ней, дикий человек еще раз выстрелил в воздух, крикнув: «Именем Шивы, повелеваю!!! Стоять!», и, вышвырнув пистолет в реку, безумно расхохотался. Лодка, ревя, уходила ниже по течению, в сторону городского пляжа.

А еще через четыре часа в небольшой спортивный зальчик, оборудованный в правом, президентском крыле Кремля, неслышно вошел человек в кимоно, в синих военных носках. Поклонился и присел на татами. Его собеседник уже сидел тут, тоже кивнув почтительно. На обоих были видны черные пояса — знак высшего умения. Гость назвал своего визави по имени- отчеству и, суховато, без лишних подробностей роняя фразы, доложил:

— ...обезврежена группировка некоего Бенчо Так- тамирбулатовича Очерджиева Монгуш-оола. Всего около тридцати человек, работала с девяносто восьмого за Уралом. Захвачено ценностей и документов о передаче автомашин, квартир на общую сумму в один миллион семьсот тысяч долларов.

Человек, принявший доклад, кивнул. Голосом, который знала вся страна, негромким, въедливым и деликатным, посоветовал:

— Проследите, чтобы людям были возвращено их имущество, отчужденное преступным путем. Только... без лишней рекламы, пожалуйста.

— Обязательно. Сделаем. Сегодня лиц, которые подписали закладные и дарственные, уже разыскивают и документы возвращаются, а сделки аннулированы.

— Вот и хорошо... Ну что, Игорь Шухадович, разомнемся немного?

ДИСК WORK F:// СНО-ВИДЕНИЕ

Доступ изменен [только для волшебников]

Файл pobeda.txt.

Папка: СЕМИНАР_Результаты

Капитоныч появился в тот момент, когда на полянке обсуждали две темы: куда он провалился и как приманить Халяву. Обсуждение шло на фоне сооруженного за ночь Мемориала Халяве: кстати, выяснилось, что Мила Йововичевская, не выдержав мук диеты, просто съела часть жертв и теперь возвращение Капитоныча увязывалось с тем, что нужно было Халяве возместить печеньем, семечками. Говорили, что Капитоныч пошел за этим, но утреннее исчезновение мага сначала восприняли как шутку. Теперь же шутка затягивалась.

Издатель, Олег и Египтянин уже посовещались на эту тему.

, — Мне это не нравится, — тихо проговорил адми- нистратор-распорядитель «Бухары». — Нехорошее это исчезновение.

— Да... Ведь до станции минут пятнадцать ходу! — задумчиво поддержал Издатель, — а нет его уже три часа.

— Ладно, мужики... Народ не волнуем пока! Подождем еще часок. Если нет, будем делать...

Сказавший это Олег Макарыч задумался, потом улыбнулся:

— Делать Ритуал. На возвращение Капитоныча!

Совещались они у домика, а на полянке шло живейшее обсуждение.

Ирка, загорелая, сияющая — ведь весь прошлый день она провела в солнечных ваннах, рассказала свой любимый стих на халявные «пятерки»:

Прикорми Халяву пшенкой —

Сдашь экзамен на «пятерку»,

А побалуешь винцом —

Защитишь пустой диплом!

Сваришь для Халявы щи —

Вскоре повышенья жди!

Стол накроешь побогаче —

Будут денежки в заначке.

А Иваныч, оглаживая бороду и попивая чаек, степенно сообщил:

— Читал я в книге Акунина «Пелагея и красный петух», что с пятницы на субботу неимущим евреям в еврейских поселениях на шаббат оставляли молоко с халой. И этот паек назывался «халав»... Такую штуку можно себе с ночи на утро хоть каждый день ставить, опять же в шабат лень тока приветствуется и Богом разрешена. Встал с утра, съел халяв-халав и свободен.

— Клевая тема, гм... Иваныч! — поддакнул Генерал. — А раз тема клевая, значит ХАЛЯВА будет клевать. Это я тебе как рыбак говорю... Ведь мы ее, родимую, давненько ТАК перекормили, что не клевать она просто не может.

Майя, сидевшая верхом на недопиленном стволе березы, захлопала в ладоши:

— Во! Сложилось! Слушайте...

Хорошо тому живется,

Кто Халявой разживется.

Будет ТОТ красив, Богат.

Каждый день ему — Шаббат.

Как обычно, точка сборки сработала и — пошло! Пошло-поехало. Майбах встал, оправил шорты и церемонно высказался:

— Да, я встречал ее в красном халате атласном, весь умытый белешенько чистой водой... НаПОил ее винами, белым и красным, угостил ее вкусной красивой едой!

— Омар Хайям ты наш! — нежно сказала сзади Люся, жующая яблоко из даров Халяве.

Алексей тоже положил на алтарь нового божества стихотворение:

ХАЛяВА — статная девица,

Ей, право, незачем Поститься.

Зефир, конфеты, шоколад,

ЧУДеснО сладкий мармелад.

ХАЛяВушкА, душа моя,

Попробует, и на меня ОбрушитсЯ ЖЕЛАННАЯ удача,

Работа, море денег,

Муж в придачу, даже с дачей!

— Эх, жисть-СКАЗКА, — выдохнул Авдеич на приливе эмоций. — А люди в ней — волшебники!

—Да уж, — Петр Иваныч снова поскреб бороду. — А вот еще... как-то пришло, понимаешь...

Он, прокашлявшись, продекламировал:

Халява СЛАВНАЯ моя,

Несказанно ЛЮБЛЮ тебя!

Удача рядышком с ТОБОЮ На солнце ГРЕЕТСЯ, не скрою,

И я тут РЯДЫШКОМ стою,

И эту ПЕСЕНКУ пою.

Мачо-Футболист, до этого задумчиво ворошивший угли в костерке, который разводили для новой порции живительного чая, заметил вдруг:

— А еще халяву можно задабривать... Я с пацанами такое пробовал. На Обском море. Для этого берется мелкая монета и кидается в море с криком «На Халяву!» ... Халяве от этого приятно и она вертится вокруг вас тогда постоянно.

— Можно со стоном или песней! — поддержал подошедший Издатель, — кому как нравится.

— Кстати, можно кидать и не в водоем, а на землю: тогда халявиться будет с квартирами, дачами и прочими растениями... Можно кидать на асфальт: тогда халява пристает автомобильно-дорожная, загранпу- тешествующая... а в воду — это чисто к денежной халяве! — серьезно сказал Юра.

Пришла Маша; она не выспалась, потому как раз до последнего и воздвигала монумент Халяве. Девушка пришла на полянку в короткой белой маечке с надписью фломастером: «ЛЮБУ-УУУ-ВСЕХ!», сделанной ею вчера в порыве энтузиазма. И плюхнулась рядом с монументом на землю; приметливый Издатель сообщил:

— Машуня! Ты сидишь своей... э-э, попочкой на моих сигаретах... Они, кстати, последние. Капитоныча с грузом покамест нет.

Девушка еще раз зевнула, сонно покопалась под собой и подала Майбаху слегка расплющенную пачку «Кэмела».

— Я согласная! Сижу я, кстати, не на сигаретах... А на ЖОПЕ. Сидеть на ЖОПЕ — это я люблю! А еще можно с ней кучу всего интересного делать и мантры приговаривать: «Я помою ЖОПУ с мылом, Все в моих на свете силах! Только ЖОПОЙ покручу — станет все как я хочу!»

И залилась счастливым смехом.

— Сидеть на ЖОПЕ в позе лотоса — это не вопрос! Но разминаться тоже как-то надо. Предлагаю коллективные танцы! Раз в неделю. А то разъедемся и все опять пропадут, — с тоской проговорила Ирка, похлестывая себя стебельком по загорелой икре. — Ну, кто как?

— Я за, только медитацию придумать надо, — живо откликнулся Юра. — Концентрация на открывании консервной банки с бычками в томате, например...

— Ну-ка, ну-ка, делись ритуалом!

— Ну-у... Мысленно помещаем сверкающую банку в чакры сверху вниз поочередно. Каждый раз наливаем стаканчик волшебного абсолюта. Открываем банку автогеном. Закусываем. И так семь раз по двадцать.

— Двадцать... эт-то хорошо, — крякнул Издатель и поднялся. — Двадцать... Я сейчас!

Он быстрым шагом шел к домику. Вспомнил, что в дневнике несколько раз повторялось: ДВАДЦАТЬ ЛЕТ... в возрасте двадцати лет... И он вспомнил, кто говорил по пути на Семинар, собирая грибы: «Двадцать лет — двадцать грибов. Ни больше и не меньше... Ну почему мне так не везет!».

Яна, в сарафане с трогательными тонкими бретельками на худющих плечах.

Он остановился... Она как-то стыдливо очищала пальцы.

— Янчик! С добрым утром!

Она улыбнулась растерянно.

— И тебе с добрым... Все встали уже?

— Конечно. Иди чай пить!

— Сейчас... я тут... запачкалась! — и она спешно убежала в домик.

Майбах постоял, потом усмехнулся. И пробормотал растерянно: — Господи Боже! Меня-то... за что?!

Пальцы у Яны были закапаны воском.

А через пять минут Издатель наткнулся на... Капитоныча. Маг летел, словно на крыльях, таща на плече странный мешок, которого у него раньше не было: камуфляжный, спецназдвский. Судя по выпуклостям мешка, внутри находилась тушенка и еше какие-то вкусности.

— Э... ты где... ты откуда?! — ошарашенно пробормотал Издатель.

Но Капитоныч уже пронесся мимо, молотя босыми пятками; крикнул:

— Добрые люди дали! Сейчас есть будем!

Все завершилось, похоже, благополучно.

...И вот наступил момент, которого все участники Семинара ждали со страхом. Сколько бы ни стояли везде, на полянках и на берегу, в домике и во дворе, в теплых, безыскусных объятиях, прощаться было мучительно больно. Яркий летний вечер растекся киселем над турбазой «Дубрава», мелькая садящимся солнцем в рыболовной сети листвы. То тут, то там можно было увидеть застывших в объятиях людей. Обнимались попарно, долго и молча стояли, чувствуя друг друга и ту добрую теплоту, подаренную сердцами за эти два дня и одну короткую ночь. Всеми владела приятная, благодарная усталость: будто собравшись всем миром, построили церквушку на пригорке и сейчас стояли перед ней, отряхивая руки в смоле и стружке и сохраняя ее светлый образ внутри...

Некоторые не скрывали слез, но слез чистых и не огорчающих душу.

...Капитоныча все поздравляли, не вдаваясь в историю его неожиданного исчезновения. Тот самозабвенно крутил «восьмерки», танцуя торсионные танцы, намагничивая джин-вектор и устанавливая новую точку сборки для следующих волшебных встреч.

Издатель, позевывая, зашел в свою каморку: надо было бы собраться, и увидел седоватого мужчину в джинсовом облачении, как-то странно не идущем ему, который стоял у окошка.

— Дмитрий Дмитриевич? — мягко спросил незнакомец, и было видно: спрашивает проформы ради.

— Да... А вы кто? Я вас не видел...

— Полковник Заратустров, Управление «Йот», ФСБ России, — улыбнулся тот, — можно Александр Григорьич, по-простому.

Издатель вздрогнул и, отпрянув, вжался в стенку. Но эфэсбешник положил ему руку на плечо дружески.

— Вы не бойтесь. Я знаю, что у моих... коллег, скажем так, были к вам претензии, но я совершенно по другому вопросу. Из другой оперы, как говорится! — он снова улыбнулся. — Давайте пройдемся, поговорим...

— Давайте, — уныло согласился Издатель.

Они вышли из домика, миновали лужайку, где ночью проходило основное количество ритуалов. Зарату- стров кивнул на воздвигнутое чучело Бога Халявы и скромный алтарь Аннунаха, сказал с усмешкой:

— А хорошо тут у вас... Ей-Богу! Если бы не служба, я бы тоже с вами прасад поел.

— Угу.

— Пойдемте к речке, Дмитрий Дмитриевич.

Там они сели на песчаный обрыв; лес за Инюшкой

густел темнотой, заглатывая солнечный шар. Тонко перекликались какие-то последние дневные птички.

Издатель, нервничая, закурил; странно это все, странный полкан, заигрывает: когда это эфэсбешники прасад ели? В доверие втирается... Полковник вовремя поднес зажигалку к его сигарете, сообщил:

— А я вот бросил. Как Антон Павлович говорил, Чехов, помните? Не огорчайте свое сердце табачищем...

— Ну. Очень здорово. Так вы по какому вопросу? У нас все легально выделено...

— Да бросьте вы, Дмитрий Дмитриевич! Ваш Семинар — дело хорошее, доброе, я о нем не говорю. Мы вот вам вашего друга вернули. Да и припасов ему подкинули. С нашего пайка, армейского, вы уж не обессудьте...

— Капитоныча?! — Майбах вспомнил таинственное исчезновение и чудесное появление их друга. — А где он был-то? Мы его обыскались...

— Ну, коли захочет, сам вам расскажет, — туманно ответил Заратустров. — Было у него приключеньице с так называемым Сарасвати-бабой, а по-нашему, гражданином республики Тыва, одна тысяча девятьсот сорок пятого года рождения, ранее судимым за вымогательство и мошенничество. Вот такие, значит, пироги...

— А вы что... ваше Управление, по таким вот йогам работает?

— По лже-йогам, — поправил Заратустров. — На самом деле мы хоть и недавно созданы, но имеем корни глубокие. Помните, в тысяча четыреста шестьдесят восьмом Афанасий Никитин в Индию ходил?

— Ну, как же, конечно... чай, самовар.

— Ну, не только. Это-то известная информация, а вот есть кое-что пока скрытое... С ним отправился отряд стрельцов, чтобы получить тайну дамасских клинков. Считалось, что в Персии ее знают. Ну, и так они и не вернулись. Человек двенадцать. По документам Никитина...

— А на самом деле? — Майбаху стало уже интересно.

— А на самом деле... — Заратустров вздохнул. — Вы ж понимаете, русский мужик — он и в Антарктиде пятистенок срубит, да дров найдет. Вот и переженились они на дочках местных раджей, детишек нарожали. А там то Ганг разольется, то перевал снегом закроет... Одним словом, остались там в Индии. Вот, получается уже «надцать какое» поколение их живет. Русский быт, конечно, не сохранили, но душу сберегли.

— Бог ты мой... Неужели?

— Да, да. Их еще в девяностых на Родину пригласили. Спасать.

— От кого?

Полковник колюче взглянул на Майбаха.

— Кабы вы известились, Дмитрий Дмитриевич, в России сегодня действует около трех тысяч различных религиозно-мистических сект и примерно двести официальных центров западных религиозно-тоталитарных школ. Кто с этим будет бороться? Знания, которыми они обладают — гипноз, управление энергетикой, страшны... Вот на нас и лежит задача противодействия им.

Издатель растерянно смотрел на Инюшку, катившую в этом месте воды по отмели переливчатым ковром.

— Ну, блин, вы даете! — только и вымолвил он. — Прямо «Ночной дозор» какой-то...

— Ну, «Дозор» мы немного консультировали, — не стал отпираться Заратустров. — Было дело... я вот что

вам хотел сказать, Дмитрий Дмитрич: ваши проблемы скоро рассеются. Вы не принимайте близко к сердцу. Все оно...

— О, да у вас тут беседа!

Они оглянулись. От корпуса к ним подошел Олег: покусывал травинку, улыбался. Они душевно поздоровались с полковником.

— А вы что... друг друга знаете, что ли? — пробормотал Майбах, совершенно ничего не понимая.

— Было дело, кхе-кхе... — рассмеялся Заратустров, легко, пружинисто поднимаясь. — Ну ладно. Пора мне. Я еще вот что хотел: вы об ассасинах слышали?

— Нет, — неуверенно протянул Издатель. — Ну, что писали такое... бред, мистика сплошная.

Заратустров опять кольнул его светлыми глазами.

— Ну, коли что будет по этой теме, дайте знать, — ласково сказал он, незаметным жестом достал карточку с цифрами. — Вот телефончик... ага?

— А у вас есть в Индии такой работник, по прозвищу «Граф»? — вдруг тихо, но настойчиво спросил Олег Макарович.

— «Граф» ? Да нет, не слыхал... нет такого агента, — ответил Заратустров и странновато прищурился. — Ну ладно, позвоните, если что! Всего вам наилучшего, честь имею!

И полковник Заратустров, мелькая среди деревьев светлой джинсой, растворился в этом простреленном насквозь солнечными лучами лесу. Олег посмотрел на Издателя с усмешкой:

— Поехали... Там народ уже собрался. Капитоныч с Петром поедет, мы с тобой, Майей и Алексеем. Пошли.

— Пошли... Слушай, а ты-то откуда его знаешь?

— Так, — туманно ответил Олег Макарович. — Консультировали вместе...

Со стоянки «Дубравы» разъезжались автомобили — и дорогие джипы, и простенькие «Жигули». Солнце било прямой наводкой в их зеркала заднего вида, проваливаясь за лес. «Научно-практический»

гъ

семинар по изучению эффективных методов сбора грибов в межсезонье завершился: и как подтверждение тому, в багажнике почти каждой машины лежал пакет белых, подосиновиков, традиционного сибирского коровника или опят, собранных тут, в окрестном при леске.

ДИСК WORK F:// СНО-ВИДЕНИЕ Локальный доступ Файл pobeda.txt.

Папка: ДВОРНИК, КАПИТОНЫЧ и БАНДЮКИ

Дворник Петр Иваныч и Капитоныч определенно нашли друг друга. Петр Иваныч доходчиво рассказывал про учение Лао-Цзы, о книге Дао-де, которую тот за пять часов написал в домике смотрителя границы, чтобы исчезнуть за ней навсегда для мировой философии, а Капитоныч вдохновенно метал бисер.

— ...А говорится там о Силе — Дао и Де — Добродетели, — гудел Иваныч, крепко держа руль старенького «Москвича» с палевым, замазанным мастикой боком. — В чем сила, брат?

— Сила, брат, в правде, а правда есть добрая сила! — подхватывал Капитоныч. — Правда как операция без наркоза: с наркозом ты выживешь, если очухаешься, а без наркоза ты очухаешься, если выживешь... Сила — да, бессилие — нет, тогда па-де- де — это видоизмененная торсионная «восьмерка» танца, соединяющая две Добродетели и па, частичку «оПАньки!», волшебного ТАКа! В обществе взаимо- восхищения общее хобби — коллекционирование позитивных состояний ближнего!

У духов личное чувство всегда уступает общему: они чутки, отзывчивы, всепостигающи и непостижимы...

Зажимы всегда непостижимы, будем живы — не помрем! Зачем вспоминать плохое? За хорошим. Лизните свои души чувством собственной влажности...

Будем рекой, текущей в разных направлениях, но имеющей одну воду!

Наконец, они вместе спели мелодию зикра «Шак- Ти», при этом Иваныч прихлопывал ладонями по рулю, отчего «Москвичок» слегка вилял, а Капитоныч — по приборной доске. В разгар пения он спросил быстро:

— Иваныч, у тебя жена-дети есть?

Тот понял с полуслова.

— Не. Я ж дво-орник! У меня переночуешь. А ты напитки крепкие пьешь?

— Немного. Для придания вращательной энергии огня и джин-векторного ускорения, — ответил Капитоныч. — Шак-ти, шак-ти, шак-ти, ла!

«Москвич» Иваныч оставил во дворе: неохота, мол, идти в гараж. Вдвоем поднялись в квартиру Иваныча. Как дворник он занимал однокомнатную квартиру в среднем подъезде пятиэтажки. Тут по прихоти строителей друг напротив друга располагалось две комнатки с железными дверьми. За одной — архив ЖЭУ, за другой — апартаменты Иваныча. А между ними — стальная дверь, ведущая в апартаменты Олега Макарыча. Но сейчас Консультант с Издателем поехали в «Бухару» обсудить итоги Семинара.

Дворник долго отпирал с чувством клацавшую дверь.

— Сансара саквана! — поклонился он. — Заходи.

Дверь вывела в коридорчик. Сбоку открывался

крохотнейший совмещенный санузел, совмещенный с электроплиткой и откидным столиком ручной работы, а прямо вела еще одна дверь, глухая; но дворник откинул плотную занавесь справа...

В комнате было светло: свет шел из окна, но благодаря прихотливой системе зеркал, укрепленных под потолком, в углах, растекался по всему помещению ласковым потоком. Он падал на круглое поле зеленой травы, окаймленное цепочкой булыжников. В траве, которая казалась до боли естественной, и лишь приглядевшись, можно было заметить, что это превосход

ный, испанской работы, синтетический «газон» для миниатюрных гольф-полей, — в траве блестели друзы горного хрусталя, образовывающие восемь групп по три кристалла, а возле каждого кристалла лежало еще и по шесть жемчужинок.

Капитоныч молча указал на поле.

— И-цзин, «Книга Превращений», — пояснил Иваныч. — Из Желтой реки выплыл дракон, а на спине у него был рисунок из светлых и темных кружков. Император Фохи взял этот рисунок за образец и начертил восемь фигур, которые служат символом различных явлений природы и состоят из комбинаций целых и ломаных штрихов... вот так. Как азбука Морзе древняя.

— А если сесть? — спросил Капитоныч непривычно лаконично и шагнул в ласково обьявшую ступни траву: от сандалий он избавился еще на пороге.

— Смотря где сидеть, какие комбинации сил природы на себя вызывать, — улыбнулся Иваныч. — Можно и танцевать... Ну, я пока чайку поставлю, да кой- чего... Ты, Капитоныч, располагайся.

«Располагаться» для мага означало начать танцевать. Он принялся крутить торсионные восьмерки между двумя линиями, обозначенными в траве стальными пластинками. Всего их было три:

* *____ * *__ * * * *

_________ * * * * * * * *

______ ********

.. .Иваныч появился быстро — через десять минут. Запыхавшийся, объявил:

— Кондей свой в подвале открыть не смог, что-то замок заклинило. Придется старенького похлебать. Да, и вот еще что в подвале-то нашел... Сначала думал, сантехники забыли, а потом раскрыл — чтой-то мне это не нравится.

Он выложил на пол у камней старенький потертый «дипломат». Раскрыл. Сгреб сверху разные сантехнические шарушки, дернул за какие-то потайные

ремни. Второе дно открылось. В отраженном свете блеснули инструменты. Хирургические? Они были очень похожи...

Щипцы и ланцеты, буравчики и зажимы. Человек с богатой и слегка извращенной фантазией сразу бы понял: вот этим удобно выдергивать ногти, вот этим, похожим на щипчики для колки сахара, сподручно с хрустом ломать суставы на фалангах пальцев, вот этой иголкой с креплением можно протыкать пятку, добираясь до костного мозга... Арсенал впечатлял.

Но и у Иваныча, и Капитоныча сознание не играло на поле тьмы; ничего подобного им в голову не пришло. Иваныч перебрал в руках инструментарий, вздохнул:

— Похоже, наши слесаря оставили... Лады, спрошу; а никто не откликнется, так отдам. Сталь хорошая, может, кто себе и для чего приспособит.

— ТАК! — со значением сказал Капитоныч и щелкнул пальцами.

Потом они долго сидели в позах лотоса на этой траве, пили зеленый чай, подносили ко рту рюмочки с подогретым самогоном, заедая его финиками и хурмой. Иваныч рассказал, что триграммы, расположенные на поле, здорово влияют на вкус напитка: после перегонки он обязательно выставляет жбан на сутки, по дням благоприятной лунной фазы, у той или иной триграммы. Триграмма Огня сообщает крепость до пять градусов свыше, три грамма Тумана — мягкий, вяжущий вкус, а «дождевым» самогоном снимается любое похмелье, как эликсиром.

Потом они потанцевали Танец Внутреннего Огня.

Потом выполнили ритуал — на завтрак следующего дня: слепив коврижку в форме буквы «К», положили ее в крохотный холодильник с пришпиленной запиской: «СЪЕСТЬ НЕ ПОЗДНЕЕ ЗАВТРА!».

Потом...

Потом Иваныч сказал, что ввиду напряженного графика никогда не медитирует после двенадцати, когда сила отрицательных эгрегоров начинает увеличиваться.

И объявил отбой.

Но Капитонычу не спалось. Уже после того, как дворник захрапел в дальнем углу комнаты, на травке, положив под голову жестковатую подушку из верблюжьей шерсти, Капитоныч уловил шевеление во дворе. Встал, подошел к окну. Двое возились у «Москвича» его друга.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒