Консерваторы 14 страница

* * *

Гарри повернул кран до упора — и с потолка на голову, плечи, грудь, спину низвергнулся настоящий водопад: приятно тёплый, почти горячий. Клубы пара и взвесь брызг заполнили небольшую кабину под настойчивый шум барабанящих обо все поверхности капель.

Закрыв глаза и запрокинув голову, Гарри с благодарностью принимал бьющие в лицо потоки, глотал чистую воду, чувствуя, как намокшие пряди отросших за последние месяцы волос облепляют голову, шею и даже плечи; как ручьи горячей воды бегут по коже; как расслабляются зажатые от напряжения мышцы; как тело получает так необходимое ему сейчас успокоение и очищение.

Душа тоже просила отдыха: жаждала хоть на минуту стереть из памяти произошедшее, получить право вздохнуть глубоко, полной грудью, не борясь с совестью, не коря себя за ошибочные решения. Словно там, в спальне, ничего не произошло, ничего не было: ни безрассудных поцелуев, ни волнующих тело прикосновений, ни злости и горя Винки, ни слёз Денни, ни его ужасных признаний.

Ни позабыть, ни вернуться в прошлое и изменить всё или хоть что-то, увы, но нет, не удастся.

Под привычные действия — намылиться, сполоснуться, опять намылиться — вернулись мысли о Денни, его рассказе, его выборе, об их... общении. Сейчас оно казалось Гарри... да, именно таким, — преступившим невидимую на первый взгляд черту. Их поведение вышло за рамки, далеко ушло за границы допустимого, ударило ошеломляющим «чересчур» по всем участникам, вольным и невольным, знающим и пока, до поры, до времени, ни о чём не подозревающим.

Именно так следовало оценивать произошедшее — если быть честным.

Но Гарри и не собирался врать: ни себе, ни другим. Хватит. Время лжи, умолчаний и игр кончилось.

Пусть они с Денни ничего такого не хотели, но со стороны это выглядело... Да, выглядело это нехорошо. Плохо. Очень плохо. Разобраться в этом не стоило никакого труда: достаточно было представить обнимающихся на кровати Снейпа и рыжеволосого Джорджа или, что достовернее и много больнее, Чарли. Видение жарких поцелуев и откровенных ласк сразу всё расставило на свои места.

Гарри ужасно разозлился бы, увидев такое в реальности. Он скрипнул зубами, лишь представив, как тонкая и узкая ладонь Снейпа накрывает пах чужого мужчины, умело гладит и сжимает, заставляет воображаемого любовника сходить с ума от желания. Наличие на обоих преграды из одежды ничуть не уменьшило гнев Гарри, а почудившиеся стоны, шёпот и зарывшиеся в чёрные волосы чужие наглые руки, притягивающие для страстного поцелуя, на мгновение заставили позабыть, что это — всего лишь фантазия, а настоящий виновник и участник недопустимых постельных игр — он сам, а вовсе не Снейп.

«А как бы он поступил? Что бы сделал? — спросил себя опомнившийся Гарри. — Поднял бы на меня руку? Или на Денни? Но он никогда... А может, накричал бы? Или просто ушёл? С грохотом захлопнув дверь, для начала отхлестав словами, напомнив о данном слове? Или тихо и молча, с застывшим, как у статуи, лицом, чтобы я не увидел, насколько это его задело...»

Тусклые и мрачные «проигнорировал», «всё равно», «безразлично» в мыслях даже не мелькнули. Гарри не пустил их, остановившись на: «Уж лучше бы ударил».

Эти размышления, навалившиеся вдруг, без предупреждения, изгнали всякое воспоминание о — теперь уже понятно почему — порывистом, настойчивом и лихорадочно-страстном Денни. Впрочем, Гарри не слишком-то хорошо запомнил, как Денни тогда выглядел: и не только потому, что без очков вообще видел плохо, но и из-за того, что их прикосновения друг к другу заставили его, побеждённого собственным телом и неконтролируемыми желаниями, прикрыть глаза. И вместо того, чтобы смотреть, Гарри чувствовал Денни всем телом, ощущал кожей, внимал теплоте и медовому с молоком запаху. И сейчас жалел об этом, очень и очень сожалел, что нельзя ни в одну реку войти дважды, ни, выйдя, остаться сухим и чистым.

Даже тени от испытываемого не так давно удовольствия не осталось, всё ушло, смытое горячей водой и мылом с лесным ароматом, да холодным душем из мыслей и чувств, охвативших Гарри, после того как он понял, что они натворили... что он натворил.

А теперь с этим придётся жить. Расплачиваться по счетам. И если перед Снейпом было не так стыдно, хотя бы до тех пор, пока тот был не в курсе произошедшего, то перед Джорджем Гарри чувствовал себя ужасно виноватым. Уж слишком хорошо Гарри помнил (сейчас, именно сейчас, а не этим же вечером, но несколько раньше, когда почему-то ничего подобного ему и в голову не пришло), какими глазами Джордж смотрел на Денни, как бережно и заботливо, предусмотрительно и нежно всегда относился к нему, как волновался за него, не позволял расстраивать, ставя душевное спокойствие Денни выше проверенной временем дружбы.

Вот Джордж точно бы не понял произошедшего. И из-за одного этого Гарри чувствовал себя ужасно, места себе не находил.

А ещё был рассказ Денни. И сейчас, когда самого Денни и след простыл, Гарри никак не мог понять, как тому в голову пришло так поступить с собственными родителями. Да если бы родители Гарри были живы, то он ни за что и никогда не оставил бы их добровольно, заплатил бы любую цену, лишь бы быть с ними. И представить себе, что кто-то, а тем более его друг, гриффиндорец, нормальный и хороший — и с первого, и с тысячного взгляда — человек мог так поступить... Нет, это не укладывалось у Гарри в голове.

«Но Денни уже мучается, что толку его осуждать? — Гарри хмуро смотрел на себя в запотевшее и наскоро протёртое ладонью зеркало. — Он уже и сам понял, что поступил, как...»

Сравнения не нашлось, как и сил: ни злиться на Денни, ни оправдывать его.

— Мне ли судить? — Гарри отвернулся от зеркала, натянул тёплый халат и вышел из ванной.

Развороченная постель — застывшие в страстных объятиях обнажённые белые простыни и измятое алое покрывало, острые осколки погибшего фарфорового сервиза, разлетевшиеся по всему полу, бурое пятно разлитого чая на когда-то чистом ворсистом ковре ещё раз напомнили Гарри, что не ему — уж точно! — укорять кого-либо в чём-либо. Он и сам натворил дел немало.

Укоризненный взгляд явившейся без зова заплаканной Винки только усугубил тягостную картину.

— Хозяин Гарри разрешит Винки убраться? — прогундосила она. Покрасневший нос-картошка подозрительно затрясся, как и нижняя губа, закушенная кривыми желтоватыми зубами.

Только рыдающего эльфа Гарри не хватало для полного счастья. И он поторопился согласиться. И ушёл тут же — поспешно переодевшись в чистую, безукоризненно отглаженную мантию.

Больше всего сейчас хотелось побродить по пустынным коридорам спящего Хогвартса, но Гарри заставил себя отправиться в кабинет. И час, не меньше, читал оставленные ему Снейпом выписки из гоблинских летописей, писал работу по трансфигурации, сделал домашнее задание по чарам.

Он был готов заняться чем угодно, лишь бы не возвращаться в собственную спальню: ни физически, ни мысленно. Чувство вины росло, как на дрожжах. Словно небольшая мера закваски попала в чан с подготовленной мукой и водой и всего за пару часов естественным образом сквасила всё. Так что осталось выложить готовое в форму и отправить в жарко натопленную разошедшейся совестью печь.

Измученное лицо плачущего Денни, расстроенное лицо не верящего в подобное предательство Джорджа, замкнутое лицо Снейпа и его недоверчивый, холодный, отвергающий взгляд — вот какие картины сменяли друг друга перед внутренним взором Гарри. С мучительным стоном он стукнул кулаком по столу — чернильница опрокинулась, лужа тёмно-синей жидкости залила столешницу и бумаги, потекла тонкими струйками на пол... Уж точно беда не ходит одна.

Убрав беспорядок на столе и избавившись от испорченного пергамента с начатым домашним заданием по зельеварению, Гарри опустился на колени — хоть попытаться очистить ковёр (Винки звать не хотелось). И замер. У ножки соседнего стула лежала знакомая ученическая сумка.

Неожиданная находка подарила Гарри шанс: вот прямо сейчас, по горячим следам, воспользоваться предлогом и поговорить с Денни ещё раз. И пусть Гарри не слишком хорошо представлял себе их разговор, да и было уже довольно поздно, около полуночи, но желание сделать хоть что-то захватило его целиком. Оставив всё, как есть, включая впитывающиеся в ковёр чернильные пятна, Гарри ринулся из кабинета, едва не позабыв ту самую, подарившую ему новую идею, сумку.

Не сомневаясь и секунды, Гарри опустился на колени перед едва тлеющим камином, бросил в него горсть волшебного порошка и, назвав знакомый лондонский адрес, сунул голову во вспыхнувший огонь. В уютной гостиной горел свет — значит, несмотря на поздний час, хозяева ещё не спали. И хотя Гарри в комнате никого не увидел, но всё-таки прервал так и не начавшийся каминный разговор, чтобы воспользоваться каминной сетью и ввалиться — по-дружески, без спросу — в уютную квартиру над магазином братьев Уизли.

Свечи в бронзовых канделябрах на стенах и в огромной, висящей на цепях люстре освещали просторную комнату. Шоколадные обои, светлая мебель, яркие разноцветные ковры и подушки — место хорошее, светлое, радостное... Или не совсем. На повёрнутом к занавешенному ажурным тюлем окну диване неподвижно сидел Джордж. И радостным (хотя бы немного) или даже привычно-спокойным он не выглядел.

Тихое «Привет!» не развеяло скукожившейся от напряжения тишины.

— А где Денни?

— Спит, — буркнул Джордж, не глядя на Гарри, и тут же спросил: — Ты знал?

Догадаться, о чём спрашивает Джордж, было несложно.

— Нет.

Ни о родителях Денни, ни об его отношениях с Джорджем Гарри не знал. Так что ответил он абсолютную правду.

— Вы поговорили, да? — уточнил Гарри.

Джордж лишь тяжело вздохнул и обхватил голову ладонями, пряча лицо.

Гарри присел рядом, пристроив сумку Денни на маленьком столике. В тишине слышалось тяжёлое дыхание Джорджа и треск пламени камина.

— Я не знал, веришь? Я не думал, что всё так серьёзно. Да, они не явились на свадьбу, но никто из нас не придал этому большого значения. Я думал, ну, просто, его отец, судя по рассказам, довольно нервный и грубый тип, и не слишком-то верит магам. Да и в магию он не верит... Я посчитал, что они отказались присутствовать на нашей свадьбе из-за того, что Денни — ещё совсем мальчишка и выходит замуж за парня. Магглы, тут и спрашивать нечего, и так понятно, что они будут против. А оказывается...

Джордж хлопнул ладонью по колену, смял свою ярко-синюю мантию в кулаке.

— А он оказывается всё это время... И ничего мне не говорил... А я места себе найти не мог, думал, что он так из-за нашей связи мучается... А он... Вот же... Мерлин!

Гарри услышанное нравилось всё меньше и меньше. Да, Денни с Джорджем поговорил. Вот только как поговорил? Денни же одно рассказал, а другое — не менее важное! — скрыл. Хотя, ну кто там знает, как они говорили? Может, к слову не пришлось? Но лучше бы пришлось, чем такое оставлять холодным камнем за пазухой!

— Гарри, да если б он мне об этом раньше сказал, мы бы давно уже к его предкам съездили, всё разузнали бы — и живы ли, и здоровы ли, и можно ли всё назад вернуть. Подумаешь, дезинформаторы поработали. Да я бы к Кингсли сходил, всё бы уже давно решилось. Он бы нам ни за что не отказал.

Джордж тяжело вздохнул:

— Завтра же туда аппарирую. И если с его отцом и матерью всё в порядке, то в аврорат. Нечего с этим тянуть. Да, извиняться придётся. Но уж лучше один тяжёлый разговор, чем жить так... Как же он мог это терпеть, бестолочь малолетняя?

Несмотря на грубость, последние слова Джорджа прозвучали нежно и мягко. Словно он и знать не знал, как же такая удивительная и необыкновенная бестолочь живёт с ним рядом, и не слишком стремился её менять, ломать и наставлять на путь истинный.

— Спасибо тебе, Гарри, что разговорил его. Ты — настоящий друг. Я тебе, сам знаешь, как обязан.

Вскочивший с дивана Джордж, благодарно сжатая обеими руками ладонь Гарри оказались для него последней каплей.

— Джордж, ты это... сядь, пожалуйста, — начал Гарри.

Говорить было тяжело. Да и не о Денни же выкладывать, что да как тот рассказывал. Но и молчать Гарри не мог. Просто не мог!

— Послушай, Джордж, — Гарри старательно подбирал слова. — Я ещё кое-что хотел сказать, то есть рассказать... в общем, посоветоваться. Это личное. Ты опытнее меня, а к Снейпу... Ты и сам можешь представить, как сложно с ним про чувства-отношения говорить.

Джордж кивнул — давай, мол, говори, чего уж там?! — и Гарри продолжил:

— Знаешь, с самой помолвки ни на один день, ни на час меня не отпускают эти идиотские сомнения: то ли я сам чувствую... ну, то, что чувствую, то ли магия мне голову дурит? И я страшно боюсь, что мои чувства к Снейпу — ненастоящие, наведённые, что на самом деле ничего между нами нет. И у меня никак не получается с этим разобраться, об этом с ним поговорить. Понимаешь, Джордж?

— О чём ты, Гарри? — спросил Джордж громко, а потом, вдруг как-то съёжившись и побелев, так что рыжие веснушки стали раза в два ярче, тихо предложил: — Ты говори, говори. Я тебя очень внимательно слушаю.

Гарри вздохнул. Надеяться на Денни, верить, что у него получится встать над страхом и гордостью — нет, такой надежды у Гарри уже не было. Она кончилась, когда Денни ему про родителей рассказывал.

— Мне всё время страшно: вдруг то, что я чувствую — не взаправду? Что это не сердце во мне говорит? Что никакая это не любовь? Что все мои желания и чувства растут из брачного заклинания? Что именно оно определяет мою жизнь? — Гарри старался говорить убедительно. — А если так, то как мне разобраться, что я чувствую? Может, и любовь. А может, и похоть. Да и не мою, а, по сути, наколдованную... Это важно, Джордж. Для меня это очень важно, а как разобраться — не знаю. И мне крайне сложно с таким вопросом к Снейпу подойти, у нас всё совсем не так просто, как выглядит со стороны. Может, ты ответить сможешь? Вы же должны были об этом с Денни не раз и не два говорить. Не может быть, чтобы его, так же как и меня, не трясло и не выкручивало от страха принять за настоящую любовь примитивное колдовство.

Джордж его понял — ничего удивительного: близнецы всегда были очень сообразительной парочкой.

— Нет, Гарри, мы про это с Денни не разговаривали. А раз ты считаешь, что и его это волновать должно не меньше, то... Мы с Денни поговорим, Гарри. Спасибо тебе огромное.

И Джордж попытался сформулировать для Гарри своё понимание крепкой мужской любви в браке.

— Мне кажется, ты не должен накручивать себя, Гарри. А с любовью всё вообще просто: если ты сможешь от секса с ним отказаться, а от него самого — нет, значит, любишь. Просто представь: близости между вами нет, а ты всё равно его видеть хочешь и вспоминаешь целый день, а то и ночью не спишь — о нём думаешь. Самое простое дело, Гарри. И никакой магии.

— А ты? — спросил Гарри тихо.

Джордж улыбнулся.

— Ну да, всё именно так. С тобой вот говорю, а о нём думаю. И всегда так. Я очень тебе благодарен, Гарри. Спасибо за подсказку, а то уже голову сломал, пытаясь его понять.

Гарри вздохнул поглубже. И ещё разок.

— Ты меня не благодари. Я перед тобой виноват очень...

— Ты Денни разговорил.

Слова Джорджа только подхлестнули Гарри завершить начатое, избавиться от стоящей комом в горле лжи.

— Не только. К сожалению. Джордж, я так запутался, так хотел разобраться в себе. А с ним — вовсе ничего такого не хотел, но так получилось... В общем...

Гарри вскочил с дивана. И молчать, и говорить для него было одинаково невыносимо.

— В общем, я Денни поцеловал сегодня. Захотел сравнить ощущения, понять себя, разобраться в себе.

Внезапно потемневшее лицо Джорджа и его чужой, потяжелевший взгляд не добавили Гарри радости.

— И что — разобрался?

Проклятье! Глупые поступки и правда иногда слишком дорого стоят!

— Да. Разобрался.

— И что же? — прозвучало грубо и требовательно.

Гарри вздохнул, принимая как должное сверлящий взгляд Джорджа, его напряжение и злость.

— Я очень виноват перед тобой. И перед Денни. Он не смог отказать мне. Я его упросил... И не вздумай обвинять его в этом!

Вставший с места Джордж, вдруг показавшийся слишком высоким и сильным, покачал головой.

— Я и не собирался обвинять Денни, а хотел спросить: ты определился? Ты разобрался в себе, Гарри? Больше тебе проверять себя не потребуется? С участием Денни, я имею в виду?

— Прости, — только и сказал Гарри.

А в ответ получил короткий кивок хмурого Джорджа.

— Забудем.

Больше здесь делать было нечего (всё, что мог, он уже наделал — вот же проклятие!) и Гарри отступил к камину.

И угрюмый хозяин, и его невесёлый гость молчали. Гарри уже приготовился бросить порошок в весело потрескивающее пламя, когда Джордж задержал его руку.

— Гарри, я знаю, что ты не умеешь лгать своим близким. Потому попрошу, ради тебя. Ты только Снейпу об этих... исследованиях... В общем, ничего ему не говори! Не надо.

Гарри пристально вглядывался в серьёзные глаза Джорджа.

— Тебе, Гарри, не понравится реакция твоего мужа. Я — не Снейп. И то мне хочется открутить тебе голову. А он — просто открутит. Он не простит. Мы все его знаем. Так что не стоит, слышишь? Тебе лучше промолчать.

Гарри хмуро спросил:

— Ты ведь, ну из-за меня, не обидишь Денни?

— Нет, герой-любовник, — усмешка на губах Джорджа вовсе не выглядела весёлой. — За него не бойся. И спасибо, что рассказал. Я правда очень благодарен. А теперь иди...

И Гарри ушёл. Проглотив «...пока я тебя...», донёсшееся до него, когда каминная сеть схватила его за шиворот и бросила в грохочущую и трясущуюся круговерть.

Догадываться о том, что именно сделал бы с ним Джордж, если бы не понял и не простил, не хотелось.

Так же как и вываливаться из каминного нутра прямо на пол гостиной, практически утыкаясь лицом в остроносые щегольские ботинки из драконьей кожи.

«Вот и довелось мне сегодня у него в ногах поваляться», — подумал Гарри, поправляя перекосившиеся на носу очки и неловко оглядываясь по сторонам.

В нескольких футах от ботинок Снейпа расположилась пара босых кривых ног с угрожающе выглядящими толстыми и прочными то ли ногтями, то ли когтями. Одна из ступней нервно притопывала.

«И Винки уже здесь. Наверняка доложила!» — Гарри медленно встал с пола, отряхнул мантию.

Он был готов ко всему — кроме мирного:

— Ещё не спите, Гарри?

— Не сплю, сэр, — ответил Гарри и пояснил: — Я был у Денни с Джорджем, заносил кое-какие вещи. Денни сумку у нас забыл. Ну мы с Джорджем и разговорились о том, о сём...

Он уставился на расположившегося в своём любимом кресле Снейпа: спокойного, даже расслабленного, вовсе не злого.

На маленьком столике возле камина свирепо поглядывающая на Гарри Винки сервировала вечерний, то есть ночной, и вовсе не чай. Чудесный запах достиг носа Гарри — Винки угощала Снейпа горячим шоколадом.

Снейп его опередил:

— Винки, ещё одну чашечку. Без ванили.

Только через полчаса — на третьей чашке теперь уже ванильного шоколада («От ванильного шоколада у Хозяина Северуса хороший крепкий сон и совсем нет кошмаров») — до Гарри начало доходить, почему поведение Снейпа с самого начала показалось ему неестественным. Тот многословно и подробно рассказывал о вечере, проведённом в Малфой-мэноре, о своих неудачных, в который раз, переговорах с Люциусом, посмеивался, немного неуклюже и странно шутил, а потом принялся расспрашивать о причинах гоблинского конфликта в Ирландии и миролюбиво соглашался с доводами Гарри до тех пор, пока он не допустил какой-то грандиозный (в глазах Снейпа) ляп...

Только поднявшись наверх, в свой кабинет за копией гоблинских летописей (доказывать свою правоту всегда лучше аргументированно), Гарри вдруг понял, что Снейп просто-напросто пьян. И как же он сразу не догадался? Но за всё время их совместного проживания это был первый случай, когда Снейп позволил себе лишнего.

«Вот всё и объяснилось», — решил Гарри, спускаясь вниз, чтобы найти подтверждение своим наблюдениям: не дождавшийся его возвращения Снейп мирно спал в кресле.

Таким беззащитно-трогательным и открытым он Снейпа никогда не видел. И вместо того чтобы уйти и по пути приказать Винки позаботиться о хозяине, Гарри уселся обратно на своё место.

Откуда было всё прекрасно видно.

Приоткрытые губы, растрепавшиеся волосы, тени от густых ресниц, разгладившиеся морщинки, красивая линия скул, маленькое ухо с неожиданно пухлой мочкой, длинная, очень бледная шея и острые ключицы в вороте расстёгнутой на пару верхних пуговиц мантии. Такое притягательное лицо, пусть и некрасивое — на чужой взгляд. Да, слишком выдающийся нос и тонкие губы, но...

«Но» заключалось в том, что Гарри мог любоваться им часами. И воспользовался моментом — глядя на мужа, изучая каждую чёрту, споря с самим собой о красоте и уродстве... А потом сдался, ему так хотелось быть ближе. Гарри встал (захрустевшие пергаменты упали на пол, но он не обратил на это никакого внимания) и подошёл вплотную к широкому креслу. Сесть на один из подлокотников, склонившись над спящим, оказалось не сложно. И так хорошо, уже вблизи, смотреть и смотреть — ещё дольше, ещё внимательнее, лаская взглядом.

Дедово проклятие? Или любовь? А может, честное желание?

Гарри не знал ответа. Он всего лишь дышал этим человеком, его силой и изяществом, его неприступностью и ранимостью, им самим, каждой его чертой.

Мог ли Гарри придумать все те тысячи привлекательных особенностей, которые сейчас слились в один чертовски притягательный образ? Наверное. Но отделить зёрна от плевел было не в его силах. Гарри смотрел и видел прекрасного, во всех смыслах слова, человека. Он не мог относиться к Северусу иначе, не мог удержаться, не мог не желать.

А тот всё спал, спокойно и безмятежно. Смотреть на него и ничего не делать, становилось всё тяжелее.

Гарри отвёл прядь волос от лица мужа, поправил заломившийся воротничок мантии, решился и, едва дыша, коснулся ладонью вдруг оказавшейся не гладкой, а немного колючей щеки.

Нет, не один Гарри оказался виноват в том, что произошло дальше. Точно, не один. Снейп не должен был напиваться в гостях у Малфоев и засыпать в гостиной. Ему не стоило выглядеть так беззащитно и открыто. Нельзя быть таким чувственным, таким притягательным. Тут бы и ангел не удержался. А Гарри ангелом не был. Только не сегодня.

Его сердце колотилось громко и безудержно. Казалось, оно было готово выскочить из груди. Голова кружилась. В горле пересохло так сильно, что, казалось, его жажду не утолит целый океан. Гарри несколько раз облизал губы, не отводя взгляда от других: таких близких, тонких, бледных, всегда тёплых и очень нежных, слегка, и так многообещающе, приоткрытых.

И Гарри их поцеловал. Упёрся ладонью в спинку кресла, наклонился над спящим, прикоснулся сомкнутыми губами и застыл, ожидая, когда небо упадёт на землю. Но ничего не дождался, ни грома, ни молний, ни Авады в лоб, ни даже дрожи ресниц. Только лёгкое дыхание — шоколад, виски, Северус — согрело Гарри. И плотина рухнула: чувства смели разум напрочь.

Безрассудно забыв обо всём, отбросив всякий страх быть застигнутым и оттолкнув подальше ошеломлённо заткнувшуюся совесть, Гарри целовал своего мужа, гладил лицо, волосы, плечи, ещё и ещё, содрогаясь от гудящей внутри трепетной нежности, кружащей голову, шумящей в крови... пока Северус не пошевелился, что-то бормоча во сне.

Сердце отпрыгнувшего на середину комнаты взъерошенного, покрасневшего до корней волос Гарри чуть не разорвалось. Руки, бесстыдные, бесчестные, только что обнимавшие и ласкавшие, тряслись. Тело ныло тугой, взведённой донельзя тетивой. Губы горели.

Северус спал безмятежно. Улыбался во сне.

Гарри несколько раз глубоко и шумно вздохнул, сжал кулаки.

Он хотел ответов — и теперь имел их в избытке.

Один вид Северуса, одно касание к нему стоили всех объятий и поцелуев Денни, кого угодно другого. Можно ли сомневаться?

Появившаяся как из-под земли подозрительно довольная и ухмыляющаяся Винки избавила Гарри от необходимости решать, что делать дальше. Нельзя оставлять Северуса спящим в гостиной — в кресле так неудобно, да ещё и в ботинках... Винки решила всё за Гарри, отлевитировав любимого хозяина прямо с креслом в его комнаты.

Гарри и самому давно пора было ложиться спать. Вот только: какой тут сон?

В своей спальне, переодевшись в пижаму и расположившись за задёрнутым пологом удобной кровати, Гарри сражался и проигрывал тугому и голодному возбуждению. Привычная ситуация — одиночество, защищённость, приглушённый свет — сейчас только добавляли острого перца в горячее варево из вовсе не светлых и чистых чувств, желаний и ощущений, болезненно-ярких воспоминаний.

Правильно было бы удержаться. Но сегодняшняя ночь росла из вечера далеко не лучших поступков. И с губ Гарри сорвался первый, едва слышный стон — знак разрешения, позволения себе чудить столько, сколько душе угодно.

Всё ещё горящие на губах поцелуи и память о поцелуях с Денни вот на этой самой кровати, возможный гнев Северуса, если бы он узнал о тех, украденных у него, или этих, подаренных Гарри другому... В фантазии Гарри на месте Винки, заставшей их с Денни, вдруг оказался Северус — с искажённым злостью лицом, с развевающимися, словно на ветру, волосами и мантией. Но вместо того, чтобы гордо уйти, как наверняка бы и было, Северус вдруг властно притянул своего неверного мужа в объятия. А потом смыл всякую память о растворившемся в никуда Денни жёсткими поцелуями-укусами, беззастенчивыми и жадными прикосновениями. И вскоре уже темноволосый сильный и неумолимый мужчина вдавливал Гарри в матрац, не оставляя ни единого шанса выбраться из-под себя или возразить. Или пожелать возразить. А потом прикоснулся, как Денни, но совершенно не так...

Пижамные штаны уже давно были стянуты и отброшены куда-то вниз, куртка расстёгнута. Рука Гарри уверенно скользила там, где это было необходимо. Резкие толчки, рывки, приоткрытый рот, истекающее горячее хриплое дыхание, нарастающая дрожь тела... И этого всего было мало. Того, что он сейчас чувствовал, было слишком мало! Гарри хотел больше, много больше!

Сгорая от стыда и возбуждения, Гарри подтянул ноги, согнутые в коленях, повыше, изогнулся и коснулся себя там, где ни разу и никогда до этих самых пор и не думал касаться с такой целью.

Гарри прекрасно знал, что именно ждёт его, если он примет то самое решение. Он знал, что множество волшебников и магглов получали удовольствие и творили любовь таким способом. Тот же Денни без тени стыда и недовольства или страха, но, наоборот, признавая острое наслаждение, упомянул, что ему безразлично, как быть, сверху или снизу, когда он с мужем.

А с Северусом... Гарри хотел бы конечно, но не верил, что такой невыносимо гордый человек позволит ему хоть однажды взять верх. С ним — значит, всегда снизу, значит, открыться перед ним полностью, позволить обладать собой, принимать его в себя.

Такие мысли должны были пугать, но, что совершенно нелогично, только распаляли всё больше и больше, и Гарри уже стонал, не переставая, ёрзая на жарких простынях, а его рука двигалась всё быстрее и быстрее.

Невольно Гарри сравнил собственную горячую и пульсирующую толщину, толкающуюся во влажную, скользкую ладонь, и размеры судорожно сжатого отверстия, которое он, сгорая от смущения, гладил, но в которое не пытался проникнуть даже кончиком пальца — таким маленьким оно ему казалось. Нет, Гарри даже не мог представить, каким образом в него может войти что-то подобного размера. Это казалось невозможным.

А ещё безумно стыдным. Но от этого, не менее желанным.

Мог ли он думать о таком? Представлять себя отдающимся, наслаждающимся собственным поражением? Согласен ли был разрешить другому мужчине проделать с ним все возбуждающие вещи, описанные в книгах? Позволено ли было ему желать от Северуса нежности и внимания, поцелуев и ласк, заботы и любви — настоящих отношений?

В фантазии всё это было возможно, всё было позволено, и вскоре тягучие белёсые нити украсили живот Гарри — он кончил, выгибаясь на кровати, задыхаясь, как никогда до этого остро чувствуя наслаждение и собственное одиночество. А теперь расслабленно лежал, пытаясь отдышаться и забыть поскорее стоящие перед глазами откровенные видения и свои хриплые крики:

— Северуссссс... Северус... Северус...

Да, его тело могло получать сколько угодно удовольствия от собственной руки. Он, при изрядной смекалке и воображении, мог представить себе более глубокие формы самоудовлетворения. Но ничто из этого не могло дать ему того, о чём он мечтал, чего хотел всей душой.

Всё должно быть не так! Если уж его тело жаждет такого внимания, обуреваемо такими потребностями, то дать ему освобождение своими силами — не более чем игра в кошки-мышки с самим собой.

Ему нужен другой, второй, его... И искать среди толпы чужаков нет нужды.

Гарри уже знал его имя, внешность, характер и историю. Его второй рядом. Но и так же далеко, как если бы был на другом краю света.

Кончено. Сомнений больше нет. Да, он готов признать поражение. С Северусом он бы пошёл до конца. Согласился бы принадлежать ему, позволил собой обладать, отдавался бы, забыв о мужской чести.

Вот только ждёт ли Северус его согласия, хочет ли быть с ним? Нужен ли ему Гарри Поттер?

Потому что — Гарри был в этом абсолютно уверен — несмотря на все разрешения и позволения «решать», он никогда не подойдёт к той двери, не постучит в неё и не скажет:

— Возьми меня, Северус. Я — твой. Я хочу быть твоим.

Просто потому что и у Гарри есть гордость. И нельзя вдруг переступить невидимую черту между ними, ту черту, которую Снейп каждый день и час очерчивает своею холодностью и откровенной демонстрацией нежелания этого шага со стороны Гарри. И пусть они оба свободны...

Но разве я настолько жалок, чтобы умолять о сексе?

Нет. Выхода нет.

И Гарри придётся и дальше просыпаться на влажных, пряно и остро пахнущих простынях, может, и долгие годы, пока наконец он не обретёт по-настоящему любимого и влюблённого в него человека. Иначе с ним будет то же самое, что и с Денни, который бьётся пойманной птицей в петле насилующей его душу магии.

Нельзя соглашаться на секс без любви. И требовать его от другого, пусть и любя. Безответно.

Глава 37. Ты ведь не думаешь, что получишь меня задаром?

До Рождества осталось меньше месяца. И его дух — весёлый и радостный, пахнущий имбирём и еловой хвоей, наряженный в красный колпак и мелодично звенящий бубенчиками и колокольчиками — плыл в воздухе, предвещая скорое наступление безудержного, пьянящего, доброго праздника и нового года с новым счастьем в придачу.

Гарри поплотнее завернул на шее алый с вышитыми золотыми львами шарф, пряча подбородок и горло в тёплой, слегка колючей шерсти. И натянул-таки на покрасневшие и заледеневшие руки перчатки с обрезанными пальцами — последняя суббота ноября выдалась на удивление холодной и ветреной. По небу стремительно неслись подозрительно-светлые тучи, предвещая скорый снег, а значит и наступление зимы аккурат по календарю. А на земле из каждой подворотни прямо под мантию так и норовил забраться пронизывающий ветер и украсть последнее, с трудом сохранённое под тремя свитерами, кальсонами и шерстяными брюками тепло.

Они с Денни остановились у аптекарской лавки, сверкающую мишурой витрину которой украшали огромные ухмыляющиеся каждому прохожему наколдованные снежинки.

— Йо-хо-хо!

Гарри, как раз наклонившийся, чтобы порыться в большом красном рождественском мешке, аж подпрыгнул, заслышав вопль очередного Санта-Клауса, тихо подкравшегося сзади. Хрустящий конверт выскользнул из непослушных пальцев и упал внутрь мешка с письмами.

— Нашёл? — поинтересовался Денни, отогнавший подальше громогласно рекламирующего аптечные новинки краснощёкого здоровяка, на деле оказавшегося трансфигурированным воздушным шариком. — Хочешь, я посмотрю?

— Да нет, вот оно, — отозвался Гарри, вытаскивая наконец нужный конверт. — Балдиориусу МакНетчби, аптекарю.

Денни зябко похлопал себя по плечам и даже попрыгал на месте. Аптечный здоровяк загоготал и тоже принялся прыгать, звеня бубенчиками на свисающем до колен красном колпаке.

— Хорошо, очень хорошо, — Денни выхватил письмо из рук Гарри. — Давай я занесу. Я живенько. А ты... Гарри, ты, может, пока глянь: сколько там ещё осталось? — скороговоркой проговорил Денни, торопясь к двери аптеки.

Гарри хмыкнул ему вслед.

Этот вопрос Денни сегодня задавал трижды. И каждый раз краснел и отводил взгляд. И Гарри знал почему. И это его безумно веселило. И по-настоящему радовало.

Потому что, спрашивая в первый раз, Денни неосторожно проговорился. Джордж, отправившийся разносить письма в Лютный переулок, — вот кто волновал Денни больше всех писем вместе взятых. В дневные часы в Лютном было поспокойнее, но Денни всё равно постоянно оглядывался, словно ожидал увидеть Джорджа, справившегося со своей частью работы почтальона и решившего поскорее присоединиться к ним на Диагон-аллее. А ещё Денни ворчал. Ну то есть не то что бы совсем ворчал, просто уже несколько раз он повторил, что «в Лютный им стоило пойти всем втроём. И это было бы и безопаснее, и быстрее».

Такая забота о Джордже не могла не радовать. Гарри не мог сдержать довольной улыбки, вспомнив, каким обожающим взглядом Денни проводил Джорджа, уходящего с точно таким же, как у них, красным заплечным мешком в сторону Лютного переулка. Вот только... Гарри закусил губу, пытаясь пережить вдруг сдавившее грудь непонятное и неприятное чувство, когда своевольная память заставила его вновь увидеть, как откровенно, несмотря на то, что все они уже спустились вниз и стояли на людной улице, Джордж притягивает Денни в объятия и целует — страстно, глубоко. А потом крепко и бережно обнимает, ерошит светлые мягкие волосы и самолично поправляет вязаную шапку на своём смущённом, порозовевшем и светящемся от счастья Денни. Том самом Денни, который ещё пару недель назад был уверен, что не любит Джорджа и не полюбит никогда, а оказалось...

Да, Гарри даже им немного завидовал. Так, самую малость. Ведь его друзья смогли найти подход друг к другу, прошли свои испытания и наконец зажили душа в душу. Всего-то и понадобилось, что поговорить честно и откровенно; съездить к родителям Денни (с которыми поработал сходу согласившийся им помочь Кингсли); пережить тяжёлый разговор с плачущей матерью; стерпеть брань и затрещины отца, доставшиеся от него обоим Уизли — и Джорджу, и Деннису; поприсутствовать на крайне мрачном воскресном обеде с погружёнными в тоску по погибшему сыну Криви; и, возможно самое сложное, вынести десятидневный испытательный для чувств мораторий на секс и любые прикосновения, а потом отпраздновать долгожданное воссоединение.

Да так хорошо и от души отпраздновать, что Джорджу пришлось получить ну очень большую порцию недовольного бурчания от отпахавшего целых три дня в предпраздничной суете самостоятельно и без всякой помощи Рона. Денни же заработал три, по числу пропущенных дней, воскресных отработки под надзором Филча. Но ни ворчание, ни отработки не могли стереть выражение безоблачного счастья с посветлевших лиц Денни и Джорджа.

И Гарри им не то что бы завидовал. Нет, он вовсе не хотел украсть их любовь. Но, глядя на их лица, на взгляды, которыми его друзья обменивались, на вот этот головокружительно страстный поцелуй — демонстрацию всему миру их необыкновенного счастья, невозможно было удержаться и не помечтать уже о своих, но точно таких же тёплых и полных взаимной любви, нежности и заботы отношениях с тем человеком, которого Гарри избрал. Но который, увы, так до сих пор и не удосужился выбрать самого Гарри.

Гарри не сдавался и не считал свои мечты эфемерными. Он шёл вперёд — к своему мужу и их возможному счастью. Вот только дорога была сложной, местами обледенелой, с ямами и колдобинами. Но надежда благополучно её преодолеть оставалась. Тем более что, казалось, его были готовы встретить на полпути.

С того самого памятного ночного шоколадопития их посиделки в гостиной за чашечкой ванильного шоколада (один лишь запах которого будил безумные воспоминания и дарил щекам Гарри горячий румянец) стали традиционными.

На следующий же вечер, уже п<

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 12 131415 16 17 Следующая ⇒