Консерваторы 13 страница

* * *

Гарри поставил точку возле фамилии Амбридж в своём списке. А потом зачеркнул ненавистное имя. И старательно вымарал его — так же решительно и целеустремлённо, как и собирался сделать всё возможное, чтобы наконец избавить магический мир от её больных идей.

Гарри и не думал терзаться чувством вины, беспокоиться и переживать, что своими действиями нарушит данное Снейпу слово. То, что он намеревался проигнорировать прямой приказ не вмешиваться в это дело, вовсе не преступление. Это его долг.

Есть договорённости, которые можно и нужно нарушать.

Профессор Биннс закончил урок, заспанные семикурсники всех четырёх факультетов принялись собирать свои вещи, и Гарри встал с места.

— Все, кто записался на дополнительные занятия по зельеварению с миссис Уизли, прошу собраться у кабинета зелий сразу после ужина, — объявил он громко.

Ученики оглядывались на него, кто-то съехидничал по поводу гриффиндорцев, которые за все годы учёбы — а кое-кто даже живя с Мастером Зелий — так толком ничему и не научились... Но Гарри и ухом не повёл: у него были занятия поважнее очередной стычки с тупоголовым слизеринцем, подзуживаемым «умной» слизеринкой. Главное, доставить сообщение тем, чьё присутствие на собрании сегодня вечером необходимо, и усыпить любопытство всех остальных, объявив публично малопривлекательную и совершенно неинтересную причину их сходки.

Старые навыки вспомнились легко, но теперь ни нагревающиеся галеоны, ни Выручай-комнаты Гарри не нужны. Что может выглядеть для окружающих скучнее и тоскливее, чем повторение пройденного материала по зельеварению? Да ещё под началом занудной и придирчивой миссис «Всезнайки» Уизли? Лишнее внимание к их деятельности Гарри привлекать не собирался. Только не в замке, где эльфы и приведения, портреты и преподаватели ежедневно отчитывались перед человеком, который не должен был — хотя бы пока! — ничего об этом знать.

Глава 34. Его губы действительно такие мягкие и нежные, как кажутся?

Большой Зал: звёзды сияют на безоблачном небе, тонкий серп луны, тысячи трепещущих свечей, множество блюд, шумная, галдящая толпа. Вокруг сотни лиц: оживлённых, смеющихся, жующих, что-то читающих, болтающих о пустяках и важном. Что среди них один взгляд? Ничто. Его никто и не заметит, не поймёт, не разгадает. Смотреть можно смело, не таясь, открыто. И вновь, как каждый день и ночь, вечер и утро, раз за разом доказывать себе, что тяжёлый нрав дополняют резкие черты лица, что весь он — некрасив, что никому в здравом уме нравиться не может... и с упавшим сердцем признавать, что, нет, как раз таки очень даже может.

От прошлого не скрыться, и Гарри приходится терпеть болезненно острое воспоминание о том, кто без зазрения совести прикасался к этим тяжёлым блестящим волосам, кто целовал эти тонкие губы, сейчас повлажневшие от выпитого красного вина, кто — три тысячи злобных книззлов! — имел много больше него самого. Не дело представлять сейчас, на общем обеде, как в полумраке, за задёрнутым пологом, среди простыней и мягких подушек сплетаются в страстном объятии два тела, как сильные веснушчатые ладони скользят по обнажённой спине всё ниже и ниже, а поцелуи становятся всего лишь прелюдией к главному, непознанному им самим, но... желанному? В фантазии так легко почувствовать тяжесть вжимающего в матрац тела, шёлк белья и гладкой тёплой кожи, встретить другой, не привычно-строгий, непроницаемо-равнодушный, а согревающий, открытый, любящий взгляд, познать нежность поцелуев и...

Кто-то дёргает Гарри за мантию и зовёт по имени, вырывая из затягивающего омута фантазий и очевидного для окружающих любования мужем.

Проклятие! Опять!

Гарри благодарно кивает сидящему рядом Денни.

«Это неправильно! Это всё дедово проклятие! По-настоящему я его вовсе не хочу!» — напоминает себе Гарри, борясь с коктейлем слившихся воедино опьяняющих чувств: капелькой смущения, толикой стыда, большой горстью ревности, изрядной долей возбуждения.

Но безмозглое, глупое, испорченное тело то ли не верит в его «нельзя», то ли ему всё равно. Не задумываясь о норме и извращениях, красоте и уродстве, любви и похоти, оно распаляется всё больше. Кровь пульсирует, жар приливает к щекам, и Гарри, прикусывая нижнюю губу и сжимая кулаки, опускает взгляд в тарелку. Жареная колбаска и пара яиц на картофельном пюре — кажется, судьба решила над ним поиздеваться.

Гарри вновь поднимает голову — и замирает, жадно впитывая всё, до последней крохи, каждое мельчайшее движение, скупую мимику, пытаясь поймать выражение глаз, даже уловить ритм дыхания. Но главное, разгадать значение и смысл мимолётной улыбки, тронувшей губы, стоило его мужу развернуть свиток, принесённый наглецом, посмевшим ткнуться в ладонь и заухать, требуя угощение. Филин, незнакомый, пёстрый, важно надутый, располагается на резной спинке директорского стула, косит огромным светящимся глазом, поворачивает голову, будто пытается прочесть письмо, так порадовавшее своего адресата.

Северус читает и... Он доволен, правда? Чему он улыбается? От кого это письмо? О чём оно?

— Поттер, не прожги взглядом! — обидный смех раздаётся слева от Гарри. Смешки и фырканье тотчас рассыпаются по гриффиндорскому столу.

Гарри поворачивается всем корпусом, вглядывается в красивое лицо однокурсницы. Ромильда Вейн отточенным жестом откидывает назад распущенные тёмные волосы, деланно улыбается и вздёргивает подбородок.

— Гарри, ты такой милый, когда ревнуешь. И как обидно смотреть, кого ревнуешь!

Она притворяется огорчённой, надувает блестящие розовые губы, наклоняется к нему, рискуя запачкать мантию на пышной груди остатками пюре в тарелке. Её заговорщицкий, театрально громкий шёпот наверняка слышен всем гриффиндорцам:

— Хочешь, я тебя утешу, Гарри? Я буду очень нежной. И ты сразу забудешь о своём кислом, перчёном, солёном и сальном горе!

— Заткнись, — шипит Денни, вытаскивая волшебную палочку и направляя её в сторону хихикающей Ромильды.

Гарри вскакивает под дружный хохот.

— Мисс Вейн, за поощрение неподобающего поведения сокурсников и халатное исполнение обязанностей старосты — двадцать баллов с Гриффиндора, отработка с мистером Филчем в субботу и воскресенье! — негромкий голос моментально успокаивает всех.

Гарри резко разворачивается: в паре ярдов от него стоит Снейп с пергаментным свитком в руке. Его лицо невозмутимо и спокойно. И Гарри не знает, что из сказанного мерзкой девчонкой тот слышал и слышал ли вообще хоть что-то, кроме дурацкого смеха. Ведь если бы он это слышал, она бы так легко не отделалась, правда?

— Мистер Уизли, — продолжает Снейп, — сразу же после обеда найдите профессора МакГонагалл и объясните ей, для каких целей вам понадобилось доставать волшебную палочку в Большом Зале.

Денни прячет улику в карман и тихо говорит:

— Да, сэр. Извините, сэр.

Снейп кивает, и побледневший Денни заметно расслабляется.

— Извините, сэр, — словно эхо откликается поднявшаяся с места покрасневшая Ромильда, но её игнорируют.

— Мистер Поттер, — зовёт Снейп, — разрешите вас на пару слов.

Гарри безмолвно выбирается из-за стола, тенью следует за Снейпом. Двери Большого Зала захлопываются за ними.

— Я должен уйти, — говорит Снейп. Его голос разносится по пустынному холлу, едва слышным эхом отражается от стен.

Гарри смотрит в его лицо.

— Не ждите меня, Гарри. Я вернусь не раньше полуночи, потому сегодня мы не сможем обсудить ваше домашнее задание. Приготовьтесь встать завтра раньше. Я хочу убедиться, что причины дублинского конфликта 1913 года между волшебниками и гоблинами поняты вами верно. Выписки из гоблинских летописей я оставлю для вас на столе в гостиной.

Похоже, это всё, что Снейп собирался сказать. Но улыбка, освещавшая его строгое лицо всего несколько минут назад, не даёт Гарри покоя. И он спрашивает, хотя уже сто раз приказал себе этого не делать:

— Куда вы направляетесь, Северус?

Тот выразительно выгибает бровь, явно недовольный бесцеремонным обращением, и Гарри поясняет:

— Здесь слишком много ушей.

Это правда. В холле живёт множество портретов, любят прогуливаться привидения, а за колоннами могут прятаться ненужные свидетели. Но если быть до конца честным, Гарри просто нравится называть Снейпа по имени. И абсолютно не нравится его отчуждённость и упрямое соблюдение всех церемоний. Пусть они никогда не станут любовниками (в своём решении Гарри твёрд не меньше чем отдельные части его тела в непозволительном желании), но ведь они могут стать друзьями! Почему нет?

Гарри ждёт ответ, глядя в чёрные глаза, подаваясь ближе. Правда, ложь, отказ отвечать вызывают одинаковое беспокойство.

— Люциус пригласил меня на ужин tete-a-tete, — все сомнения и глупые, непроизносимые подозрения развеяны. — Я планирую серьёзно обсудить с ним инициативы Амбридж. Потому и говорю, не ждите меня. Уверен, наша беседа затянется.

— А-а-а... — тянет Гарри. И внезапно, даже для себя, делает шаг вперёд, обнимает застывшего от неожиданности Снейпа и шепчет: — Удачи.

Так они и стоят, неподвижно, прижавшись друг к другу, пока тёплые ладони ни касаются спины Гарри, а потом запутываются в волосах, заставляя поднять голову.

— Спасибо, — почти беззвучно отвечает Снейп.

Он наклоняется, слегка поворачивает голову... Гарри глубоко вдыхает: мёд и лимон, вино и горький перец; смотрит, будто зачарованный, не в силах оторвать взгляд от приближающихся губ, уже чувствуя их нежность; подаётся вперёд, ещё ближе, обнимает жарче, крепче, под ладонями всё быстрее стучит чужое сердце. То есть не чужое, а Северуса, сердце Северуса...

Двери Большого Зала с шумом распахиваются, холл заполняют школьники и преподаватели. Щеки Гарри всего на миг касаются сухие тёплые губы, и Снейп скрывается в толпе.

«Это хорошо. Дружеский поцелуй на удачу — это хорошо!» — уговаривает себя Гарри, но ладони всё ещё помнят ощущение грубой шерстяной ткани и тепла скрытого под ней тела, восхитительной гладкости волос. Сердце тоскует: ему нравилось мчаться наперегонки с тем, другим, таким же стремительным и страстным. Одиночество нагоняет хандру и холод.

Гарри ловит разобиженный, негодующий взгляд Ромильды, окружённой стайкой разновозрастных девушек, и отворачивается.

— Нам пора? — подошедший Денни протягивает Гарри забытую в обеденном зале сумку. — Займёмся зельевареньем?

— Меньше радуйся, — ответ Гарри почти шепчет.

В животе у него глухо урчит, но возвращаться за стол не хочется. Тем более кое-кто о нём позаботился: вместе с сумкой Гарри получает две завёрнутые в салфетку булочки.

— Тебе не надо поговорить с МакГонагалл? — Гарри сражается со сдобой, и его голос звучит глухо.

— Уже, — Денни шагает чуть впереди по направлению к подземельям. — Она сделала мне устное замечание, а этой стерве добавила ещё две отработки — на следующие выходные. Хорошо хоть баллы не сняла. А то тебе же пришлось бы их восстанавливать.

— Ты всех предупредил? — интересуется Гарри, обгоняя двух слизеринцев-первоклашек вслед за Денни.

— Конечно! Джимми придёт и Орла тоже. Все мы очень заинтересованы. Заниматься зельевареньем необходимо, это всем понятно! — смеётся Денни, размахивая сумкой с учебниками.

Когда они подходят к закрытой лаборатории, их уже ждут. Денни говорит:

— Стой, Гарри, — и вытирает сахарную пудру с уголка рта как раз успевшего прикончить свой «обед» друга.

* * *

У Гарри не так уж и много соучастников будущего «преступления».

Это его близкая подруга и строгая преподавательница зельеварения для младших курсов Гермиона Уизли, в девичестве Грейнджер. Долго уговаривать её помочь не пришлось. Отказ от Выручай-комнаты в пользу лаборатории зельеварения — это её идея. Так же как и создание первоначального списка группы.

Деннис Криви. То есть Уизли, конечно. Гарри иногда забывает об изменившемся статусе Денни, а тот никогда не говорит о семейной жизни. Сначала Денни смущался, больше молчал, явно стыдился своего выбора, и Гарри пришлось самому начать сложный разговор. Правда, тот получился совсем коротким: Гарри признал, что Денни имел полное право идти своим путём, что брак с Джорджем не делает его хуже, что все, и сам Гарри в первую очередь, относятся к нему с тем же уважением. На этом их объяснения закончились. Денни категорически отказался обсуждать тягостную тему. Но с тех пор они стали нормально общаться, больше того, стали друзьями. Пусть Денни готовится сдавать С.О.В., а Гарри — Ж.А.Б.А., и их занятия не совпадают, но именно Денни — тот человек, с которым Гарри проводит больше всего времени. Они вместе занимаются в библиотеке и квиддичем, ходят на обед, и каждый день Гарри встречает и провожает Денни домой, он пользуется камином в их гостиной. Денни — хороший парень и настоящий друг. Гарри всецело ему доверяет.

Джастин Финч-Флетчли — хаффлпаффец-семикурсник и бывший член почившей «Армии Дамблдора». Он, как и все магглорождённые, пропустил «чёрный» год в Хогвартсе, участвовал в Битве, а потом, проучившись полгода, категорически отказался подчиниться Амбридж, сдал волшебную палочку и вернулся к родителям-магглами — перебиваться случайными заработками и пытаться наверстать программу средней школы, что было совсем нелегко. Его возвращение в магический мир связано с надеждами на изменение ситуации с магглорождёнными, а сами надежды возложены на одного человека — и это Гарри.

После разговоров с Джастином Гарри чувствует ещё большую ответственность перед всеми магглорождёнными. Он обязан сделать всё, чтобы добиться отмены унизительной инструкции. Да, волшебник может прожить в маггловском мире, не колдуя и забыв про волшебство. Вот только жизнь эта... Снейп сказал правду: «Жизнь мага, не имеющего возможности пользоваться волшебной палочкой, невыносима». И вовсе не потому, что приходится пользоваться электричеством. Джастин говорил о том же. Магия — это талант, данный от рождения. Отказаться от неё, как отказаться от любви. Жизнь становится неполноценной. И всякая радость, всякое дело омрачено пониманием: ты не на своём месте, ты можешь больше, ты не живёшь, а прозябаешь. Теперь Джастин вернулся и готов на всё, чтобы никому и никогда не пришлось пройти его путём отречения.

Джимми Пикс — единственный, кроме Гарри, полукровка в их группе. Сейчас он учится на шестом курсе и, как и прежде, играет за квиддичную команду Гриффиндора и ненавидит Снейпа. Его рассказы о творившихся в школе несправедливостях, наказаниях и пытках учеников поражают воображение и заставляют сжимать кулаки. К сожалению, Гарри не может ему не верить: Снейп наверняка допускал такое отношение к ученикам со стороны преподавателей-пожирателей и говорил о «грязнокровках» то, что рассказывает яростно жестикулирующий, покрасневший от гнева Джимми.

В отличие от него, Гарри понимает, что иногда другого выхода нет. Хочешь играть по чужим правилам? Будь готов наступить на собственное горло и ни о чём не жалей, если делаешь это ради большего блага, ради общей победы. Сражаться с открытым лицом и ходить под личиной врага — разные пути. Второй тоже успешен, но вкус такой победы отдаёт гнилью. Перед всем миром шпион — это лжец, который навсегда останется подлецом на фоне благородного героя в ослепительно-белом.

Но Джимми объяснить это невозможно. Он хочет открытую драку и никаких игр.

Джейкоб Уитби — семикурсник и староста, чемпион команды Хаффлпаффа по игре в плюй-камни, спокойный, большой и неповоротливый, как медведь, и кажется, что и соображать должен так же, с трудом. Но он начитан, умён, удивительно дотошен и если уж берётся за дело, то делу лучше сразу сдаваться. Гарри знает, что Джейкоб — приёмный сын в многодетной семье фермеров из Кента, и профессору Дамблдору пришлось трижды разговаривать с его родителями, уговаривая отпустить мальчика в Хогвартс «развивать дар божий». Когда у сына возникли неприятности с Министерством Магии из-за невозможности подтвердить статус крови, приёмный отец самолично спрятал его волшебную палочку и отвёл к местному католическому священнику — каяться в богопротивном деле ворожбы. И целый год Джейкоб, как послушный сын, спокойно работал в поле, не интересуясь войной и магией, без споров исполнял наложенную на него падре Франциско епитимью. Только пришедшее из Хогвартса письмо с результатами С.О.В. и списком учебников на новый год подтолкнуло Джейкоба к мысли вернуться туда, где одним взмахом волшебной палочки можно сделать то, что его отцу даётся лишь потом и кровью, где нет нужды изо дня в день повторять дюжину псалмов и где есть возможность заняться любимыми делами: без суеты читать книги, ухаживать за невиданными животными и выращивать невиданные растения.

Ограничения, наложенные на него министерской комиссией, Джейкоб принял спокойно. Он любит читать и узнавать новое — и лично для него отчитываться перед куратором не составляет труда. Но это вовсе не значит, будто он считает отношение магических властей добрым к себе или другим, таким же, как он. И когда в школу вернулся Джастин, Джейкоб пошёл вслед за ним, чтобы своим трудом сделать этот мир лучше.

Орла Свирк — шестикурсница из Равенкло, единственная, кроме Гермионы, девушка в их группе. И единственная, кто учился в тот год, когда остальные магглорождённые скитались. Её родители поверили рассказам дочери о творящихся в магическом мире беспорядках, и Свирки заблаговременно, всей семьёй, покинули Англию на время войны. Хотя плата для иностранцев в Шармбатоне чрезвычайно высока, но родители ничего не пожалели для старшей дочери: Орла два года проучилась во французской магической школе. Впрочем, девушку не слишком впечатлил уровень преподавания Шармбатона. С семьёй она вернулась в Англию — доверившись красочным речам нового Министра Магии, зовущего со страниц всех магических газет и журналов соотечественников домой. К сожалению, Люциус Малфой «забыл» упомянуть, что обещанная забота о магглорождённых стала, по сути, унизительной пыткой.

Орла уже успела заработать еженедельные проверки. Потому возможность присоединиться к Гарри и его друзьям стала последним препятствием, удерживающим её от письма родителям: французские волшебные палочки и жизнь на чужбине она считает лучше творящегося на родной земле произвола. Её младшей сестре Магдалине уже десять лет. И она волшебница, как и Орла. Если ничего не изменится, Свирки в Англии не останутся — это взвешенное и обдуманное решение старшей дочери. Орла уверена, отец прислушается к её мнению.

* * *

— И не уговаривайте даже: не заниматься — это как вывесить объявление: «Мы — заговорщики!»

Конечно же Гермиона настояла на своём, и собравшимся первым делом пришлось доставать котлы и копаться в шкафу с ингредиентами.

— Директор согласовал наши занятия, — сообщила Гермиона с довольной улыбкой. — Сегодня будем повторять процесс приготовления крововостанавливающего зелья. Это материал четвёртого курса. На С.О.В. будет обязательно, на Ж.А.Б.А. вряд ли, но это зелье является первым этапом процесса приготовления «Эликсира бессмертия». Потому вам всем необходимо его хорошенько вспомнить.

Джастин принёс котёл и только затем уточнил:

— Я не буду сдавать Ж.А.Б.А. по зельеварению, Гермиона. Может, мне его не варить? А?

— Мистер Финч-Флетчли, либо вы его варите, хотя бы для расширения кругозора, либо вам нечего здесь делать!

Гарри удивленно уставился на чрезмерно строгую, прямо как на занятии для первоклашек, перешедшую на официальный тон Гермиону. Проследив недовольный взгляд подруги, он нахмурился сам: в дверях лаборатории стояла Ромильда.

Гермиона подошла к ней.

— У нас занятия, мисс Вейн. Что вам угодно? По-моему, вы на них не записаны. Ваше присутствие здесь не согласовано. Пожалуйста, покиньте помещение! — потребовала она, пытаясь закрыть перед носом незваной гостьи дверь. Короткий спор закончился раздражённым: — Мистер Поттер, прошу вас, решите свой вопрос со старостой. Только побыстрее. Мы приступим к подготовительному этапу без вас. Поторопитесь! У вас буквально пара минут.

Ромильда пришла извиняться. Во всяком случае, свои попытки пофлиртовать с Гарри под удобным предлогом она назвала именно так. Две минуты превратились в пять, потом в десять, но закончить разговор всё не получалось. Ромильда вцепилась в руку Гарри и удерживала его, прижималась всем телом, заглядывала в глаза, чему очень способствовал их одинаковый рост.

Через четверть часа Гарри безостановочно думал об отворотном зелье или яде: оба варианта избавиться от настойчивой поклонницы стали ему казаться одинаково привлекательными. Он давно бы ушёл, но Ромильда беззастенчиво висла на нём. Стоило ему попытаться вырваться или возразить, она начинала громко всхлипывать и даже рыдать. Проклятье! Гарри не знал, что делать. Сбежать не получалось.

Гермиона пришла за загулявшим учеником, когда Ромильда пыталась целовать отнекивающегося и отбрыкивающегося Гарри, умоляя её простить и убеждая в неземной любви и готовности уйти с ним куда угодно: хоть на край света — в любой момент, хоть в постель — прямо сейчас.

— Прямо сейчас вы отправитесь к мистеру Филчу, мисс Вейн. На отработку!

Разгневанный голос Гермионы напугал бы и более бесстрашного человека. Ромильда испуганно отшатнулась — продемонстрировав очень тонкую блузку, ну очень короткую юбку и ноги в переливающихся розовыми бабочками чулках и изящных туфельках на высоких каблуках. Сброшенная то ли в порыве чувств, то ли из злодейского умысла школьная мантия лежала в пыли на полу коридора.

— Оденьтесь немедленно, мисс Вейн! И... и... — Гермиона задыхалась от возмущения, — и десять... нет, двадцать баллов с Гриффиндора за вызывающее поведение! А за ложь и срыв дополнительного занятия, на котором мистер Поттер должен был присутствовать, ваша отработка продлится ещё и в субботу! И в... и в воскресенье!.. Вы ещё спорите со мной? Раз заслужили, будете отрабатывать все оставшиеся выходные до конца месяца! Что за бесстыдство! Видела бы вас сейчас профессор МакГонагалл, вы бы не отделались так легко!

Намёк, что сама Гермиона уж слишком напоминает иссохшую старую деву и лицом, и характером, закончился изгнанием распутницы с поля боя.

— Мистер Поттер!

Гермиона вошла в роль строгой учительницы и вовсе не собиралась сбрасывать со счетов вину второго участника горячих объятий прямо в коридоре. Она взмахнула волшебной палочкой, накладывая заглушающее заклинание.

— Гарри! Что ты творишь? — воскликнула Гермиона.

— Я не хотел!

— Гарри, не будь идиотом! Ты должен был её оттолкнуть. Ах, тебя не учили отбиваться от девушек? Значит, научись сам! Ты представляешь, какой разразился бы скандал, если бы вас застали вместе? Что подумал бы Снейп? Как бы ты объяснялся с ним?!

Гарри точно не знал «как бы объяснялся», но реакцию Снейпа представил лёгко: и суровое лицо, и гнев, и ещё большее игнорирование, но только после язвительной и острой выволочки. Но как же соблазнительна и вкусна вдруг показалась Гарри идея, что Снейпу будет больно видеть его целующимся с привлекательной девушкой. Какая разница, что ни её внимание, ни прижимающееся тело, ни поцелуи (следы розовой помады Гермиона как раз сейчас старательно стирала с его лица) мало того что не понравились — оказались в тягость. Да! Хорошо бы и Снейпу испытать то, что Гарри чувствовал, увидев его с...

— А сам он? Что он творил прямо у меня на глазах? Или думаешь, Чарли ему так же на шею вешался? Думаешь, отвязаться от неё просто и легко?

Вспыхнувшая молнией догадка внезапно стёрла всю досаду из-за сегодняшних неприятностей со сверхнастойчивой и инициативной Ромильдой.

«А может и правда, он просто не смог от Чарли избавиться? — думал Гарри. — Тем более, Чарли — это не Ромильда: он и красивее, и сильнее, и лучше. И они были близки. А Ромильда — дурочка, которая хотела отравить амортенцией меня, а пострадал Рон. И она до сих пор так и не стала хоть немного умнее».

Гарри представил, как отталкивает Ромильду; в мечтах всё получалось просто и легко. Затем на месте Ромильды Гарри постарался увидеть Снейпа. Хотя нет, не Снейпа. Гарри изо всех сил попытался представить, как отталкивает своего Северуса. И понял, что нет, даже в мыслях он не сможет причинить боль человеку, пусть и воображаемому, но настолько нежному к нему, щедрому и ласковому. Совершенно невозможно. Как отказать тому, кто настолько близок, кто дорог? Гарри бы не смог.

Но Снейп сделал это, отказался от Чарли. Значит...

«Может, Северус не любит его? — робкая надежда разгоралась всё ярче, питаясь тысячами снов и фантазий. — Он ведь смог оттолкнуть. Они больше не вместе. Это точно, Рон бы проболтался. А сегодня Северус поцеловал бы меня по-настоящему. Просто момент был неподходящий, то есть момент-то был хороший, только нам помешали. Иначе...»

Гермиона всё ещё что-то выговаривала ему о Ромильде, а Гарри вспоминал лицо склонившегося к нему Снейпа, его приоткрытые губы, чьё прикосновение обещало наслаждение, представлял, что могло бы случиться, но не случилось. И как же жаль, что ничего не случилось.

У Гарри было множество воспоминаний и фантазий, одна другой горячей и ярче. Раньше он их старательно разделял: Снейпа — холодного и строгого, чужого любовника, любящего другого, и Северуса — горячего и нежного, призрачного, ненастоящего, но своего, принадлежащего только ему, Гарри. А сегодня граница между ними, носящее ненавистное имя «Чарли», рухнула, спасибо тебе, Ромильда!

Вдруг то, что раз за разом Гарри отвергал даже в мечтах, показалось возможным. Он как наяву увидел тот поцелуй на корабле, испытал привычную жгучую ярость, но впервые не отступил, переписал историю заново. Здесь, в коридоре перед лабораторией зельеварения и в мечтах, Гарри впервые шагнул вперёд, оттолкнул другого, лишнего, занял принадлежащее ему по праву место, притянул Северуса к себе, поцеловал. И целовал долго, глубоко, с силой впиваясь в губы, погружаясь языком в рот, лаская, утверждая свои права, удерживая в объятиях, зарываясь в волосы, прижимаясь всем телом, ловя тихие стоны и исторгая свои, идущие из самой глубины души и тела.

Как же он хотел, что бы так всё было на самом деле!

— Пойдём в лабораторию, подождёшь, пока остальные доварят зелье. Ты уже, конечно, ничего не успеешь, но меня-то ждут... Гарри, ты меня слышишь? — Гермиона дёрнула его за рукав. — Гарри! О чём ты думаешь, в конце концов?

Ответить на вопрос Гермионы Гарри не мог. О таком он ей не собирался рассказывать. Прилившая кровь окрасила щёки и жаркой волной спустилась вниз, плотные шерстяные брюки и мантия в который раз спасли от конфуза.

Только закрыв за собой дверь лаборатории, Гарри вспомнил, что все эти мысли, желания и мечты — не его! Что это всё дедово проклятие! Что ему нельзя об этом даже мечтать. Что соблазнительной ему должна казаться прекрасная лицом и телом Ромильда, а вовсе не язвительный худощавый мужчина с длинным благородной формы носом. И нос ему должен казаться не благородным, а непомерно большим и крючковатым. И тело должно называться по правде — худым, тощим. Но язык не поворачивался. И мужчина его снов и его муж стремительно соединялись в сознании: лицо совершенное в своём несовершенстве, тело — желанное, весь он — любимый, нужный...

Усевшись на место, Гарри вспомнил урок два дня назад в этой же лаборатории, Снейпа, скользящего между рядами опасной хищной птицей, его острые взгляды и резкие движения, его низкий голос, ехидные замечания и собственное сводящее с ума возбуждение. Тогда, пользуясь тем, что класс был полон и каждый ученик занят своим котлом, а преподаватель десятками учеников, Гарри мог смотреть. И он смотрел, наслаждаясь каждым мгновением безнаказанности. Дома Гарри и помыслить не смел, чтобы открыто взглянуть в это прекрасное... вот же проклятие!.. в это некрасивое... ах, ладно уж... в это невыносимо желанное лицо.

Проклятие деда окончательно свело его с ума — пора это признать.

Красотка Ромильда так старалась произвести впечатление, но у Гарри и тени желания не возникло воспользоваться её щедрым предложением. Это ли не волшебство? Ведь одно только обещание поцелуя Снейпа, даже то лёгкое касание тёплых губ к щеке и прижатое сквозь многие слои плотной одежды тело... Гарри со смиренным отчаянием вспомнил, как весь горел, и это на виду почти всей школы, как ему хотелось одёрнуть мантию перед собой, как потом он медленно шёл, терпя жестокое давление и перевернув сумку на плече так, чтобы скрыть пах.

А всё дедово проклятие!

Гарри закрыл лицо руками, погружаясь в воспоминания. Он заболел желанием. Он хотел большего. Ему нужно. На секунду он позволил себе представить, как проводит ночь с мужем, познаёт его, делится страстью, засыпает в его объятиях. Гарри знал: никто в целом свете не осудил бы его — он не вор, что крадёт, но хозяин, берущий своё.

Ведь он — мой.

Безумная мысль? Вовсе нет. Снейп обещал не оттолкнуть, быть с ним, если он, Гарри, так решит. Вот только... Боль в сердце ширилась, вытекая сквозь нанесённые подчёркнутым равнодушием раны и отравляя ядом, от которого самому не найти спасения.

А может, он не любит ни его... ни меня. Никого не любит. Всего лишь терпит рядом. Вдруг я ему противен?

Но тот же яд — жестокое лекарство. Видение искажённого страстью, одухотворённого любовью, пронизанного желанием лица Снейпа вдруг ушло, натолкнувшись на непреодолимую стену его всегдашнего равнодушия, отстранённости, холодности.

«Вот он, путь к свободе из ловушки деда», — понял Гарри. Но радости не ощутил: так лечиться от навязанного извне желания — невыносимо больно. Этим ядовитым лекарством можно и до смерти отравиться.

Гарри закрыл глаза, вспоминая тёплый взгляд Снейпа, движение его губ, рождающих короткое, почти беззвучное: «Спасибо», — и сказал себе: «Нет! Он вовсе ко мне не равнодушен. Может, он меня и не слишком-то хочет, но он ко мне... — перед глазами пронеслись все их разговоры, выученные уроки, поездки. — Да, он ко мне хорошо относится. Вообще, хорошо, — вспомнилось бережное отношение, ни единого лишнего прикосновения, — и уважает меня и мои решения».

Внезапно Гарри стало легче. Ведь он не обязан идти в отношениях со Снейпом вперёд, как бы ни росло желание сделать последний шаг, «объединить силы». Но он же и не обязан отступать: Снейп — свободен, сегодняшнее происшествие и теперешние размышления придали Гарри в этом уверенности. Осталось только разобраться: а чего хочет он сам?

Гарри хмыкнул. Его тело не просто хотело, а нестерпимо жаждало: оно сделало выбор и бесстрашно сражалось за избранника с душой, сердцем, совестью, моралью, воспитанием и тьмой рассудочных сомнений. Сердце тосковало: давно стоило признать, что люби его Снейп, и о том, что он — мужчина, Гарри бы не беспокоился. Или почти не беспокоился. А вот душа... Здесь разобраться и тяжелее, и важнее всего. Гарри категорически не хотел, чтобы его вело проклятие. Он боялся ошибиться, принять за собственные чувства навязанное извне бурление желаний одного лишь тела. Ведь если он сделает этот шаг, если Снейп станет его любовником, нет — любимым, то о каком разводе может идти речь?

И Гарри в который раз вспомнил деда: мерзавец испортил всё! Как можно принять какое-то решение, если уверен, а точнее, абсолютно не уверен в себе!

Ведь могло быть и так, что он по-настоящему хотел именно Снейпа — невзирая ни на что, даже на то, что он — мужчина. Благодарность Ромильде ширилась в сердце Гарри с каждой минутой: дело могло оказаться вовсе не в проклятье.

Гарри оглянулся, ловя улыбку колдующего над своим котлом Денни. Честно говоря, Гарри находил его гораздо привлекательнее Ромильды и большинства других девушек. Внезапно пришедшая в голову идея подкупила Гарри крайней простой и возможностью быстро избавиться от сомнений, замучивших его до полусмерти.

Гарри улыбнулся и получил сияющую улыбку в ответ.

Денни живёт с парнем. По-настоящему. Наверняка для него не будет особой проблемы в том, чтобы подарить Гарри один единственный поцелуй, по-дружески. Ну не то чтобы совсем по-дружески, а из дружеского расположения, чтобы Гарри мог сравнить ощущения, проверить чувства, убедиться...

Его губы действительно такие мягкие и нежные, как кажутся?

Э-ээ... Нет, нет! Гарри поцелуй необходим вовсе не для этого! Ему всего лишь нужно разобраться: вдруг он просто-напросто предпочитает парней? Ведь мог он до этого момента не подозревать об этом? Вряд ли конечно... Но проверить-то можно, тем более это так легко. Поцеловаться с парнем и выяснить всё, разрешить все сомнения. Гарри чувствовал себя таким бесконечно уставшим от постоянной неуверенности в желаниях и чувствах, от непрекращающихся размышлений на одну и ту же не слишком приличную и достойную тему. Он был готов пойти на многое, лишь бы наконец разграничить дедово проклятие и собственную испорченность.

«Идея вовсе неплоха», — Гарри кивнул своим мыслям. Он очень надеялся, что сможет объяснить Денни своё необычное желание и после этого останется, во-первых, живым, во-вторых, здоровым и, в-третьих, другом.

— Все закончили? Молодцы! Вы отлично поработали! — объявила Гермиона.

Гарри встряхнулся, отступив от гордиева узла мыслей, желаний и чувств. И тут же почувствовал укол стыда: как можно переживать из-за таких мелочей, когда есть проблемы куда серьёзнее, затрагивающие благополучие стольких ни в чём неповинных людей?

— Мы собрались сегодня не только и не столько ради зельеварения, — сказал Гарри, выходя в центр комнаты. — Подойдите, пожалуйста, поближе, — попросил он и наложил заклятие отвлечение внимания, на всякий случай. То, о чём он собирался говорить, предназначалось исключительно семерым, что собрались вокруг него.

— Я расскажу вам о новых инициативах Амбридж. Пока их держат в секрете, но есть человек, который...

— Гарри, ты — не слизеринец, чтобы ходить вокруг да около! Нечего здесь дипломатию разводить! — Джимми, как всегда, выступил первым, не сдерживаясь ни в выражениях, ни в чувствах. — Называй всё своими именами! Твой информатор — это Снейп, твой надсмотрщик.
— Снейп — мой муж, Джимми. И он — хороший человек.

Гарри вытащил из кармана сегодняшнюю газету, показал её всем. Большую часть первой страницы «Пророка» занимала колдография избитой девочки в изорванном платье. Она рыдала навзрыд, безуспешно пытаясь прикрыть худющее лицо грязными руками.

— Энди Вайт. Доказательство того, что Амбридж сделала следующий шаг.

— Это всего лишь бедная маленькая девочка...

— Нет, Орла, — возразил Гарри. — История Энди Вайт — оружие Амбридж, её яд, которым она отравит весь наш мир, если дать ей такой шанс. Читайте вслух!

— «Кто превратил эту чудесную крошку, эту восьмилетнюю волшебницу в забитое, голодное, пугливое, словно дикий зверёк, существо, не умеющее читать и писать, пользоваться ножом и вилкой, не знавшее тепла и заботы? Кто растоптал в этой юной душе ростки радости и счастья? Вот они — преступники! Посмотрите на них! Это её родители — недостойные магглы, не знающие другого стремления, кроме страсти к наркотикам и беспорядочному совокуплению, живущие в зверином бесстыдстве в самом грязном и опасном районе Ливерпуля...» — Джейкоб читал неторопливо, вдумчиво, словно проверяя на вкус каждое слово. Последнее вызвало его недоумение: — Интересно, а где это в Ливерпуле они нашли настолько грязный и опасный район?

— Думаю, нигде, — Гарри обвёл свою команду внимательным взглядом. — В этом и суть их игры. Я не знаю, правдива ли эта история — ради малышки Энди я надеюсь, что факты из её жизни приукрашены, очень и очень приукрашены. Думаю, вы уже поняли, что завтра или послезавтра газеты наполнятся криками разъярённой общественности, а через неделю или месяц новый закон вступит в силу. И детей-волшебников из семей магглов начнут красть под предлогом большой заботы и любви к «проросшим на маггловских полях семенам нашей чистой крови». Они позаботятся обо всём — о «правильном» общественном мнении, о «хороших» приёмных семьях, о качественно стёртой памяти родителей. И все будут счастливы — без роду и племени, без корней, с полным пренебрежением к свободе или хотя бы иллюзии выбора.

Гарри не ошибся ни в к<

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒