Души теней 17 страница

– Да… я вас люблю, леди Ульма! Так забавно, чем больше людей ты любишь, тем больше хочется любить! – Елена побежала обратно в свою комнату.

Все ее горничные уже были там. Елена стремительно окунулась в ванну – она очень волновалась – и очутилась на диване среди улыбающихся девушек с твердыми взглядами. Каждая из них аккуратно делала свою работу, не мешая остальным.

Некоторые занимались эпиляцией – по одной девушке трудилось над каждой ногой, одна занималась подмышками, еще одна приводила в порядок брови. Пока они суетились, другие, с разными кремами и мазями, создавали уникальный аромат, а еще одна женщина внимательно изучала лицо и тело Елены.

Она подвела брови темным, тронула веки тенями с металлическим отливом и непонятно как удлинила ресницы минимум на четверть дюйма. Потом нарисовала длинные черные стрелки и аккуратно накрасила губы Елены красным блеском – теперь они казались постоянно сложенными для поцелуя. Затем она обрызгала все тело Елены каким‑то блеском и закрепила в пупке большой желтый бриллиант, присланный из мастерской Люсьена.

Когда парикмахеры укладывали на лбу Елены последние мелкие локоны, от леди Ульмы принесли две коробки и алый плащ, Елена поблагодарила горничных и косметологов, заплатила им – они смущенно захихикали – и попросила их удалиться. Когда они начали возмущаться, она попросила их снова, так же вежливо, но уже немного громче. Они ушли.

Руки Елены дрожали, когда она взяла наряд, созданный леди Ульмой. По степени пристойности он находился на одном уровне с купальником и выглядел как россыпь украшений, разбросанных по клочкам золотого тюля. Дополняли его желтые бриллианты – ожерелье и браслеты. Как бы дорого ни была одета Елена, она оставалась рабыней.

Больше на ней ничего не было. Для свидания со Стефаном она оделась в тюль, драгоценности, духи и косметику. Елена накинула алый плащ – очень аккуратно, чтобы не помять и не испортить наряд под ним, и сунула ноги в золотые босоножки на высоких каблуках.

Сбежав вниз по лестнице, она успела как раз вовремя. На Сейдже и Дамоне были плотно запахнутые плащи, скрывавшие мешковину.

Сейдж уже приготовил карету леди Ульмы. Елена поправила золотые браслеты на запястьях – она ненавидела их, потому что вынуждена была их носить, но они так хорошо сочетались с белой меховой отделкой красного плаща… Дамон протянул руку, чтобы помочь ей сесть в экипаж.

– Я поеду внутри? Означает ли это, что я могу снять… – При взгляде на Сейджа надежда рухнула.

– Разве что мы занавесим все окна. Тебе нельзя показываться на улице без браслетов.

Елена вздохнула и подала руку Дамону. Стоя против солнца, он казался темным силуэтом. Моргнув, Елена заметила, что он удивлен. Она поняла, что он увидел се позолоченные веки. Его взгляд скользнул ниже, до губ, сложенных как для поцелуя. Елена покраснела.

– Я запрещаю тебе приказывать мне показать то, что под плащом, – торопливо сказала она. Дамон посмотрел на нее угрюмо.

– Мелкие кудри, прикрывающие лоб, плащ, закрывающий тебя от шеи до пят, помада, как… – Он уставился на нее снова. Губы изогнулись, как будто он прикоснулся ими к ее губам.

– Пора идти, – пропела Елена, поспешно садясь в карету. Она чувствовала себя счастливой, хотя понимала, почему освобожденные рабы никогда больше не наденут ничего, напоминающего наручники. Она оставалась счастливой, когда они подъехали к Ши но Ши, большому зданию, походившему на комбинацию тюрьмы с тренировочным залом для гладиаторов.

И она все еще была счастлива, когда охранники Ши но Ши пропустили их, ничуть не забеспокоившись. Трудно было сказать, какой эффект произвел на них плащ – они были демонами: мрачными, с сиреневой кожей, огромными, точно быки. Она заметила кое‑что, что сначала ее напутало, а потом зажгло в душе надежду. В одной стене вестибюля была постоянно запертая, украшенная странными символами дверь, похожая на дверь в склад или магазин рабов. Люди в странных одеждах называли место назначения, прежде чем повернуть ключ и открыть дверь.

Это была дверь в другие измерения. Прямо здесь, в тюрьме Стефана. Бог знает сколько охранников последует за ними, если они попытаются уйти через нее, но запомнить дверь надо.

Охранники на нижних этажах здания Ши ко Ши, где и находилась тюрьма, отреагировали на Елену и ее спутников очень явно и неприятно. Это были какие‑то мелкие демоны – может быть, чертята, и они не упустили ни одной возможности поиздеваться над – посетителями. Дамону пришлось подкупить их, чтобы они позволили им пройти туда, где находилась темница Стефана, чтобы они могли войти одни, без охраны, и чтобы Елена, рабыня, смогла зайти и увидеть свободного вампира.

Даже когда Дамон отдал им маленькое состояние, они продолжали хихикать и как‑то мерзко булькать. Елена не доверяла им. И оказалась права.

В коридоре, который Елена видела во время путешествий без тела, они повернули налево, а не пошли прямо. Там их ждали другие охранники, практически умирающие от смеха.

«Боже мой, они ведут нас, чтобы показать мертвое тело Стефана?» – неожиданно подумала Елена. И тут Сейдж по‑настоящему помог ей. Он подал ей большую руку и поддерживал ее до тех пор, пока она снова не почувствовала свои нога. Они шли все дальше по грязным и вонючим коридорам, потом резко повернули направо.

Сердце Елены рванулось вперед. Оно твердило: не так, неправда, неправильно, еще до того, как они достигли последней камеры по коридору. Она совсем не походила на старую камеру Стефана. Ее закрывала не решетка, а колючая проволока с острыми шипами. Никакой возможности передать сквозь сетку бутылку черномагического вина. Никакой возможности влить вино в рот через сетку. Не получилось бы даже просунуть палец и прикоснуться к заключенному. Камера оказалась чистой, но в ней не было ничего, кроме лежащего навзничь Стефана. Ни еды, ни воды, ни койки – ничего – даже соломы. Только Стефан.

Елена закричала – то ли что‑то осмысленное, то ли просто от боли. Она бросилась к клетке – или попыталась это сделать. Острая, как бритва, колючая проволока резала ей руки, пока Дамон, обладатель великолепной реакции, не оттащил ее.

А потом он просто оттолкнул ее и посмотрел. Раскрыв рот, он смотрел на своего младшего брата – исхудавшего, еле дышащего молодого человека с посеревшим лицом, походившего на брошенного ребенка, одетого в мятую, грязную, изношенную тюремную робу. Дамон поднял руку, как будто забыв о преграде, и Стефан вздрогнул.

Казалось, он не узнавал и не помнил никого из них.

Он посмотрел на капли кропи, оставшиеся там, где Елена хваталась за проволоку, понюхал их и тупо огляделся вокруг, как будто почувствовав что‑то. Поднял глаза на Дамона. Взгляд бессмысленно блуждал, как у младенца.

Дамон задыхался. Он бросился к другой стене – и убил бы любого, кто встал бы у него на пути. Если Дамон рассчитывал, что охранники погонятся за ним, а в это время его друзья вытащат Стефана, то он ошибался. Несколько охранников кривлялись перед ним, как мартышки. Остальные так и стояли за спиной у Сейджа.

Елена прокручивала в мозгу все возможные варианты. Наконец она повернулась к Сейджу:

– Возьми все деньги, которые у нас есть, и еще вот это, – она показала на свое ожерелье из двух десятков желтых бриллиантов. – Если понадобится еще, скажи мне. Дайте мне полчаса наедине с ним! – Сейдж покачал головой. – Двадцать минут! Задержи их хотя бы на двадцать минут!

Сейдж посмотрел ей в глаза и кивнул.

– Хорошо.

Елена умоляюще посмотрела на доктора Меггара.

Было ли у него что‑нибудь – есть ли вообще что‑нибудь, что может помочь?

Брови доктора Меггара опустились, потом взлетели, Это был взгляд отчаяния. Но потом он нахмурился и прошептал:

– Есть одно лекарство, которое, как говорят, помогает в тяжелых случаях. Могу попробовать.

Елена с трудом удержалась, чтобы не припасть к его ногам.

– Пожалуйста! Пожалуйста, сделайте это! Пожалуйста!

– Оно поможет только на пару дней…

– Это неважно! Мы вытащим его к тому времени!

– Хорошо.

Сейдж увел всю толпу охранников подальше, приговаривая:

– Я торгую драгоценными камнями, и у меня есть кое‑что, на что вы просто обязаны взглянуть.

Доктор Меггар открыл сумку и достал из нее шприц.

– Деревянная игла, – улыбнулся он, наполняя шприц чистой красной жидкостью из флакона. Елена взяла другой шприц и с нетерпением смотрела, как доктор Меггар уговаривает Стефана протянуть руку к решетке. Наконец, Стефан сделал это – и тут же рванулся с криком боли, когда жгучая жидкость потекла по вене.

Елена в отчаянии посмотрела на доктора:

– Сколько вы ввели?

– Около половины. Все хорошо. Я взял двойную дозу и действовал очень быстро. Я знаю, такое быстрое введение может навредить ему, но я сделал то, что хотел.

– Хорошо, – восторженно сказала Елена, – теперь я хочу, чтобы вы наполнили шприц моей кровью.

– Кровью? – в ужасе переспросил доктор Меггар.

– Да! Шприц достаточно длинный, чтобы пройти сквозь решетку. Кровь будет капать с другой стороны. Он станет ее пить, когда она закапает. Это может снасти его! – Елена произносила каждое слово медленно, будто говорила с ребенком. Ей очень хотелось, чтобы ее услышали.

– Елена, – простонал доктор Меггар и вытащил из‑под плаща бутылку черномагического вина. – Мне очень жаль. Но у меня не получится взять у тебя кровь. Я… почти слеп.

– Но очки?

– Они мне не помогут. Я тяжело болей. Многим врачам достаточно сложно попасть в вену, но для меня это вообще невозможно. Прости, дитя мое. Прошло двадцать лет с тех пор, как я был успешным врачом.

– Тогда я найду Дамона и попрошу его вскрыть мне аорту. Наплевать, что это меня убьет.

– Мне не все равно. – Елена и доктор повернули головы на донесшийся из клетки голос.

– Стефан! Стефан! Стефан! – Не думая о том, что проволока может сделать с ее телом, Елена наклонилась, пытаясь дотянуться до его рук.

– Нет, – Стефан говорил так тихо, как будто открывал страшную тайну. – Положи пальцы здесь и здесь – поверх моих. Эта ограда из особого материала, который блокирует мою Силу, но он не может повредить мою кожу.

Елена послушалась его. Она прикоснулась к Стефану. По‑настоящему прикоснулась. Спустя столько времени. Ни один из них ничего не говорил.

Елена слышала, как доктор Меггар встал и тихо отошел. К Сейджу, подумала она. Но она думала только о Стефане. Они просто смотрели друг на друга – на ресницах у обоих дрожали слезы. Они чувствовали себя очень юными.

И очень близкими к смерти.

– Ты говорила, что я всегда заставляю тебя произносить это первой, поэтому ты будешь удивлена. Я люблю тебя, Елена.

Слезы закапали из глаз Елены.

– Сегодня утром я как раз думала, скольких людей я люблю. Но это только потому, что есть один, которого я люблю больше всех. Единственный, навеки. Я люблю тебя, Стефан! Я люблю тебя!

Елена отступила на мгновение и вытерла глаза, как это делают умные девочки, чтобы не испортить макияж: положив пальцы на нижние веки и наклонившись назад, чтобы слезы и тени мелкими каплями рассеялись в воздухе.

Наконец‑то она смогла думать.

– Стефан, – прошептала она, – мне так жаль. Я потратила все утро, чтобы одеться – ну ладно, раздеться, чтобы показать, что ждет тебя, когда мы вытащим тебя отсюда. Но сейчас… я чувствую…

В газах Стефана тоже не было слез.

– Покажи, – с интересом прошептал он.

Елена встала, и скинута плащ. Закрыла глаза, продемонстрировала мелкие локоны, обрамлявшие лицо. Водостойкие золотые тени остались на веках, драгоценности никак не могли исправить непристойности надетой на ней золотой сетки. Кожа переливалась, тело было совершенно первой красотой молодости, которая уже никогда не повторится.

Раздался долгий вздох, а потом тишина. Елена открыла глаза, испугавшись, что Стефан мог умереть.

Но он стоял, вцепившись в железную решетку, как будто пытаясь сломать ее.

– Это все ради меня? – прошептал он.

– Ради тебя. Только ради тебя.

В этот момент она услышала мягкий звук за спиной и повернулась. Из камеры напротив сверкали два глаза.

К своему удивлению, Елена не разозлилась. Она чувствовала только решимость защитить Стефана, если потребуется.

Потом она увидела, что в камере, которая должна была быть пустой, сидел кицунэ. Он не походил на Шиничи или Мисао. У него были длинные‑длинные белые как снег волосы, yо лицо казалось молодым. Одет он был тоже в белое – белые штаны и белая рубаха из тонкого шелковистого материала, а огромный пушистый хвост заполнял почти всю камеру. Лисьи ушки двигались, в глазах сверкали золотые искры.

Он был прекрасен.

Кицунэ снова закашлялся.

Потом достал – наверное откуда‑то из волос – очень маленький мешочек из тонкой кожи. Идеальный мешочек для идеального украшения. Он сделал жест, как будто берет воображаемую бутылку (бутылка оказалось тяжелой, а напиток, явно вкусным) и что‑то налил из нее в мешочек. Потом он взял шприц – тоже воображаемый – и наполнил его из мешочка. Постучал, чтобы избавиться от пузырьков воздуха. Наконец, он просунул шприц сквозь решетку и надавил на поршень, опустошая его.

– Я могу напоить тебя черномагическим вином, – перевела Елена. – Можно держать мешочек и наполнять шприц. Доктор Меггар тоже может наполнить шприц. Но времени нет, поэтому я сама все сделаю.

– Я… – начал Стефан.

– Ты будешь пить так быстро, как только сможешь.

Елена любила Стефана, хотела слышать его голос, хотела смотреть ему в глаза, но речь шла о спасении жизни, и это была его жизнь. Она с поклоном взяла у кицунэ мешочек, а свой плащ сбросила на пол. Она слишком тревожилась о Стефане, чтобы помнить, как она одета. Руки дрожали, но она не позволяла себе расслабиться. Елена с друзьями принесли с собой три бутылки вина: одна была у нее самой, другая – у доктора Меггара, а третья – у Дамона.

Она действовала, как автомат, повторяя движения, подсказанные кицунэ. Налить, потянуть поршень, просунуть сквозь решетку, впрыснуть. Снова, и снова, и снова.

Примерно после десяти повторений Елена разработала новую тактику. Заполнив мешочек вином, она держала его, пока Стефан не открывал рот, а потом одним движением ладони направляла в него струю жидкости. Решетка стала липкой, Стефан стал липким; это не сработало бы, если бы сталь была для него опасна, но таким образом ему в горло попало очень много вина.

Вторую бутылку она отдала кицунэ, сидевшему за обычной решеткой. Она не знала, как отблагодарить его, но каждую свободную секунду поворачивалась к нему и улыбалась. Он глотнул вина прямо из бутылки, и на его лице застыло ровное выражение удовольствия.

Все закончилось слишком быстро. Елена услышала приближающийся голос Сейджа:

– Это нечестно! Елена не готова! Елена провела с ним мало времени!

Елене не хотелось, чтобы ей на голову упала наковальня. Она сунула последнюю бутылку вина в камеру кицунэ, поклонилась и вернула ему маленький мешочек, положив в него желтый бриллиант. Это был самый крупный камень из тех, что она принесла с собой. Он повертел его в пальцах с длинными когтями, а затем поднялся на ноги и слегка поклонился девушке. В какой‑то момент они улыбнулись друг другу, а затем Елена подобрала сумку доктора Меггара и накинула на себя красный плащ. Потом она снова повернулась к Стефану, вся дрожа:

– Мне так жаль. Я не хотела превращать свидание в визит врача…

– Но ты увидела возможность спасти мою жизнь и никак не смогла упустить ее.

Иногда братья были очень сильно похожи друг на друга.

– Стефан, не нужно! Я люблю тебя.

– Елена.

Он поцеловал ее пальцы, прижавшись к решетке, потом он обратился к охранникам:

– Нет, пожалуйста, пожалуйста, не забирайте ее! Дайте нам еще одну минуту! Только одну!

Но Елене пришлось отпустить его пальцы и застегнуть плащ. Последнее, что она увидела, – Стефан, который бил решетку кулаками и кричал:

– Елена, я люблю тебя! Елена!

Елену вывели из коридора, и дверь за ней захлопнулась. Ноги подкашивались.

Кто‑то обнял ее, помогая идти. Елена разозлилась. Наверно, Стефана прямо сейчас ведут в старую, кишащую вшами камеру. А демоны ничего не делают осторожно. Скорее всего, его гонят кольями, как животное.

Елена приказала себе идти.

Когда они оказались в приемной Ши но Ши, Елена огляделась:

– Где Дамон?

– В карете, – ответил Сейдж самым ласковым голосом. – Ему нужно время.

Елене хотелось завопить: «Я ему дам время! Время закричать, прежде чем я разорву ему горло!»

Потом ей просто стало грустно:

– Я не сказала Стефану ничего из того, что хотела. Я хотела сказать ему, что Дамон о многом сожалеет, что он изменился. А он даже не заметил, что Дамон был там…

– Это он так сказал? – удивился Сейдж.

Сейдж и Елена вдвоем вышли из мраморных дверей здания Богов Смерти. Именно так Елена называла его про себя.

Карета стояла прямо перед ними, но они не стали садиться. Сейдж отвел Елену в сторону, положил огромные руки ей на плечи и сказал мягко:

– Mon Dieu дитя мое, я не хотел говорить, но мне придется. Боюсь, даже если мы вытащим твоего Стефана из тюрьмы в день приема у леди Блодьювед, будет уже слишком поздно. Через три дня он уже…

– Это медицинское заключение? – резко спросила Елена, глядя на него в упор. Она знала, что измучена и бледна и что он жалеет ее, но она хотела честного ответа.

– Я не врач, – медленно проговорил он. – Я просто вампир.

– Просто древний вампир?

Брови Сейджа поднялись:

– На основании чего ты сделала подобный вывод?

– Без оснований. Прости, если я неправа. Но не мог бы ты позвать доктора Меггара?

Сейдж целую долгую минуту смотрел на нее, а потом ушел за доктором. Вернулись они вдвоем. Елена была готова к разговору.

– Доктор Меггар, Сейдж видел Стефана только в самом начале, до того, как вы сделали ему укол. Сейдж считает, что Стефан умрет в течение трех дней. Учитывая укол, вы согласны?

Она заметила слезы в близоруких глазах доктора Меггара:

– Может быть… если у него достаточно сильная воля, он проживет еще три дня. Но скорее всего…

– А если я. скажу, что он выпил около трети бутылки черномагического вина?

Они уставились на нее:

– Ты говоришь, что…

– И это весь твой план?

– Пожалуйста! – Забыв о плаще, забыв обо всем, Елена схватила доктора Меггара за руки. – Я нашла способ помочь ему выпить вино. Это что‑то меняет? – Она сжимала руки так крепко, что чувствовала кости.

– Конечно, меняет, – доктор Меггар боялся надеяться, – если ты действительно дала ему столько вина, то он вполне может дожить до приема у Блодьювед. Ты это хотела услышать?

Елена не удержалась от того, чтобы поцеловать ему руку, потом отстранилась.

– Давайте сообщим Дамону хорошие новости.

Дамон сидел очень прямо, его профиль чернел на фоне кровавого неба. Елена забралась в карету и закрыла дверцу.

Он спросил без всякого выражения:

– Все закончилось?

– Что? – Елена не была дурой, но хотела, чтобы Дамон сам понял, о чем спрашивает.

– Он… умер? – скучным голосом спросил Дамон, потирая переносицу.

Елена позволила тишине продлиться несколько секунд. Дамон должен был понимать, что Стефан вряд ли умрет в ближайшие полчаса. Не получив подтверждения, он резко повернулся.

– Елена! Что случилось? – требовательно спросил он. – Мой брат умер?

– Нет, – тихо ответила Елена. – Но он может умереть в течение пары дней. Он был в сознании – почему ты не поговорил с ним?

Дамон замялся, потом резко спросил:

– А что я мог ему сказать? Мне жаль, что я чуть не убил тебя? Ах, я надеюсь, что ты проживешь еще пару дней?

– Ну да, что‑то подобное, только без сарказма.

– Когда мне придет пора умереть, – отрубил Дамон, – я умру, стоя на ногах и сражаясь.

Елена ударила его по губам. В карете было не так много места для маневра, но она вложила в движение столько Силы, сколько можно было задействовать, не повредив карету. Последовало долгое молчание.

Дамон осторожно прикоснулся к губе, исцеляя ее, глотая собственную кровь.

– Забыла, что ты моя рабыня, а я – хозяин?

– Если хочешь жить в фантазиях, это твое дело. Лично мне приходится жить в реальном мире, знаешь ли. Между прочим, когда ты убежал, Стефан не просто стоял на ногах, он смеялся.

– Елена, – голос стал неестественно высоким. – Ты нашла способ дать ему кровь? – Он до боли сжал ее руку.

– Не кровь. Черномагическое вино. Если бы нас было двое, он выпил бы больше.

– Вас там было трое.

– Сейдж и доктор Меггар отвлекали охранников.

Дамон отпустил ее руку и сказал снова без выражения:

– Понятно. Значит, я изменил ему еще раз.

Елена сочувственно взглянула на него:

– Ты теперь совсем спрятался за стеной?

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– За стену ты прячешь все, что может причинить тебе боль. Ты даже себя заточил за стену, хотя там, должно быть, очень тесно. Катерина должна быть там, в отдельной камере, – она вспомнила ночь в мотеле. – И твоя мать тоже. Ну то есть мать Стефана. Другой матери ты не знал.

– Не… мою мать… – у Дамона никак не получалась связная фраза, но Елена знала, чего он хочет.

Он хотел сдержаться, успокоиться и продемонстрировать, что все в порядке. Чтобы ее теплые руки обняли его. Но он не собирался этого делать. На этот раз она бы сказала «нет».

Она обещала Стефану, что это для него, только для него. И она полагала, что всегда соблюдала дух этой клятвы, если не букву.

Через пару дней Елена смогла оправиться от боли, вызванной свиданием со Стефаном. Никто из них не мог говорить об этом – разве что они не удержались от коротких слезных восклицаний, когда Елена сказала, что у них еще остались дела, и, сделав их, они смогут отправиться домой. Ну а если у них не получится, Елене будет все равно – уехать или остаться в Темном Измерении.

Дом! Это звучало почти как «рай», хотя Бонни и Мередит не понаслышке знали, какой ад поджидал их в Феллс‑Черч. Но так или иначе, все что угодно было лучше этой залитой кровавым светом земли.

Надежда зажгла интерес к жизни, и они снова радовались платьям, сделанным леди Ульмой. Конструирование одежды было одним из немногих занятий, которым леди Ульма могла предаваться, лежа в постели, и она постоянно создавала эскизы. Поскольку прием у леди Блодьювед проходил как в помещении, так и на улице, все три платья должны были быть красивы и в свете свечей, и под красными лучами солнца.

Платье Мередит было глубокого синего цвета с металлическим отливом. В солнечном свете оно казалось фиолетовым, и девушка, представшая на прошлом приеме в образе сирены, выглядела в нем совсем иначе. Платье напоминало наряд египетской принцессы, Левая рука и плечи Мередит были обнажены; но изящная узкая юбка, спадающая прямыми складками до туфелек, и мелкие сапфировые бусины, украшавшие бретельки платья, придавали девушке скромный вид. Волосы леди Ульма велела распустить, а единственной косметикой оказалась черная подводка для глаз. Ожерелье из крупных овальных сапфиров лежало широким воротником. Те же синие камни украшали запястья и тонкие пальцы.

Платье Бонни было по‑настоящему гениально: серебристая материя приобретала пастельный оттенок того же цвета, что и освещение. В доме оно сияло как луна, а на улице становилось нежно‑розовым, почти как волосы Бонни. Его дополняли пояс, ожерелье, браслеты, серьга и кольца с белыми опаловыми кабошонами. Кудри Бонни были убраны с лица в художественном беспорядке, прозрачная кожа была розовой под солнцем и призрачно‑белой в помещении.

Платье Елены снова оказалось самым простым и самым эффектным. Оно было ярко‑алым и под солнцем, и при свечах. Глубокий вырез открывал кожу цвета сливок, отливающую золотом в солнечном свете. Платье плотно облегало фигуру, но сбоку от бедра шел разрез, позволявший ходить и танцевать. Вечером перед приемом волосы Елены начесали, превратив в золотистое облако – на улице они сияли рыжим, как на полотнах Тициана, а в помещении становились золотыми. Алмазная отделка декольте, бриллианты на пальцах, запястьях и предплечьях, бриллиантовое колье и подвеска, подаренная Стефаном, в солнечном свете горели как рубины, а при вспышках фейерверка вспыхивали другими красками. Леди Ульма обещала, что зрители ослепнут от сияния.

– Но я не могу это надеть, – протестовала Елена. – Может быть, вы больше не увидите нас, если мы освободим Стефана и сбежим.

– Это касается и нас, – тихо сказала Мередит, глядя на наряды, в помещении сиявшие серебрнсто‑синим, алым и опаловым. – На нас надеты лучшие драгоценности, которые мы когда‑либо носили в помещении или на улице, но вы можете потерять все это!

– Они вам понадобятся, – Люсьен говорил очень тихо, – лучше, чтобы у каждой из вас были украшения, которые вы сможете отдать за повозку, охрану, продукты… за что угодно. Они сделаны так, что можно вынуть камень из оправы и использовать его для оплаты, и украшения не такие сложные, чтобы напугать какого‑нибудь коллекционера.

– Кроме того, они все очень высокого качества, – добавила леди Ульма. – Лучшего нельзя было сделать за такой короткий срок.

Все три девушки не выдержали и набросились на пару – леди Ульму, лежавшую на огромной кровати с альбомом, и стоявшего рядом Люсьена – с поцелуями. Они плакали, совершенно не заботясь о макияже.

– Вы как будто ангелы, – всхлипывала Елена. – Феи‑крестные или ангелы! Я не знаю, как смогу расстаться с вами!

– Как ангел, – повторила леди Ульма, вытирая слезу со щеки Елены. Потом она обняла Елену и обвела ругой себя, лежащую в удобной постели, и молодых девушек с влажными глазами, готовых исполнить любые ее желания. Кивнула на окно, за которым виднелась небольшая речка с мельницей, деревья с созревшими плодами, огороды, сады, поля и леса. И наконец, она взяла руку Елены и положила на свой округлившийся живот. – Видишь? – спросила она почти шепотом. – Видишь? А помнишь, какой ты меня нашла? И кто из нас ангел?

При словах «какой ты меня нашла» руки Елены взлетели к лицу, как будто она была не в силах вынести то, что вспомнила. Потом она снова начала обнимать и целовать леди Ульму, уничтожив последние остатки макияжа.

– Господин Дамон был настолько любезен, что выкупил Люсьена, – продолжила леди Ульма, – ты можешь не верить, но, – она посмотрела на тихого бородатого ювелира глазами, полными слез, – я чувствую к нему то нее, что ты к Стефану, – она покраснела и закрыла лицо руками.

– Он освободит Люсьена сегодня, – Елена опустилась на колени и уткнулась головой в подушку леди Ульмы. – И подарит вам имение. Они с адвокатом целую педелю работали с бумагами и договаривались со Стражами. Все сделано – даже если вернется генерал, он вас не тронет. Это ваш дом.

Снова слезы. Снова поцелуи. Сейдж, который, насвистывая, шел по коридору после прогулки с собакой, заглянул в комнату.

– Мы и по тебе будем скучать, – плакала Елена.

– Спасибо.

В тот же день Дамон исполнил все обещания Елены, а еще выплатил каждому слуге большую премию. Воздух был полон конфетти, розовых лепестков, музыки и прощальных возгласов. Дамон, Елена, Бонни и Мередит уезжали к леди Блодьювед. Может быть, они навсегда покидали имение.

– Как ты думаешь, почему Дамон не освободил нас? – спросила Бонни у Мередит по пути к дому Блодьювед. – Я понимаю, что мы должны были быть рабынями, чтобы попасть в этот мир. Но ведь мы уже здесь, так почему не сделать нас честными девушками?

– Бонни, мы и так честные девушки, – напомнила ей Мередит. – Думаю, дело в том, что мы никогда не были настоящими рабынями.

– Ты же понимаешь, что я имею в виду. Почему он не освободит нас, чтобы все видели, что мы честные девушки?

– Потому что нельзя освободить того, кто уже свободен.

– Можно было бы провести всю церемонию, – настаивала Бонни. – Или это так сложно, освободить раба?

– Не знаю, – Мередит наконец сдалась. – Но могу сказать, что я. думаю. Наверное, он не освободил нас потому, что так он несет за нас ответственность. Не в том смысле, что раба нельзя наказать – мы видели, что случилось с Еленой, – Мередит на секунду замолчала, потому что воспоминания заставили обеих вздрогнуть, – но в конечном счете именно хозяин может лишиться жизни из‑за раба. Помнишь, они хотели убить Дамона за то, что сделала Елена?

– То есть он делает это для нас? Чтобы защитить нас?

– Не знаю. Наверное, да, – медленно сказала Мередит.

– Значит, раньше мы ошибались на его счет? – Бонни великодушно употребила «мы» вместо «ты». Из всех подруг Елены на Мередит обаяние Дамона действовало слабее всего.

– Наверное, да, – повторила Мередит. – Но все, кажется, забыли, что совсем недавно Дамон помог кицунэ упрятать сюда Стефана. А Стефан точно не сделал ничего, чем мог бы это заслужить.

– Ну да, ты права, – в голосе Бонни звучало облегчение от того, что она не слишком ошиблась, и одновременно странная задумчивость.

– Все, что Стефану было нужно от Дамона, – мир и покой, – продолжила Мередит увереннее.

– И Елена, – машинально добавила Бонни.

– Да, да, и Елена. Но все, что было нужно Елене, – это Стефан. Я имею в виду, все что нужно… – Мередит осеклась. В настоящем времени эта фраза уже казалась неправильной. Она попыталась еще раз:

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 212223 24 25 26 Следующая ⇒