Души теней 15 страница

Когда мгновение спустя дверь отворилась, охранник увидел пару, слившуюся в таких тесных объятиях, что они даже не заметили чужого вторжения. Елена почувствовала его возмущение. Желание пары гостей уединиться в отдаленной комнате дворца понятно, но эта комната находилась на домашней половине. Поскольку он включил свет, Елена разглядела его краем глаза. Она открыла разум, чтобы прочитать его мысли. Охранник окидывал ценности опытным, но скучающим взглядом. Изящная миниатюрная ваза, украшенная рубиновыми розами и изумрудными виноградными листьями; законсервированная магическим способом деревянная шумерская лира пяти тысяч лет от роду; пара массивных золотых подсвечников в виде вставших на дыбы драконов; египетская погребальная маска с темными длинными глазницами, из которых словно бы смотрели блестящие глаза. Не похоже было, чтобы ее милостьпридавала этому какое‑либо значение, но…

– Эта комната не для публики, – сказал он Дамону, который в ответ сильнее обнял Елену. Ну да, Дамон собирался устроить хорошее представление для охранника… или что‑то в этом роде. Но разве они уже… не сделали это? Мысли Елены перепутались. Последнее… действительно последнее, что они могут себе позволить… это… потерять шанс… найти ключ. Елена начала вырываться, а потом поняла, что не должна этого делать. Не должна. Она Игрушка, дорогая игрушка, пусть и разукрашенная, но Дамон все равно мог распоряжаться ею, как ему заблагорассудится. Когда кто‑нибудь наблюдает, она не должна сопротивляться хозяину.

Однако Дамой зашел слишком далеко… Дальше, чем когда‑либо. Хотя он этого и не знал. Он ласкал ее кожу, открытую шелком цвета слоновой кости, ее руки, ее спину, даже ее волосы. Он знал, как ей это нравится, что она чувствует, когда он нежно гладит ее волосы или наматывает их на кулак.

«Дамон! – Она опустилась до последнего средства: просьб. – Дамон, если они задержат нас или по‑другому помешают найти ключ сегодня, когда нам представится другой шанс?..» Она позволила ему почувствовать свое отчаяние, вину, даже свое предательское желание забыть все и поддаться страсти, которую он вызывал в ней.

«Дамон, я… скажу это, если ты хочешь. Я… прошу тебя».

Елена почувствовала, как глаза затопляют слезы.

«Не плачь», – мысленный голос Дамона звучал как‑то странно. Это не могло быть голодом – он пил ее кровь немногим больше двух часов назад. И это была не страсть, потому что ее она бы услышала и почувствовала. Но в мысленном голосе Дамона было такое напряжение, что ей стало страшно. Она знача, что он чувствует ее страх, и что ничего не будет с этим делать. Никаких объяснений. Она не могла изучить его разум, потому что он полностью закрыл его. Единственное, что она смогла уловить, и что хоть как‑то походило на чувство – боль. Боль на грани терпимого. От чего, беспомощно спросила Елена.

Что могло вызвать такую боль?

Елена не могла тратить время на душевное состояние Дамона.

Она направила Силу в уши и прислушалась к происходящему за дверью.

Елена слушала, и тем временем у нее возникла новая идея. Она остановила Дамона в кромешной темноте коридора и попыталась объяснить, какую комнату ищет. Такую, которую в наше время назвали бы «домашним офисом».

Дамон, знакомый с архитектурой больших особняков, после нескольких неудачных попыток нашел кабинет леди. К этому моменту зрение Елены стало почти таким же острым, как у него, так что в полумраке комнаты им хватало одной свечи.

Елена расстроилась, когда не нашла в огромном письменном столе ни одного секретного ящика. Дамон в это время осматривал приемную.

– Я слышат что‑то. Думаю, пора уходить.

Елена продолжала искать. Оглядывая комнату, она увидела небольшой письменный стол со старомодным стулом и коллекцией ручек, от самых древних до современных, заботливо разложенных на столешнице.

– Пойдем, пока все чисто, – поторопил ее Дамон.

– Ага, – рассеянно ответила Елена, – сейчас.

А потом она увидела.

Не колеблясь ни секунды, она пересекла комнату и взяла ручку с блестящим серебряным пером. Конечно, это была не настоящая перьевая ручка, она просто была сделана такой, элегантной и старомодной. Теплое дерево ручки было изогнуто как раз под ее руку.

– Елена, я не думаю, что…

– Тссс, – Елена была слишком поглощена тем, что она делала, чтобы слушать его. Во‑первых, она попробовала что‑нибудь написать. Не вышло. Что‑то мешало. Во‑вторых, она осторожно развинтила ручку, как будто собираясь заменить стержень. Сердце отдавалось в ушах, руки дрожали. Не торопиться… ничего не упустить… и, ради бога, ничего не уронить и не шуметь в темноте. Ручка распалась в руках на две части, и на темно‑зеленую столешницу упал маленький тяжелый изогнутый кусок металла. Он мог выпасть только из самой толстой части ручки. Он был у нее в руках, и она собрала ручку, прежде чем посмотреть на него. Но потом… пришлось разжать руку и посмотреть на него.

Маленький серебряный полумесяц слепил глаза отраженным светом, но он полностью соответствовал описанию, которое Бонни дала Елене и Мередит. Крошечная лиса с маленьким тельцем и инкрустированной драгоценными камнями головой с парой плоских ушей. На месте глаз были два сверкающих зеленых камня. Изумруды?

– Александрит, – шепотом сказал Дамой. – Говорят, что они меняют цвет в свете свечей или камина. Они отражают огонь.

Елена, стоявшая к нему спиной, с неприязнью вспомнила, как отражали огонь глаза самого Дамона, одержимого малахом, – кроваво‑красный огонь жестокости Шиничи.

– Ну, – потребовал Дамон, – как ты догадалась?

– Это действительно один из кусков ключа?

– Ну, вряд ли это часть ручки. Может, конечно, это игрушка из коробки с завтраком, но ты подошла прямо к ней, как только мы вошли в комнату. Даже вампирам необходимо время, чтобы подумать, моя бесценная принцесса.

Елена пожала плечами.

– Это слишком просто. Когда стало ясно, что ключи для настройки арфы не подходят, я спросила себя, какой еще инструмент можно найти в доме. Ручка – инструмент для письма. Ну а после этого нужно было только выяснить, есть ли у леди Фазины кабинет.

Дамон перевел дух.

– Черт возьми. Ты – воплощенная невинность. Знаешь, что я искал? Потайные двери. Вход в подземелья. Единственный инструмент, который я смог придумать, – пыточный. Ты удивишься, как много их в этом прекрасном городе.

– Но не в ее доме!.. – Голос Елены опасно повысился, и они оба замолчали на мгновение, вслушиваясь в звуки из коридора.

Там было тихо.

Елена выдохнула:

– Быстро! Где он будет в безопасности?

Единственный недостаток платья состоял в том, что в нем невозможно было что‑нибудь спрятать.

Придется в следующий раз указать на это леди Ульме.

– Давай ко мне в карман, – Дамона трясло, как и Елену. Впихнув ключ в карман черных джинсов от Армани, он схватил ее обеими руками.

– Елена! Ты понимаешь? Мы сделали это. Мы это сделали!

– Я знаю! – Из глаз Елены текли слезы. Музыка леди Фазины слилась в один сильный, безупречный аккорд. – Мы сделали это вместе!

Вдруг – это «вдруг» уже вошло в привычку – Дамон обнял ее, ее руки скользнули ему под куртку, она чувствовала его тепло, его силу. Она не удивилась, почувствовав укол в горло, когда она откинула голову назад: ее пантера была очень плохо выдрессирована и еще не выучила основные правила этикета свиданий, например «сначала поцелуй, потом укус».

Она вспомнила: чуть раньше он говорил, что голоден, но она пропустила это мимо ушей, слишком увлеченная серебряной ручкой, чтобы понять, что он имеет в виду. Но теперь она поняла. Вот только сегодня он казался очень уж голодным.

Даже слишком голодным.

«Дамон, – нежно подумала она, – ты берешь слишком много».

Но не почувствовала никакого ответа, только дикий голод хищника.

«Дамон, это может быть опасно… для меня». В этот раз Елена вложила в свои слова столько Силы, сколько смогла.

Она не дождалась никакого ответа, уже уплывая вниз, в темноту. И вдруг ей пришла в голову идея.

– Где ты? Ты здесь? – звала она, представляя себе маленького мальчика.

А потом она увидела его, прикованного к стене. Он свернулся в клубок и закрыл глаза руками.

– Что случилось? – испугалась Елена.

– Он причиняет боль! Он делает больно!

– Тебе больно? Где? – быстро спросила Елена.

– Нет! Он причиняет боль тебе. Он может тебя убить!

– Тссс, – она попыталась укачать его, как в колыбели.

– Он должен услышать нас!

– Хорошо, – согласилась Елена. Она действительно чувствовала слабость. Повернувшись вместе с ребенком, она беззвучно прошептала: – Прошу, перестань.

И чудо случилось.

И она, и мальчик почувствовали это. Челюсти разжались. Поток энергии прекратил течь из Елены в Дамона. А затем это чудо оторвало ее от мальчика, с которым она мечтала поговорить.

«Нет! Подожди!» – пыталась она сказать Дамону, как можно крепче цепляясь за руки ребенка. Но она невероятно быстро возвращалась в сознание. Темнота рассеялась. Ее место заняла комната, слишком ярко освещенная. Единственная свеча горела, как прожектор. Закрыв глаза, она почувствовала тепло и тяжесть тела Дамона в своих объятиях.

– Прости меня! Елена, ты можешь говорить? Я не понимал, как много…

С голосом Дамона было что‑то не так. Он не втянул клыки, поняла она.

Что‑то? Да все было не так! Они были так счастливы, но… ее рука стала мокрой.

Елена отстранилась от Дамона и посмотрела на свои руки. Они были красные, и это была не краска.

Пытаясь сформулировать вопрос, она скользнула за спину Дамона и стянула с него черную куртку. В ярком свете она разглядела черную шелковую рубашку, испачканную засохшей, почти засохшей и совсем свежей кровью.

– Дамон! – Она почувствовала только ужас, без всякой вины или понимания. – Что случилось? Ты дрался? Скажи!

А потом перед внутренним взглядом встала цифра. Она с детства умела считать. Честно говоря, она научилась считать до десяти еще до своего первого дня рождения. То есть у нее за спиной было семнадцать лет обучения, и она смогла посчитать количество неровных, глубоких кровоточащих порезов на спине Дамона.

Десять.

Елена опустила глаза на свои собственные окровавленные руки и платье, ставшее из платья богини платьем ужаса, когда молочную белизну испачкало красным.

Это должна была быть ее кровь.

Раны на спине Дамона, должно быть, горели, как следы от меча. Он перенаправил боль и следы наказания от нее к себе.

«И он еще нес меня домой. – Мысли всплывали из ниоткуда. – Не сказал ни одного слова. Я бы никогда не узнала… И он до сих пор не вылечился. Он вообще когда‑нибудь вылечится?»

И вот тогда она закричала.

Кто‑то пытался напоить из стакана. Обоняние Елены было настолько острым, что она почти почувствовала вкус содержимого – черномагическое вино. И она не хотела его пить! Нет! Она выплюнула его. Они не смогут заставить ее.

– Mon enfant это для твоего же блага. Пей.

Елена отвернулась. Она почувствовала тьму, и ее подхватил ураган. Да. Это было к лучшему. Почему бы им не оставить ее в покое? Где‑то глубоко в ее сознании с ней в темноте был маленький мальчик. Она помнила его самого, но не помнила его имени. Она протянула руки, и он взял их в свои. Казалось, что его цепи стали легче, чем они были… когда? Раньше. Это было все, что она смогла вспомнить.

– Ты в порядке? – прошептала она ребенку. Здесь, в глубинах сознания, шепот казался криком.

– Не плачь. Пожалуйста, – умолял он ее, но его слова напомнили то, о чем было невыносимо думать, и она прижала пальцы к его губам.

И тут раздался громкий голос извне:

– Итак, mon enfant, вы решили encore une fois стать un vampire.

– Это в самом деле происходит? – прошептала она мальчику. – Я снова умираю? Чтобы стать вампиром?

– Я не знаю! – крикнул мальчик. – Я ничего не знаю! Он злится. Я боюсь.

– Сейдж не навредит тебе, – пообещала она. – Он уже вампир и твой друг.

– Не Сейджа…

– Тогда кого ты боишься?

– Если ты снова умрешь, я останусь здесь навеки.

Мальчик передал ей картинку – он был целиком обвит тяжелыми кольцами цепи, она закрывала ему рот, как кляп, стягивала руки и притягивала ноги к стене. Металл впивался в нежную кожу, заливая ее кровью.

– Кто это сделает? – Елена заплакала. – Я заставлю его пожалеть, что он вообще родился. Скажи мне, кто собирается это сделать!

Лицо ребенка приняло грустное и потерянное выражение:

– Я, – грустно сказал он, – Он. Он… я. Дамон. Потому что мы убили тебя.

– Но если это не его вина…

– Мы должны. Мы должны. Но, может, я умру, доктор сказал, что…

В последнем предложении прозвучала надежда.

Это придало Елене решимости. Если Дамон не может мыслить ясно, она, наверное, тоже не может.

Может быть… может быть, она должна сделать то, чего хотел Сейдж.

И доктор Меггар.

Она услышала его голос, как будто сквозь густой туман.

– …ради, ты была здесь всю ночь. Дай кому‑нибудь еще.

Да… всю ночь. Елена не хотела просыпаться снова, а воля у нее была сильная.

– Может быть, сменить сторону? – предложила какая‑то девушка. Голос был молодой, но решительный. Бонни.

– Елена… Это Мередит. Ты чувствуешь, что я держу тебя за руку? – После паузы раздался вскрик. – Она сжала мою руну! Вы видели? Сейдж, скажи Дамону, чтобы он поскорее пришел.

Все плыло…

– …выпей еще, Елена. Я знаю, знаю, тебя уже тошнит от этого, но ты можешь выпить un peu ради меня?

Все плыло…

– Tres bon, mon enfant! Мfintenant как насчет молока? Дамон верит, что ты можешь остаться человеком, если выпьешь немного молока.

У Елены было две мысли по этому поводу. Первая – если она выпьет еще немного жидкости, то лопнет. Вторая – она не будет давать глупых обещании.

Она попыталась заговорить, по получился только шепот:

– Скажите Дамону, что я не собираюсь выздоравливать, пока он не освободит маленького мальчика.

– Кого? Какого маленького мальчика?

– Елена, милая, все маленькие мальчики в этом именин свободны.

– Почему бы просто не сказать это Дамону, – это Мередит.

– Елена, Дамон прямо здесь, на диване, – доктор Меггар, – вы оба были очень больны, но ты выздоровеешь. Мы можем передвинуть диван, чтобы ты поговорила с ним. Вот, готово.

Елена попыталась открыть глаза, но свет был слишком ярким. Она перевела дыхание и попыталась снова. Свет остался ярким, и она не могла приглушить его.

Она говорила с закрытыми глазами, не видя, но чувствуя его присутствие:

– Я не могу снова оставить его одного. Особенно если ты собираешься заковать его в цепи и заткнуть ему рот.

– Елена, – голос Дамона дрожал, – я прожил не самую хорошую жизнь, но я не держал раньше рабов, клянусь. Спроси любого. И я бы не поступил так с ребенком.

– Нет, ты именно так и поступил. Я знаю его имя. Он – это мягкость, доброта, все хорошие качества… и страх.

– …волнует ее, – низкий голос Сейджа.

– …я знаю, что она не в своем уме, – голос Дамона стал громче, – но я хочу знать имя маленького мальчика, с которым я, как предполагается, сделал такое. Это может ей повредить?

Он добавил еще громче:

– Могу я по крайней мере спросить? Обелить собственное имя. Елена? Ты можешь сказать мне, какого ребенка я мучаю?

Она так устала. Но все‑таки ответила громким шепотом:

– Его зовут Дамон, само собой.

Удивленный шепот Мередит:

– Боже мой. Она готова была умереть за метафору.

Мэтт смотрел, как миссис Флауэрс разглядывала значок шерифа Моссберга, держа его в одной руке и водя по нему пальцами другой. Значок забрали у Ребекки, племянницы шерифа. Мэтт совершенно случайно наткнулся на нее чуть раньше и заметил, что вместо платья на ней надета знакомая мужская рубашка – рубашка шерифа из Риджмонта. Потом он увидел все еще пристегнутый к ней значок. О шерифе Моссберге можно сказать много… хорошего, но невозможно представить, что он потерял значок. Мэтт забыл о вежливости и вцепился в маленький металлический щит, прежде чем Ребекка смогла остановить его.

Возникшее тогда болезненное предчувствие стало только сильнее, и выражение лица миссис Флауэрс никак не могло его успокоить.

– Он же не соприкасался с кожей напрямую. Потому картинка размыта. Но, мой милый Мэтт, – она подняла на него потемневшие глаза, – я боюсь.

Она дрожала, сидя у кухонного стола, на котором остывали две кружки горячего молока со специями.

Мэтт откашлялся и поднос обжигающее молоко к губам.

– Вы думаете, что нужно пойти туда и все разузнать?

– Мы обязаны это сделать, – она грустно покачала головой с мягкими, тонкими белыми кудрями. – Дорогая мама очень настойчива, и я сама это чувствую: этот артефакт скрывает сильное волнение.

Мэтт чувствовал гордость за то, что сберег такой ценный «артефакт», но потом подумал: «Да, украсть значок с рубашки двенадцатилетней девочки… этим точно стоит гордиться».

Голос миссис Флауэрс раздался из кухни:

– Надень несколько рубашек и свитеров, а еще вот это.

Она бочком вышла из кухни, держа несколько длинных пальто, по‑видимому вытащенных из шкафа перед дверью, и несколько пар садовых перчаток.

Мэтт вскочил помочь ей с охапками вещей и закашлялся от нафталина и какого‑то еще пряного запаха.

– Почему я чувствую себя как на Рождество? – Он кашлял чуть ли не после каждого слова.

– Наверное, из‑за гвоздичного средства для сохранения одежды по рецепту двоюродной бабушки Морвен, – с сомнением ответила миссис Флауэрс и добавила: – Некоторые из этих пальто остались еще от моей матери.

Мэтт охотно поверил.

– Но на улице тепло. Зачем надевать их?

– Для защиты, дорогуша, для защиты. В эту ткань вплетены заклинания против зла.

– Даже в перчатки? – с сомнением спросил Мэтт.

– Даже в перчатки, – твердо сказала миссис Флауэрс, помялась и добавила тише: – И нам стоит найти пару фонариков, дорогуша, потому что придется работать в темноте.

– Шутите!

– К сожалению, нет. Нам понадобится веревка, чтобы связаться вместе. Ни при каких обстоятельствах мы не должны сегодня вечером входить в чащу.

Час спустя Мэтт все еще обдумывал это. У него пропал аппетит, и он никак не мог справиться с порцией тушеных баклажанов au frontage.

Интересно, так ли чувствовала себя Елена, обдумывая свои планы А, В и С. Интересно, сочла бы она мои мысли глупыми.

Он чувствовал, как сжимается сердце, и трехтысячный раз задавался вопросом, правильно ли он поступил, оставив Дамона и Елену.

Это должно быть правильным, твердил он себе. Доказательством служило хотя бы то, что этот поступок сделал ему больно. То, что по‑настоящему ранит, всегда правильно. Но я просто хотел попрощаться с ней…

Но если бы ты это сделал, то никогда не смог бы уйти. Признай, придурок: без Елены ты вообще ничего не стоишь. С тех пор как она нашла парня, который ей нравится больше тебя, ты вел себя как Мередит и Бонни – помогал ей удерживать его и избегать контактов с плохими парнями. Может, им всем стоит купить себе футболки с надписью: «Я собачка. Я служу принцессе Еле…»

БАХ!

Мэтт вскочил и припал на четвереньки. Это оказалось очень больно – совсем не так, как казалось по фильмам.

Бах!

На другой стороне комнаты с грохотом распахнулись ставни. Хотя нет, скорее с хлопком. Снаружи пансионат был в очень плохом состоянии, и деревянные ставни иногда выскакивали из защелок.

«Совпадение ли это?» – подумал Мэтт, когда сердцебиение успокоилось. Здесь, в пансионате, где Стефан проводил столько времени? Может, его дух остался в этих стенах и слушает, что думают люди? Мэтту показалось, что он только что получил сильный удар в солнечное сплетение.

Прости, чувак, подумал он, чуть не сказав это вслух. Я не хотел бросать твою девушку. На нее сильно давят. Бросать его девушку?

Бросить Елену?

Черт возьми, да он первый убьет любого, кто бросит Елену. Если только Стефан не использует вампирские способности, чтобы оказаться первым! О чем всегда говорит Елена? Нельзя быть готовым ко всему. Планов не бывает слишком мною, потому что у главного плана всегда окажется несколько недостатков – так же, как арахис всегда покрыт мерзкой шелухой. Вот почему Елена обычно работала с максимальным количеством людей. Ну и что, что планы С и D не понадобятся? Они должны быть готовы.

Думая об этом и чувствуя, что мысли прояснились впервые с того момента, как он продал «приус» и отдал деньги Стефана Бонни и Мередит для оплаты перелета, Мэтт отправился работать.

– А потом мы гуляли по имению и видели яблоневый, апельсиновый и вишневый сады, – рассказывала Бонни Елене, которая лежала, маленькая и беззащитная, в кровати с прозрачным тускло‑золотым пологом, подобранным тяжелыми шпурами с кистями разных оттенков золотого. Бонни положила маленькие босые ступни на простыни, удобно устроившись в золотом кресле, придвинутом к кровати. Елена была плохим пациентом. Она пыталась встать, капризничала, просилась гулять. Это было бы полезнее, чем визиты доктора Меггара, который переселился в имение и по пять раз на дню заставлял ее есть овсянку, стейки и пить молоко.

Она знала, чего они действительно боятся. Однажды долгой ночью Бонни плакала у ее постели и проговорилась:

– Т‑ты кричала, и все в‑вампиры слышали это, и Сейдж просто схватил меня и Мередит, как двух котят, под мышки и побежал туда, откуда доносились крики. Но т‑так много людей успели к вам раньше! Ты была без сознания, и Дамон тоже, и кто‑то сказал: «На них напали, думаю, они мертвы!» И в‑все гов‑ворили: «Позовите Стражей!» И я упала в обморок.

– Тссс, – ласково и спокойно сказала Елена. – Выпей немного черномагического вина, тебе станет лучше.

Бонни выпила немного. И еще немного. А затем продолжила историю:

– Сейдж, видимо, знал что‑то, поскольку сказал: «Я врач, я осмотрю их». И он сказал это так, что ему любой бы поверил! А потом он посмотрел на вас обоих и, наверное, сразу понял, что произошло, и велел подать карету, чтобы «отвезти их к моему коллеге, доктору Меггару». Пришла сама леди Фазина и предложила любой из своих экипажей, разрешив отправить его обратно в любое в‑время, Она тааааак богата! А потом мы вынесли вас обоих через задний ход, потому что были, были уроды, которые сказали «дайте им умереть». Это были демоницы, белые как снег, их называют Снежными Женщинами. А потом, потом, мы ехали в экипаже и, господи! Елена! Елена, ты умерла! Ты дважды переставала дышать! А Сейдж и Мередит еле‑еле успевали оказывать тебе первую помощь. А я, я молилась.

Елена, к этому моменту полностью погрузившаяся в рассказ, обняла ее, но Бонни все равно плакала.

– Мы стучали в дверь к доктору Меггару так, словно пытались выбить ее, он осмотрел тебя и сказал, что ты нуждаешься в переливании крови. И я сказала: «Возьмите мою кровь». Потому что, помнишь, в школе мы обе сдавали, кровь для Джоди Райт, и мы были чуть ли не единственными, кто мог это сделать, потому что у нас одна группа крови. А затем доктор Меггар подготовил два стола, очень быстро. Мне было так страшно, что я еле заставила себя подставить руку под иглу, но я смогла. Смогла, смогла! И тебе сделали переливание. Кстати, знаешь, как поступила Мередит? Она позволила Дамону себя укусить. На самом деле! Доктор Меггар послал экипаж обратно в особняк, чтобы попросить слуг, которые хотели «премию», как это здесь называется, и экипаж вернулся полным. Не знаю, скольких укусил Дамон, но многих. Доктор Меггар сказал, что это лучшее лекарство. И Мередит, и Дамон, и все мы уговорили доктора Меггара переехать сюда, а леди Ульма планирует сделать из этого здания больницу для бедных. А после этого мы просто старались вылечить тебя. Дамону стало лучше на следующее утро.

Леди Ульма, Люсьен и он – идея была их, а вот реализация ее – послали жемчужину леди Фазине, ту жемчужину, на которую отец леди Ульмы никогда не рассчитывал найти покупателя, она очень большая, почти с кулак, неправильной формы и блестит, как серебро. Они повесили ее на толстую цепочку и послали ей. – Глаза Бонни снова наполнились слезами. – Потому что она спасла тебя и Дамона. Без ее экипажа вы бы погибли. – Бонни наклонилась и прошептала: – А Мередит сказала мне по секрету – но не от тебя, – что это не так уж и плохо, когда тебя кусают. Надо же! – Бонни зевнула и потянулась, как котенок. – Меня бы тоже укусили, – сказала она почти грустно, но быстро добавила: – Но моя кровь нужна была тебе. Человеческая кровь вообще и моя в частности. Думаю, здесь знают все о группах крови, потому что могут чувствовать различия вкуса и запаха.

Она почти подпрыгнула, вспомнив:

– Хочешь посмотреть на половинку ключа? Мы были уверены, что все кончено, и нам никогда его не найти, но, когда Мередит пошла в спальню, чтобы ее укусили – честное слово, больше они ничего не делали, – Дамон отдал его и попросил сохранить. Она хранит его в маленьком сундучке, сделанном Люсьеном. Он похож на пластиковый, но на самом деле не пластиковый.

Елена послушно восхитилась маленьким полумесяцем, но больше ей делать было нечего – разве что болтать и читать классику или энциклопедии с земли. Они даже не позволили ей лежать в одной комнате с Дамоном. Елена знала почему.

Они боялись, что они с Дамоном будут не только разговаривать. Они боялись, что она подойдет к нему и вдохнет его знакомый экзотический аромат – итальянский бергамот, мандарин и кардамон – и взглянет в его черные глаза, в зрачках которых может поместиться целая вселенная, у нее ослабнут колени, и она проснется вампиром.

Они ничего не знали! Они с Дамоном обменивались кровью и раньше. Если не случится ничего из ряда вон выходящего, он и дальше будет вести себя как истинный джентльмен.

– Гм, – отреагировала Бонни на этот протест, постукивая по подушке серебристыми ноготками. – Наверное, не надо говорить им, что вы уже много раз обменивались кровью. Тогда они смогут сказать «Ага!», ну или что‑то в этом роде. Ну увидеть в этом что‑нибудь не то.

– Нет здесь ничего такого. Я здесь, чтобы освободить своего возлюбленного, Дамона, а Стефан только помогает мне в этом.

Бонни поджала губы, но не произнесла ни слова.

– Бонни?

– Да?

– Я только что сказала то, что я думаю, что сказала?

– Да.

Елена сгребла в охапку подушки и уткнулась в них лицом.

– Скажи повару, что я хотела бы стейк и большой стакан молока, – попросила она придушенным голосом. Мне нехорошо.

У Мэтта был новая развалюха. Он всегда мог раздобыть себе машину, если ото было нужно. И вот теперь он рывками ехал к дому Обаа‑сан.

К миссис Сайту, поспешно поправил он самого себя. Он не хотел нарушать незнакомые ему традиции – во всяком случае, не тогда, когда просит о помощи.

Дверь в доме Сайту открыла женщина, которую Мэтт никогда раньше не видел. Очень красивая, одетая в ярко‑алую юбку – или, возможно, в очень широкие алые штаны: она так широко расставила ноги, что это было непонятно, – и белую блузку. Ее лицо поражало: его обрамляли прямые темные волосы, а черная челка почти доходила до бровей.

Но удивительней всего был длинный изогнутый меч, направленный прямо на Мэтта.

– П‑привет, – поздоровался Мэтт, когда ему предстало это видение.

– Это хороший дом, – ответила женщина. – Не для злых духов.

– Я так никогда и не думал, – Мэтт отступал по мере того, как она продвигалась вперед. – Честно.

Женщина закрыла глаза, словно задумалась о чем‑то. Затем внезапно опустила меч.

– Ты говоришь правду. Ты не несешь зла. Входи.

– Спасибо, – поблагодарил Мэтт. Он никогда так не радовался приглашению взрослой женщины.

– Ориме, – донесся сверху тонкий слабый голос, – это один из детей?

– Да, Хахаэ, – ответила та, которую Мэтт в мыслях называл исключительно «женщиной с мечом».

– Так проводи его наверх.

– Ха‑ха… – Меч снова коснулся живота Мэтта, и он подавил нервный смешок, – то есть «Хахаэ»? Не Обаа‑сан?

Женщина с мечом впервые улыбнулась.

– Обаа‑сан – это бабушка, Хахаэ – одно из обращений к матери. Но мама не будет возражать, еслибы будете звать ее Обаа‑сан, это дружеское обращение к женщинам ее возраста.

– Хорошо, – Мэтт очень старался казаться дружелюбным.

Миссис Сайту жестом велела ему подниматься но лестнице. Наверху он осмотрел несколько комнат, прежде чем нашел ту, в которой точно посередине голого пола красовался большой футон. На нем лежала женщина – крохотная и настолько похожая на куклу, что казалась ненастоящей. Волосы у нее были такие жe гладкие и черные, как у женщины с мечом. Они были уложены как‑то так, что лежали нимбом вокруг лица. Темные ресницы почти касались бледных щек. Может быть, она спит…

Но вдруг живая кукла открыла глаза и улыбнулась.

– Да ведь это Масато‑сан! – обрадовалась она.

Плохое начало. Если она даже не поняла, что белокурый парень вовсе не тот японец, с которым она дружила лет шестьдесят назад…

Но затем она засмеялась, прикрыв рот маленькой рукой.

– Да знаю я, знаю. Ты не Масато. Он стал банкиром, очень богатым и очень толстым. – Она снова ему улыбнулась. – Садись, пожалуйста. Ты можешь звать меня Обаа‑сан, если хочешь, или Ориме. Мою дочь назвали в честь меня. Ее жизнь оказалась нелегкой, как и моя. Быть жрицей – и самураем… требует дисциплины и тяжелой работы. И моя Ориме хорошо справлялась… пока мы не приехали сюда. Мы искали мирный, тихий городок. Вместо этого Изобель нашла… Джима. И Джим оказался… не тем.

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 192021 22 23 24 Следующая ⇒