|
|||
ГЛАВА X.. Событіе изъ Новой Исторіи.ГЛАВА X. Пауза. Такимъ образомъ мы прослѣдили за Тейфельсдрекомъ настолько близко и, можетъ быть, настолько удовлетворительно, насколько это было при данныхъ обстоятельствахъ возможно, черезъ различныя послѣдовательныя состоянія и видоизмѣненія Роста, Заблужденія, Невѣрія и почти Отверженія--до нѣкотораго болѣе яснаго состоянія, которое онъ, повидимому, самъ разсматриваетъ какъ Обращеніе. "Не порицайте слова", говоритъ онъ: "радуйтесь скорѣе, что такое слово, означающее такую вещь, появилось на свѣтѣ въ нашу Новую эпоху, хотя оно и было скрыто отъ мудрѣйшихъ Древнихъ. Древній Міръ ничего не зналъ объ Обращеніи; вмѣсто Ессе Homo у нихъ былъ только нѣкоторый Геркулесовъ Выборъ. Это было новымъ шагомъ въ прогрессѣ Нравственнаго Развитія человѣка: здѣсь Высочайшій снизшелъ въ грудь самаго Ограниченнаго; что для Платона было только галлюцинаціей, а для Сократа -- химерой, то теперь ясно и безспорно для вашихъ Цинцендорфовъ, для вашихъ Веслеевъ и для бѣднѣйшихъ изъ ихъ піэтистовъ и методистовъ". Итакъ, здѣсь начинается духовное совершеннолѣтіе Тейфельсдрека: отнынѣ мы увидимъ его "трудящимся въ добромъ дѣланіи", съ настроеніемъ и ясными цѣлями Мужа. Онъ открылъ, что Идеальная Мастерская, о которой онъ такъ тосковалъ, есть именно та самая Дѣйствительная, дурно обставленная Мастерская, въ которой онъ такъ долго толкался. Опъ можетъ теперь сказать себѣ: "Орудія? У тебя нѣтъ Орудій? Какъ? Да вѣдь нѣтъ Человѣка, нѣтъ существа во всемъ свѣтѣ, у которыхъ не было бы орудій! У самой послѣдней изъ созданныхъ козявокъ, у самого Паука есть въ головѣ прядильная машина, станъ для основы и кросна; глупѣйшая изъ Устрицъ имѣетъ Папиновъ котелъ и домъ изъ камня и извести, чтобы сохранять его: каждое существо, которое можетъ жить, можетъ дѣлать что-нибудь. Такъ пусть же оно дѣлаетъ. -- Орудія? Развѣ у тебя нѣтъ Мозга, снабженнаго, могущаго быть снабженнымъ нѣсколькими проблесками свѣта,--и трехъ пальцевъ, чтобы держать въ нихъ Перо? Никогда, съ тѣхъ поръ какъ Аароновъ жезлъ вышелъ изъ употребленія, или даже ранѣе того, не было столь чудодѣйственнаго Орудія: чудеса, превосходящія всѣ когда-либо записанныя, были совершены перьями. Ибо страннымъ образомъ установлено, что въ этомъ Мірѣ, кажущемся столь солиднымъ, но который тѣмъ не менѣе находится въ постоянномъ, безостановочномъ теченіи, Звукъ, по видимости наиболѣе текучая изъ вещей, есть наиболѣе постоянная. Справедливо сказано, что Слово всемогуще въ этомъ мірѣ; че-ловѣкъ, благодаря ему божественный, можетъ творить какъ бы помощью Fiat. Проснись, возстань! Выскажи то, что въ тебѣ есть, то, что Богъ далъ тебѣ, чего Діаволъ не отниметъ. Задача высшая, чѣмъ Священство, не была дана въ удѣлъ ни одному человѣку; будь ты хотя бы самый послѣдній въ этой священной Іерархіи,--не достаточно ли это высокая честь, чтобы отдавать для нея весь свой трудъ и всего себя?" "На этомъ Искусствѣ, которое могутъ, кому это угодно, кощунственно низводить на степень ремесла,--я и остановился", прибавляетъ Тейфельсдрекъ. "Мои писанія, которыя, по правдѣ, не извѣстны за мои (ибо что Я такое?), упали, можетъ быть, не совершенно безплодно на обширную ниву Мысли; съ чувствомъ удовлетворенія встрѣчаю я тамъ и здѣсь плоды моего невидимаго посѣва. Я благодарю Небо, что нашелъ, наконецъ, мое Призваніе; иего я предполагаю усердно держаться, будетъ или не будетъ отъ того видимый результатъ". "А почему ты знаешь", восклицаетъ онъ, "что, можетъ быть, то или другое плодотворное Измышленіе, нынѣ разросшееся во всемірно - извѣстное, широко-вліяющее Учрежденіе, подобно зерну добраго горчичнаго посѣва, нѣкогда брошеннаго въ добрую землю и нынѣ распространяющаго свои сильныя вѣтви во всѣ четыре страны свѣта для птицъ небесныхъ, чтобы онѣ жили въ нихъ,--что это измышленіе не было собственно моимъ дѣломъ? Безъ сомнѣнія, оно было дѣломъ кого-нибудь одного; оно прежде всего взяло начало отъ какой-нибудь Идеи, въ чьей-нибудь единичной Головѣ: почему же не отъ какой-нибудь Идеи въ моей Головѣ?" Не касается ли здѣсь Тейфельсдрекъ этого "Общества Охраненія Собственности (Eigenthums-conservirende Gesellschaft)", относительно котораго пестро мелькаетъ въ этихъ невыразимыхъ связкахъ бумагъ столь много двусмысленныхъ замѣтокъ? "Учрежденіе это", намекаетъ онъ, "очевидно, не несоотвѣтствуетъ нуждамъ времени, что безспорно и доказывается столь быстрымъ его распространеніемъ: ибо Общество можетъ уже считать среди своихъ должностныхъ лицъ или членовъ-корреспондентовъ высочайшія Имена--если не высочайшихъ Особъ--Германіи, Англіи, Франціи; а вклады, какъ деньгами, такъ и размышленіями, стекаются къ нему со всѣхъ концовъ свѣта; благодаря чему оно занесетъ, если возможно, въ свои списки всю остающуюся Полноту міра и съ заранѣе составленнымъ планомъ сплотитъ его съ цѣлями защиты вокругъ этого Палладіума". Не думаетъ ли поэтому Тейфельсдрекъ выдавать себя за виновника этой, столь замѣчательной Eigenthums-conservirender (Охраняющей Достояніе) Gesellschaft;--но если такъ, то что же это такое, чортъ возьми? Затѣмъ онъ намекаетъ: "Въ эпоху, когда божественная Заповѣдь: Не укради, въ которой по-истинѣ, если ее хорошо понять, содержится весь Еврейскій Декалогъ вмѣстѣ съ законами Солона и Ликурга, Пандектами Юстиніана, Code Napoleon, со всякими иными Кодексами,Катехизисами, Проповѣдями и Нравоученіями, какія только человѣкъ доселѣ измыслилъ (и подкрѣпилъ огнемъ Алтаря и веревкою Висѣлицъ) для своего общественнаго руководства; въ эпоху, говорю я, когда эта Божественная заповѣдь почти совсѣмъ вывѣтрилась изъ общественной памяти, а на мѣсто нея вездѣ провозглашена, лишь подъ легкой личиной, новая, противоположная Заповѣдь: Укради,-- здоровой части человѣчества подобаетъ, можетъ быть, среди этого всемірнаго одряхленія и бреда, начать дѣйствовать и соединиться! Если самыя ужасныя и дикія нарушенія этого божественнаго права собственности, единственнаго божественнаго права, нынѣ существующаго или понимаемаго, если они санкціонируются и рекомендуются порочной прессой, и міръ дожилъ до того, чтобы слышать увѣренія, что Даже сами наши Тѣла не составляютъ нашей Собственности, а лишъ случайное Владѣніе и Пожизненную Ренту,--то какого еще надо ожидать исхода? Пусть Палачи и Сыщики уничтожаютъ помощью своихъ петель и западней съ приманкани низшій сортъ сволочи; но что, кромѣ какой-нибудь подобной Всемірной Ассоціаціи, въ состояніи защитить насъ отъ всѣхъ полчищъ плотоядныхъ и человѣкоядныхъ Боа-констрикторовъ? Если поэтому какой-нибудь, наиболѣе удалившійся отъ міра, Мыслитель удивлялся въ своемъ уединеніи, изъ чьихъ рукъ могла исходить эта, "можетъ быть недурно написанная, Программа" въ Общественныхъ Журналахъ, съ ихъ возвышенными Темами на Преміи и столь щедрыми Преміями,--пусть теперь онъ прекратитъ удивленіе и, не дробя своихъ силъ, пусть приметъ участіе въ Concurrenz (Соисканіе Преміи)". Мы спрашиваемъ: Попадалась ли когда-нибудъ на глаза Британскому Читателю въ какомъ-нибудь иностранномъ или отечественномъ Журналѣ эта, "можетъ быть недурно написанная, Программа" или какой-нибудь иной подлинный Трудъ этого Охраняюшаго Собственность Общества? Если такъ, то что же такое эти Темы на Преміи? Въ чемъ заключаются условія Соисканія? Гдѣ и когда? Въ этихъ Связкахъ бумагъ нельзя найти ни одного печатнаго листа Газеты и никакого другаго указанія какого бы то ни было рода! Или же вся эта исторія есть лишъ одна изъ тѣхъ выходокъ или коварныхъ неясностей, при помощи которыхъ Герръ Тейфельсдрекъ, подразумѣвая много или ничего, такъ часто любитъ водить насъ вкривь и вкось? Но здѣсь Издатель долженъ, наконецъ, высказать мучительное подозрѣніе, которое въ теченіе послѣднихъ главъ начало преслѣдовать его, парализуя и ту небольшую долю увлеченія, какая еще могла бы сдѣлать его тернистую задачу Біографа дѣломъ любви. Подозрѣніе это вызвано первоначально, можетъ быть, незначительными поводами; но затѣмъ оно подтверждается почти до степени достовѣрности все болѣе и болѣе выясняющеюся юмористико-сатирическою наклонностью Тейфельсдрека, подземное настроеніе духа коего и запутанныя сардоническія выходки, цѣпляясь другъ за друга, не поддаются никакому учету: словомъ, подозрѣніе, что эти Автобіографическіе Документы -- отчасти мистификація! Что, если многіе такъ называемые Факты немногимъ лучше, чѣмъ Фикція? Что, если мы имѣемъ передъ собой не прямое камеробскурное изображеніе Исторіи Профессора, а лишь болѣе или менѣе фантастическое Очертаніе, обрисовывающее ее символически, хотя, можетъ быть, и достаточно выразительно? Наша теорія начинаетъ состоять въ томъ, что, принимая за буквально подлинное то, что имѣло лишь гіероглифическій характеръ, Гофратъ Гейшреке, котораго мы въ этомъ случаѣ не постѣснимся назвать Гофратомъ Простофилей,--былъ самъ одураченъ и пустился наобумъ дурачить друшхъ. Въ самоыъ дѣлѣ, можно ли было ожидать, что человѣкъ, столь извѣстный своею непроницаемою скрытностью, какъ Тейфельсдрекъ, вдругъ откровенно отомкнулъ бы свою частную крѣпость Англійскому Издателю и Нѣмецкому Гофрату? Онъ скорѣе коварно замкнулъ бы обоихъ, и Издателя, и Гофрата, въ запутанныхъ извилинахъ и переходахъ помянутой крѣпости (заманивъ ихъ туда),--чтобы посмотрѣть, по своему полудіавольскому обыкновенію, какой видъ будутъ имѣть тамъ дурни? Относительно одного дурня, однако, Герръ Профессоръ, вѣроятно, обочтется. На одномъ маленькомъ лоскуткѣ, который сначала былъ отброшенъ въ сторону, какъ неисписанный, такъ какъ чернила были почти невидимы, мы позднѣе замѣтили и съ трудомъ разобрали слѣдующее: "Что такое ваши историческіе Факты, тѣмъ болѣе--біографическіе? Узнаешь ли ты Человѣка, а еще болѣе--Человѣчество, нанизывая, какъ четки, то, что ты называешь Фактами? Человѣкъ есть духъ, въ которомъ онъ работалъ; человѣкъ--не то, что онъ сдѣлалъ, а то, чѣмъ онъ сталъ. Факты суть вырѣзанныя Гіерограммы, ключъ къ которымъ находится лишь у очень немногихъ. И вотъ, ваша тупица (Dummkopf) бросается изучать не ихъ Смыслъ, а лишь то, хорошо ли или дурно онѣ выгравированы, и называетъ это Нравственнымъ или Безнравственнымъ. Еще хуже обстоитъ дѣло въ вашими Буквоѣдами (Pfuscher): я видалъ, какъ они читаютъ какого-нибудъ Руссо съ претензіями на толкованіе и ошибочно принимаютъ дурно выгравированную Змѣю Вѣчности за обыкновенное ядовитое пресмыкающееся". Не опасался ли Профессоръ, какъ бы какой-нибудь Издатель, столь же избранный, какимъ себя мнитъ Издатель настоящій, не сдѣлалъ такой же ошибки относителыю Змѣи Вѣчности--Тейфельсдрека? И по этой причинѣ, не пришлось ли ей быть измѣненной, не безъ скрытой сатиры, въ болѣе простой Символъ? Или же это одинъ изъ его полу-софизмовъ, полу-труизмовъ, относительно которыхъ, разъ ему удастся посадить его верхомъ на какой-нибудь Образъ, онъ уже не заботится, куда онъ скачетъ? Мы не говоримъ этого съ увѣренностью, какъ и вообще никогда не можемъ этого сдѣлать,--такъ страненъ Профессоръ. Если наше подозрѣніе совершенно ни на чемъ не основано, то пусть за это понесутъ порицаніе его собственные двусмысленные пріемы, а не наша вынужденная осмотрительность. Но какъ бы то ни было, Издатель, уже нѣсколъко выведенный изъ себя и совершенно изнеможенный, рѣшается здѣсь сложить на время эти Связки бумагъ. Удовлетворимся пока тѣмъ, что мы знаемъ о Тейфельсдрекѣ: если не "то, что онъ сдѣлалъ, то, по крайней мѣрѣ, то, чѣмъ онъ сталъ";--тѣмъ болѣе, что его характеръ принялъ теперь уже свою окончательную складку, и никакихъ новыхъ важныхъ измѣненій уже нельзя предвидѣть. Плѣнная Кризалида теперь уже крылатая Психея, и таковою, куда бы ни направился ея полетъ, она и останется. Слѣдить, помощью какихъ сложныхъ коловращеній (полетовъ или непроизвольныхъ передвиженій) достигаетъ Тейфельсдрекъ въ чисто внѣшнемъ элементѣ Жизни своего Университетскаго Профессорства, и Психея облекается въ гражданскіе Титулы, не измѣняя своей, уже опредѣлившейся натуры, было бы сравнительно непроизводительной задачей, если бы мы даже и не подозрѣвали, что она, по крайней мѣрѣ для насъ, обманчива и невозможна. И поэтому его внѣшняя Біографія, которая, какъ мы видѣли, послѣ Провала Любви къ Блуминѣ совершенно испарилась въ морскую пѣну, можетъ, насколько она здѣсь насъ касается, пребывать въ томъ же неопредѣленномъ состояніи. Довольно того, что помощью наблюденій надъ нѣкоторыми "лужами и болотами" мы узнали ея общее направленіе; развѣ мы не знаемъ, что она, тѣмъ или другимъ путемъ, уже давно пролилась дождемъ въ потокъ и течетъ теперь въ Вейснихтво глубоко и спокойно, нагру-женная Философіей Одежды и видимая для тѣхъ, кто захочетъ направить на нее свой взоръ? Мы будемъ имѣть случай оглянуться назадъ на многія неоцѣненныя подробности, которыя лежатъ въ этихъ Бумажныхъкатакомбахъ, разбросанныя, подобно драгоцѣннымъ камнямъ, среди мусора каменоломни; кое-чтоизъ нихъ потребуетъ помѣщенія въ должномъ мѣстѣ. А пока мы пріостановимъ наше утомительное копаніе въ нихъ. Если теперь, прежде чѣмъ открыть снова великій Трудъ объ Одеждѣ, мы спросимъ, каковъ былъ за эти десять главъ нашъ прогрессъ къ вѣрному пониманію Философіи Одежды, то намъ нѣтъ причинъ впадать въ совершенное уныніе. Употребляя прежній образъ Моста отъ Воротъ Ада черезъ Хаосъ, мы скажемъ, что было, можетъ быть, прибавлено нѣкоторое число пловучихъ понтоновъ, хотя они пока еще и несутся разметанными по Рѣкѣ. Какъ далеко они достигнутъ, когда, наконецъ, цѣпи будутъ натянуты и укрѣплены,--это въ настоящее время можетъ быть лишь предметомъ предположеній. А пока мы можемъ вывести слѣдующее: Сквозь нѣсколько небольшихъ отверстій мы могли взглянуть на внутренній міръ Тейфельсдрека; его странный, мистическій, почти магическій Чертежъ Міра, и того, какъ онъ постепенно былъ начерченъ,--уже болѣе не вполнѣ темны для насъ. Эти таинственныя идеи Времени, которыя заслуживаютъ вниманія и, съ его помощью, не совсѣмъ непонятны,--могутъ мало-по-малу оказаться весьма значительными. Тѣмъ болѣе--его нѣсколько особенный взглядъ на Природу, то безусловное Единство, которое онъ приписываетъ Природѣ. То, что вся природа и жизнь суть только Одѣяніе, "Живое Одѣяніе", сотканное и вѣчно возобновляемое на "Станкѣ Времени",--развѣ въ этомъ не заключается, въ самомъ дѣлѣ, абрисъ всей Философіи Одежды или, по крайней мѣрѣ, арена, гдѣ она могла бы быть выработана? Замѣтъте также, что Характеръ самого Человѣка, который отнюдь не лишенъ значенія въ этихъ вопросахъ, становится менѣе загадочнымъ; сквозь всю эту мятежную темноту, почти подобную растворенному безумію, развѣ не проглядываетъ нѣкоторое неукротимое Недовѣріе и вмѣстѣ съ тѣмъ безграничное Уваженіе, какъ двѣ горныхъ вершины, на скалистыхъ устояхъ которыхъ все остальное основано и воздвигнуто? И далѣе: не можемъ ли мы сказать, что біографія Тейфельсдрека, признавая за ней даже, какъ было предположено, лишь гіероглифическую истинность, представляетъ человѣка, какъ бы предназначеннаго для Философіи Одежды? Все влечетъ и побуждаетъ его смотрѣть сквозь Наружность вещей въ самыя Вещи. "Пассивность", данная ему при рожденіи, развивается всѣми оборотами его судьбы. Повсюду отталкиваемый, какъ масло изъ воды, отъ участія въ какой-нибудь Должности, въ какомъ-нибудь общественномъ Союзѣ,--онъ не имѣетъ другаго удѣла, какъ Одиночество и жизнь въ Размышленіи. Вся энергія его существованія направлена въ теченіе долгихъ лѣтъ на одну задачу: переносить страданія, если ужъ онъ не можетъ исцѣлиться отъ нихъ. Такимъ образомъ, повсюду Наружность вещей угнетаетъ его, противостоитъ ему, угрожаетъ ему самою ужасною гибелью: лишь побѣдоносно проникая въ самыя Вещи, можетъ онъ найти миръ и твердую опору. Но не есть ли это самое смотрѣніе сквозь Наружность или Одѣяніе въ Вещи именно первая подготовительная ступень къ Философіи Одежды? Не различаемъ ли мы во всемъ этомъ нѣкоторыхъ намековъ на истинное, болѣе высокое значеніе такой Философіи и на то, какую форму она можетъ принять у такого человѣка и въ такую эпоху? Можетъ быть, вступая въ Третью Книгу, благосклонный Читатель уже не совершенно лишенъ представленія о томъ, что его ожидаетъ. Будемъ надѣяться, что несмотря на всѣ тѣ фантастическіе Пещеры Грезъ, сквозь которыя онъ долженъ будетъ странствовать,--ибо такова наша участь, разъ мы имѣемъ дѣло съ Тейфельсдрекомъ,--онъ не будетъ лишенъ время отъ времени мерцанія неподвижной Полярной Звѣзды. КНИГА ТРЕТЬЯ. ГЛАВА I. Событіе изъ Новой Исторіи. Тейфельсдрекъ съ самой первой части этого Труда объ Одеждѣ все болѣе и болѣе выказывалъ себя человѣкомъ, любящимъ чудесное и ищущимъ чудеснаго. Было поразительно, съ какой силой зрѣнія и чувства, среди всей своей досадной туманности, онъ проникъ въ тайну Міра, признавая въ самыхъ возвышенныхъ чувственныхъ явленіяхъ, сколь далеко ни достигало Чувство, лишь свѣжее или полинялое Одѣяніе, но вмѣстѣ съ тѣмъ подъ ними -- и небесную Сущность, сдѣлавшуюся такимъ образомъ видимой. И въ то время, какъ съ одной стороны онъ затаптывалъ старыя лохмотья Матеріи, вмѣстѣ съ ихъ мишурой, въ грязь, съ другой--онъ повсюду превозносилъ Духъ выше всѣхъ земныхъ начальствъ и властей и поклонялся ему, даже въ малѣйшихъ его проявленіяхъ, съ чисто - Платоновскимъ мистицизмомъ. Что въ концѣ-концовъ преслѣдовалъ нашъ ученый мужъ, бросая такимъ образомъ свой Греческій Огонь во всеобщій Гардеробъ Вселенной; къ чему привело такое, болѣе или менѣе полное, раздираніе и сжиганіе Одѣяній во всей области Цивилизованной Жизни и Умозрѣній,--тѣмъ болѣе, что онъ не былъ ни въ коемъ смыслѣ Адамитомъ и не могъ, подобно Руссо, рекомендовать ни тѣлесную, ни нравственную Наготу или возвращеніе къ дикому состоянію,--все это наши читатели теперь имѣютъ узнать; въ этомъ, дѣйствительно, собственно и заключаются самая суть и значеніе Философіи Одежды Профессора Тейфельсдрека. Впрочемъ. напомнимъ, что такое значеніе здѣсь не столько раскрыто, сколько изложено и подготовлено къ раскрытію. Наше дѣло -- провести нашихъ Брптанскихъ Друзей въ новую золотоносную страну и показать имъ рудники, но отнюдь не выкапывать и не истощать богатства этихъ рудниковъ, которое, впрочемъ, остается на всѣ времена неистощимымъ. Разъ попавъ туда, пусть каждый самъ копаетъ въ свою пользу и обогащается. Равнымъ образомъ, болѣе чѣмъ прежде наше движеніе въ такомъ капризномъ и невыразимомъ Трудѣ, какъ этотъ трудъ Профессора, не можетъ совершаться теперъ прямо впередъ, шагъ за шагомъ; въ лучшемъ случаѣ оно пойдетъ скачками. Тамъ и сямъ выдаются многозначительныя Указанія; для критическаго глаза, который видитъ и далеко, и близко, они сливаются въ нѣкоторый планъ Цѣлаго; выбрать ихъ съ обдуманностью, такъ, чтобы скачокъ отъ одного до другаго былъ возможенъ, и (употребляя нашъ старый образъ) чтобы помощъю сцѣпленія ихъ вмѣстѣ образовался проходимый Мостъ: въ этомъ, какъ и прежде, продолжаетъ заключаться вся наша метода. Между такими свѣтлыми пятнами слѣдующее, всплывающее среди всякихъ дикихъ разглагольствованій о Способности Совершенствоваться, показалось намъ заслуживающимъ того, чтобы его выдѣлить: "Можетъ быть, самое замѣчательное событіе изъ Новой исторіи", говоритъ Тейфельсдрекъ, "есть не Вормскій Сеймъ, а тѣмъ болѣе не битва при Аустерлицѣ, Ватерлоо, Петерлоо или какая-нибудь другая битва,--а одно событіе, большинствомъ Историковъ опускаемое безъ всякаго вниманія и разсматриваемое другими съ нѣкоторою степенью насмѣшки: это именно то, какъ Джорджъ Фоксъ сдѣлалъ себѣ Кожаную пару. Этотъ человѣкъ, первый изъ Квакеровъ, а по ремеслу Башмачникъ, былъ одинъ изъ тѣхъ, кому, подъ болѣе грубой или чистой формой, благоволила открыться Божественная Идея Вселенной и осіять ихъ души, сквозь всю шелуху Невѣжества и земнаго Униженія, несказаннымъ Благоговѣніемъ, несказанной Красотой; благодаря этому, они справедливо считаются Пророками, Боговдохновенными, даже Богами, какъ это случалось въ извѣстныя эпохи. Сидя въ своей лавкѣ, работая надъ дубленой кожей, среди щипцовъ, дратвы, вара, щетины и невыразимыхъ вороховъ хлама,--этотъ юноша тѣмъ не менѣе обладалъ Живымъ Духомъ, а также древней Боговдохновенной Книгой, сквозь которую, какъ сквозь окно, онъ могъ смотрѣть вверхъ и различать свое небесное Жилище. Ежедневный урокъ пары башмаковъ, даже соединенный съ нѣкоторой перспективой жизненныхъ припасовъ и почетнаго званія Мастера Башмачнаго Ремесла, а можетъ быть даже мѣста Мироваго Судьи въ своемъ округѣ, какъ вѣнца долгаго честнаго шитья, -- все это отнюдь не было достаточнымъ удовлетвореніемъ для такого ума; наоборотъ, среди работы шиломъ и молоткомъ, до него постоянно доносились звуки изъ той дальней страны, доносились ея Красоты и Ужасы; ибо этотъ бѣдный Башмачникъ, какъ мы сказали, былъ Человѣкъ; и храмъ Необъятности, въ который онъ, какъ Человѣкъ, былъ посланъ для священнослуженія; былъ полонъ для него святой тайны". "Сосѣднее Духовенство, посвященные Охранители и Истолкователи этой самой святой тайны, слушали его запросы съ непритворной скукой и совѣтовали ему для разрѣшенія сомнѣній "пить пиво и танцовать съ дѣвушками". Слѣпые вожди слѣпыхъ! Съ какою цѣлыо собиралась и поѣдалась ихъ десятина? Къ чему напяливались ихъ лопатообразныя шляпы, опоясывались ихъ стихари и сутаны? И къ чему было все это хожденіе въ церковь, и торгъ, и игра на органѣ, и прочій шумъ, поднятый въ этомъ мѣстѣ Божіей Земли,--если Человѣкъ--только Патентованный Перевариватель Пищи, а Брюхо съ его принадлежностями--великая Реальность? Фоксъ вернулся отъ нихъ назадъ, со слезами и священнымъ гнѣвомъ, къ своимъ Кожанымъ Обрѣзкамъ и къ своей Библіи. Горы затрудненій, выше, чѣмъ Этна, были нагромождены надъ этимъ Духомъ; но это былъ Духъ, и онъ не хотѣлъ оставаться подъ ними погребеннымъ. Въ теченіе долгихъ дней и ночей молчаливой агоніи бился онъ и боролся, съ силой мужа, чтобы быть свободнымъ: и съ какимъ шумомъ приподнялись и склонились давившія его горы, когда великанъ духъ разметалъ ихъ на ту и на другую сторонуи поднялся къ свѣту Неба! Эта Лейчестерская лавка башмачника,--если бы только люди это знали!--была болѣе священнымъ мѣстомъ, чѣмъ любой Ватнканъи Лоретскій алтарь.--"Такимъ связаннымъ, опутаннымъ,стѣсненнымъ", ворчалъ онъ, "съ тысячамитребованій, обязательствъ, ремней, лохмотьевъ ивсякойдряни, я не могу ни видѣть, ни двигаться: япринадлежу не себѣ, а Міру, а Время мчится быстро,и Небо--высоко, и Адъ--глубокъ. Человѣкъ!Одумайся,если ты имѣешь силу Мысли! Почему же нѣтъ? Что меня здѣсь связываетъ? Нужда, нужда?--Да въ чемъ же? Неужели плата за всѣ башмаки подъ Луной переправитъ меня въ то далекое Царство Свѣта? Это можетъ сдѣлать только Размышленіе и набожная Молитва къ Богу. Я хочу въ лѣса: дупло дерева пріютитъ меня, дикія ягоды будутъ меня питать; а что до Одежды, -- то развѣ я не могу сшить себѣ одну вѣчную пару изъ Кожи?" "Историческая Живопись", продолжаетъ Тейфельсдрекъ, "есть одно изъ тѣхъ Искусствъ, въ которыхъ я никогда не упражнялся; поэтому я не буду рѣшать, удобенъ ли этотъ сюжетъ для воспроизведенія на полотнѣ. Но тѣмъ не менѣе, мнѣ часто казалось, что, пожалуй, такой первый взрывъ Свободной Воли человѣка, стремящейся освѣтить все болѣе и болѣе, до ясности Дня, Хаотическую Ночь, которая грозила поглотить его въ свои путы и ужасы, есть собственно единственно великое, что есть въ исторіи. Пусть какой-нибудь живущій нынѣ Анджело или Роза, съ видящимъ глазомъ и понимающимъ сердцемъ, напишетъ Джорджа Фокса въ то утро, когда онъ въ послѣдній разъ разставляетъ свою кроильную доску и кроитъ коровью кожу по непривычнымъ выкройкамъ, и сшиваетъ ее въ одинъ сплошной всезаключающій Чехолъ, -- прощальная служба его шила! Сшивай смѣло, благородный Фоксъ! Каждый уколъ этого маленькаго инструмента колетъ въ сердце Рабства, поклоненія Міру и бога Маммоны. Твои локти содрогаются, какъ при сильныхъ ударахъ пловца, и каждый ударъ несетъ тебя черезъ Тюремный Ровъ, внутри котораго Тщеславіе держитъ свою Мастерскую и Базаръ Лохмотьевъ, въ страну истинной Свободы. И когда эта работа будетъ исполнена,--въ обширной Европѣ будетъ одинъ Свободный Человѣкъ, и это--ты!" "Такимъ образомъ, есть тропа отъ самой низкой глубины до самой выспренней высоты, и Евангеліе было возвѣщено также и для Бѣдняковъ. Безспорно, если, какъ утверждаетъ д'Аламберъ, мой знаменитый тезка Діогенъ былъ величайшій мужъ Древности, кромѣ только того, что ему недоставало благопристойности, то съ еще большимъ основаніемъ Джорджъ Фоксъ есть величайшій изъ современныхъ, и большій, чѣмъ самъ Діогенъ, ибо и онъ также стоитъ на адамантовомъ основаніи Человѣчества, отбрасывая прочь всѣ подпорки и подставки; только онъ не оцѣниваетъ, въ полудикой гордости, Земли слишкомъ низко, а цѣня ее, наоборотъ, какъ мѣсто, которое доставляетъ ему тепло и пищу, смотритъ отъ своей Земли къ Небу и живетъ въ элементѣ Милосердія и Благоговѣнія, съ тихой Силой, такой, какой Бочка Циника отнюдь не видала. Велика, правда, была эта Бочка: храмъ, изъ котораго во всѣ страны гнѣвно проповѣдовалось человѣческое достоинство и божественность; но еще выше была эта Кожаная Оболочка, ибо здѣсь произносилась та же проповѣдь, только не въ Гнѣвѣ, а въ Любви". "Вѣчная пара" Джорджа Фокса, со всѣмъ, что она содержала, износилась за два почти столѣтія совершенно въ прахъ; зачѣмъ же было воспроизводить ее теперъ, въ разсужденіи 0 способности Общества Совершенствоватъся? Не изъ слѣпаго пристрастія сектанта: Тейфельсдрекъ самъ не Квакеръ; несмотря на всѣ его мирныя наклонности, развѣ мы не видѣли, какъ въ этой сценѣ на Нордкапѣ съ Архангельскимъ Контрабандистомъ онъ показалъ огнестрѣльное оружіе? Для насъ, знающихъ его глубокій Санкюлоттизмъ, въ этомъ отрывкѣ болѣе смысла, чѣмъ слышится съ перваго раза. Въ то же самое время, кто можетъ избѣжать улыбки по поводу серьезности и Біотійской простоты (если, впрочемъ, здѣсь нѣтъ скрытой сатиры), съ которыми передается здѣсь это "Событіе" и, съ обычными двусмысленными пріемами Профессора, предлагается къ подражанію,-- настолько ясно, насколько онъ могъ себѣ позволить въ Вейснихтво. Неужели Тейфельсдрекъ предполагаетъ, что въ нашъ вѣкъ утонченности какой-нибудь значительный общественный классъ внѣдритъ себя въ тѣсно облегающіе чехлы изъ кожи, съ цѣлью свидѣтельствовать противъ бога Маммоны и вырватъся изъ того, что онъ называетъ "Мастерской и Базаромъ лохмотьевъ Тщеславія", гдѣ несомнѣнно нѣкоторые изъ его членовъ достаточнотаки были замучены работой, загнаны и обмануты? Эта мысль смѣшна до крайности. Неужели Величество сниметъ свое королевское одѣяніе, а Красота свои брыжжи и платья со шлейфами для второй кожи изъ дубленой Шкуры? Вслѣдствіе такой замѣны Годдерсфильдъ и Манчестеръ, Ковентри и Пейзли, и Базаръ Модъ были бы обращены въ голодныя пустыни, и только Дей и Мартинъ могли бы получить пользу. Къ тому же и безумная мечта Тейфельсдрека, которую, какъ мы подозрѣваемъ, онъ здѣсь скрытно имѣетъ въ виду,--сравнять Общество(сравнять по-истинѣ мстительно въ одно огромное топкое болото!) и этимъ достигнуть политическихъ эффектовъ Наготы безъ ея замораживающихъ и другихъ послѣдствій, и эта мечта не была бы такимъ образомъ осуществлена. Развѣ богатый человѣкъ не пріобрѣлъ бы себѣ непромокаемой пары изъ Русской Кожи, а знатная Красавица не стала бы выступать въ красномъ или лазурномъ сафьянѣ на подкладкѣ изъ замши, а черная коровья кожа развѣ не была бы оставлена для Бѣдняковъ и Гибеонитовъ мира? И такимъ образомъ всѣ старыя Различія были бы вновь возстановлены. Или, можетъ быть, Профессоръ имѣетъ здѣсь другое, болѣе глубокое намѣреніе и подсмѣивается исподтишка надъ нашими замѣчаніями и объясненіями, которыя, и въ самомъ дѣлѣ, захватываютъ только часть его?
|
|||
|