ГЛАВА V.. Міръ въ Одеждѣ.

ГЛАВА V.

Міръ въ Одеждѣ.

"Какъ Монтескье писалъ о Духѣ Законовъ", замѣчаетъ нашъ Профессоръ, "такъ я могъ бы написать о Духѣ Одежды; и тогда, вмѣстѣ съ Esprit des Lois, или собственно Esprit deCoutumes, мы имѣли бы Esprit de Costumes. Ибо ни въ портняжествѣ, ни въ законодательствѣ человѣкъ не дѣйствуетъ подъ вліяніемъ одного только Случая; но и тамъ, и здѣсь

его рука всегда направляется таинственными операціями ума. Во всѣхъ его Модахъ и одѣвательныхъ заботахъ всегда можно усмотрѣть Архитектурную Идею; его Тѣло и Одежда -- вотъ то мѣсто и тотъ матеріалъ, на которомъ и изъ котораго должно быть построено великолѣпное зданіе его Личности. Двигается ли онъ плавно, украшенный складками мантіи и утвержденный на легкихъ сандаліяхъ; подымается ли онъ высокимъ головнымъ уборомъ изъ бередины фестоновъ, блестокъ и поясовъ съ позвонками, надувается ли онъ въ накрахмаленныхъ брыжжахъ, торчащихъ буфахъ и чудовищныхъ турнюрахъ; или же онъ перетягиваетъ себя на отдѣльныя части и является міру, какъ Аггломератъ четырехъ членовъ: -- все это зависитъ отъ природы этой Архитектурной Идеи: будетъ ли она Греческая, Готическая, Поздне-готическая или же, наконецъ, Современная, и притомъ Парижско- или Англійско-Франтовская. И далѣе: какъ много значенія заключается въ Цвѣтѣ! Отъ самаго скромнаго каштановаго до ярко-пунцоваго, -- въ этомъ выборѣ Цвѣтовъ раскрываются духовныя идіосинкразіи; если Покрой характеризуетъ Умъ и Талантъ, то Цвѣтъ характеризуетъ Темпераментъ и Чувство. Во всемъ этомъ, въ цѣлыхъ народахъ, какъ и въ отдѣльныхъ личностяхъ, проявляется постоянная, несомнѣнная, хотя безконечно-сложная, работа Причинъ и Слѣдствій: каждое движеніе Ножницъ было опредѣлено и предписано вѣчно-дѣйствующими Вліяніями, которыя, несомнѣнно, для Умовъ высшаго порядка не могутъ оставаться невидимыми и необъяснимыми".

"Для такихъ высшихъ Умовъ Философія Причины и Слѣдствія въ Одеждѣ, какъ и въ Законахъ, вѣроятно -- не болѣе, какъ пріятная бесѣда въ длинные зимніе вечера; тѣмъ не менѣе, для Умовъ низшихъ, каковы люди, такая Философія казалась мнѣ всегда весьма мало поучительной. Что такое самъ вашъ Монтескье, какъ не бойкій ребенокъ, читающій по Складамъ іероглифы пророческой Книги, словарь которой въ Вѣчности, на Небѣ? -- Пусть какой-нибудь Философъ Причины и Слѣдствія объяснитъ мнѣ не то, почему я ношу такое или иное Платье, повинуюсь такому или иному Закону, но то, почему Я здѣсь нахожусь, чтобы носить и повиноваться? -- Поэтому я вычеркну многое, если не все, изъ этого самагоДуха Одежды, какъ гадательное, безцѣльное и даже заносчивое: голые Факты и Выводы, сдѣланные изъ нихъ въ иномъ, чѣмъ этотъ всезнающій, стилѣ, -- вотъ моя болѣе скромная, настоящая область".

Дѣйствуя съ такими благоразумными ограниченіями, Тейфельсдрекъ тѣмъ не менѣе сумѣлъ захватить, можно сказать, неограниченное пространство, -- по крайней мѣрѣ его границы часто лежатъ внѣ нашего горизонта. Такъ какъ поэтому необходимъ выборъ, то мы просмотримъ его Первую Часть лишь самымъ бѣглымъ образомъ.

Эта Первая Часть, несомнѣнно, отличается всепоглощающею ученостью и составлена съ величайшимъ терпѣніемъ и добросовѣстностью; но въ то же время она гораздо болѣе способна заинтересовать своими выводами и описаніями Составителей какого-либо Library Всеобщихъ, Занимательныхъ, Полезныхъ или даже Безполезныхъ Знаній, чѣмъ разнообразныхъ читателей настоящихъ страницъ. Эту ли Часть книги имѣлъ въ виду Гейшреке, когда рекомендовалъ насъ этой акціонерной издательской повозкѣ, "современной славѣ Британской Литературы"? Если такъ, то издатели Library благоволятъ рыться въ ней для своей собственной надобности.

Относительно Первой Главы мы ограничимся тѣмъ, что кратко выскажемъ ей наше одобреніе. Она касается Рая и Фиговыхъ листовъ и вводитъ насъ въ безконечныя изслѣдованія миsологическаго, метафо-рическаго, кабалистико-сарторіальнаго и совершенно допотопнаго характера. Еще меньше дѣла намъ до "Лилитъ, первой жены Адама, которую, согласно Талмуду, онъ имѣлъ ранѣе Евы, и которая родила ему въ этомъ супружествѣ цѣлое потомство воздушныхъ, водяныхъ и земныхъ Чертей," -- и совершенно напрасно, добавимъ мы. Объ этой части разбираемаго Труда, съ его глубокимъ взглядомъ въ Adam Kadmon, или Первоначальный Элементъ, который здѣсь страннымъ образомъ приводится въ связь съ Niflи Muspel (Тьма и Свѣтъ) древняго Сѣвера, -- достаточно сказать, что строгость его выводовъ и глубина Талмудическаго и Раввинистическаго знанія наполнила бы чувствомъ, близкимъ къ удивленію, пожалуй, и не послѣдняго Гебраиста въ Британіи.

Но, покидая это царство сумрака, Теифельсдрекъ спѣшитъ съ Вавилонской Башни, дабы прослѣдить разсѣяніе Человѣчества по всему обитаемому и одѣваемому земному шару. Подвигаясь впередъ при свѣтѣ всевозможныхъ изслѣдованій, Восточныхъ, Пеласгическихъ, Скандинавскихъ, Египетскихъ, Отаитскихъ, Древнихъ и Новыхъ, онъ стремится дать намъ въ сжатомъ видѣ (какъ въ Нюрнбергѣ издаютъ Orbis Pictus) -- Orbis Vestitus, или взглядъ на костюмы всего человѣчества, во всѣхъ странахъ, во всѣ эпохи. Вотъ гдѣ мы можемъ съ торжествомъ сказать Антикварію, Историку: Падайте ницъ! Здѣсь глубина знанія: Сокровищница, если хотите, безпорядочная, но неисчерпаемая, какъ Сокровищница Короля Нибелунга, которую не могли перевезти двѣнадцать повозокъ въ двѣнадцать дней, со скоростью трехъ дневныхъ перегоновъ въ день. Передъ нами проходятъ, какъ живыя: одѣянія изъ овечьихъ шкуръ [1]), пояса изъ вампумовъ; филактеріи, столы, стихари; хламиды, тоги, Китайскіе шелки, Афганскія шали, штаны, кожаныя брюки, Кельтскіе филибеги (причемъ брюки, какъ показываетъ названіе Gallia Braccata, -- болѣе древняго происхожденія), Гусарскіе ментики, Вандиковскіе плащи, брыжжи, буфы, и даже не забытъ Кильмарнокскій ночной колпакъ. Въ общемъ мы должны признать, что всѣ эти Познанія, какъ они ни разнородны и ни свалены въ перемѣшку въ одну кучу, суть познанія дѣйствительныя, цѣльныя и очищенныя, ибо всѣ постороннія примѣси были выкипячены и отброшены.

Появляются также и Философскія размышленія, причемъ иногда они касаются картинъ человѣческой жизни. Изъ нихъ слѣдующая насъ удивила. Первою цѣлью Одежды, какъ представляетъ себѣ нашъ Профессоръ, было не тепло или благопристойность, но украшеніе. "По-истинѣ несчастно", говоритъ онъ, "было положеніе Первобытнаго Дикаря, бросавшаго дикіе взгляды изъподъ шапки своихъ волосъ, которые, смѣшиваясь съ бородой, достигали до пояса и висѣли вокругъ него какъ какой-то дерюжный плащъ; остальная часть его тѣла прикрывалась своей собственной толстой кожей. Онъ бродилъ по солнечнымъ полянамъ лѣсовъ, питаясь дикими плодами, или, какъ древніе Каледонцы, прятался въ болотахъ, высматривая животную или человѣческую добычу; безъ орудій, безъ оружія, кромѣ тяжелаго, круглаго Кремня, къ которому, дабы не потерять эту свою единственную собственность и защиту, онъ привязывалъ длинный плетеный ремень,

помощью коего онъ привлекалъ и бросалъ его, нанося смерть съ безошибочною ловкостью. Тѣмъ не менѣе, какъ только муки Голода и Мести были удовлетворены, его первой заботой было не Удобство, а Украшеніе (Putz). Тепло онъ находилъ въ охотничьихъ трудахъ или среди сухихъ листьевъ, въ дуплѣ дерева, въ шалашѣ изъ древесной коры или въ естественной пещерѣ; но для Украшенія онъ долженъ былъ имѣть Одежду. И у дикихъ народовъ мы встрѣчаемъ татуировку и раскрашиваніе прежде Одежды. Первая духовная потребность дикаго человѣка есть Украшеніе, какъ мы это и до сихъ поръ видимъ у дикихъ классовъ въ цивилизованныхъ странахъ".

"Читатель! И сладкозвучный Пѣвецъ, полный небеснаго вдохновенія, и Свѣтлѣйшее Высочество, и даже та златокудрая, бѣлоснѣжно-розовая Дѣва, достойная, подобно сильфидѣ, почти витать въ воздухѣ, та, которую ты любишь, которой ты поклоняешься, какъ нѣкоему божественному Явленію (что она, символически взятая, и есть), -- всѣ они происходятъ отъ того же Первобытнаго Людоѣда, одѣтаго волосами и бросающаго камень, отъ котораго происходишь и ты! Изъ ядущаго выходитъ ядомое, и изъ сильнаго выходитъ сладкое. Какія произошли перемѣны, -- если не черезъ Время, то во Времени! Ибо не одно только Человѣчество, но все, что Человѣчество творитъ и созерцаетъ, находится въ состояніи постояннаго роста, возрожденія и самоулучшающейся жизненности! Ты бросаешь твой Поступокъ, твое Слово въ этотъ вѣчно-живущій, вѣчно-творящій Міръ: это -- сѣмя, которое не можетъ умереть; скажутъ: оно сейчасъ незамѣтно; да, но черезъ тысячу лѣтъ оно окажется цвѣтущимъ, подобно рощѣ Банановъ (или, увы, можетъ быть, подобно лѣсу Цикутъ!)".

"Тотъ, кто впервые сократилъ трудъ Переписчика помощью Подвижныхъ Буквъ, выпустилъ цѣлыя Армія наемниковъ, низвергъ наибольшее число Королей и Сенатовъ и создалъ цѣлый новый демократическій Міръ: онъ открьтлъ Искусство Книгопечатанія. Первая пригоршня Селитры, Сѣры и Угля выбросила пестикъ изъ ступки Монаха Шварца сквозь потолокъ; но что сдѣлаетъ послѣдняя? Она довершитъ окончательное и безспорное преклоненіе Силы предъ Мыслью, Животнаго мужества передъ Духовнымъ. Древній Скотоводъ, казалось, сдѣлалъ простое открытіе: утомившись таскать за собой своего медленнаго Быка по всей странѣ, покуда ему не удастся вымѣнять его на зерно или масло, -- онъ взялъ кусокъ Кожи и выцарапалъ или выдавилъ на немъ только Изображеніе Быка (или Pecus), положилъ его въ карманъ и назвалъ pecunia (деньги). Но благодаря этому Мѣна развилась въ Торговлю, Кожаныя Деньги превратились въ Золото и Бумажки, и всѣ чудеса были перечудесены; ибо отсюда произошли и Ротшильды, и Англійскіе Національные Долги. И у кого есть мѣдный грошъ, тотъ въ размѣрѣ мѣднаго гроша властвуетъ надъ людьми: онъ повелѣваетъ поварамъ питать его, философамъ учить его, королямъ охранять его, -- въ размѣрѣ мѣднаго гроша. -- И сама Одежда, которая зародилась изъ безсмысленнѣйшей любви къ Украшенію, -- чѣмъ она теперь сдѣлалась? Скоро появились большая Безопасность и пріятнѣйшая Теплота. А изъ нихъ что? Стыдъ, божественный Стыдъ (Schaam, Скромность), доселѣ чуждый Людоѣдской груди, развился таинственно подъ Одеждой; она -- окруженный мистической рощей алтарь для Святаго въ человѣкѣ. Одежда дала намъ личность, отличія, общественность; Одежда сдѣлала изъ насъ людей; она грозитъ сдѣлать изъ насъ вѣшалки для Платья".

"Но вообще", продолжаетъ нашъ краснорѣчивый Профессоръ, "Человѣкъ есть Животное, владѣющее Орудіемъ (Handthierendes Thier). Слабый самъ по себѣ и небольшаго роста, онъ занимаетъ, даже плотно стоя на ногахъ, небольшое пространство въ половину квадратнаго фута, и держится очень неустойчиво; чтобы его не опрокинулъ простой вѣтеръ, ему нужно разставить ноги. Слабѣйшій изъ двуногихъ! Три квинтала уже тяжесть, которая можетъ раздавить его; молодой быкъ на лугу поднимаетъ его на рога, какъ старую тряпку. Тѣмъ не менѣе онъ можетъ владѣть Орудіями, можетъ изобрѣтать Орудія; помощью ихъ гранитная скала разсыпается передъ нимъ въ мелкій прахъ; онъ придаетъ раскаленному желѣзу любую форму, какъ если бы оно было мягкое тѣсто; моря для него -- гладкая дорога; вѣтеръ и огонь -- его неутомимые кони. Нигдѣ не найдете вы его безъ Орудій; безъ Орудій онъ -- ничто, съ Орудіями -- все".

Да будетъ намъ позволено прервать здѣсь на минуту потокъ Краснорѣчія замѣчаніемъ, что такое Опредѣленіе человѣка, какъ Животнаго, владѣющаго Орудіемъ, представляется намъ изъ всего этого рода Животныхъ опредѣленій въ значительной мѣрѣ точнѣишимъ и лучшимъ. Человѣка называютъ Смѣющимся Животнымъ; но развѣ обезьяны также не смѣются или не пытаются смѣяться? И развѣ самый совершенный человѣкъ непремѣнно больше всѣхъ и чаще всѣхъ смѣется? Самъ Тейфельсдрекъ, какъ мы указали, смѣялся только однажды. Еще меньше цѣны придаемъ мы другому -- Французскому -- Опредѣленію человѣка, какъ Животнаго Стряпающаго. Для строго научныхъ цѣлей это опредѣленіе почти совершенно безполезно. Можно ли сказать про Татарина, что онъ стряпаетъ, если онъ приготовляетъ свой бифштексъ только тѣмъ, что ѣздитъ на немъ верхомъ? Далѣе, можно ли назвать Стряпней то, что дѣлаетъ Гренландецъ, запасая китовый жиръ, совершенно какъ поступилъ бы въ подобныхъ условіяхъ сурокъ? И какъ бы обошелся Мосьё Уде среди Оринокскихъ Индѣйцевъ, которые, по Гумбольдту, проживаютъ какъ вороны въ гнѣздахъ на вѣтвяхъ деревьевъ и половину года не имѣютъ другихъ припасовъ, кромѣ трубочной глины, такъ какъ вся страна въ это время бываетъ подъ водой? Но, съ другой стороны, укажите мнѣ человѣческое существо, въ какой угодно періодъ и подъ какой угодно широтой, безъ Орудій; и сами Каледонцы, какъ мы видѣли, имѣли Кремневые Шары и Ремни къ нимъ, чего не имѣетъ и не можетъ имѣть ни одно животное.

"Человѣкъ -- Животное, владѣющее Орудіемъ", заключаетъ Тейфельсдрекъ въ свойственномъ ему отрывистомъ тонѣ; "Одежда есть лишь частный примѣръ этой истины. И въ самомъ дѣлѣ, если мы посмотримъ на разстояніе между первымъ деревяннымъ Коломъ, обтесаннымъ человѣкомъ, и Желѣзной Дорогой или Британской Нижней Палатой, мы увидимъ всю величину человѣческаго прогресса. Человѣкъ выкапываетъ изъ нѣдръ земли какіе-то черные камни и говоритъ имъ: "Переносите меня и эти тяжести со скоростью тридцати пяти милъ въ часъ", -- и они это дѣлаютъ. Человѣкъ собираетъ, очевидно, совершенно случайно, шестьсотъ пятьдесятъ восемь различныхъ индивидуумовъ и говоритъ имъ: "3аставьте этотъ народъ трудиться для насъ, истекать кровъю для насъ, голодать и страдатъ и грѣшить для насъ",-- и они это дѣлаютъ".

[1] Не говорится ли здѣсь о тулупахъ? --Пер.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒