ПОДГОТОВКА

ПОДГОТОВКА

С того дня, когда Кузнецову предложили использовать знание немецкого языка для ведения разведки в тылу врага, Николай Иванович отдался этой задаче весь без остатка — иначе он не умел. А ведь ему многое нужно было еще решить в своей жизни и нужно было расстаться с девушкой, которую любил. Это было первое глубокое чувство к женщине.

Ему было тридцать два года, и постоянная напряженная работа настолько забирала целиком, что он и не замечал, как шло время, а та единственная, о которой мечтал как о друге, как о жене, не встречалась.

Чувство пришло незаметно. Лишь через несколько недель после того, как они впервые разговорились с девушкой, имени которой он так мне и не назвал, он понял, что привязался к ней. Знала ли она об этом? Он был сдержан, немногословен. Мог показаться холодным. Только через много месяцев после нашего первого знакомства понял я, какая доверчивая душа была у этого человека.

«Вы уезжаете на фронт?» — как-то спросила его девушка.

«Да».

«Куда?»

«Секрет».

«И я не смогу писать вам? И получить хоть строчку?»

«Это невозможно».

Прохожие поминутно толкали их. Они долго стояли на шумной московской улице, прощаясь. И не было сказано ни слова о верности и будущей встрече.

— И вы ушли от нее тогда, на улице? — спрашивал я у Кузнецова год спустя, когда мы с ним в тылу врага вспоминали Москву.

— Ушел.

— И простились, зная, что еще долго, с месяц, пробудете в Москве рядом с ней?

— Да, твердо зная это.

— Зачем же?

— Готовился к своей новой работе. Нужно было думать только об этом. Прочесть кучу книг. Многому научиться. Я не имел права делить свое время и мысли.

Тогда я не мог этого понять — я был на десять лет моложе.

— Вы не любили ее, Николай Иванович!

Он ничего не ответил, только пожал плечами. Потом откинулся навзничь в траву и долго смотрел в темное высокое небо.

Да, в те дни Кузнецов работал по восемнадцать часов в сутки. Он посещал лагеря немецких военнопленных и подолгу беседовал с офицерами. Он часами тренировался в тире в стрельбе из пистолета. Вышагивая в форме обер-лейтенанта по своей комнате, он учил наизусть огромное количество правил, опознавательных знаков, условных обозначений, принятых в гитлеровской армии. Он перечитал все, что было напечатано о вражеских разведчиках.

Японские генералы, по двадцать лет служившие рабочими в прачечных. Сухопарый прусский офицер, с 1914 года работавший в Тамбове бухгалтером. Хитроумные шифры и пароли... И полное одиночество. Похищения, подслушивания, подглядывания, потайные ходы... Все это сильно отзывалось натпинкертоновщиной и совсем не походило на правду. А главное, все это никак не могло пригодиться ему, советскому разведчику, да еще на своей территории, временно оккупированной врагом.

И Кузнецов решил, что, когда нужно будет, обстоятельства подскажут, каким образом действовать. А сейчас главное — воспитать в себе качества, которые в первую очередь так необходимы в этом труднейшем деле, и важнейшее из качеств — волю. Тогда-то в один из вечеров он и простился с девушкой. Да, конечно, на протяжении этого месяца не раз он ловил себя на том, что оказывался в определенный час на определенной улице — она проходила здесь, возвращаясь с работы. «Но ведь ты простился с ней!» — говорил он себе и уходил, не оглядываясь...

Летом сорок второго года в небольшой квартирке бывшего доходного дома на улице Карла Маркса в Москве состоялась очередная встреча Кузнецова с капитаном государственной безопасности Федором Ивановичем Бакиным. Капитан был впущен лишь после длительных переговоров через входную дверь и после того, как он тщательно обследовал лестничную клетку снизу доверху. Войдя в тускло освещенную прихожую, он понял причину всех этих предосторожностей. Кузнецов был в полной форме вермахта, с Железным крестом и медалью за участие в зимней кампании под Москвой. Мундир отлично сидел на этом рослом, широкоплечем человеке, а твердый подбородок, тонкие, почти бескровные, крепко сжатые губы, правильный хрящеватый нос, высокий лоб — все свидетельствовало о чисто арийском происхождении.

— Привыкаю к этой шкурке, — процедил сквозь зубы Кузнецов, приглашая Бакина в комнату.

Они подсели к столу.

— Превосходно! — восхищенно говорил Бакин. — А вот вам и свежие берлинские газетки, журналы, герр обер-лейтенант...

— Пауль Зиберт, — усмехнулся Кузнецов и пристально посмотрел на Бакина. — Значит, опять ждать!

Бакин развел руками.

— Что поделать, Николай Иванович! Начальству виднее... Нужно уточнить, где немцы устроят резиденцию гауляйтера, где разместится администрация... Давайте пока используем время для подготовки.

Готовились и мы.

Целые дни проводил отряд в тренировочных походах по лесу. Мы учились пользоваться компасом, двигаться по азимуту. Устраивали учебные засады. Занятиями руководил Стехов. Он придумывал различные задачи и требовал для их выполнения выдумки и смекалки. Тут он присматривался к людям, оценивал их силы и возможности. Мы не знали цели, поставленной перед отрядом, но догадывались, что дело предстоит важное. Занимались всерьез.

Однажды, когда мы устроили «учебную» засаду, рядом с притаившимися бойцами появилась старуха, собирающая травы. Сгорбленная в три погибели, она вытаскивала какие-то стебли буквально из-под их сапог, и бойцы услужливо ерзали по траве, чтобы не мешать старушке.

В это время на дороге показалась группа разведчиков, которую подстерегала другая группа бойцов в засаде. Еще две-три минуты — и разведчики будут схвачены. Вдруг старушка закладывает в рот два пальца и издает такой разбойничий свист, от которого бойцы хватаются за уши. Разведчики рассыпаются цепочкой и окружают засаду.

Старушка распрямляется, сдергивает платок и мы видим ухмыляющуюся физиономию Бориса Черного.

Борис отличился еще в одной тренировке. Заключалась она в следующем. Насыпали большую кучу сухого хвороста, в центре которой усаживали бойца с завязанными глазами. Каждый из нас по очереди должен был бесшумно проползти по хворосту и коснуться сидящего рукой. Если сидящий с повязкой на глазах слышал хруст веток, он указывал направление, откуда полз человек, и тот выходил из военной игры.

Помню, я хрустел отчаянно. Но Черный умудрялся, опираясь пальцами рук и носками сапог, ползти над ветками буквально по воздуху. И вот худого и слабенького Черного зачислили в разведку. Мне это казалось ошибкой. В моем представлении разведчик должен быть таким, как командир разведки лейтенант Кубовский. Хоть он еще не участвовал в боевых делах, но был известен в бригаде как храбрец. Не знаю точно, на чем основывалась эта репутация. Но уже один вид Кубовского говорил о лихости и силе. Статный, подтянутый, с золотистым чубом над светлыми, озорными глазами, он мне сразу понравился. Действительно, в наших походах он был очень аккуратен, в тренировочных атаках мчался впереди всех. «Герой!» — думалось, глядя на него.

Мы с фельдшерами Машей и Негубиным тренировались в воображаемых операциях. Укладывали на стол кого-нибудь из будущих партизан. Негубин учился давать наркоз. Маша выполняла роль операционной сестры, наловчилась молниеносно подавать нужный инструмент.

У нас будет все, как в хорошем госпитале, мечтали мы.

Провели и первое комсомольское собрание. Секретарем выбрали Валентина Семенова, белобрысого веснушчатого паренька с лукавыми глазами. Отец его также был партизаном в гражданскую войну.

Но когда мы дошли до составления плана работы, комсомольцы растерялись. Что будет делать комсомольская организация в тылу врага? Неужели там возможны собрания, политзанятия?

— Комсомольская организация будет выпускать газету! — заявил Семенов.

— Вообще заниматься воспитанием... — неопределенно добавил кто-то.

Стехов подумал и предложил:

— Давайте, товарищи, план работы составим на первом нашем собрании в тылу врага. Ведь основная задача комсомольской организации — обеспечить выполнение заданий командования. А там виднее будет, что от нас потребуется.

Наконец наступил последний этап подготовки. Нам показали парашюты, продемонстрировали, как они складываются и раскрываются. Объяснили, как прыгать, как управлять парашютом в воздухе, как приземляться. И предложили «попробовать».

В один из солнечных дней июня 1942 года собрались мы на зеленом поле аэродрома. На нас легкие комбинезоны. За спинами мешки с парашютами.

Подполз к нам большой транспортный самолет. Началась посадка. Группами по двенадцать человек поднимались мы в воздух для прыжка. Пришла и моя очередь.

Взревели моторы. Самолет оторвался от земли, взмыл вверх. Над небольшой лесной полянкой снизился. Инструктор скомандовал: «Приготовиться!» Мы встали друг за другом, защелкнули за трос карабины своих парашютов. И когда самолет пошел над полянкой по прямой, инструктор открыл дверь кабины.

— Пожалуйте, товарищи, на свежий воздух, прогуляться!

Мы двинулись к двери. Каждого инструктор провожал наставлением: «Приземляйся на обе ноги! Ноги вместе!»

Подошел и я к порогу, глянул вниз. Земля далеко. Зеленый лесок с полянкой и маленькая деревушка как игрушечные. Красиво. Но прыгать туда у меня нет никакого желания. Вдруг чувствую, товарищ тихонько в спину подталкивает:

— Давай прыгай! Самолет-то летит!

Шагаю через порог и попадаю в могучие объятия ветра. Тело мое мне не подчиняется. С удивлением вижу свои ноги у себя над головой. Пытаюсь понять, что это значит. Но тут же чувствую резкий рывок. Поднимаю голову — надо мной белый купол парашюта. Подтягиваюсь, усаживаюсь поудобнее на лямках. Оглядываюсь. Золотой воздух вокруг. Испанка Ивона в стороне надо мной кричит, смеясь:

— Доктор! Не торопитесь, подождите меня!

Как хорошо вот так легко покачиваться в воздушном просторе, как парящая птица!

Дни нашей подготовки подходили к концу. Уже были намечены сроки вылета. Уже было решено, что Негубин летит с первой группой. С ним — часть нашего имущества, самое необходимое. Через два-три дня с командиром вылетаю я, с последней группой — Маша. Подбитые ватой брезентовые мешки с нашим добром пронумерованы и сложены на складе для отправки.

И вдруг все пошло кувырком...

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒