МЕДИЦИНА КОМПЛЕКТУЕТСЯ

МЕДИЦИНА КОМПЛЕКТУЕТСЯ

Отдельная комсомольская добровольческая бригада стояла в дачной местности под Москвой. Здесь формировались десантные партизанские группы, сюда они возвращались из вражеского тыла на отдых.

Обычно формирование групп происходило следующим образом: командование назначало командира и комиссара будущего отряда, те объявляли в подразделениях запись в отряд всех желающих, а потом из записавшихся уже сами отбирали нужных людей.

Едва я явился в штаб бригады, как почти тотчас же был вызван к комиссару бригады Сергею Трофимовичу Стехову, назначенному комиссаром нашего будущего отряда.

В коридоре перед кабинетом комиссара тихо толпился народ.

С радостью вижу знакомые лица. Вот Гриша — худощавый сероглазый юноша, постоянно декламировавший Блока. А вот и паренек из Золотоноши — Левко! Он бросается ко мне, хватает за руки, бьет по плечу:

— Доктор! И ты здесь! Вместе, значит!

Стехов записывал добровольцев в отряд.

Впервые я познакомился со Стеховым при обстоятельствах не очень для меня приятных. В августе сорок первого года, перед моим отъездом на практику в госпиталь, был я как-то дежурным врачом по бригаде. Поздно вечером привели ко мне бойца, шофера грузовой машины, и сообщили приказ командира бригады дать заключение о степени опьянения шофера.

Я растерялся. Как определить? И сделал самое простое:

«Ну-ка, дыхни на меня!»

Из темноты на веранду молодцевато шагнул рослый парень с добрым, безвольным круглым лицом и светлыми глазами.

«Есть дыхнуть!» — чересчур четко отчеканил шофер, качнулся и дыхнул.

Смесь спирта и лука ударила мне в нос, я даже отшатнулся.

«Да нет, товарищ доктор, кружку пива я выпил, не боле!» — воскликнул шофер и заморгал глазами.

Жалко мне стало этого круглолицего парня. У меня осталась еще свойственная штатскому жалостливая нежность к подвыпившему человеку. К тому же я знал, какое строгое наказание грозило шоферу.

И на клочке бумаги написал: «Отмечаются незначительные признаки легкого опьянения».

Через десять минут меня вызвали к командиру бригады. На столе лежала моя злосчастная записка.

«Что это за писулька? — строго спросил командир. — Не могли аккуратно заключение написать? И что же это за незначительное, легкое? Да он едва дошел до штаба, растянулся на земле, языком не шевелит!»

Начал я что-то невразумительно объяснять. Тут слышу из угла:

«Вы, доктор, на неверной позиции. Вы пьяницу защищаете от нас. А вы должны от него защищать бригаду».

Посмотрел в угол, а там на диванчике сидит прямо, широко расставив колени, коренастый, крепко скроенный человек, и серые, глубоко запрятанные в щелочки глаза его весело и дружелюбно поблескивают. И так просто и хорошо разъяснили эти слова все происшедшее, что я оборвал на полуслове свои объяснения...

Это был новый комиссар бригады майор Стехов. Скоро его узнали и полюбили все. Я очень обрадовался, что он будет с нами.

— А, доктор! Вовремя! — воскликнул Стехов, когда я вошел в кабинет. — Знакомьтесь, два фельдшера в наш отряд.

В маленьком рабочем кабинете комиссара у стола стоял высокий, длинноногий парень с птичьим лицом. В левой руке он держал увесистый учебник хирургии. Рядом с ним девушка с густыми каштановыми волосами. Я пожал им руки.

— Негубин Анатолий, — пробасил парень и изо всех сил сжал мне пальцы своей широкой ладонью. — Окончил три курса медицинского института.

— Маша, — тихо сказала девушка и покраснела. И я только тут заметил, какое у нее милое, простое и открытое лицо.

Стехов внимательно поглядывал на нас. Чувствуя на себе ответственность старшего, я отрывисто и слегка насмешливо спросил:

— С парашютом не побоитесь прыгнуть?

— Несомненно, — солидно произнес Негубин.

Он был мне ровесник. И мне показалось, что мой насмешливый начальнический тон его обидел. Он снисходительно поглядел на меня и забарабанил пальцами по учебнику с таким видом, словно хотел сказать: «Хоть ты мне и начальник, но я тебя еще кое-чему научу». Я подумал, что допустил какую-то бестактность, но что это чепуха и не сейчас, в военное время, считаться с подобными тонкостями. В общем, он произвел на меня положительное впечатление.

— А пешком дойти нельзя? Я никогда не прыгала, — неуверенно сказала Маша.

— Вы что кончили? — обратился я к ней.

— Курсы Красного Креста. Потом в армию пошла.

— Операционной сестрой работали?

— Нет.

— Оружием владеете?

Она виновато улыбнулась.

— Плохо. Я ведь трусиха.

Недоуменно смотрю на Стехова. Но тот только посмеивается молча.

— Зачем же идете в партизаны, если боязно?

— Не одним же храбрым воевать! — Ее, кажется, обидел мой вопрос.

Маша меня разочаровала. Ее ширококостная, прочно скроенная фигура, широкая крестьянская ладонь, грудной голос, немного растянутая речь — все дышало таким миром и домашним спокойствием, что я легко представил себе ее в платочке, с вилами в руках... В больнице она была бы сестрой-хозяйкой. Но фельдшером-партизанкой?

— Зачем девушку, Сергей Трофимович? Да еще такую! — говорил я Стехову, едва Маша и Анатолий вышли из кабинета. — Сама признается, что трусиха... Лучше паренька с огоньком!

Помолчав, комиссар задумчиво сказал:

— Горячность, доктор, не всегда признак смелости и мужества. Вот так. Идите, готовьте списки лекарств, снаряжения... Организуйте нашу партизанскую санчасть. Денька через два проведете медицинский осмотр всех записавшихся в отряд, выберете из них восемьдесят пять самых здоровых, таких, чтоб не болели, чтоб все лишения и испытания вынесли. А нам их предстоит немало...

Не раз пришлось мне пожалеть, что нет специальных справочников, инструкций, учебников, из которых можно узнать, что такое медико-санитарная часть десантного партизанского отряда.

Всю ночь тогда просидел я за столом, обложив себя книгами. Нужно предусмотреть все, что понадобится в тылу врага, где восемьдесят пять жизней будут доверены мне, где трудно достать лекарства, где не с кем посоветоваться и откуда не отвезти больных и раненых к опытным профессорам. Как горько пожалею потом, если что-нибудь забуду сегодня! И я выписывал названия за названиями. Чем больше, тем лучше!

Наконец все закуплено. Мне понадобилась трехтонная грузовая машина, чтоб привезти свое имущество в отряд. Это был для меня радостный день. До сих пор, кроме меня, у всех бойцов и командиров было свое хозяйство — пулеметы, автоматы, гранаты, взрывчатка, взрыватели. А у меня только хлорная известь, которой мы добросовестно засыпали уборные и мусорные ящики, так что даже в комнатах нельзя было дышать.

Стехов как-то вошел в расположение отряда, покрутил головой и с удовольствием сказал:

— Докторами запахло!

А я ловил на себе иронические взгляды будущих партизан и тосковал по скальпелю.

Но вот наконец среди комнаты — горы перевязочного материала, пакеты с ампулами и таблетками, связки металлических и деревянных шин. Упаковка плохая — картонная, развалится при первом же толчке. Мы с Анатолием и Машей бродим по всем закоулкам, собираем жестянки, коробки, патронные цинковые ящики и все перепаковываем, сортируем. Мне кажется, что гора лекарств, штабеля тяжелых металлических шин делают меня распорядителем жизни и смерти, кажется, что бойцы стали посматривать на меня с уважением, даже с некоторым подобострастием.

И вот однажды, входя в комнату, я услышал, как наш пулеметчик, биолог Омер Бастианов, объяснял части станкового пулемета, и увидел, как все, что мы разбирали и сортировали, свалено в одну кучу в углу и несколько товарищей преспокойно восседают на моих таблетках и ампулах. Я все забыл, бросился вперед. Горькая обида подкатила к горлу.

— Что вы наделали?! Встать! Встать! — кричал я, расталкивая слушателей и собирая свои таблетки и раздавленные ампулы. Откуда-то подоспела на помощь Маша.

— Что случилось? Почему лекция прервалась? — раздался спокойный голос Стехова.

Я ждал от него справедливого возмездия. Но кто-то произнес громко и равнодушно:

— Ничего особенного, товарищ комиссар. Медицина комплектуется.

Раздался смех. Стехов посмотрел на меня, на груду тюков и ящиков, покачал головой.

— Не ведете санитарно-просветительной работы, доктор.

Через минуту Бастианов, перейдя в другой угол, показывал слушателям затвор и продолжал объяснения. Обо мне, о моих таблетках забыли. Они не верили ни в меня, ни в таблетки, ни в шины. Они верили в пулемет, в станковый пулемет Максима.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒