Глава седьмая

Глава седьмая

В ту первую ночь мсье Дааэ не решился разделить со мной ложе и предпочел устроиться на полу у печки. Только предложив поместить Кристин между нами, я сумела уговорить его снять грязную верхнюю одежду и залезть к нам под одеяло. И все равно, утром я обнаружила, что, несмотря на узость кровати, меня и Дааэ с дочерью разделяло свободное пространство. Как завороженная, я смотрела на спящих, отмечая, как уютно устроилась ее светловолосая головка на его груди, как небрежно покоится ее рука на его животе, как собственнически его руки сжимают ее тело. И я вдруг поняла, что тоже хотела бы спать вот так в объятьях любящего человека. Но я боялась, что мне не суждено испытать это ощущение, и поспешила встать с постели, чтобы больше не подглядывать за ними.

Через несколько дней, когда личико Кристин утратило свой изможденный, голодный вид, и отощавшие ножки снова способны были поддерживать ее небольшой вес, я поняла, что девочка старше, чем я подумала сначала – ей было почти четыре. И это была самая красивая девочка, какую я только видела в жизни – со сказочными локонами и огромными голубыми глазами. А потом я узнала, что Бог одарил ее гораздо большим, нежели прелестный облик. Признаться, меня неприятно поразило то, что по части музыки юная мадемуазель Дааэ оказалась самым одаренным человеком, какого я встречала – за одним исключением, разумеется. Ей еще не было четырех, а она уже брала идеальную высоту, напевая то, что играл ее отец на скрипке. Ей еще не было четырех, а она уже владела премудростями музыкальной теории, над которыми я билась лет в семь. Ей еще не было четырех, однако она справлялась с пренебрежительной легкостью с самыми сложными сольфеджио из тех, что задавал ей отец.

– Она необыкновенная, – призналась я ему как-то вечером, вернувшись из таверны.

– О да! – подхватил он, его глаза загорелись, стоило затронуть его излюбленную тему. – Однажды она станет величайшим сопрано в мире.

– Вы, похоже, в этом уверены, – сухо заметила я, чувствуя досаду и смутное раздражение от того, сколь мало внимания он уделял моим скромным талантам.

Он повернулся ко мне, с фанатичным блеском в глазах. – Целиком и полностью.

– Откуда же вы можете знать, что она будет непременно сопрано? Она вполне может оказаться контральто.

– Нет! – возразил он с обескураживающей самоуверенностью. – Она будет сопрано. Она так похожа на мать во всем остальном, что можно не сомневаться в том, что уж голос-то она унаследовала!

– Вы хотите сказать, что она уже похожа на свою мать?

– Точь-в-точь, – ответил он. – Тереза была настоящим ангелом. Неудивительно, что Господь прибрал ее так рано. Но как я могу жаловаться, когда Он в своей неизмеримой щедрости одарил меня ее живым подобием?

Мы оба взглянули на сладко спящую девочку, ее поразительные волосы окружали головку сияющим нимбом. Я не удержалась и провела пальцами по собственной мышино-бурой копне.

– У нее волосы, как у матери? – не удержалась я.

– О да! – с гордостью ответил он. – Ее матери посчастливилось быть одной из тех, чьи волосы не теряют цвет.

Теряют цвет.

– Можете мне не верить, – сердито огрызнулась я, хотя мне вовсе не хотелось этого, – но мои волосы раньше были точно такого же цвета. Но, как видите, я к этим счастливицам не отношусь.

Он обернулся ко мне с запоздалым пониманием. – Мадемуазель, я вовсе не сравнивал…

Я почувствовала, что мое лицо вспыхнуло. Конечно, он был прав, даже если он немного переборщил в восхищении собственной семьей.

– Простите, – сказала я. – Видимо, волосы – это больная темя. Стоит мне посмотреть на Кристин, и я вспоминаю, какой была раньше. Когда я была счастлива!

– Я не знал, что теперь вы несчастны.

– Ну… – я задумалась на мгновенье. – Не то, чтобы «несчастна»… Просто в моей жизни есть какая-то пустота. И наверно, мне неприятно сознавать, что если со мной что-то случится, всем будет все равно.

– Мне будет не все равно, – сказал он.

Я взглянула на него, зная, что глаза мои полны мольбы и неприкрытой уязвимости. Но ободренная его словами, я позволила ему заглянуть мне в душу. Однако в глазах его вспыхнула вовсе не забота, которую я рассчитывала увидеть, а неожиданная искорка страха, тут же погасшая, как только он отвел взгляд.

Вскоре наша жизнь некоторым образом устоялась. По утрам мы втроем выходили на прогулку, как будто были одной семьей – Дааэ щеголяли теплыми куртками, которые я им купила. В ясную погоду он брал с собой скрипку и останавливался на городской площади, в том самом месте, где я пела когда-то. Я до сих пор помню, как услышала его скрипку на площади в первый раз – он играл свободно и смело, что, конечно, было невозможно в моей квартирке со стенами толщиной в бумагу. Сначала я поморщилась от его напора, но Дааэ продолжал играть, уже совершенно не осознавая себя, и вскоре его игра приобрела потрясающую легкость, от которой перехватывало дыхание, и которая оказалась его особым стилем. Уже в тот первый раз я поняла, что слушаю истинного мастера. Его мелодии отличались простотой, но сладостный голос инструмента, вдохновенное фразирование и безупречная техника игры дарили слуху необыкновенное наслаждение. Только заметив устремленный на меня бесстрастный взгляд Кристин, я осознала, что улыбаюсь с глупейшим видом. Она сразу же отвела глаза и поймала взгляд своего отца. Они словно бы переговорили о чем-то, без единого слова. И тогда она запела.

И ее голос, который я впервые услышала во всей полноте, оказался как раз таким, как расписывал ее отец, и даже более того. Точный слух и абсолютный контроль над голосом позволяли ей сплетать тончайшую, прозрачную вязь волшебных созвучий – прекрасных до боли. В то же время ее пение необъяснимо тревожило меня, я предпочла бы слышать только скрипку. Постепенно Кристин и ее отец совершенно забыли о моем существовании, как не сознавали они присутствия собравшихся вокруг людей. Они как будто оказались в своем собственном маленьком мире, где больше никому не было места, и который переполнял трепещущий экстаз, отраженный на их лицах и в их прочно сцепленных взглядах. И в этом напряжении ощущалось что-то жутковатое. Мне стало не по себе, и я поняла, что просто не могу наблюдать за ними дольше.

Уходя, я кинула несколько монет в пустой футляр от скрипки, зная, что им нечего бросить туда самим, чтобы навести зрителей на правильную мысль.

Они вернулись в мою квартирку незадолго до того, как я должна была уходить на работу. Я бы, пожалуй, не удивилась, если бы они пришли, увешанные покупками, учитывая, насколько необычной была их музыка, и сколько народу она привлекла. Но у Дааэ был только знакомый черный футляр, а Кристин несла фарфоровую куклу. Девочкой я мечтала о подобных игрушках, но я никогда не решилась бы попросить такую куклу.

Не сознавая себя, я опустилась перед ней на колени и осторожно прикоснулась к рукаву из шелка и бархата.

– О Кристин! – воскликнула я. – Откуда у тебя такая прелестная кукла?

В ответ она взглянула мне прямо в глаза, втянула губы и с силой прикусила, демонстрируя столь явное отторжение, что я не поверила своим глазам. Потом я решила, что сама виновата – нечего было ошарашивать ее столь несдержанным приветствием.

– Прости меня, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно и ласково. – Я не хотела говорить так громко. Мне просто так понравилась твоя новая кукла! Ты уже придумала ей имя?

Ответом мне было молчание и еще один прямой, враждебный взгляд огромных голубых глаз.

– У меня тоже была кукла, когда я была маленькой, – в сильном замешательстве продолжала я нести чепуху, – Она была далеко не такая красавица, как твоя, и сделана она была из тряпья. Но я очень любила ее. Ее звали Анабелль.

Однако, решив, что я уже достаточно испытываю ее терпение, Кристин отшвырнула куклу и спряталась за спиной отца, который только пожал плечами с извиняющейся улыбкой. Не зная, что еще я могу сделать, я сдалась и ушла на работу.

Когда-то целью всей моей жизни было протянуть очередной день до ночи. Значение имели только сладкие сны в обществе моего ангела, когда я слушала его неправдоподобно прекрасный голос, упивалась ощущением его любви и близости, болтала с ним на ярком солнце обо всем на свете, но в первую очередь – об обучении музыке. Я боялась только наступления утра и нового погружения в бессмысленную пустоту. Но хотя сны оставались столь же счастливыми, я вдруг обнаружила, что, благодаря семейству Дааэ, периоды бодрствования обрели новую грань. Было не так уж трудно встать утром с постели, когда меня ждало удовольствие приготовления завтрака – для них. Дневные хлопоты уже не наводили тоску, когда я с гордостью трудилась, чтобы эти двое были умыты и накормлены, чтобы их одежда, как и моя, была чиста, отглажена и заштопана. Но самым чудесным было возвращаться домой вечером после работы, зная, что меня ждет натопленная комната и дружеское лицо. Дааэ редко ложился в постель до моего прихода, хотя он всегда следил, чтобы Кристин в восемь часов уже спала. Только по вечерам у нас с ним была возможность поговорить. И что только не обсуждали мы в ту зиму, сидя бок о бок перед печью, просто наслаждаясь обществом друг друга!

Однако в тот вечер меня интересовала только Кристин и ее упорное нежелание разговаривать со мной.

– Она робкая, – заверил меня Дааэ. – Дайте ей время, и она начнет вам доверять.

Почему-то я не разделяла его уверенность. Он как будто совершенно не замечал, с каким неослабевающим подозрением следит девочка за каждым моим движением, так что мне самой начинало казаться, будто я виновата в каком-то ужасном преступлении, которого не могу вспомнить. Но почему-то я не могла рассказать ему об этом.

Когда прошло еще две недели, а Дааэ так и не смог посоветовать ничего путного, я сама решила попытаться показать ей, что хочу стать ее другом. Моя тайная страсть к шоколаду навела меня на мысль, что такой подарок может смягчить ее, и я решилась совершить опустошительный набег на собственные жалкие сбережения, припрятанные в коробке из-под конфет. Толку, конечно, не было. Не желая сдаваться, я купила ей пачку плотной бумаги и коробку с красками и присела рядом, показывая, как рисовать. Изобразив несколько черно-оранжевых бабочек, я неожиданно для себя самой рассказала ей легенду о монархе, и, к собственному изумлению, обнаружила, что она – хотя она упорно отводила глаза – внимательно слушает. Меня так воодушевил этот внезапный прорыв, что я даже не рассердилась, вернувшись домой вечером и обнаружив следы ее творчества на всех стенах квартиры. И все-таки, горькая правда заключалась в том, что завоевать ее доверие мне так и не удалось.

В то время мне совершенно не приходило в голову задаться вопросом – а почему, собственно, для меня так важно, чтобы она приняла меня? Я всегда стремилась, чтобы меня принимали, поэтому не замечала в желании подружиться с ней ничего особенного. Однако были у меня некоторые беспокойные мысли, которые вполне могли бы послужить тревожным набатом. К примеру, я постоянно сравнивала ту жизнь, которую вели Дааэ и ту, которая могла бы быть у нас с Эриком: мужчина и ребенок, странствующие по свету, преданные друг другу и своей музыке. Мне казалось, что Дааэ похитил мое собственное, несостоявшееся будущее. К тому же то, как он обращался с Кристин, настолько напоминало наше несостоявшееся общение с Эриком, как я себе его представляла, что иногда я просто не могла смотреть на них двоих. Порой, когда я видела их вместе, у меня возникало неуютное ощущение, что я наблюдаю со стороны свою собственную жизнь. И тогда мне казалось, что я – просто персонаж некой драмы, а актрису, играющую меня, вдруг заменили. Но если Кристин играет мою роль, то кем же стала я? Или, что еще важнее, во что я превратилась?

Если уж меня посещали такие мысли, ничего удивительного, что я невольно отождествляла мсье Дааэ – по крайней мере, в качестве отца и защитника Кристин – с Эриком. И естественным, но печальным следствием этого стало то, что я влюбилась в него, прежде чем сама поняла, что происходит. Возможно, если бы я раньше поняла истинную природу его отношений с Кристин, я догадалась бы, насколько мало значат для него мои чувства. Нет, у меня не было никаких иллюзий по поводу того, кому отдана его любовь. Нет, я прекрасно понимала, что Кристин значит для него больше, чем кто-либо в мире, и что так будет всегда. Но, видимо, подсознательно я все-таки надеялась, что, несмотря на его всепоглощающую одержимость девочкой, в его сердце отыщется уголок и для той, кто так искренне любил их обоих.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒