Глава четвертая

Глава четвертая

В ту ночь я лежала в постели, страдая от боли пониже спины и рези в пустом желудке. В сердце моем кипело негодование. ПапА пришел в ярость, обнаружив, что из жестянки исчезло несколько монет. Меня возмущало и то, что он не дал мне сказать ни слова в оправдание и выпорол меня с таким усердием, что трудно было поверить, будто ему это доставляет больше боли, чем мне, как он утверждал. Когда я засыпала, мысли мои были полны яда, поэтому, очевидно, мне приснился странный сон. Сначала меня швырнули на кровать, задрав платье. Не успела я осознать, в каком положении нахожусь, как послышался свист кнута, а потом – сочный удар по моей плоти, и резкая боль. Крича при каждом ударе, несмотря всю свою решимость молчать, я почему-то обратила внимание на тени в комнате. Они были глубже, чем когда-либо. И как только я поняла это, тени ожили. Из тьмы восстало жуткое видение. Эрик. Приблизившись к моему отцу во всем своем монструозном великолепии, Эрик вырвал кнут из его рук и швырнул в сторону. Обо мне на мгновенье забыли, так что я торопливо оправила платье и повернулась к ним. Отец отступал, беспомощно выставив перед собой руки в попытке защититься.

– Убирайся отсюда! – проревел Эрик.

Отец повернулся и убежал.

Тогда Эрик обернулся ко мне, и как только я протянула к нему руки, безумная ярость, полыхавшая в его глазах, погасла. Он шагнул ко мне и поднял на руки, поцелуями осушая слезы на моих щеках. И когда я закрыла глаза, касавшиеся меня руки и губы оказались здоровыми и теплыми. Он шептал слова утешения, а потом в какой-то момент его шепот перелился в пение. Я проснулась в темноте, еще ощущая негу сладчайшего в жизни сна. В одном эль Моко был прав. Эрик теперь пребывал в моем сознании. Но для меня его присутствие стало не грозящим опасностью проклятьем, а счастливым чудом.

Однако постепенно благословенное ощущение выветрилось, и я вновь почувствовала холод реальности. Я вспомнила, что при всей психической мощи Эрика, и, несмотря на духовный дар, которым он оделил меня, оставался физический факт – он был изранен, и он был один. Я подумала, позаботился ли эль Пьохо снабдить его одеялом в холодную ночь. Что-то сомнительно. И тут я поняла, что у меня есть повод вернуться туда и увидеть его еще раз. Я могла принести ему одеяло.

Взяв одно из собственных одеял, я аккуратно свернула его, оделась и выскользнула в окно спальни. Только выбравшись наружу, я сама осознала, что делаю. Ночь была не слишком темной, полная луна заливала окрестности таинственным голубоватым сиянием, ветви дерева в саду шелестели под дыханием легкого ветерка. И я вдруг поняла, покрываясь в ночной прохладе гусиной кожей, что, в отличие от событий, происходивших во сне, это – настоящее. Я по-настоящему собиралась идти пустынными полями, одна и без разрешения. Я на самом деле намеревалась зайти на частную территорию и пробраться в чужой шатер. Изумившись собственной дерзости, я замешкалась на мгновенье. Но только на мгновенье. Пока не подумала о нем. Я подумала о нем, и во мне ожила горько-сладкая тоска. Я подумала о нем, и вот уже я иду вперед, и меня переполняют волнение и радостное предвкушение, нарастая по мере того, как я приближаюсь к его жилищу, и вскоре значение имеет только то, что я вот-вот увижу его.

И, наконец, я стояла перед шатром, одновременно заливаясь потом и дрожа. Поблизости никого не было. Цирк казался пустым, только животные стояли или лежали за оградами. Все еще прижимая к груди сложенное одеяло, я глубоко вздохнула и вошла. И сразу же, несмотря на то, что внутри было совсем темно, я поняла, что клетки, которые я видела в первый приход в шатер, вернулись на свои места. В этих клетках содержались самые опасные твари циркового зверинца – гориллы, медведи, львы. Мне было не видно, что за звери спят в клетках, так что я старалась не приближаться к ним. Я осторожно и очень тихо кралась меж ними, ориентируясь на темный силуэт арфы, едва различимый во мраке.

Через несколько минут мои глаза достаточно привыкли к темноте, чтобы разглядеть тело Эрика, свернувшегося за прутьями клетки. Мое сердце едва не разорвалось, когда я увидела его и вдруг осознала, какой мелочью было предложить ему мое жалкое, изношенное одеяло. И в тот же момент мне внезапно пришло в голову, что я могла бы выпустить его. При этой мысли сердце заколотилось вдвое чаще, я обошла клетку и забралась на деревянные чурбаки, служившие ступенями, чтобы внимательнее разглядеть дверь. К несчастью, она была заперта на висячий замок, а где ключ, я не знала. Я все-таки попробовала потянуть ее, но раздался громкий стук, от которого немедля пробудился обитатель соседней клетки и принялся беспокойно бродить за решеткой.

Боясь нашуметь еще больше, я торопливо слезла обратно. Возможно, мой первоначальный план был лучше всего. Не тратя больше времени, я пропихнула одеяло между прутьями и положила рядом с Эриком, так, чтобы он обязательно увидел его, когда проснется. Но прежде чем я успела выдернуть руку из-за прутьев, недвижная фигура рванулась, поймав мое запястье в железный захват и безжалостно вывернув. Подавив крик боли, я пыталась вырваться. Но у меня не получилось освободиться, даже когда он перехватил руки, принимая сидячее положение. Он уперся ногами в прутья клетки, и я с растущим ужасом поняла, что он сильнее даже, чем мой отец. Я ощутила исходящие от него ненависть и злобу и поняла, что он вполне способен оторвать мне руку. С пугающей легкостью и равнодушием он все сильнее выкручивал мне запястье, и я не сумела удержать вскрик. И только услышав этот жалкий, слабый писк, Эрик заколебался. Все еще крепко держа мою руку, но больше не выкручивая, он наклонился вперед, вглядываясь во тьму горящими золотистыми глазами. И тогда я поняла, что он не знал, кого поймал за руку.

– Эрик! – всхлипнула я. – Отпусти, пожалуйста!

– Лотти?

– Да!

Тотчас же он отпустил меня. Я вытащила руку из клетки и отпрянула на безопасное расстояние. Из других клеток доносились вздохи и стоны. От шума пробудились звери. Но я не отводила глаз от Эрика и увидела, как он нагнулся еще ниже вперед, вцепившись в прутья обеими руками.

– Я сделал тебе больно?

– Да.

– Прости, – в его голосе отдавалось потрясение. – Я и не думал, что это ты. Иногда приходят люди, чтобы причинить боль мне, хотя я ничего им не сделал. Откуда я знал, что это ты, если ты молчала? Что я должен был подумать, когда ты бродила тут, стучала, а потом сунула руку сквозь прутья?

Он замолчал, и хотя я избегала его взгляда, я знала, что он старается заглянуть мне в глаза.

– Лотти? – внезапно его голос зазвучал заметно холоднее. – А что ты, все-таки, пыталась сделать?

– Я подумала… что тебе, может быть, холодно, – ответила я, каждые несколько слов перемежали невольные всхлипы. – Я просто хотела… принести тебе одеяло.

– Где оно?

– Там, внутри.

Я догадалась, что Эрик ищет вокруг себя, потом поняла, что он нашел мой подарок, бережно развернул его и плотно облек им свое тело. Я услышала глубокий вздох.

– Боже благослови тебя, – прошептал он, уже безо всякой злости. – Ты доброе и щедрое дитя, хотя мне даже сейчас непонятно твое желание делать добро именно мне.

Я глубоко втянула воздух, в безнадежной попытке справиться с дрожью в голосе.

– Это… потому что ты сказал… Ну, что никто не должен жить в темноте или… запертым в клетке.

– Поэтому ты рассматривала замок?

– Я пыталась… его открыть, – в приступе жалости к самой себе я разрыдалась с новой силой.

– Лотти, что с тобой? – В его голосе теперь звучала искренняя забота.

– Больно!

– Дай мне взглянуть.

Я подошла к клетке, позволив по-паучьи длинным пальцам осторожно ощупать распухшую руку. Его прикосновения были столь легки, что трудно было поверить в недавнюю беспощадность этих же рук.

Он тихо ругнулся.

– Боюсь, я вывихнул тебе плечо, Лотти. Но, думаю, я сумею его вправить. Ты сможешь сдержаться и не кричать?

Еще один дрожащий всхлип.

– Я постараюсь.

– Дай мне руку.

С полным дурных предчувствий стоном я вложила свою руку в его, хотя даже это слабое движение вызвало тошнотворную боль. Он понимающе выждал, пока я ни пришла в себя, прежде чем положить свободную ладонь мне на плечо и начать поднимать поврежденную руку. Не закричать было, наверно, самым трудным за всю мою жизнь. Я молчала, но невольные слезы текли по щекам. Звери, как будто чувствуя мою боль, становились все беспокойнее, метались по клеткам, с нарастающими стонами и рычанием. Но Эрик продолжал поднимать и тянуть мою руку, делая что-то с плечом, пока, наконец, с болезненным тупым щелчком оно не встало на место. Боль сразу же резко ослабла, и я прижалась лбом к прутьям в облегченном изнеможении. Пока я приходила в себя, Эрик молчал. Он дважды протягивал ко мне руку, но в последний момент отдергивал. Только на третий раз он решился быстро, украдкой погладить меня, чтобы тут же снова торопливо убрать руку.

– Лотти, – прошептал он, лаская меня голосом нежнее, чем рукой. – Ты должна пообещать не подкрадываться ко мне больше. Только дай мне понять, что это ты, и ты будешь в безопасности, я никогда не причиню тебе боль намеренно. Но к остальному проклятому человеческому роду это не относится. Ты не представляешь, насколько ты была близка к тому, чтобы лишиться руки.

– Представляю, – заверила его я.

Он вздохнул.

– Иди домой, Лотти. Возвращайся в свою кроватку. Холодные компрессы на плечо в первые два дня помогут уменьшить опухоль. А потом держи руку в тепле.

– А как же ты?

– У меня все будет хорошо.

– Здесь? – я содрогнулась. – Да как можно вот так жить в клетке?

– Не стоит недооценивать способность человека к страданию, дитя. Мне только двадцать семь лет, а средняя продолжительность человеческой жизни – по меньшей мере, пятьдесят пять.

– Они убьют тебя раньше, чем тебе будет пятьдесят пять.

– Если повезет.

– Как ты можешь такое говорить?

– Да ты взгляни на меня, Лотти, – приказал он. – Правда, взгляни на меня. Какую жизнь, по-твоему, я мог бы вести, даже если бы не был заключен в клетку?

Я пожала плечами.

– Не узнаешь, пока не попробуешь.

– Как я могу попробовать, когда выхода нет? – отрезал он.

– Выход есть, – сказала я. – Сейчас дверь закрыта, но ведь у кого-то есть ключ.

– Ты не сможешь отобрать его у эль Пьохо. Иди домой, пока он или кто-то еще не застал тебя здесь.

– Где он спит?

– Достать у него ключ нельзя. Ты меня слышишь? Если он поймает тебя, страшно подумать, что он с тобой сделает. Страшно подумать. И я не смогу тебе помочь. Беги домой, туда, где тебя никто не тронет. Прошу тебя.

– А с чего ты взял, – с чувством ответила я, – что дома меня никто не тронет?

Он все понял мгновеньем позже, чем следовало, и хотя его рука вырвалась меж прутьев со скоростью выстрела, я уже отступила на безопасное расстояние.

– Лотти! Нет! – закричал он.

Я спокойно и слегка отчужденно взглянула на него и вышла из шатра, не обращая внимания на безумный тон, с которым он снова и снова повторял мое имя. Непонятно, откуда взялась эта решимость, но почему-то я точно знала, что я должна сделать. Самое удивительное, что я совсем не боялась. Это придет позже.

Я тихонько скользила по лагерю, разглядывая темные палатки, но никто не спал в них. Уже за главным шатром я заметила призрачные силуэты фургонов, тихо дремлющих в лунном свете, и поняла, что, наверно, там и жили люди. На цыпочках я кралась меж рядами фургонов, не очень надеясь отыскать нужный. Потом мне бросилось в глаза, что у многих на бортах были намалеваны картинки. Я хорошо видела их при полной луне. Пройдя мимо фургона с величественным изображением слонов в джунглях, я поняла, что он принадлежал эль Моко. На других тоже были нарисованы животные или цирковые представления, а на некоторых – пышнотелые красотки в совершенно невозможных – как мне казалось тогда – позах. Один фургон навел меня на мысль скорее о церкви, чем о цирке – на нем были изображены многочисленные обнаженные ангелочки, шутливо борющиеся в облаках. Их маленькие попки были неожиданно пухлыми и розовыми, словно их высекли. И только, когда я обошла его с другой стороны, я увидела еще одно изображение рокового монарха, нарисованное на двери. Я удивилась, потому что никак не думала, что эль Пьохо отличается религиозностью. Но знакомое черно-оранжевое изображение убедило меня. Видимо, фургон принадлежал ему.

Внезапно испугавшись, я задержала дыхание, прижалась ухом к двери и прислушивалась, пока не уверилась, что изнутри доносится храп. И все же я колебалась, потому что вдруг осознала, что собираюсь сделать, и ужас, которого я не испытывала до того, внезапно обрушился на меня с двойной силой. Стиснув дрожащие руки, я подумала, что могу просто уйти домой и все забыть. Но нет. Я же знала, что Эрик ждет меня. Он не успокоится, пока не убедится, что мне ничего не угрожает, а я не могу вернуться к нему с пустыми руками. Так что я собрала остатки мужества и попыталась открыть дверь. Она открылась, но с таким громким и долгим скрипом, что, казалось, даже Эрик в своем шатре может его слышать. На одно кошмарное мгновенье храп прервался. Я стояла без движения, боясь даже дышать, пока успокаивающий звук не возобновился.

Очень медленно, одной рукой придерживая дверь, другой я поискала в темноте, что бы вставить в качестве клина. Тогда мне не придется закрывать ее и снова рисковать разбудить эль Пьохо. Первым делом мне попалась уже знакомая черная палка. Я повозилась с ней и с дверью, но, наконец, сумела упереть палку одним концом в дверную ручку, а другим в щель в полу, где соединялись две деревянные доски, и ухитрилась проделать это без шума. Слегка воодушевившись успехом, я стала подкрадываться к спящему, морщась при каждом скрипе досок. Воздух в фургоне был спертый, неприятно пахло нестиранной одеждой и телом, уже давно обходившимся без ванны. Но я едва заметила это. Почему-то мне казалось, что эль Пьохо должен носить ключ от эриковой клетки на цепочке на шее, как я носила ключ от дома. А значит, нужно было обыскать его, пока он спит. При одной этой мысли, по коже побежали мурашки. Но не успев подобраться достаточно близко к спящему, я зацепилась ногой за что-то лежащее на полу. Я замахала руками, пытаясь удержать равновесие, но все равно с грохотом повалилась на пол. В тот же миг палка соскочила с упора, и дверь со стуком захлопнулась. Спящий человек громко храпнул и сел на кровати. Я так и лежала без движения на полу, надеясь смешаться с тенями. Теперь уже не было никаких сомнений в том, что я попала в правильный фургон. Даже во мраке нетрудно было узнать поразительно мощную фигуру эль Пьохо. Не без труда он спустил ноги с кровати и остался сидеть на краешке.

– Кто здесь? – спросил он, и, хотя по дрожи в его голосе ясно было, что ему страшно, я молчала и не двигалась.

– Эрик? – прошептал он. Ответа не было, он протянул руку как раз в мою сторону и схватил то, в чем я запуталась. Он почти сразу задел мою ступню и принялся ощупывать меня, пока не ухватил руками за горло. Пока я пыталась высвободиться из удушающего захвата, он поднял меня за шею и швырнул на кровать, навалившись сверху всей своей тушей.

– Кто ты? – спросил он, обдав меня смрадным дыханием. Я продолжала молчать, а он внимательно рассмотрел меня и, начав смеяться, отпустил мою шею, вместо этого, обхватив мне руки над головой. Приблизив ко мне лицо, он глубоко вздохнул, оцарапал мне щеку острой щетиной и засопел мне в шею и волосы. В следующее мгновенье он перехватил оба моих запястья одной рукой, а другой принялся ощупывать и тискать меня.

– Поверить не могу, – пробормотал он. – Поверить не могу. Ты сама пришла ко мне. Ты хоть сама понимаешь, какая ты сладенькая, моя маленькая воровка?

Он принялся покрывать мое лицо слюнявыми поцелуями и болезненными укусами, я попыталась закричать, но тяжелая рука накрыла мне рот. Я не могла вывернуться из-под него, только беспомощно взмахивала спутанными ногами, пытаясь его пнуть, при этом раздавался звон. Эль Пьохо раздражал этот звук, и он содрал с моих ног привязавшуюся тряпку и отбросил в сторону.

– Пыталась залезть мне в штаны? – ухмыльнулся он и вернулся к прерванным занятиям.

Штаны со звяканьем упали на пол. Краем сознания я отметила, что ключ был в них. На мгновенье я с удвоенными усилиями стала вырываться, цель казалась так близка, что не верилось, что ее невозможно достичь. Но когда его рука переместилась ниже, я поняла, что не о ключе надо было беспокоиться. Я рванулась из последних сил. Он играючи справился со мной, плотно зажав мои ноги под своим тяжеленным телом. Я со всхлипом отвернулась, закрывая глаза, словно это могло мне помочь.

И тут я услышала протестующий скрип дверных петель и досок пола. Я открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть стремительное движение гибкой, темной фигуры, прыгнувшей эль Пьохо на спину. На миг душивший меня вес еще увеличился. Захлебнувшись криком, эль Пьохо отпустил меня, отчаянно вцепляясь в собственное горло, на котором на моих глазах возникла черная полоса. Потом он резко прекратил кричать и, огромное тело принялось извиваться, подобно рыбе, выброшенной на сушу. Все еще придавленная его весом, я отчаянно забилась, каждое его дерганье давало мне возможность продвинуться дальше. Постепенно мне удалось вылезти из-под него, и с последним рывком я полетела на пол. Оглянувшись, я увидела над тушей эль Пьохо фигуру гораздо более скромных размеров, которая оттягивала его голову назад чуть ли не под острым углом. Я вскочила на ноги, подхватила брошенные штаны и рванулась сквозь дверь во тьму. Даже понимая, что эль Пьохо меня догонять не будет, я мчалась во весь дух, исполненная ужаса перед человеком, спасшим меня. Брутальная легкость, с которой он расправился с эль Пьохо, подсказывала, что если он решит убить и меня, мне никак не спастись. Словно в подтверждение моих страхов я услышала отдаленный звук – это вполне мог быть скрип двери фургона. Но бежала я к шатру Эрика, я не могла бросить его после всех своих усилий и смутно надеялась, что, если выпущу его, он как-нибудь сумеет меня защитить.

Не останавливаясь, я подкатилась под холстину сбоку шатра, благополучно вскочила на ноги и бросилась к знакомой клетке.

– Эрик! – крикнула я.

Ответом была тишина, и я поняла, что его нет. И только тогда я разглядела, что дверь клетки открыта. И поняла, что он мог уйти на свободу в любой момент. Я уронила штаны с уже ненужными ключами, а на память совершенно некстати пришли слова, сказанные эль Моко: …царство ужаса… не знает жалости… ненавидит любого, кому посчастливилось родиться с нормальным лицом…

Почему я не приняла всерьез его советы? Неожиданно рвануло в плече, и я вспомнила о безжалостной силе Эрика. Он играл со мной все это время, используя прутья своей фальшивой тюрьмы, чтобы завоевать мое доверие. А теперь игра закончилась, и он вышел на свободу. Он мог быть где угодно, он мог красться во тьме, выжидать в засаде…

Содрогнувшись вдруг, я побежала. Выбегая из шатра, я заметила краем глаза черную тень, отделившуюся от более густой темноты. Страх придал мне прыткости, какой я в себе и не подозревала, и направил меня в холмы. Взлетев на вершину, откуда уже виден был мой дом, я рискнула оглянуться и заметила что-то серое и неясное, что в равной мере могло быть и преследователем, и игрой моего собственного воображения. Опасаясь, что это все-таки не моя фантазия, я бросилась вниз с холма, споткнулась и, потеряв равновесие, кубарем прокатилась весь остаток пути. Остановилась я, только налетев на камень, торчавший из земли, как единственный острый зуб. Голова еще кружилась, но я посмотрела вверх и на этот раз безошибочно различила на фоне быстро светлевшего неба смутный человеческий силуэт. Не чувствуя боли, я заставила себя подняться на ноги и понеслась к дому. Знакомые изгороди и деревья так и мелькали мимо, пока я подбежала к знакомой стене и подпрыгнула, дотягиваясь до подоконника.

Я не рассчитала расстояния.

Сорвавшись на землю, я сделала вторую попытку, сдирая ногти о стену в поисках опоры. И в третий раз я прыгнула, но так и не смогла дотянуться выше, чем прежде. Понимая, что время вышло, я обернулась, чтобы встретить свою судьбу лицом, но там никого не было. Ночь была так же тиха и спокойна, как когда я уходила. Шелестели ветви деревьев. Легкий ветерок теребил мне волосы и холодил разгоряченное тело. Я обхватила себя руками, напряженно озираясь, напрасно пытаясь разглядеть причину своего страха. Но ничего не было. Ничего. Я тряслась так, кажется, целую вечность. Но измученное тело не могло больше выдержать, и постепенно дыхание и сердцебиение замедлились. И поскольку ничто не нарушало ночного покоя вокруг, я позволила себе подумать, а не примерещилась ли мне эта погоня?

Наконец, я начала прикидывать, как бы мне все-таки попасть в свою комнату. Я даже рискнула отойти от стены, чтобы подтащить к окну спальни какой-нибудь горшок, когда краем глаза заметила движение и застыла на месте. В полной тишине из-за ствола дерева выступила темная фигура и нерешительно направилась ко мне. Сердце сделало дикий скачок и застучало втрое быстрее. Я встала лицом к опасности, прикрыв рот руками и медленно отступая назад.

Темная фигура остановилась.

– Лотти, – произнес знакомый шелковый шепот. – Не бойся. Это Эрик.

– Не подходи! – хрипло каркнула я, неожиданно наткнувшись спиной на стену.

– Я ничего тебе не сделаю, дитя, – в его голосе прозвучала мольба. – Я следовал за тобой, только чтобы убедиться, что ты благополучно добралась домой.

– Как ты выбрался? – спросила я.

– С помощью струны арфы.

Я не поняла, что он имел в виду, но звучало это подозрительно. – Почему ты не сделал этого раньше?

– Наверно, я мог, – сказал он. – Я когда-то распутал металл с нижней струны и согнул так, чтобы можно было просунуть в замок. Но я провозился несколько дней, а механизм не поддался, так что все, чего я добился – повредил арфу.

Он опустился на колени и протянул ко мне руку.

– Подойди, Лотти, прошу тебя. Ты не боялась меня раньше. Почему же ты шарахаешься от меня теперь?

Его голос сорвался на последнем слове, и мое сердце растаяло. Но, когда я уже сделала шаг в его сторону, в сознании у меня снова зашипел голос эль Моко, – Он подстережет тебя во тьме. Он притворится твоим другом. Он убьет тебя.

– Ерунда какая-то! – взвизгнула я, останавливаясь. – Зачем ты снова пытался открыть замок в этот раз, если уже знал, что не сможешь?

– Из-за тебя, – ответил он. Его желтые глаза горели, напряженно и пугающе. – Ты собиралась украсть ключ у эль Пьохо, а я знал, что будет, если он поймает тебя. Боже мой, Лотти, я непременно должен был оказаться там раньше, чем он что-нибудь сделал бы тебе. Я должен был выбраться.

Он с такой пылкой горячностью стремился объясниться, что я просто не могла больше сомневаться в нем. У меня в горле возник комок, когда я решительно шагнула к нему.

– Так это ты, – произнесла я придушенным голосом. – Это ты остановил его.

Невольно я прижала руку к горлу, вспомнив черную линию, что пересекла шею эль Пьохо. Увидев мой жест, Эрик вздрогнул и отвернулся.

– Это была струна арфы? – спросила я.

Он не ответил, и я вдруг поняла, что он плачет. Сама не знаю, как это произошло, но мгновенье спустя я обхватила его руками, прижавшись щекой к его голове, повернутой в сторону.

– Ты все сделал правильно, – прошептала я, обнимая его дрожащее тело. – Он обижал меня.

Я так и не отпустила его, и потому различила момент, когда он сдался. Напряженные мускулы расслабились, и его торс всем весом навалился на меня, его дыхание все еще прерывалось от рыданий. И все же я была совершенно не готова к тому, как внезапно он развернулся ко мне и с отчаянным стоном притиснул меня к груди. Я была совершенно ошеломлена, и до меня не сразу дошло, что кто-то обнимал меня впервые за два года. И вот тогда полились слезы.

Сначала Эрик просто обнимал меня, а потом стало казаться, что в моей слабости он черпал силу. Сгорбленная фигура выпрямилась. Рыдания стихли. И хотя я не могла бы определить точный момент, когда это произошло, тот, кого я намеревалась утешать, уже утешал меня саму. Сначала он что-то ласково нашептывал мне, заставив меня встать на колени и опустить голову ему на грудь. Я чувствовала, как его рука гладит меня по волосам. А потом его шепот перетек в пение. Я закрыла глаза и позволила себе снова погрузиться в уютное тепло и красоту его песни. Он выбрал для своей единственной слушательницы призрачную колыбельную. Я никогда раньше не слышала эту песню, но она оказалась настолько нежнее и интимнее, чем та, что он исполнял в цирке, что я была способна только прижиматься к нему, словно слепой щенок, и слушать в немом восторге. Я больше не знала ни боли, ни сожалений, только тепло и счастье, порожденные его пением. Я не чувствовала даже холод его прикосновений. И когда он, наконец, умолк, я поняла, что боль и слезы исчезли.

Я взглянула на него.

– Ты – как Ангел.

Он рассмеялся, и смех его прозвучал не резким, самоуничижительным лаем, который я слышала раньше, а сладостным, мягким раскатом.

– Я подумал то же самое о тебе, – сказал он. – Ты вошла в шатер, и в волосах твоих был свет, ты напоминала ангела с золотым нимбом. Сначала мне показалось, что это обман зрения. А теперь я понимаю – это было на самом деле. Моя прелестная крошка Лотти с солнцем в волосах, ангел, явившийся, чтобы освободить меня, – Рука, покоившаяся на моей голосе, задвигалась, перебирая мои тонкие, светлые локоны. – Как шелк, – пробормотал он. И такая нежность светилась в его глазах, что я едва не разрыдалась снова.

Потом он ласково ссадил меня на землю и поднялся на ноги. И только когда он отпустил меня, я вдруг вспомнила об окружающем мире и о том, что солнце вот-вот взойдет.

– Я должен идти, – вздохнул он и протянул мне руку, помогая подняться. – Если теперь меня поймают, получится, что все было напрасно.

Я кивнула и попыталась проглотить комок, опять возникший в горле.

– Ну-ка, – Он слегка нагнулся. – Обхвати меня рукой за шею, и я подниму тебя в окно.

Я замешкалась, потому что мне внезапно пришла в голову новая, потрясающая идея. Снова взглянув ему в глаза и не увидев в них ни следа превосходства или угрозы, я спросила:

– А ты не возьмешь меня с собой?

– Ах, Лотти, если бы я мог! – в его голосе опять отдалась беспредельная тоска. – Думаю, я бы где угодно был счастлив, если бы ты была со мной. Но что за жизнь тебе пришлось бы вести – под открытым небом, с отвратительным монстром и убийцей? – Он выпрямился. – Это невозможно.

Но я видела, что он еще обдумывал эту мысль. Он то сжимал, то расслаблял кулаки, отошел на несколько шагов, тут же вернулся. Я наблюдала за ним, молясь в душе, чтобы он согласился, и чтобы я могла уйти с ним. Но когда он остановился передо мной, я увидела злость в его лице и поняла, что решение принято.

– У нас могло бы получиться, – сказал он, – если бы это касалось только нас с тобой. Я бы заботился о тебе. Я нашел бы нам прелестный маленький домик с садом, где ты росла бы. Я бы научил тебя всему, что ты захотела бы узнать. О, как бы мне хотелось учить тебя! Какое замечательное было бы у тебя образование! Ни один учитель не был бы так предан своей ученице, как Эрик – своей крошке Лотти.

Эрик замолчал, я видела, что он пытается сдержать ярость и огорчение. Когда он продолжил, его голос зазвучал так жестко и неприятно, что стал почти неузнаваемым, – К несчастью, нельзя забывать об остальном мире, – сказал Эрик, – Они никогда не позволят, чтобы такой урод, как я, опекал тебя. Мы с тобой нанесем удар их драгоценным чувствам. И нас будут травить. Мы с тобой все время будем в бегах. Власти и другие – те, кому больше всех надо, всегда будут отставать лишь на шаг. Я, конечно, буду пытаться защищать тебя. Я бы пошел на все, только чтобы ты была со мной. Но что, если однажды я сделаю ошибку? Что, если они схватят тебя и спрячут туда, где я не смогу тебя найти? Я слишком хорошо знаю этих назойливых глупцов. Они скорее предпочтут, чтобы ты гнила в каком-нибудь сиротском приюте, чем позволят мне заботиться о тебе.

Он взвинтил себя до такой ярости, что я уже жалела о своем предложении.

– Эрик, пожалуйста, – тихо сказала я, слегка потянув его за рукав, однако его тирада прекратилась так резко, словно я отвесила ему пощечину.

– Ох, Лотти!

– Прости, – прошептала я. – Я не хотела огорчать тебя. Я просто думала… Я просто… – было так трудно облечь в слова спутанные мысли. – О, Эрик! – закричала я. – Если бы тебе не надо было уходить! Я буду так по тебе скучать!

– И я по тебе, – Он испустил долгий вздох. – Ты же понимаешь, я бы взял тебя с собой, если б мог. И все же, что бы еще ни преподнесла мне жизнь, где бы я ни скитался, ты теперь всегда будешь со мной. – Он прижал руки к сердцу. – Может быть, однажды, когда тебе будет грустно, тебя утешит мысль, что кто-то где-то в мире с любовью думает о тебе и желает тебе только добра.

Я была так тронута, что просто не находила слов.

– Ты ведь тоже иногда будешь думать обо мне? – спросил он.

Я с усилием сглотнула.

– Конечно, буду! – Мой голос опять дрожал, и слезы были уже наготове. – Ты даже снился мне прошлой ночью. Я знаю, ты будешь сниться мне еще.

И я с изумлением увидела, как в его глазах, может быть, впервые в жизни, зажегся огонек надежды.

– Да, – медленно закивал он. – Да. По меньшей мере, это я могу для тебя сделать.

Он подцепил пальцами мой подбородок и повернул мое лицо, стремясь встретить мой взгляд.

– Смотри мне в глаза, – приказал он.

Когда я очнулась, солнце уже стояло высоко над горизонтом, и он нес меня назад к окну. Я понимала, что говорю что-то, но сама не могла вспомнить ни слова. В смятении я взглянула на него, и, стоило мне увидеть его лицо, все глупости, что я, наверно, наговорила, потеряли значение. Он горделиво вздернул подбородок. Трупный оттенок его кожи сменил слабый розоватый румянец. Его глаза – эти пугающие, неестественные глаза – были полны тихого ликования. И я поняла, что, по какой-то необъяснимой причине, он был по-настоящему счастлив.

С величайшей заботой он усадил меня на край подоконника.

– Я тоже люблю тебя, – произнес он и стиснул мою руку неожиданно теплыми пальцами. – И теперь я всегда буду с тобой, как твой Ангел-хранитель. Каждую ночь я буду ждать тебя в твоих снах.

В горле набухло такое, что я не могла говорить. Вместо этого я пробралась в комнату. Мне так хотелось одарить его чем-нибудь, чтобы выразить то, на что не хватало слов. Но солнце поднималось все выше, и я понимала, что Эрик уже задержался со мной дольше, чем мог себе позволить. И тут я вспомнила о своей скрипке.

– Подожди! – закричала я. – Подожди, пожалуйста! Еще только минуточку, – и не мешкая, чтобы посмотреть, послушался ли он, я бросилась на пол и вытянула скрипку из-под кровати. Мгновенье спустя я протягивала ее Эрику через окно. – Возьми ее, – сказала я. – Может быть, ты сможешь играть на ней вместо твоей арфы.

Он принял черный футляр и поймал мою руку, прежде чем я успела убрать ее. На мгновенье мне показалось, что он поцелует ее. Но он только прижал тыльную сторону моих пальцев к своей щеке, той, сквозь которую не просвечивали зубы. Потом он отпустил мою руку. – Благодарю тебя, моя бесценная Лотти, – сказал он. – Ты ведь позаботишься о себе?

А потом он ушел, зажав слева под мышкой черный футляр с моей скрипкой.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒