Annotation 57 страница

Документальные факты русских первоисточников неопровержимо свидетельствуют: российское командование, правительственные лица и многие их подопечные не смогли повести себя с достоинством — и даже в соответствии со своими элементарными должностными обязанностями. Генерал-губернатор, дворянин, который сначала своровал чужое, затем, собрав драгоценности в шкатулку, бежал из города, приказав его поджечь. Это тот самый „дворянин“, который в своих клоунских и истерических „афишках“ клялся защищать город до последней капли крови. Главнокомандующий российской армии Кутузов — православный дворянин, убеленный сединами, сначала в полусне проиграл сражение, затем испугался давать второе, необходимое для защиты города — обманывает градоначальника до последнего, обещая отстоять Москву. А затем бросает в городе на руки Наполеону около 30 000 раненых, предварительно приказав удалить из города все пожарные трубы! Сам же просит провезти себя по Москве так, чтобы никто не видел: фельдмаршал трусливо боится взглядов горожан, солдат, Ростопчина. При случайной встрече с последним Кутузов также не нашел в себе чести сказать никаких подобающих извинительных или других слов. Надо сказать, что в отличие от русских раненых солдат, свою переодетую казаком любовницу Кутузов из лишенного пожарного инструмента города вывез: нашел и местечко, и возможность.

Что же увидели французы и прочие европейцы в древней столице той страны, которую демагоги-пропагандисты эпохи 1812 года превозносили более духовной и нравственной, нежели соседние (правда, одеты эти пропагандисты были во все „соседнее“): пьяные российские солдаты и офицеры, валяющиеся по улицам, выпущенные Ростопчиным из тюрьмы ошалелые и грязные колодники, дикие банды подмосковных крестьян, которые незамедлительно пришли грабить дома москвичей, алчные и трусливые попы, пытающиеся убежать из города с содранными окладами икон, растерзанное чернью тело студента Верещагина… Как этот позор не походит на цивилизованный порядок при вступлении Великой армии в Милан, Мюнхен, Вену, Берлин, Варшаву — которые, я напомню, не были, естественно, ни сожжены, ни разграблены.

Это не эффектный (к чему?) прием, но в данный момент (в три часа ночи), когда я пишу этот абзац, я слышу омерзительные пьяные крики соседки сверху, которая каждую ночь бьется в белой горячке при полном попустительстве профнепригодных полицейских (нарядов и участкового — это же не одиноко стоящего интеллигента с листочком „Нет войне“ арестовывать). И подобное происходит в дорогом доме в центре Москвы (что творится в провинции я иногда наблюдаю, когда участвую как эксперт в различных ток-шоу: там истории страшнее скучных фантазий Босха). Спросите, к чему писать об этом в монографии — а к тому, что, к примеру, физики и химики действительно глубокого исследуют то или иное явление, а большинство „историков“, к сожалению, до сих пор занимаются описанием бессвязных сказок, которые никак не помогают понять проблему, ее суть, следовательно, не могут называться наукой. Кроме того, подобное скотство не добавляет мне желания восторгаться убийством студента, бездарностью главнокомандующего или грабежом, учиненном подмосковными крестьянами двести лет назад. Ну, и еще, в контексте данного принципиального исследования, можно упомянуть о том, что одним мешает использовать свои военные возможности и таланты климат, а другим климат и подобная тварь (в этих скобках замечу: я путешествовал по многим европейским странам — и нигде мне не приходилось сталкиваться с подобными существами-соседями, хотя добрые и наивные европейцы уже пустили тех, кто сделает ситуацию неизмеримо хуже…).

Но вернемся в 1812 год: как прекрасно, что в той стране — в Российской империи — были и другие жители: проницательный государственный деятель и подлинный патриот России канцлер Н.П. Румянцев (к сожалению, уже доведенный до тяжелой болезни), интеллектуальный реформатор и труженик, будущий составитель единого свода законов М.М. Сперанский (правда, уже в ссылке…), совсем юный гениальный поэт А.С. Пушкин (скоро сошлют) — именно такие Личности и спасают честь страны и эпохи. Только они и есть ее смысл перед Историей.

Как я уже говорил, цель данной монографии — выяснить суть явления, подумать и сообщить то, о чем не думали до меня (а иначе зачем писать новые книги — но ведь пишут же, графоманят!), открыть те ракурсы, с которых еще никогда не смотрели на предмет исследования. Продолжая выполнять эту задачу, я предлагаю задуматься: а что же встретили в „чужом“ городе „захватчики-иноземцы“? Мы ведь понимаем, что в теории, в классическом варианте войны: вот есть некая страна со всем своим, а вот есть чужие (они же „враги“, они же „негодяи“), которые этого „своего“ лишают самым подходящим под выделение бюджетных средств на празднование юбилея-избавления от „нашествия“ образом.

Что же видят европейцы в Москве в 1812 году? Прежде всего — дворцы и особняки, которые были все до единого (!) выстроены в стиле европейской неоклассики (основанной на античности). Дворцы эти были наполнены и переполнены исключительно европейскими книгами, картинами, миниатюрами, статуями, мебелью (крайне редко попадались предметы, сделанные в России, но только по французским, реже по итальянским и английским моделям и иностранными мастерами), вазами и вазочками, сервизами, флаконами, одеждой и т. д. Это все было придумано, а часто и спроектировано на месте французами и итальянцами (напомню, на московском направлении действовал и корпус итальянских войск под командованием пасынка короля Италии Наполеона — вице-короля Италии и князя Венецианского Евгения Богарне).

Далее „захватчики чужого“ дошли до центра местной исконности — до Кремля. Что такое Московский Кремль и кем был построен? Образованные люди (таких среди местных, простите, писак о войне 1812 года крайне мало) прекрасно знают, где стоит подлинник, с которого был сделан этот архитектурный „список для провинции“ (Кремль). Я имею в виду Замок Сфорца (Castello Sforzesco)219 в Милане. Эту крепость проектировал (среди прочих) Антонио Филарете, а вместе с ним некоторое время работал и архитектор Кремля Аристотель Фьораванти. Я подчеркиваю: Кремль построен не по русскому архитектурному образцу и не русскими „зодчими“. Все это итальянское и строилось католиками или (уже в эпоху Ренессанса) верующими только лишь для вида в обществе. Этот же стиль архитектуры я всегда рад встречать и в моей любимой Вероне — например, замок Скалигеров, а также в прекрасной Венеции (Arsenale di Venezia — Арсенал). А те, чьи познания в мировой культуре простираются дальше маршрута пионеров по полю поражения Кутузова под Бородиным, читали и 21-ю песню „Ада“ Данте, посвященную венецианскому Арсеналу.

Секретарь Наполеона Агатон Фэн однозначно констатировал: „При первом взгляде на большую лестницу и сей внушительных размеров фасад царских палат сразу вспоминается старый дворец дожей в Венеции“.220

Продолжим дальше узнавать, кто же создал местную „исконность“, архитектурное обрамление „духовности“ и „святыни, захваченные иноземцами“? Архангельский собор выстроен Алоизио (Aloisio) Ламберти да Монтиньяна, а Бон Фрязин — архитектор самой знаменитой колокольни — Колокольни Ивана Великого. Большую часть стены, Боровицкую, угловую Арсенальную, нынешнюю Сенатскую и Никольскую башни, а также Грановитую палату возвел Пьетро Антонио Солари. Военный архитектор из Милана Марк Фрязин (Марко Руффо) построил Спасскую, Беклемишевскую и Никольскую башни, а также завершил возведение Грановитой палаты.221

Над Спасскими воротами висит мемориальная доска (копия — поврежденный оригинал находится в фондах Музеев Московского Кремля), написанная странными, „неисконными“, нерусскими буквами (и даже не руническим письмом…):

IOANNES VASILII DEI GRATIA MAGNUS DUX VOLODIMERIAE, MOSCOVIAE, NOVOGARDIAE, TFERIAE, PLESCOVIAE, VETICIAE, ONGARIAE, PERMIAE, BUOLGARIAE ET ALIAS TOTIUSQ(UE) RAXIE D(OMI)NUS, A(N)NO 30 IMPERII SUI HAS TURRES CO(N)DERE F(ECIT) ET STATUIT PETRUS ANTONIUS SOLARIUS MEDIOLANENSIS A(N)NO N(ATIVIT) A(TIS) D(OM)INI 1491 K(ALENDIS) M(ARTIIS) I(USSIT)P(ONE-RE)

С внутренней стороны стены надпись на русском языке (сохранившаяся со времен строительства):

В ЛЕТО 6999 ИУЛИА БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ СДЕЛАНА БЫСТ СИА СТРЕЛНИЦА ПОВЕЛЕНИЕМЬ ИОАННА ВАСИЛЬЕВИЧА ГДРА И САМОДРЪЖЦА ВСЕЯ РУСИИ. И ВЕЛИКОГО КНЗЯ ВОЛОДИМЕРЬСКОГО. И МОСКОВСКОГО И НОВОГОРОДСКОГО. И ПСКОВСКОГО. И ТВЕРЬСКОГО. И ЮГОРСКОГО И ВЯТСКОГО. И ПЕРМСКОГО. И БОЛГАРСКОГО. И ИНЫХ ВЪ 30 Е ЛЕТО ГДРЬСТВА ЕГО А ДЕЛАЛЪ ПЕТРЪ АНТОНИЕ ОТ ГРАДА МЕДИОЛАНА

Собор Чудова монастыря, собор Вознесенского монастыря, церковь Иоанна Лествичника, церковь Николы Гостунского — все это и многое другое также построено итальянцами. То есть итальянские католические (но уже с ренессансным вакхическим азартом) архитекторы возводили в византийском стиле здания культа, возникшего в древней римской провинции Иудея…

Поэтому нет ничего удивительного в том, что итальянцы и вообще европейцы в 1812 г. относились к кремлевским башням как к вторичному продукту и как к всего лишь военной цитадели.222

А где же русские архитекторы и первооткрыватели стилей (в отличие от Кремля-крепости итальянского стиля, храмы были построены в византийском стиле — также привнесенном в Россию из заграничного государства вместе с религией)? Получается, это „деды армии Наполеона строили“?! Когда же российские армии входили в 1813–1814 гг. в Берлин и в Париж — они вступали в города, в эстетику, в культуру которых их предки и они сами, к сожалению, не внесли ничего. Возможно, если бы изначально, давным-давно („Давным-давно“ — название оперетты о 1812 годе) концепция развития страны была бы выбрана иная (не бессмысленная экспансия, захваты новых территорий, экстенсивный путь, а созидание и улучшение того, что есть) — то и мирных достижений в копилку мировой цивилизации было бы больше (и жизни русских солдат и крестьян не положили бы на лишних войнах).

В огромном количестве церковных текстов, всевозможных „житий“, в летописях и былинах русского средневековья можно обнаружить множество забавных для сегодняшнего читателя рассказов о „небесном воинстве, преследовавшем врага“ (вместе с изобретением фотографии эти „небесные“ явления странным образом прекратились…), о мужике, всю жизнь лежавшем на печи, а потом вставшем и ушедшем „бить врага“, о явлениях разного рода сверхъестественных лиц, НО почему-то там не являлись „естественные“ лица — к примеру, архитекторы: люди, которые знают, как сделать так, чтобы крыша на молящихся не рухнула. Лежать, а потом идти убивать или умирать — это, безусловно, замечательно (для былин…), но нельзя лежать на печи, а затем встать сразу ученым, архитектором или вообще адекватным парнем. Для этого нужен труд и цивилизация, развиваемая и передаваемая из поколения в поколение. А что можно сказать о выборе модели жизни региона, в котором за 800 лет не было ни одного ученого (пока их физически не завез с „бездуховного“ Запада, из стран „двунадесяти языков“ 1812, из „басурман“ Петр I)?

Здесь стоит сообщить собравшимся читателям, приученных пропагандой винить во всех разрушениях Москвы иностранцев (которые, правда, ее и создали…), что незадолго до войны 1812 г. значительная часть кремлевской стены, а также некоторые церковные постройки были снесены. Как так вышло? Знаменитый архитектор Василий Иванович Баженов (1738–1799)223 разработал проект Большого Кремлевского дворца, который одобрила Екатерина II. Все идеи, как обычно, шли из Европы: „Форум великой империи“ должен был стать центром, к которому сходились московские улицы. За концептуальный образец был выбран католический (!) собор Святого Петра в Риме. Кстати, сам С.И. Баженов учился, естественно, не в России, а в Париже — у профессора Шарля Девайи (1730–1798), который был практически его ровесником.

Протяженность фасада нового сооружения составляла бы 639 метров и его окружала бы колоннада ионического ордера. Сегодня от этой идеи остались только эскизы и деревянная модель дворца в масштабе 1:48 (с 1936 г. хранится в Москве в Музее архитектуры). В 1769 году начали разбирать старые сооружения Кремля, здания Приказов, древнюю Оружейную палату, здание Вотчинной коллегии. В 1772 г. разобрали церковь Черниговских Чудотворцев, была снесена огромная часть кремлевской стены (выходящая к Москве-реке) вместе с шестью башнями! Но после этого во многих соборах стали обнаруживаться трещины (почему-то Бог не повлиял на законы физики…). В итоге проект был остановлен, а упомянутую часть стены было решено восстановить. Таким образом, в эпоху 1812 г. сами русские не относились к Кремлю как к памятнику, который нельзя ломать или полностью менять: просто, как обычно, бюджетные деньги были затрачены огромные, но расчеты оказались неверными, делали все непоследовательно.

Однако вернемся к процитированной выше надписи: что же такое „Медиолан“? Это латинское написание (Mediolanum) Милана — прославленного еще со времен Римской империи. В этом же городе в 1812 году располагалась официальная резиденция Евгения (Эжена) де Богарне, а еще 26 мая 1805 года Наполеон короновался (знаменитой Железной короной Лангобардского королевства) королем Италии. Как вы видите, тема возрождения идеи и смысла цивилизаторской роли Древнего Рима не покидает думающего исследователя на самых разных сюжетах войны 1812 г. Для дальнейшей связи времен замечу, что в Милане есть знаменитая улица Монтенаполеоне (via Monte Napoleone): ее особенно любят некоторые отечественные не по зарплате богатые чиновники (и их часто весьма „набожные“ жены и не менее „набожные“ любовницы), потому что именно здесь расположены самые дорогие модные бутики (Диор, Версаче, Валентино, Этро, Картье, Ролекс и т. д.). Именно на улице, названной в честь Наполеона, вероятно, подчас сливаются те деньги российских налогоплательщиков, которые происходят от распила бюджета на празднованиях памятных дат — вроде юбилея Бородина. В нескольких минутах ходьбы от всей этой красоты вы можете найти и дом, в котором останавливался один из добровольных интендантов Великой армии в 1812 году — великий писатель Стендаль, а чуть далее — и дворец, в котором во время своей легендарной Первой Итальянской кампании жил сам Наполеон.

То есть я прошу понять и прочувствовать: не менее 25 тысяч русских раненых сгорели заживо в подожженном московским губернатором Ростопчиным городе. Затем поджигатель уезжает на несколько лет жить в цветущий Париж, где его жена и дочь принимают католичество, причем дочь Софья (1799–1874) в 1819 году выходит замуж за графа Эжена де Сегюра (1798–1863) — сына капитана 8-го гусарского полка наполеоновской армии граф Октава Анри Габриэля де Сегюра (1779–1818): брата генерала и пэра Франции, адъютанта Наполеона в 1812 году и автора знаменитых мемуаров гр. Филиппа-Поля де Сегюра (1780–1873).224

А сегодня „духовные наследники“ пропагандиста-балабола и погубителя Москвы — некоторые из нерадивых чиновников с теми же лицемерными пропагандистскими тезисами — все так же наслаждаются дорогостоящими поездками и покупками в странах формирования Великой армии Наполеона, в Евросоюзе (который тоже был мечтой Наполеона). При этом — Ростопчин и подобные ему негодные чиновники любят выдавать себя за „патриотов“, а ученых, которые их выводят на чистую воду, в ряде пропагандистских изданий называют „пятой колонной“! И, вообще, кто в данном случае больший враг: Наполеон ли, которого довел и привел Александр, затем не остановили Барклай и Кутузов, а Ростопчин сам все сжег? Пусть ответ останется на интеллекте и совести читателя.

Полагаю совершенно принципиальным заявить, что данный экскурс в современность, а вернее, исследование явления в его развитии отнюдь не является элементом жанра публицистики — напротив: именно это и есть научный подход! Если история — это наука, то она должна быть прикладной и полезной, как полезна, к примеру, биология, медицина, физика и т. д. Истории необходимо эволюционировать из пересказа сказок или даже простого механического выявления подлинных фактов многовековой давности — в эффективного аналитика, который может объяснить суть процесса и предложить способы исправления ошибок (и на основе широчайшей базы точно выявленных и сформулированных знаний о прошлом предсказывать развитие явления или процесса в будущем). Долгое время историю использовали для пропагандистского „улучшения“ прошлого или в лучшем случае для удовлетворения собственного любопытства (что само по себе неплохо, но для науки недостаточно) — теперь ей пора перерасти в нечто более полезное и солидное. Это как если бы ученый-медик описал некоторые симптомы болезни, но не определил бы саму болезнь, не рассказал бы о ее ходе и возможностях излечения. Так и в нашем случае: важно не просто упомянуть о некоторых действиях того же Ростопчина — а выявить само явление в его континууме.

Но вернемся все же к первоисточнику кремлевской каменной „исконности“ — к Милану. Упомянутая улица не без заслуг была названа в честь императора французов (и потомка флорентийских патрициев!) Наполеона. Дело в том, что после второй Итальянской кампании Бонапарта излишне пылкие миланцы-республиканцы вручили ему предложение уничтожить старинную крепость Сфорца, однако мудрый Наполеон не только воспротивился этому, но приказал реставрировать памятник истории и культуры (тогда такого понятия не было — но гений, как обычно, жил как бы несколькими веками вперед), а также устроить перед ним просторную площадь для обозрения (именно с нее и с улицы Foro Buonaparte сейчас фотографируются у миланского „Кремля“ русские туристы).

Рядом с крепостью (через парк Семпионе) находится еще один знаковый объект — триумфальная Арка Мира (Arco della Pace), заложенная в 1807 году (на месте городской стены эпохи Древнего Рима) по приказу Наполеона в честь его побед. За образец была, естественно, взята модель триумфальной арки все того же Рима. Подобные же арки были возведены по распоряжению Наполеона в Париже у Лувра и на Площади Звезды (и они также — центры притяжения российских и прочих туристов) — но это логично и органично. Однако задумайтесь: а как сочетается православие и „исконность“ с тем, что в честь войны 1812 года (напоминаю про преступления Ростопчина и ему подобных) были возведены такие же арки в Москве и в Санкт-Петербурге? Это же колоссальная пропаганда языческих символов! Кроме того, мне как исследователю все же очень хочется отыскать во всем этом маскараде хоть что-то „исконно русское“, годное для соответствующей „скрепы“. Кстати, арку в Петербурге построил итальянец Джакомо Антонио Доменико Кваренги (1744–1817),225 а Триумфальные ворота в Москве создал архитектор, происходящий из семьи неаполитанцев (напомню — королем Неаполя в 1812 году был маршал И. Мюрат) О. Бове — он же Giuseppe Bova (1784–1834). И обе — в стиле Наполеона, в стиле ампир…

Должен заметить, однако: то, что мы сегодня видим в Кремле — это уже не совсем историческая, изначальная внешность памятников искусства старины. Известны исследования о невероятном и часто грубом, непрофессиональном переписывании („записывании“ поверх исходного слоя) многих икон (среди них известная „Троица“, приписываемая А. Рублеву). Еще знаменитый Теофиль Готье (1811–1872) верно описал свои впечатления от посещения построек Кремля: „Русские же любят все новое или по крайней мере то, что имеет блеск нового, и думают, что проявляют уважение к памятнику, обновляя окраску его стен, как только она облупится или потрескается. Это самые великие маляры в мире. Когда им кажется, что краски потемнели, они переписывают даже росписи византийского стиля, украшающие церкви внутри и часто снаружи. Таким образом, эти росписи, с виду традиционно-древние, восходящие к примитивно-варварским временам, иногда покрыты красками буквально накануне. Нередко случается видеть, как маляр, пристроившись на шатающихся лесах, с самоуверенностью монаха-художника с Афона подновляет лик богоматери, заполняет свежими красками суровые контуры, которые являются как раз неизменным шаблоном“.226

В связи с темой исторического оригинала и копий, с неумолимо движущейся по планете в последние века вестернизацией, я упомяну любопытный и показательный эпизод. В 2008 году я отправился в Пекин на Летние Олимпийские игры (там я руководил Культурной программой Дома друзей Олимпиады). Каково же было мое удивление, когда меня поселили во дворце-отеле „Пекин Шато Лаффит“. Он оказался точной копией (как на 3D-принтере распечатали…) знаменитого Chateau Maison-Laffitte — замка семнадцатого века, творения легендарного архитектора Франсуа Мансара. Специалисты по эпохе Наполеона знают, что этот замок в свое время принадлежал и прославленному маршалу империи Жану Ланну (1769–1809). Скопировано было все — вплоть до дверных ручек; даже присутствовала копия портрета Бонапарта во время перехода через Альпы (знаменитое полотно Луи Давида, судя по цвету плаща, видимо, копировали с экземпляра, хранящегося в венском Бельведере). Только все это не обладало атмосферой и смыслом: камень ощущался как пластмасса (хотя продвижение эстетики великой цивилизации само по себе имеет большой смысл). Но впечатление, удивление было значительным…

А теперь вернемся в сожженную правительством Москву 1812 года.

Тема разности цивилизаций и индивидуальных натур, по всей видимости, является основополагающей для исследования темы данной монографии. Мы натыкаемся на ее грани буквально на каждом шагу — от Немана до Москвы. Здесь хочется еще раз подчеркнуть: ни генерал Бонапарт, ни император Наполеон никогда не сражался варварскими методами, никогда не прибегал к неконвенциональной войне. Подлость была ему органически чужда. Именно поэтому он остался в Истории, а его враги всех мастей сегодня вспоминаются блекло и лишь на фоне Его фигуры, Его деяний. В этой связи, дорогие коллеги и читатели, я предлагаю договориться: что мы считаем за „добро“, а что за „зло“, чем гордимся — и что презираем. Если мы ценим, к примеру, так называемые „традиционные христианские“ нормы, то агрессивное сопротивление, тем более с помощью обмана и в спину — это зло и низость. Все это, а также убийства безоружных голодных людей (к примеру, французских пленных или оголодавших недееспособных солдат) — снова есть зло и позор уже с точки зрения норм европейской цивилизации эпохи 1812 года. Снижение приобретенной в ходе эволюции эмпатии до уровня ниже видового — это антропологическая яма. Поэтому многим поборникам „православной нравственности“ надо выбирать: либо заповеди Нового Завета „снять“, либо знания об архаичных инстинктах из лимбической системы головного мозга „надеть“. Невозможно прославлять и героизировать зверство и повадки животного мира и каменного века посреди эпохи неоклассицизма.

Еще один важный нюанс для понимания психологии момента и подноготной драматургии той далекой трагедии. Русский император образца 1812 года не был легитимен: все в Европе и элита России знала об убийстве Павла I. Дворцовый переворот привел на престол и его предшественницу Екатерину II. Что касается, безусловно, уважаемого (не всеми любимого, но заслуги его признавали даже недруги) Петра I, то он вообще провозгласил себя императором, так сказать, самовольно, не имея никаких оснований в традиции. Наполеон в Москве (да и ранее) легко мог провозгласить что угодно: отмену крепостного права, низложение царя, он мог любого маршала объявить „королем русским“ (чего далеко ходить: бояре всего двести лет назад с легкостью присягнули польскому королевичу — а у Наполеона командовал корпусом племянник последнего польского короля генерал Ю. Понятовский). Но все это не входило в планы императора: и это лишний раз доказывает, что никакого „завоевания“ России он никогда не предполагал. Мало того, поступки „либерального“ Британского правительства могли подсказывать и Наполеону: специально, чтобы разорвать союз Франции и России, был убит Павел I, из той же Англии режиссировали и многочисленные покушения на жизнь самого Бонапарта! По логике „поборницы законов“ и „либеральных принципов“ Англии, Наполеон вполне бы мог просто оплатить устранение главного двигателя постоянных антифранцузских коалиций — маниакального Александра (на совести которого уже было убийство собственного отца — и сотни тысяч жизней, погубленных в войнах). Однако для великого человека подобное было совершенно неприемлемым: хотя это благородство стоило дорого многим нациям Европы…

Обратимся теперь к М.И. Кутузову и его армии. 15 сентября фельдмаршал объявил о решении перевести войско с Рязанской дороги (которую французы по незнанию — и это к вопросу о планах „захвата России“ — называли „Казанской“) на Калужскую дорогу. Об этом он, в частности, сообщал генералу барону Фердинанду фон Винценгероде (1770–1818): „Мною только что получено письмо, посланное вами из села Малая Матерщина.

…Я намерен сделать завтра переход по Рязанской дороге, далее вторым переходом войти на тульскую, а оттуда на Калужскую дорогу на Подольск“.227

Кстати, о Винценгероде: об этом мало кто знает, но именно этот кадровый офицер, родившийся в Аллендорфе (Гессен-Кассель) и поступивший на русскую службу лишь в 1797 г., является хронологически первым „партизаном“ войны 1812 г.: поскольку русские крестьяне никак не начинали партизанить, командование русской армией (в лице Барклая и Багратиона…) собрало Особый отряд и поручило этому гессенцу „партизанить“ в тылу… других гессенцев, а также французов, итальянцев и т. д.228 Еще один любопытный факт, известный только специалистам: когда другой строевой офицер, Денис Давыдов, был практически одновременно с Винценгероде послан „партизанить“, то он подвергался регулярному обстрелу со стороны невежественных крестьян: они полагали мародерами солдат со всех противоборствующих сторон (кроме того, не имели четкого представления об униформе русской армии). Именно из-за этого Давыдов был вынужден нацепить сермяжный армяк и отрастить бороду.229

Вообще же те несколько изобретенных русским командованием „партизанских“ отрядов не имели ровным счетом никакого военного толка. Как верно обратил внимание еще выдающийся историк А.С. Замойский, один из глав отрядов (С.Г. Волконский: 1788–1865) лично признавал, что „большинство героических историй — чепуха“.230 Что до позднее разрекламированного государственной пропагандой А.С. Фигнера (1787–1813) — то он просто хладнокровный убийца, а Сергей Ланской — „насильник и убийца“ (по определению русского же генерала графа Александра Федоровича Ланжерона).231 К большому сожалению, документы полностью подтверждают эти выводы. Если вспоминать Фигнера, дед которого (остзеец Самуил Фигнер) переселился в Россию к тому времени сравнительно недавно, то он был бессмысленно и маниакально кровожаден.232

Подобные варварски ведущие себя существа не могли играть никакой серьезной тактической роли, но чрезвычайно скомпрометировали репутацию русских той эпохи — и вообще, так сказать, испортили имидж войне 1812 года.

Чем же занимались в это время фельдмаршал Кутузов и русская регулярная армия в Тарутине? Кутузов фактически „проспал“ подготовку к зиме: вместо серьезных приготовлений он все время спал и забавлялся с любовницей. 20 сентября Ростопчин писал Александру I: „Князя Кутузова больше нет — никто его не видит; он все лежит и много спит. Солдат презирает его и ненавидит его. Он ни на что не решается; молоденькая девочка, одетая казаком, много занимает его“.233

Кроме того, продолжал интриговать и распускать в этом отношении подчиненных. Генерал А.П. Ермолов свидетельствует: „Интриги были бесконечные, пролазы возвышались быстро; полного их падения не было замечено“.234 Из письма генерала Н.Н. Раевского: „Я в Главную квартиру не езжу, она всегда отделена. А более для того, что там интриги партий, зависть, злоба, а еще более во всей армии эгоизм (а как же „православные ценности“? — прим. мое, Е.П.), несмотря на обстоятельства России, о коей никто не заботится“.235 Генерал Д.С. Дохтуров: „Все идет навыворот. Все, что я вижу, внушает мне полнейшее отвращение“.236

Обычно отечественные авторы муссируют тему армии Наполеона, „таскающей шубы в Москве“. Мудрено ли, что в оставленном и уничтоженном самими русскими городе, где физически нет магазинов (в европейских столицах проблем не было — всё интеллигентно покупалось за золотые наполеондоры), солдаты частью по жизненной необходимости или из алчности брали из обгорелых строений еду и теплые вещи (те, что остались после разграбления Москвы подмосковными крестьянами, казаками и солдатами…)? Гораздо позорнее поведение в это же время огромного количества русских воинов! После оставления Москвы — на пути движения к Тарутину и в самом лагере армия окончательно разложилась.

Даже крикливый псевдопатриот Ф.В. Ростопчин (еще недавно писавший кипы листочков об „исконных“ добродетелях русских) был вынужден признать: „Солдаты уже не составляют армии. Это орда разбойников“.237 Показательно, что явно прорусски настроенный современный английский исследователь — профессор Лондонской школы экономики, член Британской академии Доминик Ливен (1952 г. р.) вынужден в итоге так описать ситуацию: „К истощению и огромным потерям теперь добавились чувство позора и отчаяния, вызванные оставлением Москвы без боя. Как всегда, лишь тонкая грань отделяла официальную реквизицию от грабежа. Дисциплина в армии страдала, и многие солдаты начали опустошать близлежащие деревни. Пальма первенства в этом деле принадлежала казакам, но они отнюдь не были единственными, кто принимал в этом участие. Неподалеку от Тарутинского лагеря возник импровизированный рынок награбленного…“238 Приходится признать: армия Кутузова и Тарутинский лагерь превращались в притон бандитов.

Таким образом, миф о том, что „Кутузов сохранил армию“ — это практически полная выдумка: та маленькая часть войск, которая не была им угроблена в Бородинском бою, а затем избежавшая сожжения в Москве, перешла к мародерству и дезертирству. Только часть еще сохраняла подобие строевой службы (именно их и посылали в карательные экспедиции против бунтующих крестьян).

⇐ Предыдущая 130 131 132 133 134135136 137 138 139 Следующая ⇒