Терри Пратчетт 6 страница

– Он говорит – да, – отозвался Ринсвинд.

– А мы что тут делаем?

– Не знаю.

Создатель сердито сверкнул на него глазами:

– Потише, пожалуйста.

– Но послушай, – зашипел Эрик, – если он действительно тот, кто создал мир, этот сэндвич – реликвия!

– Елки-моталки, – едва слышно вымолвил Ринсвинд. Он не ел уже целую вечность и теперь задумался, какой кары ждать тому, кто сожрал священную реликвию. Вероятно, суровой.

– Ты можешь поместить этот сэндвич в какой-нибудь храм, и миллионы придут посмотреть на него!

Ринсвинд осторожно приподнял верхний ломтик хлеба.

– Ни капли майонеза, – сказал он. – Это ничего не меняет?

Создатель откашлялся и принялся громко читать.

* * *

Астафгиал скользил вниз по энтропийному склону – гневная алая искра в завихрениях и водоворотах межпространства. Теперь он был так взбешен, что остатки самообладания незаметно покинули его, и яркий колпак со стильными рожками превратился в жалкий алый лоскут, трепыхавшийся на острие огромного, закрученного спиралью бараньего рога.

Алый шелк на спине Верховного с приятным, даже чувственным треском лопнул, и развернулись крылья.

Согласно расхожему представлению, крылья демонов кожистые, но кожа в подобных условиях выдержала бы от силы несколько секунд. К тому же, кожа не слишком хорошо складывается.

Материалом для крыльев Астафгиала послужили магнетизм и формованное пространство. Эти крылья раскрывались, развертывались, распахивались – и наконец превратились в невесомую завесу под накаленным небосводом. Взмахи их были медленными и неотвратимыми, как возвышение цивилизаций.

Внешнее сходствос крыльями летучей мыши все-таки сохранялось – но то была уступка традициям.

Где-то в районе двадцать девятого тысячелетия Верховного Демона совершенно незаметно для него обогнало нечто небольшое, продолговатое и, вероятно, еще более сердитое.

* * *

Для сотворения мира нужны соответствующие заклинания. Это Ринсвинд усвоил. Он знал, что они записаны в «Октаво» – книге, которая хранилась в библиотеке Невидимого Университета, в заваренном металлическом футляре на дне специально вырытой шахты, позволяющей гасить идущее от нее магическое излучение.

Ринсвинда снедало любопытство: как зачинался Диск? Чародей представлял себе этакий взрыв наоборот (межзвездные газы с ревом устремляются в одну точку, и рождается Миродержица Харр-Мо’Ния) или хотя бы громовые раскаты.

Вместо этого послышалось тихое мелодичное «тын-н», и там, где минуту назад никакого Плоскомирья не было, возникло Плоскомирье – словно все это время оно где-то пряталось.

Ринсвинд понял, что ощущение падения, с которым он с недавних пор научился жить, вероятно, не исчезнет до самого его смертного часа. Появившийся внизу Мир Диска приготовил им сюрприз – новинку эпохи, гравитацию, – и предлагал ее в широком ассортименте в виде сил тяготения, возникающих между вами и ближайшим к вам крупным планетарным телом.

Ринсвинд сказал «А-а-а-ах! », что в подобных случаях не редкость, и камнем полетел вниз.

Рядом с ним появился создатель. Он по-прежнему безмятежно сидел в пустоте.

– Что, славные облака? Над облаками я хорошо потрудился, – похвалился он.

– У-у-у-ух!

– О люди, люди! – горько заметил создатель. – Вечно они куда-то несутся. – Он наклонился поближе. – Конечно, это не мое дело, однако я частенько задумывался над тем, что же у вас, у людей, в черепушках?

– Сейчас там окажуся мои пятки! – гаркнул Ринсвинд.

Эрик – он падал рядом – дернул чародея за ногу.

– Как ты разговариваешь с творцом вселенной! – крикнул он. – Лучше попроси его что-нибудь сделать – ну хоть землю мягкой!

– Не знаю, можно ли, – засомневался создатель. – Закон каузальности... Инспектор оставит от меня сухое... мягкое... мокрое место, – прибавил он. – Пожалуй, я мог бы приземлить вас в прекрасное упругое болото. Или в зыбучие пески – они, знаете ли, сейчас в большой моде. Если угодно, могу сотворить для вас полностью готовые к эксплуатации зыбучие пески в комплекте с топью и трясиной.

–! – сказал Ринсвинд.

– Прошу прощения, сейчас можно будет говорить громко и внятно. Секундочку.

Послышалось еще одно мелодичное «тын-н».

Когда Ринсвинд открыл глаза, он стоял на прибрежном песке. Эрик тоже. Создатель парил неподалеку.

Падение обошлось без свиста воздуха. Ринсвинд не набил ни одной шишки.

– Просто я немножко поиграл со скоростями и координатами, – пояснил создатель, заметив выражение лица чародея. – Вы не видели мою книгу? Мне кажется, приступая, я держал ее в руке. – Он вздохнул. – Когда-нибудь я потеряю голову. Однажды я сотворил целый мир и начисто забыл о финглях. Ладно бы наши портачи запамятовали, так ведь нет – забыл я сам, лично. Не сумел раздобыть вовремя, сказал себе, мол, заскочу в другой раз, когда они будут на складе, и из головы вон! Вообразите! Никто, конечно, не заметил, поскольку эволюция только начиналась и они знать не знали, что положено быть финглям, но это определенно создало им серьезные психологические проблемы. Видите ли, в глубине души они твердо знали, что чего-то как будто бы не хватает.

Создатель справился с эмоциями.

– Ну, так ли, эдак ли, а болтаться здесь целый день я не могу, – сказал он. – Повторюсь: дела, дела, дела.

– Дела? – переспросил Эрик. – Я думал, у вас только одно дело.

– О нет. Работы тьма, – запротестовал создатель, начиная таять. – Взять, например, квантовую механику. Ее нельзя создать раз и навсегда, нет. Она сразу принимается почковаться, ветвиться и не желает останавливаться. Называется «множественность выбора». Это все равно что красить... красить... красить что-нибудь очень большое, что все время требует косметического ремонта. Легко сказать: нужно, дескать, заменить одну маленькую детальку. А попробуйте определить, какую именно, – голову сломаете! Ну что ж, приятно было познакомиться. Если понадобится еще что-нибудь – ну там лишняя луна или что другое...

– Эй!

Создатель вновь появился. Брови его были приподняты в вежливом удивлении.

– А что теперь? – спросил Ринвинд.

– Теперь? Что ж, надо полагать, вскоре появятся какие-нибудь боги. Боги, знаете ли, вселяются очень быстро. Слетаются, как мухи на... как мухи на... одним словом, как мухи. Поначалу веселья и рвения в них капельку больше, чем нужно, но постепенно это проходит. Они, кажется, пекутся о роде людском, и так далее, и тому подобное. – Создатель доверительно подался вперед. – Люди мне всегда удавались скверно. Руки, ноги – я так и не научился как следует в них разбираться.

Ринсвинд с Эриком подождали.

– Думаю, на этот раз он и правда исчез, – сказал Эрик. – Какой миляга.

– Побеседовав с ним, ты, конечно же, гораздо лучше понял, почему мир таков, каков он есть, – сказал Ринсвинд.

– Что такое квантовая механика?

– Не знаю. Наверное, наука о том, как чинить кванты.

Ринсвинд поглядел на сэндвич с кресс-салатом и яйцом, который все еще держал в руке. Майонеза там по-прежнему не было, а хлеб отсырел, но от следующего сэндвича чародея отделяли тысячелетия. Прежде чем мир увидит второй такой бутерброд, должно было произойти многое: зарождение земледелия, одомашнивание животных, эволюция хлебного ножа от примитивного кремневого предка к современным формам, разработка и развитие технологии производства молочных продуктов, а сверх того – при желании выполнить работу грамотно, по всем правилам, – введение в культуру маслин и перца, разработка соляных месторождений, открытие процесса уксуснокислого брожения и внедрение начатков пищевой химии. Этот затерянный во враждебном мире треугольничек, полный анахронизмов, был уникален.

Тем не менее Ринсвинд откусил. Сэндвич оказался не слишком вкусным.

– Одного я не возьму в толк, – сказал Эрик. – Зачем мы здесь.

– Вопрос, видимо, не риторический, – констатировал Ринсвинд. – Ты, наверное, хотел спросить, почему мы очутились на заре творения, на этом берегу, где еще не ступала нога человека.

– Да.

Ринсвинд присел на камень и вздохнул.

– По-моему, это ясно как день, – сказал он. – Ты ведь хотел жить вечно.

– Я ничего не говорил про путешествия во времени, – возразил Эрик. – И выразился очень недвусмысленно, чтоб никаких выкрутасов.

– Какие же тут выкрутасы? Просто желание старается угодить тебе. Это же совершенно ясно, если подумать. «Вечно» означает «на всей протяженности времени и пространства». Вечно. Веч-но. Понимаешь?

– То есть игру приходится начинать с первой клетки?

– Именно.

– Кому это нужно! Пока-а появится кто-нибудь еще, столько лет пройдет!

– Столетий, – хмуро поправил Ринсвинд. – Тысячелетий. Эонов. А потом появятся всевозможные чудища, пойдут войны и прочая дребедень. Если внимательно – да и не слишком внимательно – приглядеться, исторические события почти все отвратительны.

– Да я-то имел в виду другое! Я-то хотел жить вечно начиная с этой минуты, – в отчаянии вскричал Эрик. – То есть, не с этой, а с той. Разуй глаза! Ни девчонок. Ни живой души. Совершенно нечем занять субботний вечер...

– И даже субботних вечеров в ближайшие несколько тысяч лет не будет, – перебил Ринсвинд. – Будут простовечера.

– Ты должен сию же минуту вернуть меня обратно, – распорядился Эрик. – Я приказываю! Замри!

– Еще раз услышу – уши надеру, – сообщил Ринсвинд.

– Но тебе нужно только щелкнуть пальцами!

– Не сработает. Три твоих желания уже исполнились. Извини.

– Что же мне делать?

– Ну, если увидишь, как что-то выползает из моря и пытается сделать вдох, можешь попробовать растолковать ему, что не стоит утруждаться.

– По-твоему, это смешно, да?

– Скорее, забавно, раз уж ты заговорил об этом, – с непроницаемым лицом ответил Ринсвинд.

– У этой шутки отрастет длиннющая борода, – заметил Эрик.

– Что?

– Ты-то ведь никуда не уйдешь, правда? Деваться тебе некуда.

– Вздор! Я... – Ринсвинд в отчаянии огляделся. «Я что? » – подумал он.

Волны мирно накатывали на песок. Они плескали в берег не слишком рьяно, пока лишь пробуя силы. Осторожно подкрадывался первый прилив. Еще не было ни границы воды, ни неровной, размазанной потеками полосы ракушек и гниющих водорослей, чтобы как-то намекнуть ему, чего же от него ждут. Воздух благоухал чистотой и свежестью – ароматный воздух, которому только предстояло познать выпот лесной подстилки или все тонкости строения пищеварительной системы жвачных.

Ринсвинд вырос в Анк-Морпорке. Ему нравился воздух не первой свежести, уже знакомый с людьми. Воздух, в котором успели пожить.

– Надо возвращаться, – твердо заявил он.

– А я что говорил? – с напускным терпением спросил Эрик.

Ринсвинд вновь откусил от сэндвича. Он много раз смотрел смерти в лицо (вернее, Смерть много раз видел его быстро удаляющийся затылок), и перспектива вечной жизни вдруг перестала казаться ему заманчивой. Конечно, он, возможно, узнал бы ответы на все без исключения великие вопросы, сколько их есть, – как протекает эволюция жизни, например, и многое другое, – но целая вечность, проведенная подобным образом, не шла ни в какое сравнение с мирной вечерней прогулкой по улицам Анка.

Впрочем, он обрел предка, а это уже кое-что. Предок есть не у всякого. Как бы поступил в подобных обстоятельствах предок?

Ноги бы его здесь не было.

Верно. Но если оставить это соображение в стороне, его предок бы... предок раскинул бы своим великолепным умом воителя и сообразил, чем они располагают. Вот что сделал бы предок.

В наличии имелись: наполовину съеденный сэндвич с яйцом и кресс-салатом – раз. Ринсвинд выбросил его.

Он сам – два. Ринсвинд нарисовал на песке галочку. Он не очень представлял себе, какая от него польза, но к этому можно было вернуться позднее.

Эрик, тринадцатилетний демонолог, он же эпицентр взрыва угревой сыпи, – три.

Кажется, все.

Некоторое время Ринсвинд пустыми глазами смотрел на чистый новенький песок, что-то машинально рисуя на нем.

Потом он спокойно сказал:

– Эрик, поди сюда на минуту...

* * *

Волны разгулялись не на шутку. Они до конца постигли суть прилива и теперь мало-помалу пробовали то отступать от берега, то захлестывать его.

В облаке сизого дыма возник Астафгиал.

– Ага!! – прорычал он, однако реплика прозвучала довольно неуместно, поскольку услышать ее было некому.

Верховный посмотрел себе под ноги. На песке виднелись следы. Сотни следов. Они убегали вперед и возвращались, петляли и поворачивали, словно здесь что-то лихорадочно искали, а потом искавший испарился.

Он нагнулся пониже. Из-за ветра, прилива и обилия следов разобрать что-либо было трудно, но у самой кромки штурмующего сушу прибоя проступали несомненные остатки магического круга.

С уст Астафгиала сорвалось бранное слово, сплавившее окрестный песок в стекло, и Верховный Демон исчез.

Прилив делал успехи. Последняя волна прибоя захлестнула расселину в скале, и новорожденное солнце засияло над размокшими остатками сэндвича с кресс-салатом и яйцом. Прилив перевернул их. Тысячи бактерий вдруг обнаружили, что оказались в эпицентре вкусового взрыва, и начали безудержно размножаться.

Будь в сэндвиче хоть капля майонеза, жизнь впоследствии, возможно, была бы совершенно иной: более пикантной и, может быть, с лишней ложечкой сливок.

* * *

У перемещений посредством волшебства есть серьезные недостатки. Ощущение, что желудок за тобой не поспевает. Ужас, затмевающий рассудок, – ведь никогда нельзя точнознать, куда попадешь. И дело не в том, что можно очутиться где угодно. «Где угодно» предоставляет очень ограниченную возможность выбора в сравнении с тем, куда вас может забросить магия. Само перемещение протекает легко и просто. Настоящих усилий требует осознание факта вашего прибытия в некий конечный пункт, который, например, обеспечивает вам существование в четырех измерениях сразу.

В сущности, погрешность, возникающая при подобных перемещениях, столь велика, что появление Ринсвинда и Эрика в самой обыкновенной, заурядной пещере с песчаным полом вызвало у них чувство, близкое к разочарованию.

В стене пещеры была дверь.

Несомненно, возбраняющая. Выглядела она так, точно дизайнер-разработчик сперва внимательно изучил все двери тюремных камер, какие сумел разыскать, а затем уже взял да и создал свою версию. Получился скорее портал. Над полукружьем осыпающейся арки было выбито древнее и, вероятно, вселяющее ужас предостережение, но ему суждено было оставаться непрочитанным, поскольку поверх кто-то наклеил яркий красно-белый плакат следующего содержания: «Чтобы работать у нас, окаянство не обязательно, но полезно!!! »

Ринсвинд прищурился, читая.

– Прочесть-то я, конечно, могу, – сказал он. – Поверить трудно.

– Обилие восклицательных знаков, – продолжал он, покачивая головой, – есть признак неуравновешенности.

Он оглянулся. Светящиеся контуры начерченного Эриком магического круга потускнели, замигали и погасли.

– Я, конечно, не привередлив, – обратился Ринсвинд к мальчику, – но мне казалось, ты обмолвился, будто можешь вернуть нас в Анк. Судя по разным мелким деталям вроде далеких воплей и алых и багровых колеблющихся теней, это не Анк. В Анке, как правило, вопли слышны гораздо ближе, – прибавил он.

– Скажи спасибо, что эта штука вообще сработала, – обозлился Эрик. – Кто запускает магические круги шиворот-навыворот?! Теоретически ты при этом стоишь в круге, а окружающая тебя реальность движется. По-моему, я справился замечательно. Понимаешь, – добавил паренек, и его голос внезапно задрожал от воодушевления, – если переписать колдовской код и – что самое трудное! – пустить его через высокое...

– Да-да, просто гениально. И что только вы, люди, удумаете дальше! – перебил Ринсвинд. – По-моему, единственно возможное объяснение – мы в Аду.

– А?

Равнодушие Эрика озадачило Ринсвинда.

– Ну, знаешь, где живут демоны, – пояснил он.

– О?

– Считается, что это не самое лучшее место, куда можно попасть, – продолжал Ринсвинд.

– Значит, придется держать ответ?

Ринсвинд подумал. Откровенно говоря, он был не вполне уверен в том, как именно поступают со своими жертвами демоны. Зато он отлично знал, чего можно ждать от людей. По сравнению с годами, прожитыми в Анк-Морпорке, здесь могло оказаться лучше. По крайней мере, теплее.

Ринсвинд посмотрел на дверной молоток. Молоток был черный и страшный, но это не имело значения, поскольку кто-то привязал его к двери так, чтобы им нельзя было пользоваться. Рядом в потрескавшееся дерево косяка была вмонтирована кнопка. Судя про всему, ее недавно установил кто-то, кто не понимал, что делает, – и не желал понимать. Ринсвинд неуверенно ткнул в нее.

Не исключено, что раздавшиеся звуки когда-то были тактами модной песенки, может быть, даже написанной талантливым композитором, удостоившимся на краткий миг экстаза музыки сфер. Однако сейчас Ринсвинд с Эриком услышали только бим-БОМ-дин-ДОН.

Назвать отворившее на звонок существо сущим кошмаром значило бы полениться использовать описательные возможности языка. Кошмары на поверку штука, как правило, довольно глупая. Очень трудно объяснить собеседнику, что страшного, например, в оживших носках или выскакивающей из живой изгороди гигантской моркови. Создание, открывшее дверь Ринсвинду и Эрику, могло родиться лишь в воображении того, кто сидит и намеренно, очень живо и явственно, воображает разные ужасы.

Грудь твари украшала бляха.

На бляхе значилось: «Старыйсклочникплетьмибью, Порождение Преисподней и Мерзостный Страж Врат Страха. Чем могу быть полезен? »

Назвать Плетьмибью радостным не поворачивался язык.

– Ну? – проскрежетало Порождение Преисподней.

Ринсвинд еще дочитывал надпись на бляхе.

– Чемже вы можете быть нам полезны? – в ужасе спросил он.

Плетьмибью, чем-то похожий на покойного Жакетльпальтотля, поскрипел зубами.

– Здрасс... те, – затянул он так, словно азы вежливости ему терпеливо и доходчиво втолковал некто с раскаленным тавром в руках. – Меня зовут Старыйсклочникплетьмибью, Порождение Преисподней, сегодня я выступаю в роли вашего гида... Позвольте мне первым приветствовать вас в нашем роскошном...

– Погодите минутку, – попросил Ринсвинд.

–... выбранном для ВАШЕГО удобства... – грохотал Плетьмибью.

– Тут что-то не так, – не унимался Ринсвинд.

–... с полным вниманием и уважением к ВАШИМ желаниям – желаниям потребителя... – стоически продолжал демон.

– Прошу прощения, – предпринял еще одну попытку Ринсвинд.

–... по возможности приятным, – закончил Плетьмибью. Из пучка его жвал вылетело нечто вроде вздоха облегчения. Он, кажется, впервые прислушался к тому, что ему говорили. – Да? Что? – спросил он.

– Где мы? – спросил Ринсвинд.

Разнообразнейшие рты и пасти расплылись в улыбке.

– Объял ли вассс трепет, сссмертные?

– Объял стрепет? Так мы внутри птицы?

– Трепещите! Дрожите и пресмыкайтесь! – поправился демон. – Ибо приговор вам – вечные... – Он примолк и тихонько заскулил. – Сперва вы пройдете курс исссправительной терапии, – вторично поправился он, с отвращением выплевывая каждое слово, – который мы, проявляя должное уважение к ВАШИМ правам, правам потребителя, надеемся сделать и поучительным и приятным.

Демон оглядел Ринсвинда сразу несколькими глазами.

– Жуть, верно? – сказал он более обычным тоном. – Но я тут ни при чем. Дали бы мне решать, все шло бы по старинке: подставляй Мадам Сижу – головню туда всажу.

– Да, это Ад, – признал Эрик. – Я видел картинки.

– Вот тут вы сссовершенно правы, – скорбно подтвердил демон. Он уселся на песок или, вернее, сложным образом свернулся на песке. – Раньше у нассс было индивидуальное обслуживание. Люди чувствовали, что мы заинтересованы в них, что они не просто порядковые номера, а... м-м... мученики. Страдальцы. У нашей службы сложились свои традиции. Но емуна это наплевать. С высокой горки. Впрочем, что это я разнылся? У вассс своих хлопот полон рот – шутка ли, сперва умереть, потом угодить сюда... Вы не музыканты, нет?

– Собственно, мы совершенно по другому ведом... – начал Ринсвинд. Демон, не обращая на него внимания, поднялся и шумно потопал в глубь сырого коридора, маня их за собой.

– Были бы вы музыканты, вы бы наш Ад возненавидели. Еще пуще, я хочу сказать. Стены день-деньской играют музыку – онназывает это музыкой! Заметьте, я ничего не имею против задушевной песни, в которую хорошо вплетаются визг и вопли... но это! Я к тому, что, по слухам, нам должны доставаться все лучшиемелодии^[14]... так откуда эта дрянь, словно кто-то завел шарманку, ушел и забыл про нее?

– Собственно говоря...

– А декоративные растения? Поймите меня правильно, я люблю зелень. Но ребята поговаривают, будто эти цветы не настоящие... А я говорю – наверняка подделка, кто в здравом уме станет творитьрастение, которое смахивает на темно-зеленый дерматин и воняет дохлым ленивцем? Зелень, мол, создает атмосферу открытости и дружелюбия! Я видел, как ломались и рыдали завзятые цветоводы! Говорю вам – сам от них слыхал – после этой пакости все, что мы делали с ними потом, казалось им счастьем!

– Не смерть привела нас... – сказал Ринсвинд, пытаясь вклиниться в паузу в бесконечном монотонном монологе Плетьмибью, но опоздал.

– Дальше. Берем кофеварку. Вещь хорошая, спору нет. Мы, конечно, топили грешников в озерах кошачьей мочи – но мы не заставляли их покупать ее по чашке!

– Мы не мертвые! – заорал Эрик.

Плетьмибью резко остановился, дрожа с головы до ног.

– Как же не мертвые? – сказал он. – Мертвые, мертвые. Не то вас бы здесь не было. Не могу себе представить, чтобы к нам пожаловали живые. Они и пяти минут не протянули бы. – Он оскалился, показав внушительный набор клыков. – Гр-р, – прибавил он. – Случись мне поймать тут каких-нибудь живых...

Ринсвинд не напрасно долгие годы вел борьбу за существование среди бредовых сложностей Невидимого Университета. Он почувствовал себя почти как дома. Его рефлексы сработали невероятно точно.

– Вы хотите сказать, вас не предупредили? – спросил он.

Трудно сказать, изменилось ли выражение лица Плетьмибью, поскольку трудно было определить, какую именно часть Порождения Преисподней следует считать лицом, но от демона определенно пошли знакомые флюиды растерянности и обиды.

– О чем не предупредили? – спросил он.

Ринсвинд покосился на Эрика.

– Кто бы мог подумать, что здесь персонал не держат в курсе, верно?

– Скажи ему, что... ффф-ф, – захлебнулся Эрик, хватаясь за лодыжку.

– Вот вам современный менеджмент, – сказал Ринсвинд, чье лицо излучало гневное сочувствие. – Вперед, вперед, скорей все менять, переделывать – а тех, кто, в сущности, и составляет самый костяк...

– Внешний скелет, – поправил демон.

–... или иную кальциевую либо хитиновую структуру организации, эти торопыги спросили? Посоветовались с ними? – гладко закруглил фразу Ринсвинд. И стал ждать неизбежных последствий.

– Эти-то? – презрительно фыркнул Плетьмибью. – От них дождешься! Слишком заняты расклейкой объявлений!

– По-моему, это отвратительно, – объявил Ринсвинд.

– Между прочим, – сказал Плетьмибью, – меня не пустили на вечер в клубе «От 18000 до 30000». Сказали, староват. Все веселье, видите ли, испорчу.

– Куда катится преисподняя? – посочувствовал Ринсвинд.

– Им же сюда спускаться некогда, – пожаловался демон и поник. – Они никогда ничего мне не рассказывают. Как же, самое главное – сторожить эти ворота, чтоб их! Важнее ничего уж и нету! Ну, дудки!

– Послушай, – предложил Ринсвинд, – хочешь, я замолвлю за тебя словечко?

– Круглые сутки тут, внизу, да в гробу я их ви...

– Что, если я с кем-нибудь поговорю?

Демон шмыгнул несколькими носами.

– Правда? – спросил он.

– Буду только рад, – ответил Ринсвинд.

Плетьмибью просветлел, но не слишком – так, на всякий случай.

– Хуже-то не будет, верно? – сказал он.

Ринсвинд собрал все свое мужество и похлопал тварь по тому месту, которое, как он от души надеялся, считалось у нее спиной:

– Не волнуйся.

– Вы очень любезны.

Ринсвинд поглядел из-за содрогающейся груды плоти на Эрика.

– Нам, пожалуй, пора, – сказал он. – Как бы не опоздать. – И через голову демона стал подавать Эрику отчаянные сигналы.

Эрик ухмыльнулся.

– А, да-да, – поддержал он Ринсвинда.

Они двинулись по широкому проходу. Эрик нервно хихикнул.

– Тут-то мы и побежим, да? – спросил он.

– Тут-то мы и пойдем, – охладил его пыл Ринсвинд. – Пешочком. Главное – держаться непринужденно. И правильно рассчитать время.

Он посмотрел на Эрика.

Эрик посмотрел на него.

Позади Плетьмибью пробормотал что-то вроде «вот-и-утряслось».

– А сейчас уже пора? – спросил Эрик.

– Сейчас, я думаю, самое время.

Они побежали.

* * *

Вопреки ожиданиям Ринсвинда, Ад мало соответствовал его представлениям о преисподней, хотя кое-какие признаки былого обустройства сохранились: тут – немного застывшей лавы в углу, там – уродливая подпалина на потолке. Дышать, впрочем, было нечем – жара стояла такая, словно здешний воздух долгие годы кипятили в печи.

Прижившееся и широко распространенное мнение, будто ад – ближние твои, повергало в изумление не одного демона-работягу. Низовое звено всегда считало ад местом, где в грешников вонзают острые предметы, сталкивают несчастных в озера крови и так далее.

Дело в том, что, подобно большинству смертных, демоны не умеют провести различие между телом и душой.

Факты же (и это отмечали тьмы и тьмы верховных демонов) свидетельствовали: есть некий предел тому, что можно сотворить с душой при помощи, скажем, раскаленных докрасна щипцов, ибо даже самым злобным, порочным и растленным душам хватает ума понять, что поскольку они лишены тела, а с ним и нервных окончаний, то помимо силы привычки нет поистине никаких причин испытывать невыносимые муки. Они их и не испытывали. Демоны тем не менее не бросали своего занятия (тупой автоматизм и вялость мысли составляют неотъемлемую часть натуры демона), но, поскольку страдать никто не страдал, оно сделалось им не в радость, а затем и вовсе утратило смысл. Тысячи тысяч лет бессмыслицы.

Астафгиал безотчетно принял радикально новый подход.

Демоны способны перемещаться между измерениями. И Астафгиал разыскал основные составляющие очень приличного заменителя озер крови для грешной души. Учитесь у людей, наставлял он адскую верхушку. Учитесь у людей. Диву даешься, чему только можно у них научиться.

Возьмем, например, конкретный тип гостиницы. Это английская версия американского отеля, управляемая, однако, тем своеобразным английским гением, который, взяв нечто американское, изымает из него единственный достойный аспект. Конечный результат – черепашьи неспешное обслуживание в бистро, ковбойские песенки и, чего греха таить, упомянутая гостиница.

День закрытия только начался. Бар – задвинутый в угол стол из нежно-розового пластика, на котором громоздится дурацкое ведерко для льда, – откроется еще очень нескоро. Прибавьте к этому дождь, и пусть единственный доступный по единственному телевизору канал – например, четвертый валлийский, – транслирует из Пант-а-Лонн вечный, бесконечный, как лента Мебиуса, айстедвод^[15]. В гостинице всего одна, забытая предыдущим мучеником, книга – из тех, где фамилия автора на обложке оттиснута выпуклыми золотыми буквами, значительно крупнее, чем название, и нельзя исключить, что рядышком вы не обнаружите розу и пулю. Половины страниц нет.

В единственном на весь городок кинотеатре идет нечто с субтитрами и французскими зонтиками.

Тут вы останавливаете мгновенье... но не события, отчего возникает такое ощущение, будто ворс ковра постепенно прорастает вам в мозг, а во рту появляется привкус старого сукна.

Это-то мгновенье вы и заставляете тянуться бесконечно. То есть даже дольше, чем до следующего сезона.

И получаете квинтэссенцию.

Конечно, некоторых из перечисленных выше предметов и явлений в Плоскомирье не сыщешь, но тоска и скука универсальны, и Астафгиал добился того, что в Аду воцарилась тоска высочайшей пробы, подобная той, что охватывает вас: а) когда вы тратите деньги и б) когда развлекаетесь по обязанности.

Открывшиеся перед Ринсвиндом пещеры заполняли туман и со вкусом сделанные перегородки. Изредка над чащей декоративных растений в горшках взлетали тоскливые вопли, но главным образом слух терзала жуткая леденящая тишина – молчание человеческого мозга, изнутри кнаружи превращаемого в творог.

– Не понимаю, – недоумевал Эрик. – Где печи? Где пламя? Где, – с надеждой добавил он, – суккубы?

Ринсвинд поглядел на ближайший экспонат.

На краю неглубокой ямы сидел мрачный, безутешный демон (Бегевул, Смрад Песьего Дыхания, сообщал его жетон, попутно желавший читавшему приятного дня). На дне ямы лежал камень. На камне был распят цепями человек.

Рядом с ним сидела очень усталая с виду птица. Ринсвинд подумал, что и попугаю Эрика, конечно, пришлось несладко, но уж эта птица несомненно прошла сквозь мясорубку жизни. Казалось, ей сперва повыдергивали, а потом воткнули обратно все перья.

Любопытство победило трусость.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 Следующая ⇒