Терри Пратчетт 2 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 9Следующая ⇒

Эрик побелел.

– Да, мама? – крикнул он, не сводя глаз с Ринсвинда, и одними губами прошептал: тише, пожалуйста.

– Что там за шум?

– Какой шум, мама?

– Ступай мыть руки, милый, завтрак готов!

– Сейчас, мам. – Эрик робко взглянул на Ринсвинда. – Это мама, – объяснил он.

– Ну и голосок у твоей матушки! – заметил Ринсвинд.

– Я... я лучше пойду, – сказал Эрик. – А тебе придется остаться здесь.

Мальчишку вдруг осенило, что он вышел из образа, и он опять взмахнул мечом:

– Замри! Повелеваю тебе не покидать сей светлицы!

– Ладно-ладно, о чем разговор, – согласился Ринсвинд, окидывая взглядом окна.

– Обещаешь? Не то отошлю обратно в Преисподнюю!

– Нет, это мне ни к чему, – покачал головой Ринсвинд. – Ну давай, сыпь отсюда. И обо мне не беспокойся.

– Меч и прочее я оставлю тут, – сказал Эрик, разоблачаясь. Взору Ринсвинда предстал щуплый темноволосый подросток, который обещал стать гораздо симпатичнее, когда пройдут юношеские угри. – А ты гляди ничего не трогай! А то пожалеешь.

– Да я и в мыслях ничего такого не держу, – заверил Ринсвинд.

Оставшись в одиночестве, он не спеша подошел к подставке и взглянул на книгу. Выразительно яркие алые буквы складывались в название«Mallificarum sumpta diabolicite occularissingularum»– «Книга полной власти». Ринсвинд слыхал о ней. Где-то в Библиотеке хранился экземпляр данного труда, хотя чародеи не утруждали себя его чтением. (Факт на первый взгляд странный – ведь если и есть на свете что-то, ради чего чародей не раздумывая родную бабушку продаст, это власть. Однако на деле ничего особенностранного тут не было – любому чародею, которому умственные способности позволяют просуществовать больше трех минут, достанет смекалки понять, что, если демонология дает какую-то власть, она дает еедемонам, и тщиться поставить ее себе на службу все равно что пытаться насмерть засечь мышь гремучей змеей. )

Даже чародеи считали демонологов странными. Типичный демонолог скрытен, бледен и занимается чем-то мудреным и непонятным в комнате, куда почти не проникает свет. Здороваясь с таким субъектом за руку, вы ощущаете влажное, слабое пожатие. Ничего общего с порядочной магией наука о бесах не имеет, и ни один уважающий себя чародей ни за какие коврижки не станет знаться с этой публикой: пустозвонов среди них, что колоколов на соборной колокольне.

Ринсвинд тщательно осмотрел скелет – на всякий случай. Тот, казалось, не имел намерения вносить какую бы то ни было лепту в развитие событий.

– Скелет-то ихнего, какбишьего, деда, – проскрипел у Ринсвинда за спиной надтреснутый голос.

– Довольно необычное наследство, – заметил Ринсвинд.

– Да нет, не самогодеда. Дед его купил в какой-то лавчонке. Это того... какбишьего... круть-верть...

– Не сказать, что сейчас он очень подвижен, – отозвался Ринсвинд и вдруг сделался чрезвычайно тих и задумчив. – Хм, – сказал он, не поворачивая головы, – а с кем, собственно, имею честь?..

– Я этот, какбишьего... Ну этот... Тьфу, пропасть! На «пэ».

Ринсвинд медленно обернулся.

– Попугай? – спросил он.

– Ага, ага, он самый.

Ринсвинд уставился на существо, восседавшее на шесте. Глаз у его собеседника был один, зато сверкал рубином. Прочее же было представлено главным образом лиловатой кожей, утыканной пеньками перьев, – ни дать ни взять испеченная в духовке массажная щетка. Это чудо-юдо раскачивалось на шесте, медленно теряя равновесие, и в конце концов повисло вниз головой.

– Я думал, ты чучело, – сказал Ринсвинд.

– От чучела слышу, ведьмак.

Ринсвинд пропустил эту отповедь мимо ушей и повлекся к окну. Окошко, хоть и небольшое, выходило на почти плоскую крышу. И там, за ним, была настоящая жизнь, настоящее небо, настоящие дома. Он потянулся к ставням, чтобы открыть их, и...

Трескучая волна прокатилась вверх по руке Ринсвинда и ударила в мозжечок.

Ринсвинд плюхнулся на пол, посасывая пальцы.

– Говорилитебе, – сказал попугай, раскачиваясь вниз головой как маятник. – Да где там! Тебе бы какбишьего на ус, а ты не пожелал. Тебя же какбишьих держат!

– Но они должны действовать только на демонов!

– Ну да. – Попугай наконец развил достаточный момент, чтобы, помогая себе колючими останками того, что когда-то гордо именовалось крыльями, единым махом вновь занять нормальное положение. – Все, значитца, соответствует. Явился через дверь с надписью «Какбишьего» – стало быть, и обхождение с тобой будет как с этим... какбишьего... демоном. Изволь подчиняться всем правилам и этим... какбишьихтамам. Горемыка ты, горемыка!

– Но ты-то знаешь, что я чародей!

Попугай крякнул.

– Насмотрелся я на ихнего брата, приятель. Самого Мак-Какбишьеггора живьем видал. У нас тут такие какбишьихтамы перебывали – просо в глотку не лезло. Здоровенные, чешуйчатые, огнем пых-пых! Неделями стены от сажи отскребали, – прибавил он одобрительно. – Это, самой собой, при ихнем старике. У мальца-то ничего не выходило. До нынешнего дня. Мальчонка смышленый. По мне, так виноваты эти... какбишьихтам... родители. Скоробогачи, понимаешь. Винокурение и виноторговля. Напрочь испортили парнишку – малый возится со всякой дрянью, что осталась от старого какбишьего, а они и рады. «Такой умный мальчик, вечно смотрит в книжку», – передразнил попугай. – А я другое скажу: не видать ему от них того, что по-настоящему требуется смышленому пареньку... этой... какбишьее...

– Любви и опеки? – подсказал Ринсвинд.

– Знатной... какбишьее... порки, вот чего, – ответил попугай.

Ринсвинд схватился за разламывающуюся голову. Если демонам всякий раз приходится терпеть такое, неудивительно, что они вечно не в духе.

– Попка-дуррак, – неопределенно высказался попугай, как человек сказал бы «э-э» или «о чем это я», и продолжал: – Вот дед мальца, тот это дело страсть обожал. И еще своих голубей.

– Голубей, – повторил Ринсвинд.

– Не то чтоб у деда шибко хорошо получалось. И без мелких неприятностей не обходилось, и это... какбишьего...

– Мне казалось, ты что-то говорил о здоровенных чешуйчатых...

– Нуда. Но дед не заради того старался. Он-то из кожи вон лез вызвать суккуба. – Невозможно сально ухмыльнуться, располагая только клювом, однако попугаю это удалось. – Дьяволиц, что являются по ночам и учиняют безумный разгул этой... какбишьее... страсти.

– Слыхал-слыхал, – перебил Ринсвинд. – Чертовски опасные твари.

Попугай склонил голову набок.

– У старикана так ничего и не вышло. Раз в жизни он все ж таки вызвал демона, а тот оказался болиголов.

– Это еще что такое?

– Демон головной боли.

* * *

Демоны появились в мире Диска ничуть не позже богов, с которыми их многое роднит. Что касается отличий, то разница между демонами и божествами примерно та же, что между террористами и борцами за свободу.

За редкими исключениями демоны обитают по соседству с реальностью, в обширном измерении, оформленном, как водится, в огненных тонах и разогретом до постоянной температуры обжига. Острой необходимости в этом нет, однако если среднестатистического демона и можно в чем-то упрекнуть, то именно в приверженности традициям.

Посреди преисподней из озера суррогатной лавы, откуда открывается бесподобный вид на все Восемь Кругов, величественно поднимается Пандемониум^[7]. В миг, о котором пойдет речь, жизнь в городе полностью оправдывала его название.

* * *

Астафгиала, нового Верховного Демона, сжигала ярость. Система кондиционирования воздуха опять вышла из строя; вокруг были сплошь тупицы и интриганы; он только что узнал плохую новость – но мало того. Перед троном владыки, в страхе поджав хвост, съежился демон-посыльный (избранный жеребьевкой). Он до бессмертия боялся, как бы в самом скором времени с ним не приключилось что-нибудь прекрасное^[8].

– Ну? – вопросил Астафгиал.

– Э-э... небезызвестный круг в Псевдополисе открылся, о повелитель.

– А. Неглупый мальчуган. Мы возлагаем на него большие надежды.

– Э-э... а затем вновь закрылся, о повелитель. – Демон зажмурился.

– Кто сквозь него прошел?

– Гм... – Демон оглянулся на коллег, сгрудившихся в дальнем конце тронной залы длиной в милю.

– Я спрашиваю: кто сквозь него прошел?

– Собственно говоря, о пове...

– Ну?

– Неизвестно. Кто-то.

– Если память мне не изменяет, я распорядился, чтобы, когда мальчик добьется успеха, перед ним возник князь Вассенего и предложил бы ему запретные наслаждения и нечистые восторги, дабы подчинить его нашей воле.

Верховный Демон рыкнул. Отправлять обязанности носителя зла (поневоле пришлось ему признать) трудно в том смысле, что демоны – плохие новаторы. Крупица человеческой изобретательности пришлась бы им весьма кстати. Астафгиал действительно с нетерпением ждал Эрика Торсли: насладиться гениальной тупостью вроде той, печатью которой был отмечен упомянутый молодой человек, удавалось редко. Ад нуждался в пугающе умных эгоцентристах вроде Эрика. С амплуа отталкивающей личности те справлялись значительно успешнее любого демона.

– Совершенно верно, повелитель, – робко подтвердил демон, – и князь годами ожидал вызова, отвергая все прочие искушения, он прилежно и терпеливо изучал мир людей...

– Так где же его носило?!

– Э-э... отлучился по неестественной надобности, ваша скверность, – пробубнил демон. – И стоило ему отвернуться, как...

– Кто-то прошел сквозь круг?

– Мы пробуем разобраться...

Тут терпение высокородного Астафгиала, которое и вообще-то было не прочнее оконной замазки, лопнуло. Словечко «разобраться» словно подвело некую черту. Его подданные говорили «разобраться» вместо «провести тщательное расследование с целью установления истины»! Проклясть их значило бы обойтись с ними незаслуженно мягко.

– Вон отсюда, – прошептал он. – А я позабочусь о том, чтобы вы получили благодарность за это... эту...

– О господин мой, умоляю...

– Вон!

* * *

Озаренные мягким сиянием коридоры огласил топот – Верховный спешил в свои покои.

Его предшественники питали пристрастие к косматым ляжкам и копытам. Высокородный Астафгиал решительно отринул эту пропахшую нафталином моду. С его точки зрения, тому, чьи тылы упорно навевают мысли о жвачных, никогда не добиться от дунманифестинских зазнаек серьезного отношения к своей персоне – и он избрал для себя багряный шелковый плащ, алое трико, колпак с элегантными рожками и трезубец. У трезубца поминутно отваливались зубцы, но Астафгиал чувствовал: такойнаряд внушает должное уважение и почтение.

В прохладе покоев (Боги!.. вернее, тысяча чертей!.. Потребовались годы, чтобы оборудовать их в соответствии с цивилизованным стандартом; предшественники Астафгиала довольствовались тем, что бродили по свету, искушая смертных, и слыхом не слыхали о стрессах, порожденных руководящей работой) он осторожно снял покров с Зеркала Душ и стал смотреть, как оно мерцает, оживая.

Прохладную черную поверхность Зеркала окаймляла узорчатая рама; из-под рамы пробивались колечки жирного дыма. Они раскручивались и уплывали прочь.

– Чего изволите, хозяин? – спросило Зеркало.

– Покажи, что творилось у ворот Псевдополиса час назад, – велел Верховный и устроился для просмотра.

Чуть погодя он сходил и проверил имя «Ринсвинд» по картотеке, которой недавно заменил удручающе ограниченные гроссбухи в безобразных переплетах. Система, однако, еще требовала чистовой доводки: бестолковые демоны все заносили на букву «Л» – «Люди».

Затем Астафгиал вернулся на прежнее место и стал наблюдать за мельканием изображений, рассеянно перебирая всякую всячину на рабочем столе, чтобы успокоить разгулявшиеся нервы.

Чего только там не было! Большие блокноты с магнитными держателями для хранения вырезок. Удобные подставки для ручек. Блокнотики, которые всегда оказываются как нельзя более кстати. Невероятно забавные статуэтки с лозунгами вроде «Командовать парадом буду я! » и хромированные шарики и спиральки, приводимые в движение своего рода недолговечным эрзацем вечного двигателя. Никто, глядя на этот стол, не усомнился бы, что Астафгиал, выражаясь сухим и беспристрастным языком фактов, поистине обречен.

– Вот оно что... – молвил высокородный Астафгиал, легким ударом кривого когтя приводя в движение скопление блестящих шариков.

Он не мог припомнить демона по имени Ринсвинд. С другой стороны, Ад кишел миллионамижалких тварей, лишенных какого бы то ни было представления о порядке, а он никак не мог найти время провести перепись и отправить на покой лишних и бесполезных. У того, о ком шла речь, имя было как будто бы короче и звучнее, чем у прочих. Но это непременнодолжен был быть демон.

Вассенего, спесивый, надутый старый болван, представлял старшее поколение демонов, тех, кто прятал за улыбкой презрение и повиновался Астафгиалу скрепя сердце – и почему?! потому лишь, что Верховный, начав более чем скромно, стал тем, кем стал, благодаря тысячелетию с лишком непрестанных каторжных трудов. Астафгиал не сомневался: старый черт напортачил нарочно, исключительно из желания досадить ему.

Что ж, придется разобраться – впоследствии. Например, послать Вассенего памятную записку. А сейчас поздно суетиться. Придется проявить личную инициативу. Эрик Торсли чересчур перспективен, чтобы упустить его. Заполучить Эрика Торсли... то-то взбеленятся боги!

Боги! Как же Астафгиал их ненавидел! Он ненавидел богов даже сильнее, чем старую гвардию вроде Вассенего, сильнее, чем людишек. На прошлой неделе Астафгиал устроил небольшой званый ужин. Он тщательно все продумал, хотел показать, что готов забыть прошлое и трудиться в одной команде во имя новой, лучшей и более рационально устроенной вселенной. Назвал он этот ужин «Вечер дружбы». Подавали колбаски на вертеле, не хватало только птичьего молока, Астафгиал из кожи вон лез, лишь бы прием удался, а они...

Они даже не потрудились ответить на приглашения. А ведь он специально распорядился сделать на каждом пометку «RSVP»^[9].

* * *

– Демон!

В двери заглянул Эрик.

– В каком ты виде?

– В самом жалком, – признался Ринсвинд.

– Я принес тебе поесть. Ты ведь ешь, правда?

Ринсвинд рискнул. В миске оказалась каша с изюмом и орехами. Ни против каши, ни против орехов, ни против изюма Ринсвинд ничего не имел. Просто в процессе готовки с этими невинными ингредиентами произошло то же, что гравитация в миллион g делает с нейтронной звездой. Тому, кто умер, переев такой каши, не нужно копать могилу: достаточно сбросить его где-нибудь на мягкий грунт.

Проглотить кашу Ринсвинду удалось. Это было нетрудно. Фокус был в том, чтобы не дать ей устремиться ниже.

– Очень вкусно, – прохрипел он, давясь.

Попугай великолепно изобразил рвоту.

– Я решил тебя отпустить, – сообщил Эрик. – Нет смысла держать тебя, верно?

– Никакого.

– Ты вообще ничего не можешь?

– К сожалению. Ничегошеньки.

– Если подумать, ты не очень-то похож на демона, – сказал Эрик.

– А они никогда на себя не похожи. Нельзя доверять этим... какбишьихтамам, – злобно встрял попугай. Он снова потерял равновесие. – Попка-дурак, – проскрипел он, вися вниз головой.

Ринсвинд резко обернулся.

– Ты, клювастый, не лезь!

Позади послышался такой звук, будто вселенная откашливалась. Меловые пометки в магическом круге на миг вспыхнули нестерпимо ярко, превратились в огненные линии на ободранных половицах, и что-то тяжело приземлилось на пол, вывалившись из пустоты.

Большой, окованный железом сундук.

Он упал закругленной крышкой вниз, замер, потом принялся яростно раскачиваться, выпустил сотни розовых босых ног и с заметным усилием перевернулся.

Потоптавшись на месте, Сундук уставился на Ринсвинда с Эриком. Это оказалось тем более неприятно, что глаз у него не было.

Первым опомнился Эрик.

Он схватил самодельный волшебный меч и в бешенстве взмахнул им:

– Так ты все-таки демон! А я, дурак, чуть тебе не поверил!

Попугай присвистнул.

– Да это мой Сундук, – безнадежно пояснил Ринсвинд. – Он немного того... э-э... в общем, таскается за мной повсюду, и ничего демонического в этом нет... гм. – Он замялся. – Ничего особенно демонического, – неуклюже закончил он.

– Замри!

– Ради всего святого, не начинай все сначала!

Мальчик заглянул в раскрытую книгу.

– Мои повеления остаются в силе, – решительно заявил он. – Самая прекрасная женщина всех времен, быть владыкой всех царств земных и жить вечно. Ну, давай.

Ринсвинд окаменел.

– Ну, давай же, – торопил Эрик. – Ты должен исчезнуть в облаке дыма.

– Послушай, что ж по-твоему, стоит мне щелкнуть пальцами – раз! – и...

Ринсвинд щелкнул пальцами.

И окутался облаком дыма.

* * *

Смерив свои пальцы долгим потрясенным взглядом – так можно разглядывать ружье, которое тридцать лет преспокойно висело на стене и вдруг выстрелило и продырявило кошку, – Ринсвинд заметил:

– Не припомню, чтоб раньше у меня это получалось.

Он посмотрел вниз.

Поперхнулся. И зажмурился.

В темноте за веками было лучше. Потопав ногой, ничего не стоило убедить себя, чтоосязаешьпол и, значит, стоишь в комнате, а настойчиво подаваемые всеми прочими органами чувств сигналы о том, что ты-де висишь в пустоте в доброй тысяче миль над Диском, – просто дурной сон, от которого вскоре непременно очнешься. Ринсвинд поспешно отогнал эту мысль. Коль скоро он спал, он предпочитал не просыпаться. Во сне умеешьлетать. Пробуждение же означало долгое падение.

А может, я умер и все-таки стал демоном, подумал он.

Интересная мысль.

Ринсвинд разлепил веки.

– Ух ты! – выдохнул Эрик, блестя глазами. – И всеэтомое?

Мальчик занимал то же положение, что и в комнате. Сундук тоже. Попугай, к великой досаде Ринсвинда, тоже. Он сидел в пустоте, как на насесте, и задумчиво разглядывал космическую панораму внизу.

Диск, сказать по совести, создавали с тем расчетом, чтобы в межзвездном просторе он был заметен издалека, но (и в этом Ринсвинд был твердо уверен) уж никак не для того, чтобы на нем жить. И все же чародею пришлось признать, что Плоскомирье производит сильное впечатление.

Солнце, всходившее у дальнего его края, обвело пол-окружности Диска блистающей огненной каймой. Долгий неторопливый рассвет еще только начинал свое шествие по грандиозным просторам, погруженным во тьму.

Внизу, в скудном свете бесплодного безвоздушного пространства, несла бремя Творения труженица из тружениц, черепаха-миродержица Великая Харр’Мо-Ния. Четыре исполинских слона на ее (или его? – этот вопрос, в общем-то, всегда оставался открытым) панцире напрягали все силы, удерживая Диск.

Возможно, существуют иные, более рациональные способы планетарного строительства. Например, можно взять за основу ком расплавленного железа и слой за слоем покрывать его каменной оболочкой, точно старинную пробку. Получится очень рационально и целесообразно устроенная планета – но не такая красивая. Кроме того, с ее нижней половины все будет падать.

– Здорово, – восхитился попугай. – Дай попке материчок!

– Ну и громадина, – выдохнул Эрик.

– Да, – вяло подтвердил Ринсвинд.

Он почувствовал, что от него ожидают большего, и добавил:

– Гляди не сломай.

Его грызли сомнения. Пусть он (чтобы не спорить понапрасну) демон, пусть последние дни были так богаты событиями, что да, он мог умереть и в суматохе не заметить этого^[10], – все равно непонятно, какое это дает ему право раздаривать планеты. Чародей не сомневался, что у Диска есть хозяева, придерживающиеся того же мнения.

К тому же Ринсвинд твердо знал, что демоны берут расписки.

– По-моему, тебе нужно расписаться в получении, – сказал он. – Кровью.

– Чьей? – спросил Эрик.

– Думаю, своей, – ответил Ринсвинд. – Но на худой конец сойдет и птичья. – Он многозначительно поглядел на попугая. Тот зарычал.

– А проверить?

– Что?

– Вдруг Диск неисправный? Я ничего не подпишу, пока не увижу, как он работает.

Ринсвинд уставился на мальчишку. Потом посмотрел вниз, на широкую панораму царств земных. «Интересно, я в его годы был таким же? – подумал он. – Странно, как это меня не прибили! »

– Это планета, – терпеливо пояснил он. – Разумеется, она работает, да как! Ты приглядись, приглядись. Ураганы, сползание материков, годовые циклы осадков – все в наличии. Все работает как часы, прах побери. Такой планеты тебе хватит до конца жизни... при бережном обращении.

Эрик подверг планету пристальному критическому изучению. У него было выражение лица человека, который знает, что все лучшие в мире подарки требуют психологического эквивалента пары батареек «U-2», а магазины откроются только после праздников.

– Должна быть дань, – решительно заявил он.

– Что?

– Сильные мира сего, – пояснил Эрик, – должны платить мне дань.

– Да, чувствуется, ты досконально изучил вопрос, – саркастически заметил Ринсвинд. – Дань, всего-навсего? А луну с неба не хочешь, пока мы не спустились? Только на этой неделе! К каждой планете – бесплатный спутник!

– А полезные ископаемые?

– А?

Эрик вздохнул.

– Природные богатства – пояснил он. – Ясно? Лоно матери-земли.

Ринсвинд залился краской.

– Не думаю, что в твои годы пристало думать о...

– Я имел в виду металлы и прочее. Если эта планета – груда пустой породы, мне она ни к чему.

Ринсвинд посмотрел вниз. Над дальним краем Диска всходила крошечная луна; ее бледное сияние заливало похожий на головоломку узор – замысловатое сочетание участков суши и воды.

– Не знаю. Но выглядит симпатично. Слушай, сейчас ночь. Может, дань подождет до утра?

– Хочу сейчас. Хотя бы часть.

– Понятно.

Ринсвинд внимательно осмотрел свои пальцы. Щелкать он был не мастак.

И рискнул вторично.

Когда он вновь открыл глаза, то стоял по щиколотку в грязи.

Самым выдающимся талантом Ринсвинда было умение бегать, которое он за долгие годы возвысил поистине до чистой науки; при этом не имело значения, бежите вы от или к. Важен был сам процесс, прочее в счет не шло. Я бегу – следовательно, существую; вернее, я бегу – следовательно, если чуть-чуть подфартит, будусуществоватьи дальше.

Сверх того природа одарила Ринсвинда способностями к языкам и прикладной географии. Он умел крикнуть «помогите! » на четырнадцати наречиях и пронзительно молить о пощаде еще на двенадцати. Он прошел многие страны Диска, причем некоторые – чрезвычайно быстро, а в долгие, упоительно скучные часы работы в Библиотеке коротал время за чтением книг об экзотических и далеких краях, где никогда не бывал. И, помнилось Ринсвинду, с облегчением вздыхал при мысли о том, что ему никогдане доведетсятам побывать.

И вот куда его забросила судьба.

Со всех сторон их обступали джунгли. Не те славные, бесхитростные джунгли, по которым проносятся на лианах герои в плащах из шкуры леопарда, а настоящий, не склонный шутить девственный лес – девственный лес, поднимающийся к небу плотной зеленой стеной; девственный лес, щетинящийся шипами и колючками; девственный лес, где решительно все представители растительного царства крякнули (скрипнули, хрустнули, всшелестели) и, не жалея сил, безраздельно отдались нелегкому делу – перерасти всех до единого конкурентов. Почва была не столько почвой, сколько кладбищем растений, перегнивающих в компост. С листа на лист срывались капли влаги, в душном, обильно насыщенном спорами воздухе жужжали насекомые, и все это – в жуткой мертвой тишине, порожденной заглохшими моторчиками фотосинтеза. Любой улюлюкающий герой, который рискнул бы пролететь на лиане сквозь этотдевственный лес, мог бы с равным успехом пытать счастья в рощице опасных бритв.

– Как тебе это удалось? – поинтересовался Эрик.

– Должно быть, талант, – ответил Ринсвинд.

Эрик подверг Чудеса Природы беглому пренебрежительному осмотру.

– На царство не похоже, – критически заметил он. – Ты сказал, что мы можем перенестись в одно из царств. Это, по-твоему, царство, да?

– Похоже, мы в хапцапской сельве, – сказал Ринсвинд. – Тут полно затерянных царств.

– Где живут таинственные древние племена принцесс-амазонок, которые подвергают всех пленников мужского пола диковинным и утомительным ритуалам зачатия потомства? – радостно подхватил Эрик. Стекла его очков слегка запотели.

– Ха-ха, – обескураженно выдавил Ринсвинд. – Что за фантазия у этого ребенка!

– Какбишьего, какбишьего, какбишьего! – заверещал попугай.

– Я читал, – пояснил Эрик, заглядывая в зеленую чащу. – Само собой, этицарства тоже мои. – Он уставился на что-то, видное только ему, и хищно сказал: – Ого!

– На твоем месте я бы сосредоточился на дани, – Ринсвинд сделал несколько шагов по еле видной тропинке.

Яркие бутоны на соседнем дереве изогнули цветоножки ему вслед.

В джунглях Центрального Хапцапа действительно полно затерянных царств, где правят таинственные принцессы-амазонки, берущие путешественников-мужчин в плен для исполнения специфических мужских обязанностей, а поскольку упомянутые обязанности и впрямь тягостны и изнурительны, то бедолаги не задерживаются на белом свете.

Здесь же можно наткнуться на уединенные плато, где резвятся чудовищные рептилии давно минувших эпох, на слоновьи кладбища, на заброшенные алмазные копи и диковинные развалины, изукрашенные такими символами, при виде которых замрет самое доблестное сердце. На любой подробно составленной карте хапцапской сельвы деревья умещаются с трудом.

Те немногие путешественники, кому посчастливилось вернуться к родным пенатам, обогатили своих последователей рядом полезных советов, как-то: 1. по возможности держаться подальше от любых лиан с глазами-бусинками и раздвоенным на кончике языком; 2. если поперек дороги лежит, подрагивая, лиана в черно-рыжую полоску, не подбирать! – на другом конце частенько оказывается тигр; и 3. вообще сидеть дома.

Если я демон, мелькнула у Ринсвинда туманная мысль, почему все что ни попадя старается меня уязвить, уколоть и подставить ножку? Ведь единственное, чем меня можно пронять, это осиновый кол в сердце. Или чеснок?..

Лес постепенно сменяла бескрайняя равнина, уходившая к далекой синей гряде вулканов. Суша уступила место лоскутному одеялу озер и заболоченных полей; там и сям в предрассветных сумерках виднелись огромные ступенчатые пирамиды, увенчанные кудрявыми голубыми султанами дыма. Лесной проселок перешел в узкую, зато мощеную дорогу.

– Где мы, демон? – спросил Эрик.

– Похоже на страну финцев-нанцев, – отозвался Ринсвинд. – Ими, если мне не изменяет память, правит Пети-Мети-Чьи-Стопы-Попирают-Землю.

– Принцесса-амазонка?

– Как ни странно, нет. Ты, Эрик, очень удивился бы, узнав, в скольких странах у кормила власти нестоят принцессы-амазонки.

– Выглядит все это довольно примитивно. Есть что-то от каменного века.

– «Жрецы финцев-нанцев пользуются чрезвычайно сложным календарем и весьма искусны в часомерии, прямом и возвратном», – процитировал Ринсвинд.

– Развратном? Ага! – обрадовался Эрик. – Это хорошо.

– Да нет, – терпеливо пояснил Ринсвинд. – Речь идет об измерении времени.

– А-а...

– Тебе тут понравится. Они, видимо, великолепные математики.

– Ха, – сказал Эрик, мрачно помаргивая. – Вот уж не подумал бы, что такой отсталой цивилизации есть что считать.

Ринсвинд разглядывал быстро приближавшиеся к ним колесницы.

– Думаю, обычно они считают жертвы, – сказал он.

* * *

Империя финцев-нанцев, раскинувшаяся на лесистых равнинах Центрального Хапцапа, славится экологически чистыми овощами, поделками из обсидиана, перьев и яшмы (необычайно затейливой, тонкой и искусной работы) – и массовыми человеческими жертвоприношениями Жакетльпальтотлю, Боа О Тысяче Перьев, божеству массовых человеческих жертвоприношений. По выражению финцев-нанцев, «с Жакетльпальтотлем всегда знаешь, чего от тебя ждут». Жертвоприношение обычно совершалось следующим образом: на вершине огромной ступенчатой пирамиды при большом скоплении народа кто-нибудь в элегантном головном уборе из перьев высекал из обсидиана нож необычайно затейливой, тонкой и искусной работы – для вас и только для вас.

По причинам, которые сейчас станут понятны, племя финцев-нанцев снискало на материке славу самого угрюмого, раздражительного и пессимистически настроенного племени на свете. Кстати, насчет измерения времени Ринсвинд не ошибся. Финцы-нанцы давным-давно осознали, что жизнь во всех ее проявлениях неуклонно ухудшается, и – неимоверные педанты – разработали сложную систему слежения за тем, насколько каждый новый день хуже предыдущего.

Вопреки распространенному убеждению, именно финцы-нанцы изобрели колесо. Просто их представление о том, как его использовать, в корне отличалось от традиционного.

* * *

Ринсвинд впервые видел колесницу, запряженную ламами. Но по-настоящему удивило его другое: ее – о диво – несли люди. Ухватившись за ось по двое с каждой стороны, они бежали следом за животными, стуча сандалиями по вымощенной камнем дороге.

– Похоже, приехала дань, – сказал Эрик.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 Следующая ⇒