|
|||||||
Терри Пратчетт 3 страницаЭкипаж головной колесницы состоял всего из двух человек: возницы и коренастого, почти кубического человека в одеждах из пумьих шкур и уборе из перьев. Бегуны стали как вкопанные, тяжело отдуваясь, и Ринсвинд увидел у каждого из них то, что, вероятно, можно описать как примитивный меч, сделанный из осколков обсидиана, прикрепленных к деревянной дубинке. Это оружие показалось ему не менее грозным, чем стопроцентные детища цивилизации – искусно выкованные мечи. Честно говоря, оно пугало сильнее. – Ну? – сказал Эрик. – Что – ну? – отозвался Ринсвинд. – Вели ему отдать мне дань. Толстяк тяжело слез с колесницы, прошагал к Эрику и, к величайшему изумлению Ринсвинда, раболепно склонился перед ним. Что-то когтистое вскарабкалось по спине чародея на плечо, и голос, напоминающий скрежет раздираемого надвое железного листа, сказал: «Так-то лучше. Очень, какбишьего, уютненько. И не пробуй меня спихнуть, демон, – простишься с, какбишьего, ухом. Вот это номер, а? Похоже, мальчишку ждали». – Да что ты заладил «какбишьего» да «какбишьего»? – не выдержал Ринсвинд. – Ограниченный какбишьего. Ля-ля. Дайбогпамяти. Ну, знаешь. Где слова! – Словарный запас? – спросил Ринсвинд. Седоки тем временем покинули колесницы и теперь униженно кланялись Эрику. Тот сиял как медный грош. Попугай задумался. – Пожалуй, – проскрипел он наконец. – Извини, что напряг, – продолжал он. – Сперва я подумал, что ты с легким какбишьего... но ты, кажется, это... какбишьего. – Демон! – весело окликнул Ринсвинда Эрик. – Да? – Что они лопочут? Ты умеешь говорить по-ихнему? – Э-э... нет, – сознался Ринсвинд. – Хотя читать могу, – крикнул он вслед повернувшему обратно Эрику. – Вот если бы ты втолковал им, чтобы они все это записали... * * * Близился полдень. В джунглях за спиной у Ринсвинда ухали и щебетали лесные твари. Над головой гудели комары величиной с колибри. – М-да, – повторил чародей в десятый раз, – бумагу они так и не изобрели. Каменщик отступил назад, передал подмастерью последний затупившийся обсидиановый резец и выжидательно посмотрел на Ринсвинда. Ринсвинд отошел подальше и критически осмотрел камень. – Очень хорошо, – промолвил он. – Я хочу сказать, сходство очень большое. Отлично схвачена прическа и все прочее. Конечно, на самом деле он не такой... э-э... квадратный, но очень, очень недурно. Тут тебе и колесница, и пирамиды. Да. Ну что же, похоже, они хотят, чтобы ты отправился с ними в город, – сообщил он Эрику. – Скажи им «да», – решительно распорядился тот. Ринсвинд повернулся к главному и послушно повторил: – Да. – Чтотвоясказатьжрецаламцадрицагопцаца? Ринсвинд вздохнул. Ни слова не говоря, каменщик вложил в его несопротивляющиеся пальцы новое долото и выкатил на позицию новую гранитную глыбу. Быть человеком племени финцев-нанцев нелегко. Ваше божество – Жакетльпальтотль, но мало того. Всякий раз, как внезапно возникает необходимость заказать на завтра лишнюю пинту молока, выясняется, что за весточку молочнику следовало сесть еще месяц назад. Вообще, финцы-нанцы – единственное племя, чьи представители имеют возможность покончить счеты с жизнью с помощью предсмертной записки. * * * День уже клонился к вечеру, когда колесницу трусцой внесли сквозь толпы ликующих финцев-нанцев в город, воздвигнутый из каменных глыб вокруг самой большой пирамиды. – Вот это я понимаю, – сказал Эрик, милостиво кивая в ответ на приветствия. – Как они рады нас видеть! – Да, – мрачно подтвердил Ринсвинд. – Хотел бы я знать почему. – Потому что я новый правитель, почему ж еще. – Хм. – Ринсвинд покосился на попугая. Тот уже некоторое время вел себя неестественно тихо, и, погруженный в серьезные раздумья о несравненных уборах из перьев, нахохлившись, жался к уху чародея – ни дать ни взять старая дева в стриптиз-клубе. – Какбишьихтам сволочи, – просипел он. – Вот пусть хоть одна какбишьее сунется – палец оттяпаю! Помяни мое слово! – Что-то тут не то, – сказал Ринсвинд. – Что? – спросил попугай. – Все. – Вот хоть перышко мне выдернут... Ринсвинд не привык, чтобы при виде его радовались. Это было неестественно и ничего хорошего не предвещало. Финцы-нанцы же не просто радовались – они бурно ликовали, в воздух летели цветы и шляпы. Шляпы были каменные, но идею можно было понять. Ринсвинду эти головные уборы показались довольно странными: у них отсутствовала тулья. В сущности, это были просто диски с дырой посередине. Процессия рысью бежала по широким городским проспектам к скоплению зданий у подножия пирамиды. Там ждала еще одна группа сановников, с головы до ног увешанных украшениями. Все украшения, в общем, были одинаковые. Существует уйма возможных применений диска с отверстием посередине, и от финцев-нанцев не ускользнуло ни одно. Однако, что куда важнее, перед сановниками громоздились бесчисленные ларцы с сокровищами. Битком набитые самоцветами. Эрик вылупил глаза. – Дань! – сказал он. Ринсвинд сдался. Магия и впрямь действовала. Неведомо почему, непонятно как и зачем, но события наконец-то развивались Как Надо. В лучах заходящего солнца переливались несметные богатства. Бесспорно, они принадлежали Эрику, но, быть может, там хватило бы и на его долю... – Ну да, – слабым голосом вымолвил чародей. – А чего ты ожидал? * * * И был праздник, и пир, и длинные, непонятные Ринсвинду речи, прерываемые радостными возгласами, кивками и поклонами в сторону Эрика. И море финцынанцской музыки – музыки, которая звучит так, словно кто-то прочищает на редкость плотно забитую ноздрю. Оставив Эрика гордо восседать на троне, озаренном пламенем костров, Ринсвинд мрачно побрел к пирамиде. – Мне, между прочим, и там было неплохо, – неодобрительно заметил попугай. – Не могу успокоиться, – отозвался Ринсвинд. – Ты уж извини, но со мной такого еще не бывало. Самоцветы! Костры! Речи! Все как по нотам. Это не к добру. Он задрал голову. Вверх круто поднималась гигантская грань пирамиды, красная и зыбкая в отсветах пламени. Огромные каменные блоки сплошь покрывали барельефы на тему чудовищно изощренного обхождения финцев-нанцев с врагами. Они наводили на мысль, что какими бы справедливыми, благородными и неподкупными ни были финцы-нанцы, они, как правило, не расположены встречать незнакомцев с распростертыми объятиями и осыпать их драгоценностями. Само обилие резьбы создавало впечатление чего-то высокохудожественного. Отвратительны были подробности. Пробираясь вдоль стены, Ринсвинд оказался у громадной двери, украшенной мастерски выполненным изображением группы узников, по-видимому, проходящих полный медицинский осмотр[11]. Дверь открывалась в короткий, освещенный факелами туннель. Ринсвинд сделал несколько шагов в глубь туннеля, утешая себя тем, что всегда можно резво выскочить обратно, и оказался в зале с высокими сводами, занимавшем почти всю внутренность пирамиды. Здесь по стенам тоже висели факелы. И отлично все освещали. Ничего приятного в этом не было: свет падал главным образом на гигантскую статую Жакетльпальтотля, Боа О Тысяче Перьев. Тот, кому выпало находиться в одних стенах с этим изваянием, предпочел бы свету кромешную тьму. Или нет. Пожалуй, лучше всего было бы поместить этот образчик народного творчества куда-нибудь в темную комнату, а самому маяться бессонницей за тысячу миль от нее, силясь забыть, как выглядит шедевр. Это же всего-навсего статуя, напомнил себе Ринсвинд. Она не живая. Просто ее создатели творчески подошли к задаче. – Что это за какбишьего? – осведомился попугай. – Местное божество. – Чего-чего? – Нет, правда. Это Жакетльпальтотль. Получеловек, полуцыпленок, полузмей, полускорпион и полусумасшедший. Покачивая клювом, попугай произвел подсчет и подвел итог: – Что в сумме какбишьего трех маньяков, одержимых жаждой убийства. – В общем, да, – подтвердила статуя. – С другой стороны, – немедленно подал голос Ринсвинд, – я думаю, что всякий народ имеет право поклоняться божеству на свой лад... и, по-моему, нам пора, так что... – Ради всего святого, не бросайте меня здесь, – взмолилась статуя. – Заклинаю, возьмите меня с собой. – Пожалуй, это будет трудновато, – выпалил Ринсвинд, пятясь. – Видите ли, лично я ничего не имею против, но там, откуда я родом, сильны расовые предрассудки, а потому бытует предубеждение против клыкастых и когтистых тридцатифутовых особ, увешанных ожерельями из черепов. Я просто думаю, что вам сложно будет вписаться... Попугай ущипнул его за ухо. – Безмозглый какбишьего, говорят-то из-под низу, – проскрипел он. И впрямь, голос шел из отверстия в полу. Со дна ямы на Ринсвинда, близоруко щурясь, взглянуло бледное лицо. Немолодое, добродушное и слегка встревоженное. – А? – промямлил Ринсвинд. – Вы не представляете, что значит вновь услышать доброе слово, – лицо расплылось в улыбке. – Если бы вы еще помогли мне выбраться отсюда... – Прошу прощения, – перебил Ринсвинд. – Вы узник? – Увы, да. – Не знаю, стоит ли походя освобождать узников, – усомнился чародей. – Вдруг вы сидите за дело... – Я не повинен ни в каких преступлениях, уверяю вас. – Ага, это если васпослушать, – мрачно отвечал Ринсвинд. – Но раз уж племя финцев-нанцев приговорило... – Какбишьего, какбишьего, какбишьего! – заверещал попугай в ухо чародею, подпрыгивая у него на плече. – Совсем тупой? С луны свалился? Он узник! Узник в храме! Храмовых узников положено спасать! Для того они и сидят! – Много ты знаешь! – огрызнулся Ринсвинд. – Наверняка он тут для того, чтобы его принесли в жертву! Правильно? – Он вопросительно заглянул в яму. Лицо кивнуло. – Истинная правда. Честно говоря, с меня должны заживо содрать кожу. – Вот! – победно объявил Ринсвинд попугаю. – Слышал? Думал, ты самый умный, да? Он здесь для того, чтобы с него заживо содрали кожу. – Удаление каждого дюйма кожи сопровождается утонченной болью, – бодро прибавил узник. Ринсвинд примолк. Определение «утонченный», как он его понимал, вовсе не вязалось со словом «боль». – Что, сдирают всю кожу до лоскутка? – ужаснулся он. – По всей видимости, именно так. – Это надо же. Что вы натворили? Узник вздохнул. – Вы не поверите... * * * Верховный Демон позволил зеркалу померкнуть и мгновение барабанил пальцами по столу. Потом поднял трубку переговорного устройства и дунул в нее. Далекий голос произнес: – Алле! Босс? – “Слушаю, сир! ” – рявкнул Верховный. Далекий голос что-то буркнул и послушно повторил: – Слушаю, СИР. – У нас работает Жакетльпальтотль? – Минутку, босс. – Голос уплыл, потом вернулся. – Да, босс. – Он князь, граф, герцог или барон? – спросил Верховный. – Нет, босс. – Что же он из себя представляет? На другом конце провода воцарилось долгое молчание. – Ну? – подстегнул Верховный. – Да ничего особенного, босс. Верховный Демон сердито поглядел на трубку. Стараешься-стараешься, думал он, вырабатываешь единственно верные планы, пытаешься упорядочить работу, помочь, и вот благодарность. – Пришлите его ко мне, – прогремел он. * * * Музыка взлетела до крещендо и смолкла. Потрескивали костры. Далекие джунгли тысячью горящих глаз следили за происходящим. Верховный жрец поднялся и произнес длинную тираду. Эрик сиял. Длинная вереница финцев-нанцев подносила корзины с самоцветами и рассыпала дорогие каменья у его ног. Верховный жрец вновь разразился тирадой. Эта как будто бы завершилась вопросом. – Здорово, – сказал Эрик. – Просто класс. Так держать! – Он почесал ухо и отважился: – Все можете взять полдня свободных. Верховный жрец повторил вопрос – с легким нетерпением. – Ну я, я – он самый, – сообщил Эрик на случай, если финцы-нанцы еще не разобрались, что к чему. – Вы все поняли совершенно правильно. Верховный жрец опять заговорил. На этот раз ни о каком легком нетерпении речи не было. * * * – Ну-ка, еще раз сначала. – Верховный Демон откинулся на спинку трона. – Однажды ты наткнулся на племя финцев-нанцев и решил – полагаю, я точно запомнил твои слова? – что это «горстка засевших в трясине троглодитов-неудачников, от которых никому никаких хлопот», верно? Ты проник в сознание одного из верховных жрецов – если память мне не изменяет, в то время финцы-нанцы поклонялись маленькой палочке, – поразил его безумием и подучил трибы объединиться, застращать соседей и основать на материке новое государство с новой идеологией, суть которой в том, что всех людей непременно следует возносить на вершину церемониальных пирамид и там мелко шинковать каменными ножами. – Верховный пододвинул к себе свои заметки. – Ах да, с некоторых еще заживо сдирать кожу. Жакетльпальтотль переминался с ноги на ногу. – Послечего, – продолжал Верховный, – финцы-нанцы незамедлительно затеяли затяжную войну почти со всеми соседями, неся смерть и разрушение тысячам относительно безвинных... и так далее, и тому подобное. Послушай: это безобразие надо прекратить! Жакетльпальтотль дрогнул. – Это... ну, понимаете... хобби, – выдавил он. – Я думал... ну... что поступаю вроде как правильно. “Сейте безумное, жуткое, дикое”... – Хобби? – изумился Верховный. – Гибель тысяч в общем-то невинных людей от наших рук, – он прищелкнул пальцами, – ап! – и готово? Прямым ходом в страну счастливой охоты или как это называется? Вот в чем беда смертных. Узость взглядов! Поясняю: возьмем племя финцев-нанцев. Мрачные, угрюмые, ограниченные, одержимые навязчивыми идеями... к этому времени они уже могли бы изобрести и бюрократический аппарат, и систему налогообложения, которые радикальным образом изменили бы мышление на всем материке. А что мы имеем? Жалкую кучку второсортных убийц с топорами. Что за преступная расточительность! Жакетльпальтотль съежился. Верховный качнулся на троне – вперед, назад. – Я хочу, чтобы ты немедленно отправился туда и извинился, – сказал он. – Простите? – Скажешь им, что передумал. Объяснишь, что на самом делеты хотел, чтобы они денно и нощно, не жалея сил, трудились над исправлением прочих себе подобных. Это будет гениальное решение. – Что-что? – переспросил Жакетльпальтотль. – Вы хотите, чтобы я им явился? – Но ведь это будет не первое твое явление, верно? Я видел изваяние. Очень похоже. – Н-ну... да, в снах-то я им являлся... – неуверенно протянул демон. – Вот и отлично. Действуй. Жакетльпальтотль был явно чем-то очень огорчен. – Вы... э-э... действительно хотите, чтобы я перед ними материализовался, я правильно понял? – осведомился он. – Чтобы я явился финцам-нанцам в истинной плоти? – Да! – О. * * * Узник отряхнулся от пыли и протянул Риснвинду морщинистую руку. – Премного благодарен. Понсе да Кверм, – сказал он. – Простите? – Меня так зовут. – А. – Это славное старинное имя, – сказал да Кверм, настороженно заглядывая Ринсвинду в глаза – не смеется ли тот. – Прекрасно, – безучастно отозвался Ринсвинд. – Мы искали Источник Юности, – продолжал да Кверм. Ринсвинд оглядел его с ног до головы. – И как, успешно? – поинтересовался он. – Не слишком. Ринсвинд заглянул в яму. – Вы сказали мы, – произнес он. – А где же остальные? – Приобщились к вере. Ринсвинд поглядел вверх, на статую Жакетльпальтотля. Не нужно было обладать чрезмерно живым воображением, чтобы представить себе упомянутое приобщение. – Пожалуй, – осторожно сказал он, – нам лучше уйти отсюда. – Совершенно верно, – согласился старик. – Да побыстрей. Пока не объявился Владыка Мира. Ринсвинд похолодел. Начинается, подумал он. Я знал, хорошего не жди, вот и грянуло. Должно быть, у меня чутье на неприятности. – А что? – осторожно спросил он. – А-а, у финцев-нанцев есть такое пророчество. Собственно, не пророчество в буквальном смысле этого слова, скорее, что-то вроде полного курса всемирной истории. Он запечатлен на этой пирамиде, – бодро пояснил да Кверм. – Слово чести, не хотел бы я оказаться на месте нагрянувшего сюда Владыки. У местных на него своивиды. * * * Эрик поднялся и объявил: – А теперь ша! Хватит! К вашему сведению, я ваш властелин... * * * Ринсвинд впился взглядом в ближайшие к изваянию каменные плиты. Племени финцев-нанцев потребовались два этажа, два десятка лет и десять тысяч тонн гранита, чтобы объяснить, как именно они намерены поступить с Владыкой Мира. Вышло вполне наглядно. Владыка Мира ни на секунду не усомнился бы в том, что финцев-нанцев грызет досада. Возможно, он пошел бы еще дальше и догадался, что они пылают злобой. – Тогда зачем же сперва осыпать его драгоценностями? – спросил Ринсвинд, указывая на фрагмент резьбы. – Но ведь он Владыка, – отозвался да Кверм. – И, полагаю, имеет право на определенное уважение. Ринсвинд кивнул. В словах Понсе была своя доля правды. Если живешь в болотистой чаще сырого леса, не знаешь металлов, стонешь под пятой божества вроде Жакетльпальтотля и внезапно натыкаешься на субъекта, который признается, что он – виновник всего этого безобразия, то, вероятно, тебе захочется потратить немного времени на то, чтобы объяснить ему, как безгранично ты разочарован. Короче, племя финцев-нанцев не видело никаких причин для церемонного и деликатного обхождения с божествами. Сходство с Эриком было очень велико. Взгляд Ринсвинда вслед за сюжетом перекочевал на соседнюю стену. Тот, кто был изображен там, очень напоминал самого Ринсвинда. На плече у него сидел попугай. – Лопни мои глаза! – вырвалось у чародея. – Да это же я! – Видел бы ты, что с вами сделают! Погляди на следующий камень, – посоветовал попугай. – Все какбишьего перевернется! Ринсвинд поглядел. Все какбишьего у него перевернулось. – Тихо уходим, – решительно скомандовал он. – Благодарить за угощение сейчас не будем. А чтоб не прослыть невежами, всегда успеем потом прислать письмо... – Минутку, – сказал да Кверм тянувшему его за руку Ринсвинду, – погодите, я впервые получил возможность прочесть все надписи на всех камнях. Интересно, как погибнет человечество... – Как погибнет человечество, я не знаю, – мрачно буркнул Ринсвинд, силой увлекая старика за собой по туннелю, – зато точно знаю, как погибну я. Не чуя худого, он вышел в зарю... совершив единственную ошибку: не следовало ступать в полукруг финцев-нанцев. У финцев-нанцев были копья. У копий – высеченные из обсидиана наконечники необычайно затейливой и тонкой работы. С ними, как и с финцынанцскими мечами, не могло сравниться обычное, топорно сработанное, недоброкачественное стальное оружие. Приятнее ли сознавать, что тебя выпотрошат изысканными элементами подлинной этнической культуры, а не отвратительными железяками, выкованными теми, кто порвал с матерью-природой? Вероятно, нет, решил Ринсвинд. * * * – Я всегда говорю, – заметил да Кверм, – что во всем есть свои плюсы. Ринсвинд, связанный, точно индюшка, и притороченный к соседней каменной глыбе, с трудом повернул голову: – В чем же они сейчас? Да Кверм прищурился, окидывая взглядом трясины и лесной ковер внизу. – Ну, во-первых, отсюда открывается великолепнейший вид. – Дивно! – откликнулся Ринсвинд. – Знаете, мне самому никогда бы не пришло в голову взглянуть на происходящее под такимуглом. Вы совершенно правы. Вероятно, такую панораму хранят в памяти до самой смерти. Невелик подвиг, конечно, но... – Ваш сарказм неуместен. Я хотел лишь поддержать беседу. – Хочу к маме, – захныкал Эрик на центральной глыбе. – Выше нос, паренек, – сказал да Кверм. – Тебе, по крайней мере, есть за что страдать. А вот явсего-навсего предложил им поставить колесо на ребро и катить. Боюсь, здесь люди не слишком восприимчивы к новым идеям. И все же nil desperandum – не отчаивайся. Пока живу, надеюсь. Ринсвинд застонал. Его безумно раздражали те, кто не испытывал страха перед лицом смерти. Это потрясало в нем некие основы. – Собственно говоря, – продолжал да Кверм, – по-моему... – Он для пробы поворочался с боку на бок, дергая лианы в тех местах, где они притягивали его к камню. – По-моему, завязывая веревки... да, определенно... – Что? Что? – встрепенулся Ринсвинд. – Да, определенно, – повторил да Кверм. – Абсолютно точно. Они завязали их на совесть. Чрезвычайно крепко и со знанием дела. Нигде ни дюйма слабины. – Спасибо, – буркнул Ринсвинд. Плоская вершина усеченной пирамиды на поверку оказалась отнюдь не маленькой и вмещала без числа изваяний, жрецов, каменных глыб, сточных желобов, ножетесных производственных линий и всего того, что требовалось племени финцев-нанцев для пышного отправления религиозных обрядов. Прямо перед Ринсвиндом группа жрецов деловито декламировала нараспев длинный перечень жалоб: сетовали на сырость, москитов, нехватку железной руды, вулканы, погоду; на то, что обсидиан вечно тупится; на хлопотность поклонения Жакетльпальтотлю; на то, что колеса, сколько их ни клади плашмя и ни подталкивай, упорно не желают вести себя как положено колесам, и так далее. Молитвы подавляющего большинства религий, как правило, возносят богам хвалы и осыпают их благодарностями – либо из пиетета в широком смысле этого слова, либо в надежде, что бог или богиня поймет намек и станет действовать соответственно. Финцы-нанцы, окинув свой мир долгим пристальным взглядом и прямодушно решив, что дела, в общем, обстоят хуже некуда, довели до совершенства искусство жалобы-хорала. – Ну, теперь уж недолго, – проскрипел попугай с головы статуи одного из малых богов финцев-нанцев. На этот насест попугай попал в результате сложных пертурбаций. Звеньями в упомянутой цепи событий были: истерические птичьи крики, облако перьев и трое жрецов с безобразно распухшими большими пальцами рук. – Верховный жрец как раз какбишьего в честь Жакетльпальтотля, – словоохотливо продолжала птица. – Ну и толпу же ты собрал! – Полагаю, слететь сюда, ко мне, и перекусить веревки ты не захочешь? – полюбопытствовал Ринсвинд. – Ни за что. – Я так и думал. – Скоро солнышко взойдет, – не умолкал попугай. По мнению Ринсвинда, это прозвучало неуместно бодро. – Я буду жаловаться, демон, – простонал Эрик. – Вот погоди, узнает мама! Мои родители – люди влиятельные, понял? – Ах так? Прекрасно, – отозвался Ринсвинд. – Тогда почему ты не скажешь верховному жрецу, что если он вырежет тебе из груди сердце, то завтра твоя матушка полетит в школу жаловаться? Финцынанцские жрецы склонились перед солнцем, а взгляды собравшихся внизу обратились в сторону джунглей. Там что-то происходило. Трещал подлесок. Тропические птицы с пронзительными криками метались между деревьями. Ринсвинд, конечно, не мог этого видеть. – И что тебе приспичило стать владыкой мира! – не выдержал он. – В смысле – чего ты, собственно, ожидал? Что тебе обрадуются? Да где это видано, чтобы жильцы радовались домовладельцу! – Но они собираются меня убить. – Просто это их способ объяснить, что они, грубо говоря, до чертиков устали ждать, когда же ты перекрасишь стены и починишь канализацию. В джунглях стоял рев. Звери ломились по кустам так, словно удирали от лесного пожара. Послышалось несколько тяжелых глухих ударов – это валились деревья. Наконец какой-то обезумевший ягуар вырвался из подлеска и огромными прыжками помчался по гати прочь. За ним гнался Сундук. Он был увит лианами, осыпан листьями и облеплен перьями редких лесных птиц, ставших после его появления в джунглях Хапцапа еще более редкими. Ягуар мог бы с легкостью избавиться от него, резко свернув в сторону или начав петлять, но ужас лишил зверя способности соображать. И ягуар допустил оплошность: он оглянулся. Это была его последняя ошибка. – Помнишь свой сундук? – поинтересовался попугай. – А что? – сказал Ринсвинд. – Чешет к нам. Жрец поглядел с пирамиды на бегущую далеко внизу фигурку. С тем, что стояло между ним и целью, Сундук поступал очень просто: игнорировал. Именно этот миг, наперекор своему чутью, охваченный великим трепетом и, что самое плачевное, ничего не знающий о происходящем Жакетльпальтотль выбрал для того, чтобы материализоваться на вершине пирамиды. Несколько жрецов заметили его. Ножи выпали у них из рук. – Эй, – пискнул демон. Остальные жрецы тоже повернулись к нему. – Так-с. Ну вот что, я хочу, чтобы все вы внимательно выслушали меня, – пропищал Жакетльпальтотль, в попытке быть услышанным сложивший крохотные ладошки рупором вокруг главного рта. Создалась чрезвычайно неловкая ситуация. Жакетльпальтотлю нравилось быть божеством племени финцев-нанцев, на него произвела поистине сильное впечатление их целеустремленная преданность своему долгу, демона бесконечно радовало невероятное сходство с ним статуи в пирамиде, и ему было по-настоящему больно открыть своему народу глаза на то, что в этом изображении есть одно, зато чрезвычайно важное, несоответствие оригиналу. В Жакетльпальтотле было шесть дюймов роста. – Так вот, – начал он, – крайне важно, чтобы... К сожалению, никто так и не узнал, о чем шла речь. В этот самый миг, вращая ногами, как пропеллерами, с вершиной пирамиды поравнялся Сундук – и приземлился точнехонько на каменные плиты. Послышался короткий слабый писк. * * * Этот забавный, забавный, забавный мир, сказал да Кверм. Хочешь не хочешь – захохочешь. Или сбрендишь. Только что, прикрученный веревкой к каменной глыбе, ты ожидал скорой и изощренной пытки, а в следующее мгновение получаешь завтрак, смену одежды, горячую ванну и право на бесплатный выезд за пределы державы. Волей-неволей уверуешь в божественные силы. Племя финцев-нанцев всегда знало, что бог есть. Теперь оно знало и то, что он только что превратился в маленькое, прискорбно жирное пятно на вершине пирамиды, в связи с чем – во многия знания многия печали – перед ними вставал ряд проблем. Сундук-Самоход сидел на корточках на главной площади города. Местное духовенство расселось вокруг и зорко следило, не сделает ли пришелец чего-нибудь дивного или божественного. – Оставишь его здесь? – спросил Эрик. – Это не так просто, – сказал Ринсвинд. – Обычно он меня догоняет. Ну-ка, пошли отсюда, да поскорей. – Но мы же заберем дань? – На редкость скверная мысль, – отрезал Ринсвинд. – Давай ограничимся тем, что тихо отбудем, пока они в хорошем настроении. Надо полагать, новость скоро приестся. – Мне нужно продолжить поиски Источника Юности, – вставил да Кверм. – Бесспорно, – согласился Ринсвинд. – Я, видите ли, посвятил этому всю жизнь, – гордо сообщил старик. Ринсвинд смерил его взглядом. – Правда? – Да. Целиком и полностью. С детских лет. На лице Ринсвинда отобразилось сильнейшее недоумение. – В таком случае, – начал он тоном человека, беседующего с ребенком, – не лучше ли... не разумнее ли было бы... если бы вы... – Что? – спросил да Кверм. – Нет, ничего, – поспешно ответил Ринсвинд. – Хотя кое-что я вам скажу, – прибавил он. – Я думаю, чтобы вам... э-э... нескучать, мы подарим вам этого замечательного говорящего попугая. – Чародей проворно сделал хватательное движение, тщательно следя за тем, чтобы пальцы не попадали в опасную зону. – Лесная птаха, – вздохнул он. – Жестоко обрекать ее на жизнь в городе, правда? – Да я родился в клетке, ты, вонючий какбишьего! – истошно завопил попугай. Ринсвинд повернул голову и оказался с ним нос к клюву. – Не хочешь – как хочешь. Значит, пора готовить фрикасе. Попугай примерился цапнуть Ринсвинда за нос, увидел выражение лица чародея и отказался от этой мысли. – Попка-дурак, – выдавил он и sotto voce[12] прибавил: – Какбишьвастамтрамтарарамтрамтарарам. – Птиченька моя, – ласково сказал да Кверм. – Я буду за ней ухаживать. «трамтарарамтрамтарарамтрамтарарам! » Впереди стеной встали джунгли. Через несколько минут Сундук рысью припустил за путниками. * * * В государстве финцев-нанцев был полдень. Из главной пирамиды неслись звуки демонтажа очень большой статуи. Жрецы задумчиво сидели вокруг. Время от времени кто-нибудь вставал и произносил короткую речь. Было ясно: все точки над i расставлены. В частности, ораторы подчеркнули, что: а) экономика государства зависит от темпов производства обсидиановых ножей, б) порабощенные сопредельные страны наконец уверовали в правление твердой рукой (а также ногой, огнем и мечом) и в) судьба всякого народа, не имеющего божества, ужасна. Безбожникам может взбрести в голову все что угодно; с них станется выступить против замечательных старых традиций бережливости – раз, трудолюбия – два и непринесения в жертву самого себя – три, которые сделали империю тем, что она представляет собой сегодня; более того, они способны задаться вопросом, зачем им столько жрецов при отсутствии божества. Одним словом, от подобной публики можно ожидать всего.
|
|||||||
|