Терри Пратчетт 3 страница

Экипаж головной колесницы состоял всего из двух человек: возницы и коренастого, почти кубического человека в одеждах из пумьих шкур и уборе из перьев.

Бегуны стали как вкопанные, тяжело отдуваясь, и Ринсвинд увидел у каждого из них то, что, вероятно, можно описать как примитивный меч, сделанный из осколков обсидиана, прикрепленных к деревянной дубинке. Это оружие показалось ему не менее грозным, чем стопроцентные детища цивилизации – искусно выкованные мечи. Честно говоря, оно пугало сильнее.

– Ну? – сказал Эрик.

– Что – ну? – отозвался Ринсвинд.

– Вели ему отдать мне дань.

Толстяк тяжело слез с колесницы, прошагал к Эрику и, к величайшему изумлению Ринсвинда, раболепно склонился перед ним.

Что-то когтистое вскарабкалось по спине чародея на плечо, и голос, напоминающий скрежет раздираемого надвое железного листа, сказал: «Так-то лучше. Очень, какбишьего, уютненько. И не пробуй меня спихнуть, демон, – простишься с, какбишьего, ухом. Вот это номер, а? Похоже, мальчишку ждали».

– Да что ты заладил «какбишьего» да «какбишьего»? – не выдержал Ринсвинд.

– Ограниченный какбишьего. Ля-ля. Дайбогпамяти. Ну, знаешь. Где слова!

– Словарный запас? – спросил Ринсвинд. Седоки тем временем покинули колесницы и теперь униженно кланялись Эрику. Тот сиял как медный грош.

Попугай задумался.

– Пожалуй, – проскрипел он наконец. – Извини, что напряг, – продолжал он. – Сперва я подумал, что ты с легким какбишьего... но ты, кажется, это... какбишьего.

– Демон! – весело окликнул Ринсвинда Эрик.

– Да?

– Что они лопочут? Ты умеешь говорить по-ихнему?

– Э-э... нет, – сознался Ринсвинд. – Хотя читать могу, – крикнул он вслед повернувшему обратно Эрику. – Вот если бы ты втолковал им, чтобы они все это записали...

* * *

Близился полдень. В джунглях за спиной у Ринсвинда ухали и щебетали лесные твари. Над головой гудели комары величиной с колибри.

– М-да, – повторил чародей в десятый раз, – бумагу они так и не изобрели.

Каменщик отступил назад, передал подмастерью последний затупившийся обсидиановый резец и выжидательно посмотрел на Ринсвинда.

Ринсвинд отошел подальше и критически осмотрел камень.

– Очень хорошо, – промолвил он. – Я хочу сказать, сходство очень большое. Отлично схвачена прическа и все прочее. Конечно, на самом деле он не такой... э-э... квадратный, но очень, очень недурно. Тут тебе и колесница, и пирамиды. Да. Ну что же, похоже, они хотят, чтобы ты отправился с ними в город, – сообщил он Эрику.

– Скажи им «да», – решительно распорядился тот.

Ринсвинд повернулся к главному и послушно повторил:

– Да.

– Чтотвоясказатьжрецаламцадрицагопцаца?

Ринсвинд вздохнул. Ни слова не говоря, каменщик вложил в его несопротивляющиеся пальцы новое долото и выкатил на позицию новую гранитную глыбу.

Быть человеком племени финцев-нанцев нелегко. Ваше божество – Жакетльпальтотль, но мало того. Всякий раз, как внезапно возникает необходимость заказать на завтра лишнюю пинту молока, выясняется, что за весточку молочнику следовало сесть еще месяц назад. Вообще, финцы-нанцы – единственное племя, чьи представители имеют возможность покончить счеты с жизнью с помощью предсмертной записки.

* * *

День уже клонился к вечеру, когда колесницу трусцой внесли сквозь толпы ликующих финцев-нанцев в город, воздвигнутый из каменных глыб вокруг самой большой пирамиды.

– Вот это я понимаю, – сказал Эрик, милостиво кивая в ответ на приветствия. – Как они рады нас видеть!

– Да, – мрачно подтвердил Ринсвинд. – Хотел бы я знать почему.

– Потому что я новый правитель, почему ж еще.

– Хм. – Ринсвинд покосился на попугая. Тот уже некоторое время вел себя неестественно тихо, и, погруженный в серьезные раздумья о несравненных уборах из перьев, нахохлившись, жался к уху чародея – ни дать ни взять старая дева в стриптиз-клубе.

– Какбишьихтам сволочи, – просипел он. – Вот пусть хоть одна какбишьее сунется – палец оттяпаю! Помяни мое слово!

– Что-то тут не то, – сказал Ринсвинд.

– Что? – спросил попугай.

– Все.

– Вот хоть перышко мне выдернут...

Ринсвинд не привык, чтобы при виде его радовались. Это было неестественно и ничего хорошего не предвещало. Финцы-нанцы же не просто радовались – они бурно ликовали, в воздух летели цветы и шляпы. Шляпы были каменные, но идею можно было понять.

Ринсвинду эти головные уборы показались довольно странными: у них отсутствовала тулья. В сущности, это были просто диски с дырой посередине.

Процессия рысью бежала по широким городским проспектам к скоплению зданий у подножия пирамиды. Там ждала еще одна группа сановников, с головы до ног увешанных украшениями. Все украшения, в общем, были одинаковые. Существует уйма возможных применений диска с отверстием посередине, и от финцев-нанцев не ускользнуло ни одно.

Однако, что куда важнее, перед сановниками громоздились бесчисленные ларцы с сокровищами. Битком набитые самоцветами.

Эрик вылупил глаза.

– Дань! – сказал он.

Ринсвинд сдался. Магия и впрямь действовала. Неведомо почему, непонятно как и зачем, но события наконец-то развивались Как Надо. В лучах заходящего солнца переливались несметные богатства. Бесспорно, они принадлежали Эрику, но, быть может, там хватило бы и на его долю...

– Ну да, – слабым голосом вымолвил чародей. – А чего ты ожидал?

* * *

И был праздник, и пир, и длинные, непонятные Ринсвинду речи, прерываемые радостными возгласами, кивками и поклонами в сторону Эрика. И море финцынанцской музыки – музыки, которая звучит так, словно кто-то прочищает на редкость плотно забитую ноздрю.

Оставив Эрика гордо восседать на троне, озаренном пламенем костров, Ринсвинд мрачно побрел к пирамиде.

– Мне, между прочим, и там было неплохо, – неодобрительно заметил попугай.

– Не могу успокоиться, – отозвался Ринсвинд. – Ты уж извини, но со мной такого еще не бывало. Самоцветы! Костры! Речи! Все как по нотам. Это не к добру.

Он задрал голову. Вверх круто поднималась гигантская грань пирамиды, красная и зыбкая в отсветах пламени. Огромные каменные блоки сплошь покрывали барельефы на тему чудовищно изощренного обхождения финцев-нанцев с врагами. Они наводили на мысль, что какими бы справедливыми, благородными и неподкупными ни были финцы-нанцы, они, как правило, не расположены встречать незнакомцев с распростертыми объятиями и осыпать их драгоценностями. Само обилие резьбы создавало впечатление чего-то высокохудожественного. Отвратительны были подробности.

Пробираясь вдоль стены, Ринсвинд оказался у громадной двери, украшенной мастерски выполненным изображением группы узников, по-видимому, проходящих полный медицинский осмотр^[11].

Дверь открывалась в короткий, освещенный факелами туннель. Ринсвинд сделал несколько шагов в глубь туннеля, утешая себя тем, что всегда можно резво выскочить обратно, и оказался в зале с высокими сводами, занимавшем почти всю внутренность пирамиды.

Здесь по стенам тоже висели факелы. И отлично все освещали.

Ничего приятного в этом не было: свет падал главным образом на гигантскую статую Жакетльпальтотля, Боа О Тысяче Перьев.

Тот, кому выпало находиться в одних стенах с этим изваянием, предпочел бы свету кромешную тьму.

Или нет. Пожалуй, лучше всего было бы поместить этот образчик народного творчества куда-нибудь в темную комнату, а самому маяться бессонницей за тысячу миль от нее, силясь забыть, как выглядит шедевр.

Это же всего-навсего статуя, напомнил себе Ринсвинд. Она не живая. Просто ее создатели творчески подошли к задаче.

– Что это за какбишьего? – осведомился попугай.

– Местное божество.

– Чего-чего?

– Нет, правда. Это Жакетльпальтотль. Получеловек, полуцыпленок, полузмей, полускорпион и полусумасшедший.

Покачивая клювом, попугай произвел подсчет и подвел итог:

– Что в сумме какбишьего трех маньяков, одержимых жаждой убийства.

– В общем, да, – подтвердила статуя.

– С другой стороны, – немедленно подал голос Ринсвинд, – я думаю, что всякий народ имеет право поклоняться божеству на свой лад... и, по-моему, нам пора, так что...

– Ради всего святого, не бросайте меня здесь, – взмолилась статуя. – Заклинаю, возьмите меня с собой.

– Пожалуй, это будет трудновато, – выпалил Ринсвинд, пятясь. – Видите ли, лично я ничего не имею против, но там, откуда я родом, сильны расовые предрассудки, а потому бытует предубеждение против клыкастых и когтистых тридцатифутовых особ, увешанных ожерельями из черепов. Я просто думаю, что вам сложно будет вписаться...

Попугай ущипнул его за ухо.

– Безмозглый какбишьего, говорят-то из-под низу, – проскрипел он.

И впрямь, голос шел из отверстия в полу. Со дна ямы на Ринсвинда, близоруко щурясь, взглянуло бледное лицо. Немолодое, добродушное и слегка встревоженное.

– А? – промямлил Ринсвинд.

– Вы не представляете, что значит вновь услышать доброе слово, – лицо расплылось в улыбке. – Если бы вы еще помогли мне выбраться отсюда...

– Прошу прощения, – перебил Ринсвинд. – Вы узник?

– Увы, да.

– Не знаю, стоит ли походя освобождать узников, – усомнился чародей. – Вдруг вы сидите за дело...

– Я не повинен ни в каких преступлениях, уверяю вас.

– Ага, это если васпослушать, – мрачно отвечал Ринсвинд. – Но раз уж племя финцев-нанцев приговорило...

– Какбишьего, какбишьего, какбишьего! – заверещал попугай в ухо чародею, подпрыгивая у него на плече. – Совсем тупой? С луны свалился? Он узник! Узник в храме! Храмовых узников положено спасать! Для того они и сидят!

– Много ты знаешь! – огрызнулся Ринсвинд. – Наверняка он тут для того, чтобы его принесли в жертву! Правильно? – Он вопросительно заглянул в яму.

Лицо кивнуло.

– Истинная правда. Честно говоря, с меня должны заживо содрать кожу.

– Вот! – победно объявил Ринсвинд попугаю. – Слышал? Думал, ты самый умный, да? Он здесь для того, чтобы с него заживо содрали кожу.

– Удаление каждого дюйма кожи сопровождается утонченной болью, – бодро прибавил узник.

Ринсвинд примолк. Определение «утонченный», как он его понимал, вовсе не вязалось со словом «боль».

– Что, сдирают всю кожу до лоскутка? – ужаснулся он.

– По всей видимости, именно так.

– Это надо же. Что вы натворили?

Узник вздохнул.

– Вы не поверите...

* * *

Верховный Демон позволил зеркалу померкнуть и мгновение барабанил пальцами по столу. Потом поднял трубку переговорного устройства и дунул в нее.

Далекий голос произнес:

– Алле! Босс?

– “Слушаю, сир! ” – рявкнул Верховный.

Далекий голос что-то буркнул и послушно повторил:

– Слушаю, СИР.

– У нас работает Жакетльпальтотль?

– Минутку, босс. – Голос уплыл, потом вернулся. – Да, босс.

– Он князь, граф, герцог или барон? – спросил Верховный.

– Нет, босс.

– Что же он из себя представляет?

На другом конце провода воцарилось долгое молчание.

– Ну? – подстегнул Верховный.

– Да ничего особенного, босс.

Верховный Демон сердито поглядел на трубку. Стараешься-стараешься, думал он, вырабатываешь единственно верные планы, пытаешься упорядочить работу, помочь, и вот благодарность.

– Пришлите его ко мне, – прогремел он.

* * *

Музыка взлетела до крещендо и смолкла. Потрескивали костры. Далекие джунгли тысячью горящих глаз следили за происходящим.

Верховный жрец поднялся и произнес длинную тираду. Эрик сиял. Длинная вереница финцев-нанцев подносила корзины с самоцветами и рассыпала дорогие каменья у его ног.

Верховный жрец вновь разразился тирадой. Эта как будто бы завершилась вопросом.

– Здорово, – сказал Эрик. – Просто класс. Так держать! – Он почесал ухо и отважился: – Все можете взять полдня свободных.

Верховный жрец повторил вопрос – с легким нетерпением.

– Ну я, я – он самый, – сообщил Эрик на случай, если финцы-нанцы еще не разобрались, что к чему. – Вы все поняли совершенно правильно.

Верховный жрец опять заговорил. На этот раз ни о каком легком нетерпении речи не было.

* * *

– Ну-ка, еще раз сначала. – Верховный Демон откинулся на спинку трона. – Однажды ты наткнулся на племя финцев-нанцев и решил – полагаю, я точно запомнил твои слова? – что это «горстка засевших в трясине троглодитов-неудачников, от которых никому никаких хлопот», верно? Ты проник в сознание одного из верховных жрецов – если память мне не изменяет, в то время финцы-нанцы поклонялись маленькой палочке, – поразил его безумием и подучил трибы объединиться, застращать соседей и основать на материке новое государство с новой идеологией, суть которой в том, что всех людей непременно следует возносить на вершину церемониальных пирамид и там мелко шинковать каменными ножами. – Верховный пододвинул к себе свои заметки. – Ах да, с некоторых еще заживо сдирать кожу.

Жакетльпальтотль переминался с ноги на ногу.

– Послечего, – продолжал Верховный, – финцы-нанцы незамедлительно затеяли затяжную войну почти со всеми соседями, неся смерть и разрушение тысячам относительно безвинных... и так далее, и тому подобное. Послушай: это безобразие надо прекратить!

Жакетльпальтотль дрогнул.

– Это... ну, понимаете... хобби, – выдавил он. – Я думал... ну... что поступаю вроде как правильно. “Сейте безумное, жуткое, дикое”...

– Хобби? – изумился Верховный. – Гибель тысяч в общем-то невинных людей от наших рук, – он прищелкнул пальцами, – ап! – и готово? Прямым ходом в страну счастливой охоты или как это называется? Вот в чем беда смертных. Узость взглядов! Поясняю: возьмем племя финцев-нанцев. Мрачные, угрюмые, ограниченные, одержимые навязчивыми идеями... к этому времени они уже могли бы изобрести и бюрократический аппарат, и систему налогообложения, которые радикальным образом изменили бы мышление на всем материке. А что мы имеем? Жалкую кучку второсортных убийц с топорами. Что за преступная расточительность!

Жакетльпальтотль съежился.

Верховный качнулся на троне – вперед, назад.

– Я хочу, чтобы ты немедленно отправился туда и извинился, – сказал он.

– Простите?

– Скажешь им, что передумал. Объяснишь, что на самом делеты хотел, чтобы они денно и нощно, не жалея сил, трудились над исправлением прочих себе подобных. Это будет гениальное решение.

– Что-что? – переспросил Жакетльпальтотль. – Вы хотите, чтобы я им явился?

– Но ведь это будет не первое твое явление, верно? Я видел изваяние. Очень похоже.

– Н-ну... да, в снах-то я им являлся... – неуверенно протянул демон.

– Вот и отлично. Действуй.

Жакетльпальтотль был явно чем-то очень огорчен.

– Вы... э-э... действительно хотите, чтобы я перед ними материализовался, я правильно понял? – осведомился он. – Чтобы я явился финцам-нанцам в истинной плоти?

– Да!

– О.

* * *

Узник отряхнулся от пыли и протянул Риснвинду морщинистую руку.

– Премного благодарен. Понсе да Кверм, – сказал он.

– Простите?

– Меня так зовут.

– А.

– Это славное старинное имя, – сказал да Кверм, настороженно заглядывая Ринсвинду в глаза – не смеется ли тот.

– Прекрасно, – безучастно отозвался Ринсвинд.

– Мы искали Источник Юности, – продолжал да Кверм.

Ринсвинд оглядел его с ног до головы.

– И как, успешно? – поинтересовался он.

– Не слишком.

Ринсвинд заглянул в яму.

– Вы сказали мы, – произнес он. – А где же остальные?

– Приобщились к вере.

Ринсвинд поглядел вверх, на статую Жакетльпальтотля. Не нужно было обладать чрезмерно живым воображением, чтобы представить себе упомянутое приобщение.

– Пожалуй, – осторожно сказал он, – нам лучше уйти отсюда.

– Совершенно верно, – согласился старик. – Да побыстрей. Пока не объявился Владыка Мира.

Ринсвинд похолодел. Начинается, подумал он. Я знал, хорошего не жди, вот и грянуло. Должно быть, у меня чутье на неприятности.

– А что? – осторожно спросил он.

– А-а, у финцев-нанцев есть такое пророчество. Собственно, не пророчество в буквальном смысле этого слова, скорее, что-то вроде полного курса всемирной истории. Он запечатлен на этой пирамиде, – бодро пояснил да Кверм. – Слово чести, не хотел бы я оказаться на месте нагрянувшего сюда Владыки. У местных на него своивиды.

* * *

Эрик поднялся и объявил:

– А теперь ша! Хватит! К вашему сведению, я ваш властелин...

* * *

Ринсвинд впился взглядом в ближайшие к изваянию каменные плиты. Племени финцев-нанцев потребовались два этажа, два десятка лет и десять тысяч тонн гранита, чтобы объяснить, как именно они намерены поступить с Владыкой Мира. Вышло вполне наглядно. Владыка Мира ни на секунду не усомнился бы в том, что финцев-нанцев грызет досада. Возможно, он пошел бы еще дальше и догадался, что они пылают злобой.

– Тогда зачем же сперва осыпать его драгоценностями? – спросил Ринсвинд, указывая на фрагмент резьбы.

– Но ведь он Владыка, – отозвался да Кверм. – И, полагаю, имеет право на определенное уважение.

Ринсвинд кивнул. В словах Понсе была своя доля правды. Если живешь в болотистой чаще сырого леса, не знаешь металлов, стонешь под пятой божества вроде Жакетльпальтотля и внезапно натыкаешься на субъекта, который признается, что он – виновник всего этого безобразия, то, вероятно, тебе захочется потратить немного времени на то, чтобы объяснить ему, как безгранично ты разочарован. Короче, племя финцев-нанцев не видело никаких причин для церемонного и деликатного обхождения с божествами.

Сходство с Эриком было очень велико.

Взгляд Ринсвинда вслед за сюжетом перекочевал на соседнюю стену.

Тот, кто был изображен там, очень напоминал самого Ринсвинда. На плече у него сидел попугай.

– Лопни мои глаза! – вырвалось у чародея. – Да это же я!

– Видел бы ты, что с вами сделают! Погляди на следующий камень, – посоветовал попугай. – Все какбишьего перевернется!

Ринсвинд поглядел. Все какбишьего у него перевернулось.

– Тихо уходим, – решительно скомандовал он. – Благодарить за угощение сейчас не будем. А чтоб не прослыть невежами, всегда успеем потом прислать письмо...

– Минутку, – сказал да Кверм тянувшему его за руку Ринсвинду, – погодите, я впервые получил возможность прочесть все надписи на всех камнях. Интересно, как погибнет человечество...

– Как погибнет человечество, я не знаю, – мрачно буркнул Ринсвинд, силой увлекая старика за собой по туннелю, – зато точно знаю, как погибну я.

Не чуя худого, он вышел в зарю... совершив единственную ошибку: не следовало ступать в полукруг финцев-нанцев. У финцев-нанцев были копья. У копий – высеченные из обсидиана наконечники необычайно затейливой и тонкой работы. С ними, как и с финцынанцскими мечами, не могло сравниться обычное, топорно сработанное, недоброкачественное стальное оружие. Приятнее ли сознавать, что тебя выпотрошат изысканными элементами подлинной этнической культуры, а не отвратительными железяками, выкованными теми, кто порвал с матерью-природой?

Вероятно, нет, решил Ринсвинд.

* * *

– Я всегда говорю, – заметил да Кверм, – что во всем есть свои плюсы.

Ринсвинд, связанный, точно индюшка, и притороченный к соседней каменной глыбе, с трудом повернул голову:

– В чем же они сейчас?

Да Кверм прищурился, окидывая взглядом трясины и лесной ковер внизу.

– Ну, во-первых, отсюда открывается великолепнейший вид.

– Дивно! – откликнулся Ринсвинд. – Знаете, мне самому никогда бы не пришло в голову взглянуть на происходящее под такимуглом. Вы совершенно правы. Вероятно, такую панораму хранят в памяти до самой смерти. Невелик подвиг, конечно, но...

– Ваш сарказм неуместен. Я хотел лишь поддержать беседу.

– Хочу к маме, – захныкал Эрик на центральной глыбе.

– Выше нос, паренек, – сказал да Кверм. – Тебе, по крайней мере, есть за что страдать. А вот явсего-навсего предложил им поставить колесо на ребро и катить. Боюсь, здесь люди не слишком восприимчивы к новым идеям. И все же nil desperandum – не отчаивайся. Пока живу, надеюсь.

Ринсвинд застонал. Его безумно раздражали те, кто не испытывал страха перед лицом смерти. Это потрясало в нем некие основы.

– Собственно говоря, – продолжал да Кверм, – по-моему... – Он для пробы поворочался с боку на бок, дергая лианы в тех местах, где они притягивали его к камню. – По-моему, завязывая веревки... да, определенно...

– Что? Что? – встрепенулся Ринсвинд.

– Да, определенно, – повторил да Кверм. – Абсолютно точно. Они завязали их на совесть. Чрезвычайно крепко и со знанием дела. Нигде ни дюйма слабины.

– Спасибо, – буркнул Ринсвинд.

Плоская вершина усеченной пирамиды на поверку оказалась отнюдь не маленькой и вмещала без числа изваяний, жрецов, каменных глыб, сточных желобов, ножетесных производственных линий и всего того, что требовалось племени финцев-нанцев для пышного отправления религиозных обрядов. Прямо перед Ринсвиндом группа жрецов деловито декламировала нараспев длинный перечень жалоб: сетовали на сырость, москитов, нехватку железной руды, вулканы, погоду; на то, что обсидиан вечно тупится; на хлопотность поклонения Жакетльпальтотлю; на то, что колеса, сколько их ни клади плашмя и ни подталкивай, упорно не желают вести себя как положено колесам, и так далее.

Молитвы подавляющего большинства религий, как правило, возносят богам хвалы и осыпают их благодарностями – либо из пиетета в широком смысле этого слова, либо в надежде, что бог или богиня поймет намек и станет действовать соответственно. Финцы-нанцы, окинув свой мир долгим пристальным взглядом и прямодушно решив, что дела, в общем, обстоят хуже некуда, довели до совершенства искусство жалобы-хорала.

– Ну, теперь уж недолго, – проскрипел попугай с головы статуи одного из малых богов финцев-нанцев.

На этот насест попугай попал в результате сложных пертурбаций. Звеньями в упомянутой цепи событий были: истерические птичьи крики, облако перьев и трое жрецов с безобразно распухшими большими пальцами рук.

– Верховный жрец как раз какбишьего в честь Жакетльпальтотля, – словоохотливо продолжала птица. – Ну и толпу же ты собрал!

– Полагаю, слететь сюда, ко мне, и перекусить веревки ты не захочешь? – полюбопытствовал Ринсвинд.

– Ни за что.

– Я так и думал.

– Скоро солнышко взойдет, – не умолкал попугай. По мнению Ринсвинда, это прозвучало неуместно бодро.

– Я буду жаловаться, демон, – простонал Эрик. – Вот погоди, узнает мама! Мои родители – люди влиятельные, понял?

– Ах так? Прекрасно, – отозвался Ринсвинд. – Тогда почему ты не скажешь верховному жрецу, что если он вырежет тебе из груди сердце, то завтра твоя матушка полетит в школу жаловаться?

Финцынанцские жрецы склонились перед солнцем, а взгляды собравшихся внизу обратились в сторону джунглей.

Там что-то происходило. Трещал подлесок. Тропические птицы с пронзительными криками метались между деревьями.

Ринсвинд, конечно, не мог этого видеть.

– И что тебе приспичило стать владыкой мира! – не выдержал он. – В смысле – чего ты, собственно, ожидал? Что тебе обрадуются? Да где это видано, чтобы жильцы радовались домовладельцу!

– Но они собираются меня убить.

– Просто это их способ объяснить, что они, грубо говоря, до чертиков устали ждать, когда же ты перекрасишь стены и починишь канализацию.

В джунглях стоял рев. Звери ломились по кустам так, словно удирали от лесного пожара. Послышалось несколько тяжелых глухих ударов – это валились деревья.

Наконец какой-то обезумевший ягуар вырвался из подлеска и огромными прыжками помчался по гати прочь. За ним гнался Сундук.

Он был увит лианами, осыпан листьями и облеплен перьями редких лесных птиц, ставших после его появления в джунглях Хапцапа еще более редкими. Ягуар мог бы с легкостью избавиться от него, резко свернув в сторону или начав петлять, но ужас лишил зверя способности соображать. И ягуар допустил оплошность: он оглянулся.

Это была его последняя ошибка.

– Помнишь свой сундук? – поинтересовался попугай.

– А что? – сказал Ринсвинд.

– Чешет к нам.

Жрец поглядел с пирамиды на бегущую далеко внизу фигурку. С тем, что стояло между ним и целью, Сундук поступал очень просто: игнорировал.

Именно этот миг, наперекор своему чутью, охваченный великим трепетом и, что самое плачевное, ничего не знающий о происходящем Жакетльпальтотль выбрал для того, чтобы материализоваться на вершине пирамиды.

Несколько жрецов заметили его. Ножи выпали у них из рук.

– Эй, – пискнул демон.

Остальные жрецы тоже повернулись к нему.

– Так-с. Ну вот что, я хочу, чтобы все вы внимательно выслушали меня, – пропищал Жакетльпальтотль, в попытке быть услышанным сложивший крохотные ладошки рупором вокруг главного рта.

Создалась чрезвычайно неловкая ситуация. Жакетльпальтотлю нравилось быть божеством племени финцев-нанцев, на него произвела поистине сильное впечатление их целеустремленная преданность своему долгу, демона бесконечно радовало невероятное сходство с ним статуи в пирамиде, и ему было по-настоящему больно открыть своему народу глаза на то, что в этом изображении есть одно, зато чрезвычайно важное, несоответствие оригиналу.

В Жакетльпальтотле было шесть дюймов роста.

– Так вот, – начал он, – крайне важно, чтобы...

К сожалению, никто так и не узнал, о чем шла речь. В этот самый миг, вращая ногами, как пропеллерами, с вершиной пирамиды поравнялся Сундук – и приземлился точнехонько на каменные плиты.

Послышался короткий слабый писк.

* * *

Этот забавный, забавный, забавный мир, сказал да Кверм. Хочешь не хочешь – захохочешь. Или сбрендишь. Только что, прикрученный веревкой к каменной глыбе, ты ожидал скорой и изощренной пытки, а в следующее мгновение получаешь завтрак, смену одежды, горячую ванну и право на бесплатный выезд за пределы державы. Волей-неволей уверуешь в божественные силы. Племя финцев-нанцев всегда знало, что бог есть. Теперь оно знало и то, что он только что превратился в маленькое, прискорбно жирное пятно на вершине пирамиды, в связи с чем – во многия знания многия печали – перед ними вставал ряд проблем.

Сундук-Самоход сидел на корточках на главной площади города. Местное духовенство расселось вокруг и зорко следило, не сделает ли пришелец чего-нибудь дивного или божественного.

– Оставишь его здесь? – спросил Эрик.

– Это не так просто, – сказал Ринсвинд. – Обычно он меня догоняет. Ну-ка, пошли отсюда, да поскорей.

– Но мы же заберем дань?

– На редкость скверная мысль, – отрезал Ринсвинд. – Давай ограничимся тем, что тихо отбудем, пока они в хорошем настроении. Надо полагать, новость скоро приестся.

– Мне нужно продолжить поиски Источника Юности, – вставил да Кверм.

– Бесспорно, – согласился Ринсвинд.

– Я, видите ли, посвятил этому всю жизнь, – гордо сообщил старик.

Ринсвинд смерил его взглядом.

– Правда?

– Да. Целиком и полностью. С детских лет.

На лице Ринсвинда отобразилось сильнейшее недоумение.

– В таком случае, – начал он тоном человека, беседующего с ребенком, – не лучше ли... не разумнее ли было бы... если бы вы...

– Что? – спросил да Кверм.

– Нет, ничего, – поспешно ответил Ринсвинд. – Хотя кое-что я вам скажу, – прибавил он. – Я думаю, чтобы вам... э-э... нескучать, мы подарим вам этого замечательного говорящего попугая. – Чародей проворно сделал хватательное движение, тщательно следя за тем, чтобы пальцы не попадали в опасную зону. – Лесная птаха, – вздохнул он. – Жестоко обрекать ее на жизнь в городе, правда?

– Да я родился в клетке, ты, вонючий какбишьего! – истошно завопил попугай. Ринсвинд повернул голову и оказался с ним нос к клюву.

– Не хочешь – как хочешь. Значит, пора готовить фрикасе.

Попугай примерился цапнуть Ринсвинда за нос, увидел выражение лица чародея и отказался от этой мысли.

– Попка-дурак, – выдавил он и sotto voce^[12] прибавил: – Какбишьвастамтрамтарарамтрамтарарам.

– Птиченька моя, – ласково сказал да Кверм. – Я буду за ней ухаживать.

«трамтарарамтрамтарарамтрамтарарам! »

Впереди стеной встали джунгли. Через несколько минут Сундук рысью припустил за путниками.

* * *

В государстве финцев-нанцев был полдень.

Из главной пирамиды неслись звуки демонтажа очень большой статуи.

Жрецы задумчиво сидели вокруг. Время от времени кто-нибудь вставал и произносил короткую речь.

Было ясно: все точки над i расставлены. В частности, ораторы подчеркнули, что: а) экономика государства зависит от темпов производства обсидиановых ножей, б) порабощенные сопредельные страны наконец уверовали в правление твердой рукой (а также ногой, огнем и мечом) и в) судьба всякого народа, не имеющего божества, ужасна. Безбожникам может взбрести в голову все что угодно; с них станется выступить против замечательных старых традиций бережливости – раз, трудолюбия – два и непринесения в жертву самого себя – три, которые сделали империю тем, что она представляет собой сегодня; более того, они способны задаться вопросом, зачем им столько жрецов при отсутствии божества. Одним словом, от подобной публики можно ожидать всего.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 Следующая ⇒