|
|||
МИР ИЗМЕНИЛСЯ НАВСЕГДА 20 страница— Я вот что хочу заметить. Сиена подняла глаза от мобильного телефона. — Три части «Божественной комедии» Данте, — сказал Лэнгдон, — «Ад», «Чистилище» и «Рай» — все три заканчиваются одним и тем же словом. Сиена смотрела с удивлением. — Каким словом? — спросил Феррис. Лэнгдон показал на нижнюю строчку переписанного текста. — Тем же самым, которым кончается это стихотворение, — «светила». Он поднял посмертную маску Данте и показал на центр спиральной надписи. Куда не смотрятся светила. — Мало того, — продолжал Лэнгдон, — в финале «Ада» Данте слышит шум ручья, пробившегося через камень, и, двигаясь вдоль него… выходит из ада. Феррис слегка побледнел. — Черт. И в это мгновение вагон наполнился оглушительным грохотом — поезд «Фреччардженто» ворвался в горный туннель. В темноте Лэнгдон закрыл глаза и попытался дать отдых уму. Зобрист, может, и был безумцем, подумал он, но Данте он знал основательно. Глава 64 Лоренс Ноултон вздохнул с облегчением. Шеф все-таки решил посмотреть видео Зобриста. Ноултон живо нагнулся, достал красную флешку и вставил в свой компьютер, чтобы показать шефу. Дикое девятиминутное послание Зобриста не отпускало координатора, и ему ужасно хотелось увидеть его еще и чужими глазами. Тогда это свалится с моих плеч. Затаив дыхание, он пустил запись. Экран потемнел, потом кабинку наполнил тихий плеск воды. Камера начала двигаться в красноватой мгле подземной полости, и хотя шеф внешне никак не реагировал, Ноултон чувствовал, что он и недоумевает, и встревожен. Камера перестала двигаться вперед и нацелилась вниз, на поверхность воды, затем погрузилась на метр или два и показала полированную титановую пластинку, привинченную ко дну. В ЭТОМ МЕСТЕ И В ЭТОТ ДЕНЬ МИР ИЗМЕНИЛСЯ НАВСЕГДА Шеф почти незаметно вздрогнул. — Завтра, — прошептал он, взглянув на дату. — А знаем ли мы, где «это место»? Ноултон помотал головой. Камера переместилась налево и показала погруженный в воду пластиковый мешок со студенистым желтовато-коричневым содержимым. — Что это, черт побери? — Шеф придвинул кресло и вглядывался в слегка волнующийся пузырь, похожий на воздушный шарик, привязанный ко дну. Фильм продолжался; в кабинке повисла напряженная тишина. Вскоре экран потемнел, на стене пещеры появилась странная тень с птичьим носом и завела туманную речь: Я Тень… Загнанный под землю, я вынужден обращаться к миру из ее глубин, из мрачной пещеры, где плещут кроваво-красные воды озера, не отражающего светил. Но это мой рай… идеальная утроба для моего хрупкого детища. Инферно. Шеф повернулся к Ноултону: — Инферно? Тот пожал плечами. — Я же говорю: от этого мороз по коже. Шеф напряженно вглядывался в экран. Носатая тень продолжала говорить еще несколько минут; она говорила о моровых язвах, о необходимой чистке населения, о собственной грядущей славе, войне с невежественными врагами, чинившими бесконечные препятствия, и о горстке верных последователей, которые понимают, что только решительными действиями можно спасти планету. Из-за чего идет война, Ноултон не знал, но с самого утра задавался вопросом: правильную ли сторону занял в ней Консорциум? Голос продолжал: Я выковал орудие спасения, но наградой за мои труды — не лавры и не фанфары, а угрозы меня убить. Смерти я не страшусь… ибо смерть превращает провидца в мученика… воплощает благородные идеи в мощные движения. Иисус, Сократ, Мартин Лютер Кинг. Скоро я стану с ними в один ряд. Шедевр, который я создал, — творение самого Бога… Того, кто одарил меня умом, вооружил знаниями и вдохнул мужество, необходимое для того, чтоб выковать такое орудие. И день уже близок. Инферно спит рядом со мной и скоро вырвется из водного чрева… под пристальным взором хтонического чудища и всех его фурий. При всей доблести моих деяний я, как и вы, не чужд Греху. И я повинен в самом черном из семи — в этом соблазне одиноких, которого столь немногим удалось избежать. Гордыня. Записав это послание, я уступил его черной тяге, страстному желанию оповестить мир о моем создании. Пусть знает мир. Человечество должно знать источник своего спасения… имя того, кто навеки запечатал зияющую пасть ада. С каждым часом исход все определеннее. Математика, неумолимая, как закон всемирного тяготения, не признает сделок. То же экспоненциальное умножение жизни, которое почти убило человеческий род, теперь спасет его. Красота живого организма — будь он благом или злом — в том, что он подчиняется велению Божьему, единому для всех. Плодитесь и умножайтесь. И я пустил огонь… навстречу огню. — Довольно. Ноултон едва расслышал голос шефа. — Сэр? — Остановите видео. Ноултон поставил на паузу. — Сэр, самая страшная часть — как раз конец записи. — Я увидел достаточно. — У шефа был больной вид. Он несколько раз прошелся по кабинке и вдруг повернулся к Ноултону. — Мы должны связаться с ФС-2080. Ноултон задумался: тут были определенные сложности. ФС-2080 было кодовым именем одного из самых надежных агентов шефа во внешнем мире — именно он рекомендовал Консорциуму Зобриста как клиента. В эту минуту шеф, несомненно, клял себя за то, что положился на мнение ФС-2080; работа с Бертраном Зобристом внесла хаос в тонко отлаженную структуру Консорциума. Первопричина этого кризиса — ФС-2080. Все удлиняющаяся цепь тяжелых неудач, связанных с Зобристом, вызывала уже опасения за судьбу не только Консорциума, но, возможно… всего человечества. — Необходимо выяснить истинные намерения Зобриста, — сказал шеф. — Я хочу точно знать, что он там разработал и реальна ли эта угроза. Ноултон знал, что если кто и может ответить на эти вопросы, то только ФС-2080. Кто мог лучше знать Бертрана Зобриста? А Консорциуму пора нарушить протокол и выяснить, какого рода безумное предприятие поддерживал он по неведению весь последний год. Ноултон обдумывал возможные последствия прямого обращения к ФС-2080. Само восстановление прямого контакта было чревато определенным риском. — Сэр, если мы свяжемся с ФС-2080, — сказал он, — нам придется проявить в вопросах некоторую деликатность. В глазах шефа вспыхнул гнев. Он вынул мобильный телефон. — Нам теперь не до деликатностей.
Сидя с двумя спутниками в отдельном купе «Фреччардженто», человек в галстуке с «огурцами» и стильных очках изо всех сил старался не чесать сыпь, зудевшую все сильнее. Боль в груди тоже как будто усилилась. Когда поезд наконец вырвался из туннеля, он посмотрел на Лэнгдона — тот, видимо, пребывал в глубоком раздумье и только сейчас открыл глаза. Сиена, сидевшая рядом с ним, посмотрела на мобильный телефон, который лежал на столе без дела: в туннеле сигнала, естественно, не было. Она хотела продолжить поиски в Интернете, но не успела даже протянуть к телефону руку, как он завибрировал и отрывисто забибикал. Узнав звонок, Феррис сразу схватил телефон, взглянул на осветившийся экран и встал. — Извините, — сказал он, постаравшись скрыть удивление. — Мать прихварывает. Надо ответить. Сиена и Лэнгдон понимающе кивнули, а он быстро вышел в проход и направился к ближайшему туалету. Там он запер дверь и принял звонок. — Алло? В телефоне прозвучал мрачный голос: — Говорит шеф. Глава 65 Туалет во «Фреччардженто» был не больше, чем в авиалайнере — только-только повернуться. Феррис закончил разговор с шефом и опустил телефон в карман. Земля уходит из-под ног, подумал он. Вся картина мгновенно изменилась, ему нужно было сориентироваться, и на это ушло некоторое время. Мои друзья — теперь мои враги. Он приспустил галстук и посмотрел на свое воспаленное лицо в зеркале. Оно выглядело хуже, чем он думал. Но по сравнению с болью в груди это его мало беспокоило. Он нерешительно расстегнул несколько пуговиц и раскрыл рубашку. Заставил себя поглядеть в зеркало и рассмотрел голую грудь. Господи. Темное пятно увеличилось. Кожа в середине груди была иссиня-черного цвета. Пятно, прежде размером с мяч для гольфа, теперь было величиной с апельсин. Он легонько тронул болезненное место и передернулся. Он торопливо застегнул рубашку. Только бы хватило сил сделать то, что должен сделать. Следующий час будет решающим, подумал он. Требуется целый ряд тонких маневров. Он закрыл глаза, сосредоточился и прокрутил в уме свои дальнейшие действия. Мои друзья стали врагами, снова подумал он. Преодолевая боль, он сделал несколько глубоких вздохов, чтобы успокоить нервы. Ты годами обманывал людей, напомнил он себе. Это ты умеешь. Теперь он был готов вновь предстать перед Лэнгдоном и Сиеной. Мое заключительное представление, подумал он. В качестве последней предосторожности перед тем, как вернуться к ним, он вынул аккумулятор из телефона, сделав его бесполезным.
Как он бледен, подумала Сиена, когда Феррис вернулся в купе и с тяжким вздохом сел на свое место. — Как вы себя чувствуете? — спросила она с искренним беспокойством. — Все в порядке. Спасибо. Поскольку он явно не хотел углубляться в эту тему, Сиена перешла к делу. — Мне нужен ваш телефон, если не возражаете. Я хочу еще поискать этого дожа. Может быть, удастся кое-что выяснить до того, как попадем в Сан-Марко. — Ну разумеется. — Феррис вынул из кармана телефон и посмотрел на дисплей. — Ах, черт, разрядился, пока я говорил. Похоже, полностью. — Он взглянул на часы. — Венеция уже скоро. Придется подождать.
В восьми километрах от итальянского берега, на «Мендации», координатор Ноултон молча наблюдал за тем, как шеф расхаживает по тесной кабинке, словно зверь в клетке. После разговора по телефону шеф о чем-то напряженно думал, и Ноултон знал, что в такие минуты его лучше не трогать. Наконец шеф заговорил, причем таким встревоженным тоном, какой Ноултону редко доводилось слышать. — У нас нет выхода. Мы должны показать это видео доктору Элизабет Сински. Ноултон, хоть и старался не выдать удивления, так и застыл в своем кресле. Этой седой ведьме? От которой мы весь год прятали Зобриста? — Хорошо, сэр. Попробую послать ей по электронной почте. — Боже упаси. Утечка — и разойдется по Сети. Будет массовая истерия. Я хочу, чтобы вы в кратчайший срок доставили Сински к нам на борт. Ноултон смотрел на него в изумлении. Он хочет, чтобы директора ВОЗ привезли на «Мендаций»? — Сэр, такое нарушение нашего режима секретности… мы подвергаем себя… — Выполняйте, Ноултон! НЕМЕДЛЕННО! Глава 66 ФС-2080 поворачивается к окну стремительно мчащегося «Фреччардженто» и смотрит на отражение Лэнгдона в стекле. Профессор все еще бьется над загадкой, которую оставил на посмертной маске Бертран Зобрист. Бертран, думает ФС-2080. Как мне жить без него? Боль утраты нисколько не притупилась. Вечер их первой встречи до сих пор казался волшебным сном. Чикаго. Метель… Январь, шесть лет назад… а кажется, это было вчера. Пробираюсь по сугробам вдоль продуваемой ветром Великолепной мили[45], пряча голову в воротник от слепящего снега. Твержу себе, что ни холод, ни ветер не остановят меня на моем пути. Сегодня вечером я могу услышать великого Бертрана Зобриста… живьем. Я читаю все, что написано этим человеком, и я из тех пятисот счастливцев, кому удалось добыть билет на его выступление. Но когда я вхожу в зал, окоченев от ветра, меня охватывает паника: зал почти пуст. Выступление отменили? Город парализован метелью… Неужели и Зобристу она помешала прийти? Но вот и он сам. Высокая стройная фигура появляется на сцене. Он высок… очень высок… с живыми зелеными глазами, глубина которых, кажется, хранит в себе все тайны мира. Он окидывает взглядом пустой зал — всего десяток стойких поклонников, — и мне стыдно, что зал почти пуст. Это Бертран Зобрист! Ужасные мгновения тишины — он смотрит на нас строгим взглядом. И вдруг разражается смехом, в глазах — блеск. «К чертям пустую аудиторию! — провозглашает он. — Мой отель рядом. Идемте в бар! » Радостные восклицания, и наша маленькая компания переходит в бар соседнего отеля. Мы усаживаемся за отдельный столик, заказываем напитки. Зобрист услаждает нас рассказами о своих исследованиях, о прославивших его открытиях, делится мыслями о будущем генной инженерии. Пустые бокалы сменяются полными, Зобрист сворачивает на другую тему — его увлечение философией трансгуманизма. «Я убежден, что в трансгуманизме единственная надежда человечества уцелеть в долгой перспективе, — возвещает он, расстегивая рубашку, чтобы продемонстрировать цепочку «H+», вытатуированных на плече. — Как видите, я привержен ему всецело». У меня такое ощущение, точно я на аудиенции у рок-звезды. Кто бы мог подумать, что у прославленного «гения генетики» столько обаяния, такая харизма. Всякий раз, когда он смотрит на меня, его зеленые глаза зажигают во мне совершенно неожиданное чувство… глубокое сексуальное влечение. Проходит час за часом, и наша группа редеет, гости, прощаясь, возвращаются к повседневной реальности. К полуночи я остаюсь с Бертраном Зобристом наедине. Голова слегка кружится от выпитого. «Спасибо за этот вечер, — говорю я ему. — Вы изумительный учитель». «Лесть? — Зобрист улыбается и наклоняется ко мне; наши ноги соприкоснулись. — С ней вы достигнете чего угодно». Флирт явно неуместен, но за окнами пустого отеля снежная ночь, и ощущение такое, что весь мир замер. «Как вы посмотрите? — говорит Зобрист. — По стаканчику перед сном в моем номере? » Я застываю и выгляжу, наверное, так, как олень в лучах фар. Глаза Зобриста тепло поблескивают. «Позволите догадку? — шепчет он. — Вы ни разу не были со знаменитым мужчиной». Я чувствую, что краснею, и стараюсь скрыть нахлынувшие эмоции — смущение, волнение, страх. «Честно говоря, мне вообще не приходилось быть с мужчиной», — отвечаю я. Зобрист улыбается и придвигается ближе. «Не знаю, чего вы дожидались, но позвольте мне быть вашим первым». В этот миг все оковы сексуальных страхов и разочарований детства спадают с меня… растворяются в снежной ночи. Впервые в жизни вожделение во мне не подавлено стыдом. Я хочу его. Десятью минутами позже мы у Зобриста в номере, голые, обнимаем друг друга. Зобрист не торопится, его терпеливые руки рождают неизведанные ощущения в моем неопытном теле. Это мой выбор. Он меня не принуждал. В объятиях Зобриста мне кажется, что все в мире правильно. Я лежу с ним, смотрю на снежную ночь за окном и знаю, что буду следовать за этим человеком повсюду.
Поезд «Фреччардженто» замедлил ход, и ФС-2080 возвращается из блаженного забытья в безрадостную действительность. Бертран… тебя больше нет. Их первая ночь была первым шагом в невероятном странствии. Он стал не только моим любовником. Он стал моим учителем. — Мост Либерта, — говорит Лэнгдон. — Мы почти на месте. ФС-2080 печально смотрит на воду Венецианской лагуны. Однажды они плыли здесь с Бертраном… но мирную картину вытесняет ужасное воспоминание недельной давности. С нами не было никого, когда он бросился с башни Бадия. Последними глазами, которые он увидел в жизни, были мои глаза. Глава 67 «Сайтейшн Excel» компании NetJet взлетел с аэродрома Тассиньяно, круто набрал высоту, пробившись сквозь зону сильной турбулентности, и взял курс на Венецию. Доктор Элизабет Сински почти не заметила тряского взлета; она рассеянно поглаживала свой амулет и смотрела в пустое пространство за иллюминатором. Ей наконец перестали делать инъекции, и сознание несколько прояснилось. Агент Брюдер молча сидел рядом и, видимо, размышлял над неожиданным поворотом событий. Все у нас шиворот-навыворот, думала она и не могла найти объяснения произошедшему. Тридцать минут назад они примчались на маленький аэродром, чтобы перехватить Лэнгдона, который должен был в это время садиться в специально заказанный самолет. Но вместо профессора они увидели праздно стоящий «Сайтейшн Excel» и двух пилотов, которые расхаживали по взлетной полосе, то и дело поглядывая на часы. Роберт Лэнгдон не появился. А потом — телефонный звонок. Когда зазвонил телефон, Сински находилась там, где провела весь день, — на заднем сиденье черного фургона. В машину с ошеломленным видом вошел агент Брюдер и протянул ей мобильный телефон. — Срочно требуют вас. — Кто? — Он просит сказать вам, что у него неотложное сообщение о Бертране Зобристе. Сински взяла телефон. — Элизабет Сински слушает. — Доктор Сински, мы с вами не знакомы, но моя организация последний год занималась тем, что прятала от вас Бертрана Зобриста. Сински резко выпрямилась. — Кто бы вы ни были, вы укрывали преступника. — Мы не совершили ничего противозаконного, но дело сейчас… — То, что вы совершили, называется преступлением! Неизвестный тяжело вздохнул и заговорил совсем тихо: — У нас с вами еще будет время обсудить этичность моих действий. Вы меня не знаете, но я о вас знаю довольно много. Мистер Зобрист хорошо платил мне за то, чтобы я не дал вам выйти на его след. Сейчас, связавшись с вами, я нарушаю строжайшее правило, мною же установленное. Считаю, однако, что у нас нет иного выхода, как объединить наши усилия. Боюсь, что Бертран Зобрист мог сотворить что-то ужасное. Сински не представляла себе, кем может быть ее собеседник. — Вам только сейчас пришло это в голову? — Совершенно верно. Только сейчас. Сински старалась прогнать туман из головы. — Кто вы? — Я тот, кто хочет помочь вам, пока не поздно. У меня в руках видеопослание Бертрана Зобриста. Он просил меня обнародовать его… Завтра. Считаю, нам надо немедленно увидеться. — О чем он говорит? — Не телефонный разговор. При встрече. — Почему я должна вам доверять? — Потому что сейчас я скажу вам, где Роберт Лэнгдон… и почему он ведет себя так странно. При слове «Лэнгдон» Сински чуть не вздрогнула и с изумлением стала слушать фантастические объяснения. Собеседник ее целый год действовал заодно с ее врагом, однако интуиция подсказывала ей, что его словам можно верить. Выбора нет — я должна согласиться. Совместными усилиями им удалось быстро арендовать простаивающий «сайтейшн». Сински с агентами пустились в погоню за Лэнгдоном, который, по словам неизвестного, как раз подъезжал с двумя спутниками к Венеции. Обращаться к местным властям было уже поздно, но собеседник Сински утверждал, что знает, куда направится Лэнгдон. Площадь Сан-Марко? Сински похолодела, представив себе запруженную народом площадь — самый густонаселенный участок Венеции. — Откуда вам это известно? — Не по телефону, — последовал ответ. — Но имейте в виду, Роберт Лэнгдон, не подозревая о том, путешествует в обществе очень опасного человека. — Кто он? — резко спросила Сински. — Один из ближайших последователей Зобриста. — Неизвестный тяжело вздохнул. — Человек, которому я доверял. По глупости, как выяснилось. Сейчас, я убежден, этот человек представляет собой серьезнейшую угрозу. Когда самолет с шестью агентами и Сински взял курс на венецианский аэропорт Марко Поло, Сински вернулась мыслями к Лэнгдону. Потерял память? Ничего не помнит? Это многое объясняло, но добавило ей угрызений из-за того, что она втянула знаменитого профессора в такую опасную историю. Я не оставила ему выбора. Почти два дня назад, когда Сински вызвала Лэнгдона, она не дала ему даже съездить домой за паспортом. Вместо этого она организовала ему беспрепятственный проход через таможню флорентийского аэропорта как специальному связному Всемирной организации здравоохранения. Когда грузный «С-130» поднялся в воздух и полетел на восток через Атлантику, Сински взглянула на сидевшего рядом Лэнгдона и заметила, что ему нехорошо. Он смотрел в глухую стену фюзеляжа. — Профессор, у нас нет иллюминаторов. До недавнего времени это был военно-транспортный самолет. Лэнгдон повернул к ней серое лицо. — Да я заметил это, как только поднялся сюда. Я плохо переношу замкнутое пространство. — Так что смотрите в воображаемое окно? Он виновато улыбнулся. — Что-то в этом роде. — Тогда посмотрите лучше на это. — Она вынула фото своего высокого зеленоглазого противника и положила перед Лэнгдоном. — Это Бертран Зобрист. Сински рассказала Лэнгдону о своем столкновении с Зобристом на Совете по международным отношениям, о его одержимости Уравнением демографического апокалипсиса, о его широковещательных заявлениях насчет глобальных благ Черной Смерти и, что самое зловещее, о его исчезновении год назад. — Как может такой заметный человек скрыться из виду на такое долгое время? — Ему помогают. Весьма профессионально. Может быть даже, иностранное правительство. — Какое правительство будет помогать созданию смертельной эпидемии? — Те же правительства, которые пытаются приобрести ядерные боеголовки на черном рынке. Не забывайте, что это самое мощное биологическое оружие и оно стоит несметных денег. Зобрист вполне мог солгать и убедить их, что его оружие имеет ограниченный радиус действия. Зобрист был единственным, кто хотя бы представлял себе, на что способно его творение. Лэнгдон молчал. — Во всяком случае, — продолжала Сински, — те, кто помогал Зобристу, могли помогать не ради власти или денег, а потому, что разделяли его идеологию. У Зобриста не было недостатка в учениках, которые сделают для него что угодно. Он действительно был знаменитостью. Между прочим, недавно выступал у вас в университете. — В Гарварде? Сински взяла ручку и на кромке фотографии Зобриста написала «H» со знаком плюс. — Вы занимаетесь символами. Этот вам знаком? H+ Лэнгдон вяло кивнул: — Конечно. Несколько лет назад такие афиши висели по всему кампусу. Я думал, какая-то конференция по химии. Сински усмехнулась: — Нет, это были афиши «Человечества-плюс», крупнейшего собрания трансгуманистов. Это эмблема их движения. Лэнгдон наклонил голову, как бы пытаясь припомнить значение этого слова. — Трансгуманизм, — сказала Сински, — это интеллектуальное движение, философия своего рода, и она быстро завоевывает позиции в научном сообществе. Суть ее в том, что человечество должно использовать науку, дабы преодолеть слабости, присущие человеческому организму. Другими словами, следующий этап эволюции человека должен заключаться в совершенствовании нас самих методами биоинженерии. — Звучит зловеще, — сказал Лэнгдон. — Как и во всякой перемене, это вопрос степени. Фактически мы давно этим занимаемся — разрабатываем вакцины, которые делают детей невосприимчивыми к болезням… полиомиелиту, оспе, тифу. Разница в том, что теперь благодаря достижениям Зобриста в генной терапии зародышевых клеток мы учимся создавать наследуемый иммунитет, такой, который образуется у человека на уровне зародышевой линии, — и все его потомки будут невосприимчивы к этой болезни. Лэнгдон поразился: — Значит, наш вид претерпит такую эволюцию, что станет невосприимчив, например, к тифу? — Это, можно сказать, управляемая эволюция, — уточнила Сински. — Обычно эволюционный процесс — будь то появление ног у двоякодышащих рыб или противопоставленного большого пальца у обезьян — длится много тысячелетий. Теперь мы можем получить радикальные генетические изменения за одно поколение. Сторонники такого вмешательства считают его высшим проявлением дарвиновского принципа «выживания наиболее приспособленных» — люди становятся видом, который способен улучшить собственный эволюционный процесс. — Берем на себя роль Бога, так, что ли? — Полностью с вами согласна, — сказала Сински. — Но Зобрист, как и многие другие трансгуманисты, настаивает, что эволюционная обязанность человечества — усовершенствовать наш вид, используя все имеющиеся возможности, в том числе мутацию зародышевых клеток. Проблема в том, что наше генетическое строение подобно карточному домику — каждая деталь связана с бесчисленным количеством других и поддерживается ими, и мы не всегда понимаем, каким образом. Если мы попробуем убрать какой-то один признак, мы можем изменить этим сотни других — возможно, с катастрофическими последствиями. Лэнгдон кивнул. — Не зря эволюция — постепенный процесс. — Именно. — С каждой минутой Сински чувствовала все большее расположение к профессору. — Мы вмешиваемся в процесс, который длился миллионы лет. Сейчас опасное время. Мы получили возможность воздействовать на определенные нуклеотидные последовательности генов так, что наши потомки будут обладать большей ловкостью, большей выносливостью, силой и даже интеллектом — в сущности, сверхраса. Эту гипотетическую «улучшенную породу» людей трансгуманисты называют «постчеловечеством», и некоторые верят, что таково будущее нашего вида. — Жутковато отдает евгеникой, — заметил Лэнгдон. При этом слове у Сински пробежал мороз по коже. В 1940-х нацистские ученые занялись так называемой евгеникой — примитивными генетическими методами пытались повысить плодовитость тех, кто обладал «желательными» этническими признаками, и снизить рождаемость у тех, кто обладал «нежелательными».
|
|||
|