Примечание к части 4 страница

Бэкхён наконец чувствует собственные руки и немного ноги, сгребая пальцами снег и чувствуя онемение от холода. Холод сковывает тело, не даёт полноценно двигаться, зато даёт возможность наблюдать, как его волка грызут псины, потому что по-другому Бён их назвать не сможет. Он не может облегчённо выдохнуть даже когда появляется Чондэ, вдвоём против семерых они ничто, их разорвут прежде, чем…

Собственный вдох замирает в лёгких, когда Чанёль оказывается слишком близко, щёлкая пастью прямо на запястье Криса и улетая вместе с ним в сторону, заставляя вожака прямо на ходу обратиться. Пак рвёт клыками чужую лапу, вызывая лишь рык. Бэкхён морщится от скулежа и наблюдает за тем, как чёрно-белый и белый волки закапывают друг друга в снег. Сознание от холода и боли по всему телу начинает плыть, Бён шипит сквозь зубы, вздрагивая от волка, что выходит из-за дерева, на которое он опирается спиной.

Взгляд серых глаз сначала сталкивается с собственным, а потом Бэкхён морщится и не понимает зачем его обнюхивает, касаясь носом замёрзших царапин. Он только поворачивает голову в сторону, где теперь почти на равных дерутся два волка, рыча и скалясь, закапывая друг друга в снег. Бён немного не успевает за действием новоприбывшего, потому что вот уже через несколько секунд сероглазый почти влетает в кровавый дуэт, заставляя двух волков разбежаться в разные стороны. Парень кривится от боли в коленях, попытавшись двинуть ногами и взглянуть на Чанёля, что медленно отходит к нему, пока между, кажется, двумя вожаками идёт борьба глазами.

Разноцветные глаза впиваются взглядом в лицо и спускаются ниже, пока влажный нос утыкаются в шею, а шершавый язык проходится по мелкому уколу под подбородком, хотя его совсем не чувствуется. Чанёль с виной смотрит в человеческие глаза, а Бэкхён только может дёрнуть уголком губ, заметив, как снег под лапами волка марается красным.

Бён, кажется, снова теряет сознание в тот момент, когда бьющиеся насмерть животные смешиваются в одно тёмное пятно на белом снегу. Пак уже даже не разбирает кто где, протяжно воет и перегрызает глотку самому младшему, окончательно, заставляя того бездыханной тушей упасть в холод. Один из омег останавливается, с ужасом смотря на брата и начиная выть — протяжно, болезненно, заставляя других волков остановиться на секунду и поднять на него взгляд.

Крис рычит утробно, ведёт мордой и почти что отбивает от себя Чунмёна, улетающего в единственный на поляне куст. Чанёль только успевает мотнуть мордой в ту сторону, как в его шею вгрызаются мощные клыки, пуская ещё больше крови. Крис настолько поглощён жаждой мести, что даже изначальный план — силой заставить молодого волка остаться в стае, уходит куда-то назад, когда собственные клыки окрашиваются в красный.

Пак думает, что больнее уже быть не может, но его снова валят на снег, а лапы дрожат, Чанёль пытается подняться, смотря на то, как Крис разворачивается в сторону Бёна. Чондэ забирает внимание нескольких омег и бет на себя, но этого недостаточно, потому что количество всё же превосходит их, а потом Чанёль где-то над своей головой слышит выстрел. Пуля летит из леса, метко и точно вонзаясь в бок одного из бет. Пак тихо хрипит, коротко скулит от боли в глотке, но поднимается, потому что ещё немного и потрёпанный, но более живой вожак доберётся до его человека.

Волки оборачиваются на выстрел, пытаются высмотреть среди деревьев стрелка, которого по-прежнему незаметно, не видно. Чанёль пытается, но безрезультатно, наивно пытаясь помешать убийству, после которого он позволит жалким бетам порвать себя на куски.

Бэкхён проклинает собственную жизнь и снег, что пропитывает одежду. Кажется, у него будет обморожение, потому что он всё ещё сидит на снегу, с болью поднимая голову и натыкаясь взглядом на кровавую пасть. Кровь мелкими каплями падает на снег, пока Крис идёт до него, медленно, будто запугивая. Несколько метров и всё закончится, вот только в голове не мелькает прошедшая жизнь, не мелькают образы дорогих и близких людей.

Вот так просто? Бён Бэкхён убитый волком? Без лишний трагедии, героизма и прочей херни? Возникающая на конце сознания мысль заставляет отвести взгляд от идущей на него смерти. Бён смотрит в разноцветные глаза, которые наполняют внутренности болью, смотрит и не может отвести взгляд, потому что Чанёль падает на снег, от бессилия, потери крови и ран. Собственная улыбка, что снова трогает уголки губ, получается какой-то… обречённой. Крису остаётся пару метров, и вожак собирается наброситься без предупреждения, даже не останавливаясь, как перед Бэкхёном появляется Чунмён.

Чунмён, что тихо скулит и морщиться от сломанных внутри рёбер, стоит на дрожащих лапах и защищает того, кто так дорог для его сына. Бён моргает, но, кажется, глаза закрываются дольше, чем на секунду, потому что когда он вновь смотрит перед собой, Чунмён стоит на двух ногах, расставляя руки в стороны, будто это сможет спасти человека от смерти. Крис обращается следом, но продолжает идти, подойдя почти вплотную. Он рычит в лицо собственного омеги, смотрит ему прямо в глаза, взглядом прося дать дорогу.

— Отойди, Чунмён или ты будешь следующим.

— И что? — кривит красные от крови губы омега, коротко оборачиваясь на Бёна. — Убьёшь меня? Снова?

Бэкхён переводит взгляд на Чондэ, который валится почти рядом с Чанёлем, а оставшиеся, шатающиеся на лапах волки останавливаются за спиной вожака, ожидая какой-либо команды. Бён хмыкает, склоняя голову и снова сжимая в пальцах снег.

— Я перегрызу тебе горло, — рычит Крис, но с места не двигается, надеясь на благоразумие собственного омеги, что даже не делает шага в сторону. — Ты защищаешь предателя.

— Я защищаю сына, — рычит в ответ Чунмён, сжимая пальцы в кулаках и опуская руки.

— Он нам больше не сын.

— Тебе — нет.

— Отойди, Чунмён!

— Лучше я позволю себе сдохнуть, чем смотреть на то, как ты убиваешь невинных людей.

Очередной выстрел и скулёж, что слышится сзади, заставляет Криса обернуться. Сехун держит автомат, поглаживая указательным пальцем курок и целясь прямо в голову беты, что скалится на него. Скалится так, будто будет быстрее очередной пули, которую человек пустит ему в голову в первую же секунду.

— Невинных? — орёт альфа, указывая на Сехуна и Чонина, что держат всю оставшуюся стаю под прицелом, не давая даже дёрнуться. — Дети охотников невинные люди? Или тот парнишка, что скоро сдохнет от холода? Ты считаешь их невинными людьми?

— Если бы ты не начал кровавую месть из-за своей чёртовой обиды сейчас бы всего этого не было! — орёт в лицо Криса Чунмён, успокаивая бешено бьющееся в груди сердце.

— Они забрали у нас сына!

— Ты противоречишь своим словам, Крис.

— Я лишь хочу справедливости!

— Убийство это справедливость? Теперь это так называется? — кривит губы омега, кивая Чонину и с облегчённым вздохом обнаруживая в человеческих руках что-то относительно похожее на покрывало. Послушали, слава Богу хоть кто-то в этой жизни слышит его слова. Крис скрипит зубами и дёргается в сторону, когда человек подходит ближе, убирает автомат за спину и присаживается рядом с Бёном, укутывая его в мягкую ткань. — Если это та справедливость, которая жила в тебе всё это время, то я не знаю, как я мог связать с тобой свою жизнь.

— Предателей всегда наказывали, ты же…

— Я умоляю тебя, Крис, вспомни свою молодость и почему ты сейчас вожак. Ну, давай же, пусть наши дети услышат о том, как ты разорвал на части своего отца!

— Чунмён!

— Расскажи им, почему наша стая в основном из омег и бет, — толкает альфу в грудь Чунмён, напирая на него и заставляя того отходить назад. — Расскажи им, как от оборотня и человека, которого обратили, никогда не родятся альфы. Расскажи, как ты обратил меня, потому что чуть сам не убил!

Сехун сильнее сжимает в руках автомат, когда стоявшие перед ним волки начинают обращаться. Один за другим, принимая человеческий облик и смотря на собственного отца, которому нечего сказать.

— В чём Чанёль виноват? В том, что полюбил человека? В том, что стал счастливым? — кричит Чунмён. — В чём он тебе предал? В чём он предал стаю, которая всегда его ненавидела? Чанёль оказался самым человечным из вас, для понимания и осознания вокруг происходящего не надо даже было становится человеком, но Чанёль смог, пока вы сидели в лесу и думали о том, как люди опасны!

— Это другое.

— Другое? То есть твоя любовь отличалась от той, которую показал тебе наш сын, чуть не разорвав тебе глотку? В каком месте это другое, Крис?

Бэкхён, почти не ощущающий образовавшегося вокруг него тепла дёргается, когда несущий его Чонин ровняется с лежащим на снегу Чанёлем, что тоже обратился.

— Бэк…

— Мы должны забрать его и Чондэ, — хрипит старший, понимая, что в таком состоянии своему волку он точно не поможет.

— Мы не сможем утащить сразу троих.

— Я пойду сам, — кривится Бён, начиная слишком слабо дёргаться в чужих руках, что несут его дальше.

— Молись, чтобы у тебя не было обморожения.

— Плевать, я…

— Схватить их! — слышится рык и Чонин мельком оборачивается на Криса, что смотрит в их сторону. — Кому я сказал? — Сехун напряжённо следит за тем, как ни один волк на поляне не двигается с места. Беты и омеги хмурятся, смотрят на вожака и осознают то, что произошло. — Вам снег в уши попал?!

— Не попал, — рыкает самый старший, подходя к Чанёлю и присаживаясь рядом. Бэкхён дёргается ещё раз, а Чонин с удивлением смотрит на то, как бета поднимает брата со снега, закидывая его руку на плечо. — Всю нашу жизнь ты твердил нам, что люди — зло, что они убийцы и Чанёль стал одним из них. Ты говорил, что твоего отца убили люди, но… — Чунмён хмыкает, встречаясь взглядом с собственным волчонком. — Ты врал нам, всё это время, воспитывая в нас ненависть, врал постоянно и какого ответа ты ждёшь?

— Хань.

— То есть вот так ты дорожишь нашей стаей? Разве это всё стоило того, чтобы мы теряли братьев?!

— Я не буду повторять!

— Тогда нападай! — скалится бета, прижимая к себе Чанёля и кивая второму по старшинству поднять с земли Чондэ. — Вот это — ради чего мы жили? Ради ненависти? Слушали рассказы о смерти, убийствах из раза в раз, а потом убивали невинных людей? Смотрели на то, как ты рыкаешь на Чунмёна и запугиваешь его. Если это называется любовью и семьёй — лучше сдохнуть прямо здесь.

— Ты слишком зациклился на себе, Крис, — тихо выдыхает стоящий рядом с вожаком омега. — Хоть раз подумай о желании своих сыновей и, в общем-то, своей стаи, чего они хотят и какую выберут жизнь? — Чунмён слабо морщится от боли в боку, прижимая к тому ладонь, сразу же пачкая пальцы в крови. — Просто подумай о том, что врёшь самому себе.

Альфа оборачивается как раз в тот момент, когда его стая, его омега, его собственные сыновья покидают его, идя за двумя людьми. Внутри ураган, он сшибает на своём пути до этого спокойно работающие органы, и, когда Чунмён оборачивается назад, находясь почти около выхода из леса, он слышит вой. Стая оборачивается одним за другим, стоя вокруг омеги, который сжимает руки на собственных плечах, с тяжёлым сердцем, что падает вниз, снова возобновляя свою дорогу подальше отсюда.

Крис не знает, как он оказывается на коленях. Он смотрит на пятна крови, на лежащий неподалёку труп младшего волчонка, что уже покрывается инеем. Неверие в происходящее достигает мозга и бьёт по осознанию. Крис понимает, что в один момент потерял всё, что у него было. Из-за своих страхов, из-за своей ненависти, из-за правил, которые он так и не изменил после ухода старшего вожака-альфы. Волк сжимает ладонью окровавленный снег, не чувствуя даже холода.

Чунмён оборачивается в сторону леса последний раз, замирая на одном месте и вздрагивая, когда рядом встаёт Лу Хань.

— Это всё, да? Вот так за несколько минут мы… потеряли всё?

— Чунмён, Бэкхёна надо везти в больницу, да и Чанёля с Чондэ тоже, — кричит Чонин, осторожно усаживая младшего на заднее сидение.

— Везите, пусть остальные едут с вами, если что — помогут.

— Но…

— Уезжайте.

— Чунмён.

— Быстро!

Чонин закрывает дверь собственной машины, смотря на волков, которые не знают куда себя деть. Сехун, скидывая оружие в багажник, хлопает им, коротко оборачиваясь на потерянную стаю.

— Мы будем ехать медленно, так что идите за нами, вам тоже нужна помощь, но… если кто-то решит выкинуть что-то эдакое типа нападения, я прострелю голову тут же. Только… найдём вам сначала одежду.

Чонин думает, что толпу обнажённых мужиков в больнице не выдержат даже самый закалённый врач.

Чунмён ещё раз оглядывается, а потом направляется в сторону леса, утопая голыми ногами в снегу. Он видит следы крови, несколько раз смотрит по сторонам и возвращается обратно, смотря на сгорбленную спину. Чунмён помнит, как Крис дрался с собственным отцом из-за него, дрался почти насмерть, в итоге убив того, кто тоже называл его предателем. Крис слишком зациклился на идеальной стае, на идеальной семье и сам не заметил, как превратился в такого же. У Чунмёна сердце рвётся на части, он наспех застёгивает пальто, ощущая в нём дискомфорт. Крис не поднимает голову, даже когда омега встаёт прямо перед ним, кусая собственные губы и утопая в собственных мыслях.

— Я даже не заметил, — омега вздрагивает от хриплого голоса, смотря на тёмную макушку и нервно сжимая-разжимая пальцы рук. — Даже не заметил, как превращаюсь в него. Не заметил, что делаю собственную стаю настоящими животными. Почему ты не остановил меня?

Чунмёну хочется выстрелить себе в лоб, потому что взгляд полный отчаянья топит его в себе, заставляя опускаться на колени и касаться чужих рук, чтоб покрыты кровью собственных волчат. На протяжении несколько десятков лет они вместе, вместе вырастили стаю, вместе воспитывали, но…

— Ты бы послушал меня? Вспомни, как Чанёль защищал меня и подумай.

— Я думал, что мы отличаемся от людей, мы сильнее, умнее, быстрее, мы идеальнее… — хмыкает альфа, сжимая пальцы Чунмёна в своих и утыкаясь лбом в хрупкое плечо. — А сейчас понял, что это не так.

— Потому что у нас две сущности и одна из них — человек, хоть мы и выносливее обычных людей.

— Я потерял их, да? Потерял наших сыновей, которых сам же и угробил.

— Им нужно время, всё рассказать, не врать и…

— Прости меня, Чунмён, — омега поджимает губы, уже через минуту обнимая волка, который жмётся к нему и тихо скулит, утыкаясь носом в плечо. Мён только сейчас замечает, что на землю падают пушистые большие хлопья снега, укрывая следы недавней бойни покрывалом. Полумесяц поднимается над лесом и городом, пока они сидят так час, может больше, Крис продолжает тяжело дышать, скрести когтями снег и иногда тихо выть, заставляя волчат, что уже зашли в город оборачиваться каждый раз.

* * *

Городская больница

— Нет, нет, нет, — судорожно шепчет Минсок, видя Чонина и Сехуна на руках которого лежит Бён. — Только не говорите мне, что…

Ким еле успевает подхватить старшего, когда тот почти падает в обморок, при виде раненых Чондэ и Чанёля.

— Кажется, за этот месяц я слишком часто бываю в больнице, — хрипит Бён, медленно открывая глаза и привыкая к полумраку больничной палаты. Сехун, до этого дремавший в кресле тут же поднимает голову, вставая и матерясь на закружившуюся голову.

— Хён, — Сехун аккуратно садится на больничную койку рядом со старшим, касаясь пальцами холодной руки и вызывая улыбку на сонном лице.

— Не зови только врачей, — хрипло смеётся и тут же закашливается парень, чувствуя, как вдох сжимается внутри, вызывая тянущую боль в грудной клетке. — Сколько дней прошло?

— Трое суток, — тихо отвечает О, сжимая в своей ладони холодные пальцы и облегчённо выдыхая. — На меня врачи уже косятся, когда я выхожу в магазин. Один из них даже спросил один раз, не подкармливаю ли я тебя тут.

Бэкхён улыбается, а потом переводит взгляд на окно. Он ничего не помнит после того, как отключился на руках Чонина, помнит только Чанёля без сознания и тут же пытается подскочить, удерживаемый крепкими руками младшего.

— С ним всё нормально, все раны почти затянулись, Чондэ тоже жив и цел, правда, был ещё раз на грани смерти, когда очнулся во время дежурства Минсок-хёна.

— А другие…?

— Чунмён забрал их домой. Доктора немного опешили, когда мы зашли в больницу, хотели уже звонить в полицию, но мы их убедили в том, что вы очередные жертвы волков и мы просто вовремя пришли на помощь.

— Ещё не прошло даже месяца, а я уже хочу забыть всё то, что было.

— Тебе надо отдыхать, ты почти сутки был без сознания от переутомления и обморожения, врачи думали, что с такой температурой тела у тебя как минимум третья степень, но ты везучий ублюдок, — тихо смеётся Сехун, ловя взглядом чужую улыбку.

— Как ты меня любишь, я посмотрю, герой-охотник.

— Вот если бы ты не связался с этим оборотнем, так бы и продолжал…

— Существовать в этом бренном мире, подыхать в одиночестве и так далее, и тому подобное, — выдыхает Бэкхён, слабо ударяя младшего, когда рука становится свободна. — Сделанного уже не воротишь, а тебе бы порадоваться, что я обрёл своё счастье.

— Из-за которого тебя чуть не убили, хочу тебе напомнить.

— Но не убили же, — закатывает глаза старший. — Я так понимаю, с прекрасным началом нового года тебя можно поздравить?

Теперь Сехун закатывает глаза, а потом наклоняется, касаясь тёплыми губами холодного лба. За трое суток он чуть сам себя не угробил, если бы не Чонин, постоянно звонящий и говоривший о том, что нужно поесть, попить, поспать. Сехун так переживал за старшего, что совсем забыл о себе, время от времени прокручивая в голове события 31 декабря.

— С прекрасным началом нового года, — шепчет младший, а когда отстраняется, то замечает, что старший уже засыпает.

Чанёль, стоящий за дверью, поджимает губы, рассматривая тени, которые скачут по коридору. Он успевает уйти до того момента, как у врачей начинается вечерний обход.

* * *

Пак чувствует чужое присутствие. Он замирает со вставленным в замок двери ключом, поднимая голову и смотря в отражение стекла. По городу ударили морозы, убийства исчезли, а город снова начал успокаиваться и плыть по мирному течению. Прошло всего лишь трое суток с того момента, как Бэкхёна заперли в больничной палате, трое суток, которые длятся словно год. Трое суток, за которые Чанёль продолжает проклинать себя почти не переставая.

И теперь, когда оборачиваясь, он видит Криса, внутри зарождается ярость, но волк не двигается с места, смотрит на альфу, смотрит на чужие эмоции и сжимает ключ от дома Бёна в пальцах.

— Я пришёл поговорить.

— Не о чем разговаривать, — тут же отворачивается Чанёль, поворачивая ключ в замке и уже начиная заходить в дом, но вожак настойчив, ступает ногой на первую ступень, вызывая рычание со стороны младшего. Пока Бэкхён не выйдет из больницы, он не позволит даже шагу сделать к его дому. — Крис.

— Я просто хочу поговорить.

— А я не хочу, не сейчас. — Альфа смотрит на то, как перед его носом закрывается дверь, а потом разворачивается, уходя вниз по улице.

Чанёль же ещё минут пять стоит спиной к закрытой двери, тяжело дышит и пытается успокоить клокочущую внутри злость. Чанёль не понимает как Чунмён может любить Криса — самоуверенного, эгоистичного и… вспоминая о Бёне, Пак только обессилено опускается на пол прямо на пороге, опираясь спиной на дверь. Не спас, не уберёг, не смог защитить. Шесть слов, которые жужжат под коркой головного мозга. Он ходит в больницу тайно каждый раз. Идёт по тёмным коридорам, чувствуя запах лекарств и убивая себя мысленно, когда доходит до знакомой палаты.

Всё, что случилось несколько дней назад, будто сон — кошмар, что не хочет исчезать. В какие-то моменты Чанёль хочет проснуться, но не может, сжимает кулаки, не отвечает на звонки Даниэля, постоянно бродит по знакомому дому. Камин потух несколько дней назад, стены тихие, будто мёртвые. Обычно по ним скакали блики от огня, но сейчас тут холод. Пак не может показаться на глаза Бэкхёну, потому что собственная беспомощность в тот момент и ничтожность сейчас бьют по грудной клетке, ломают рёбра и входят ножом куда-то под сердце.

Он просыпается следующим утром также на пороге, отрывает голову от стены и смотрит на уже светлые комнаты, что охвачены дневным светом. Тело немного затекло, в ушах звон, когда он поднимается на ноги и шатается, разминая шею. Очередной звонок телефона в кармане долбит по мозгам, незнакомый номер продолжает звонить около двух минут, пока он всё-таки собирается и берёт трубку.

— Он хочет тебя видеть, — говорит спокойно Сехун, жуя что-то.

— Я не могу, — выдыхает Чанёль, скидывая ботинки и проходя дальше, скинув пальто на кухонный стул. Кухня безжизненная без Бэкхёна, всю приготовленную еду пришлось выкинуть, а пища не желает лезть в глотку, приходится питаться чаем.

— Мне похуй что ты там не можешь, Пак, вот честно, насрать, — вдруг рычит младший, шурша чем-то по ту сторону трубки и скрипя ножками стула по кафельному больничному полу. — Он хочет тебя видеть и меня не ебёт, как ты придёшь сюда — с чувством вины, сожаления или ещё с чем-то.

— Сехун…

— Сука, ноги в руки и бегом в больницу, я сказал! — Чанёль даже не понимает, когда слышит короткие гудки. Он смотрит на закипающий чайник, выключает его, хватая со стула пальто и направляясь в прихожую. Бегать от собственной вины не выход, он слишком хочет увидеть Бёна, объясниться, попросить прощения…

* * *

— Ты идиот, да?

Чанёль удивлённо вскидывает голову, смотря на Бэкхёна, который сидит перед ним на койке, в больничной пижаме и с запахом лекарств на бледной коже. Сехун, стоящий у дверей и не дающий прохода даже врачам, тихо и коротко посылает их в далёкую путь-дорогу, наблюдая за сидящим напротив старшего Паком. Тот сидит на стуле, с поставленными на колени локтями, склонив голову, перед человеком, который смотрит на него как на дебила. Младший фыркает и выходит, прикрывая двери за собой.

— Скажи честно, ты идиот? — сквозь улыбку снова тихо спрашивает Бён, касаясь холодными пальцами рук, когда те закрывают чужое лицо. У Бэкхёна внутренняя дрожь по кончикам пальцев, потому что это последствия обмороженного тела, потому что его кожа теперь бледная и порой ничего не чувствует. Он почти каждую минуту касается чего-то, но иногда никакого эффекта, поэтому сейчас… он чувствует тёплые руки и пальцы, чувствует и это уже вызывает восторг где-то внутри. — Если бы ты ещё на колени встал, я бы тебя пнул.

— Бэкхён, я…

— В лоб, Чанёль.

Пак касается губами тонких пальцев, обхватывает их своими и слабо сжимает, прикрывая глаза. Глаза напротив не обвиняют его, не горят презрением или ещё чем-то таким, от чего у него внутри бурлит злость на себя. Глаза напротив светятся теплом, улыбаются и будто говорят о том, что ещё одна глупость и его точно пнут в лоб, хотя движения Бёну всё ещё даются с трудом.

— Я не смог тебя защитить, позволил дотронуться и поранить тебя, как после этого я…

— Жопой об косяк, — вдруг становится серьёзным парень, едва ощутимо для себя касаясь большим пальцем чужих губ. — Серьёзно, если ты, когда я выйду отсюда, не засунешь своё чувство вины куда-нибудь подальше, то я его засуну тебе в задницу, хотя не практиковал быть сверху ни разу.

Чанёль снова опускает голову и выдыхает. Они сидят в молчании, каждый думает о своём и только сейчас Пак понимает, как ему не хватало этого. Живой и такой же яркий Бэкхён касается его, гладит, даёт целовать собственные руки… Чанёль растворяется в сладком запахе с примесью лекарств, которым до сих пор окутан человек перед ним.

— Через три дня меня выписывают, надеюсь, ты приедешь.

— Я не могу не приехать, — шепчет волк, прикрывая глаза и облегчённо выдыхая.

— Бога ради, убери этот страдающий вид, потому что я чувствую себя гробом с надписью «Бён Бэкхён» на крышке!

— Не неси бред.

— Ну-ка, ну-ка, повтори, — щурится парень, вызывая у Чанёля тихий смех.

Бэкхён охает, когда к нему приближаются вплотную, встают на колени и крепко обнимают, согревая своим теплом. Врачи сказали, что некоторые участки кожи сильно поражены — кожа в тех местах будет не слишком чувствительна некоторое время, может вообще ловить онемение время от времени, но скоро это пройдёт. Бён иногда шевелит пальцами и касается ими шеи, что из этого немеет больше — понять сложно, он просто улыбается, когда Минсок заходит к нему в палату и говорит в какой раз, что он чёртов счастливчик.

Бён тонет в крепких объятьях, обнимая Пака за плечи и утыкаясь носом куда-то в воротник пальто, чувствуя горьковатый запах чужого парфюма. Тот оседает на губах, парень прижимается ближе, притягивая волка к себе, немного повернув голову и потеревшись холодным носом о кожу под ухом Чанёля. Внутри расплывается тепло, словно только что расплавленное золото течёт по венам и застывает, грея человека изнутри.

— Я всё понимаю, — говорит вернувшийся в палату Сехун, стоя у приоткрытой двери, — но время для посетителей кончилось, прошу на выход.

Чанёль закатывает глаза, осторожно целуя чужую щёку.

— Вообще-то не я один тут посетитель, — оборачивается к младшему Пак, а О только фыркает, открывая дверь.

— Я за охранника, повторюсь — прошу на выход.

Бэкхён тихо смеётся, прикасаясь пальцами левой руки к пальцам правой, ощущая немного шероховатую кожу, но продолжая улыбаться даже тогда, когда за Чанёлем и Сехуном закрывается дверь и он остаётся в палате один.

* * *

— Вам всё равно придётся поговорить с ним.

Чанёль чувствует какое-то дежавю, когда слышит сзади знакомый голос. Чунмён тихо выдыхает, суёт руки в карманы и стоит позади, не решаясь окончательно встать рядом с младшим. Пак сжимает в кулаке ключи от бёновского дома, думая, когда же его вечера всё-таки будут нормальными. Когда к нему перестанут ходить, когда он сможет спокойно дышать и не думать о том, что произошло несколько дней назад.

— Я не понимаю до сих пор, как ты вообще можешь даже видеть его, — цедит сквозь зубы молодой волк, оборачиваясь к омеге, который поджимает губы.

— Все мы совершаем ошибки, даже ты от них не можешь быть спасён, Чанёль.

— Не настолько, я никогда не причиню боль кому-то из своих близких.

— Не зарекайся, пожалуйста. Я прошу лишь один разговор, а потом ты сможешь уйти, и мы не будем тебя держать.

— Ладно.

Чунмён ведёт его к своему дому. Чанёль краем глаза осматривает дворик когда-то любимого дома, но старается как можно меньше акцентировать внимания на всём, заходя в прихожую, где сейчас гробовая тишина. Свет горит в гостиной и кухне, в последней вокруг довольно-таки длинного стола сидит стая — все задумчивые, вздрагивают, когда Чунмён, останавливающийся на пороге прочищает горло и проходит дальше, ведя за собой Пака.

— Я слушаю, а потом ухожу. Навсегда. — Спокойно оповещает всех Чанёль, вставая позади стула Ханя, что даже не поворачивает голову в его сторону, просто сцепляет руки в замок на столе и почти дёргает ушами, дабы не пропустить ни одного слова.

— Для начала я хотел бы принести свои искренние извинения, потому что был не прав.

Крис не может спокойно усидеть на месте, встаёт из-за стола и подходит к окну. Впервые Чанёль видит затылок вожака, который разговаривает с ним. Обычно взгляд глаза в глаза, немая угроза и вечное рычание в его адрес. Чанёль выдыхает, поглаживает край спинки стула пальцами, всё же вскидывая голову.

— Допустим, я их принимаю, дальше.

— Если бы не то событие, не та бойня и не ты, возможно, я бы так и остался деспотом, также ненавидел бы людей и держался от них подальше. Даже после того, как Чунмён приходил ко мне и объяснял, что все они не такие уж плохие, я не верил. Может эта детская травма, потому что моих родителей убили охотники, может быть… я слишком похож на своего отца.

Чанёль внимательно слушает, опускает взгляд на затылок Лу Ханя, хмыкает и опирается на спинку стула старшего руками, складывая их вместе. Раскаивающийся, такой спокойный и хороший Крис забавляет, Пак никогда не видел его таким. Он всю свою жизнь пытался доказать вожаку одно — люди не угроза, люди настоящие, яркие, живые, они совсем не похожие на волков. Люди те, к кому ты привыкаешь, ты понимаешь их чувства, эмоции, ты учишься у них добру, пониманию, состраданию, всему, чего так не хватает животным, коими они являются. Пусть умеют обращаться, пусть разговаривают на том же языке, но когда ты живёшь в одной семье, к посторонним в своём кругу ты не можешь относиться также. Волчата, что росли вместе с ним, были воспитаны по принципу — стая семья и кроме семьи больше никого не существует, Чанёль благодарен всем богам за то, что он отличается от них. Пусть его таскали, кусали, грызли, вечно издевались, Чанёлю плевать, ведь он нашёл своё место там, где почти ни один волк не сможет. Они с Чондэ нашли свои дома, пусть в чужом мире, но этот мир стал родным, стал слишком близким, чтобы за него не бороться.

— К главному, Крис, — нетерпеливо, стоя около кухонной плиты, одёргивает альфу Чунмён, коротким взглядом пробегаясь по своим волчатам.

— С этого дня, — омеги и беты вздрагивают, когда вожак подходит ближе и садится, смотря каждому из них в глаза поочерёдно. — С этого дня законы в стае меняются, я даю вам полную свободу. Те, кто хочет остаться здесь — остаются, если хотите, можете найти себе человека, друга… да кого угодно. Вы можете жениться, можете завести себе детей, но только будьте осторожны и обещайте, поклянитесь, что как только мне понадобится помощь — вы придёте по первому зову и поможете. Клянитесь, что даже проживая в мире людей не забудете о том, кто ваша семья, пусть и на нашем пути было много… болезненных моментов. Если Чанёль согласится, я попрошу его всё вам рассказать, всё показать, научить, как жить в обществе, где никто не знает об оборотнях, где вашу истинную сущность не примут, но, как я понял, радостно примут человеческую. Я никого не держу больше, но те, кто против — возвращаются со мной.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 678 9 Следующая ⇒