УДК 159.9(075.8) ББК88 41 страница

В ее категориях движение огненно-светового вещества внутри организма (" животных духов", ведущих свою родословную от пневмы) смогло быть представлено как строго механическое. Правда, уже подход с позиций оптики лишал смысла обращение к душе как объяснительному началу. Ведь отражение материальных частиц —носителей психики - от мозга так же не нуждается для своей реализации в душе, как не нуждается в этом отражаемый от поверхности световой луч. Но механика позволила привязать отражение к конструкции, стать на почву реального взаимодействия компонентов телесной машины.

Понятия о рефлексе - результат внедрения в психофизиологию моделей, сложившихся под влиянием принципов оптики и механики. Распространение физических категорий на активность организма позволило понять ее детерминистически, вывести из-под причинного воздействия души как особой сущности.

Согласно Декартовой схеме внешние предметы действуют на периферические окончания нервных " нитей", расположенных внутри нервных " трубок". Нервные " нити", натягиваясь, открывают клапаны отверстий, ведущих из мозга в нервы, по каналам которых " животные духи" устремляются в соответствующие мышцы, и те в результате " надуваются". Тем самым утверждалось, что первая причинадви-гательного акта лежит вне его: то, что происходит " на выходе" этого акта, детерминировано материальными изменениями " на входе".

Декартовская трактовка мышечной активности была непосредственно связана с общими коренными сдвигами во всем строе категорий новой физики. Прежнее понятие о силе несло на себе печать непосредственно переживаемого мышечного напряжения, отражающегося в самосознании субъекта как нечто первичное, далее неразложимое. Это впитавшее элементы субъективизма понятие применялось к объяснению физических процессов во внешнем мире. Теперь же работа мышцы определялась исходя из закономерностей механики, открытых на внешних материальных объектах.

Движение " животных духов" заполняло в концепции Декарта недостающее звено между внешними толчками и изменениями в поведении органических тел. Благодаря включению этого звена не оставалось пробелов в цепи причин и следствий, образующих механизм природы. Доказывалось, что общее количество движения в мире сохраняется неизменным и жизнедеятельность органов не может нарушить этот закон.

Основой многообразных картин поведения Декарт считал " диспозицию органов". Он понимал под этим не только анатомически фиксированную нервно-мышечную конструкцию, но и ее изменение. Последнее происходит, по Декарту, в силу того, что поры мозга, меняя поддействием центростремительных нервных " нитей" свою конфигурацию, не возвращаются (из-за недостаточной эластичности) в прежнее положение, а делаются более растяжимыми и, сохраняя следы прежде испытанных воздействий, придают току " животных духов" новое направление.

Автомат не способен изменять свое поведение, свою конструкцию под влиянием внешних стимулов. Декарт же строил проекты " машины", рефлексы которой перестраиваются благодаря опыту. Эти проекты являлись чисто умозрительными, но они важны как выражение общих тенденций научной мысли XVII века. Идея машинообразно-сти поведения уже тогда приобрела важный эвристический смысл. Она расценивалась как ключ к научному объяснению не только тех действий, которые производятся автоматически благодаря самой конструкции " нервной машины", но и действий вариативных, изменчивых, приобретаемых в опыте.

Древнее разделение движений на непроизвольные и произвольные приобрело после Декарта новый смысл. Большая часть мышечных актов, считавшихся прежде произвольными и объяснявшихся участием целесообразно действующей души, перемещается теперь в группу психических (чисто механических), рефлекторных; произвольные же движения отделяются от них по критерию воздействия на телесное поведение осознаваемого (стало быть, представленного в самосознании, в рефлексии субъекта) волевого стремления (воления, хотения) и тем самым признаются только за человеком.

Вся нервно-мышечная физиология последующих веков находилась под определяющим воздействием Декартовой схемы. В течение длительного исторического периода представление о машинообразном характере всех органических отправлений, включая и те, посредством которых мышцы живых существ реагируют на внешние влияния, служило компасом для исследования строения и функций нервной системы. После Декарта стало очевидно, что объяснять нервную деятельность силами души равносильно обращению к этим силам для объяснения работы какого-либо автомата, например часов. И сегодня можно присоединиться к словам известного английского физиолога Фостера, который писал, что если мы будем читать между его (Декарта) строчек, если мы на место субтильных флюидов поставим молекулярные изменения, которые мы называем нервным импульсом, если мы на место трубок с их клапанным устройством поставим современную систему нейронов, связь которых детерминирует прохождение и эффект нервных импульсов, Декартово объяснение окажется не совсем отличным от того, которое мы даем сегодня.

Но нервная система производит не только двигательные акты. И, представляя ее по образцу автомата, Декарт имел в виду не только детерминистическое истолкование мышечных реакций, до того считавшихся произвольными. Он стремился поставить в возможно более прочную причинную зависимость от телесного механизма то, что относилось к области душевных явлений, найти для этих явлений материальные эквиваленты, первичные по отношению к феноменам сознания.

В системе Декарта как таковой не расчленены объяснения, относящиеся к мышечной сфере, с одной стороны, к определенному кругу явлений психической сферы - с другой. Но с целью адекватной исторической оценки такое разграничение необходимо провести, учитывая последующую эволюцию понятия о рефлексе, в ходе которой в определенный исторический период оно стало считаться чисто физиологическим, относящимся только к переходу нервного импульса — через центры — с афферентного пути на эфферентный.

Между тем у Декарта понятие о рефлексе с самого начала строилось как психофизиологическое. Предполагалось, что между " входными" и " выходными" путями действуют те механизмы, которые осознаются душой в виде ощущений, представлений и чувств. Ощущения и представления не являются у Декарта рефлексами, но возникают и существуют только как определенные телесные состояния машинообразно реагирующего на внешние толчки организма.

Вопрос о том, какова миссия Декарта в истории научных представлений о психике и ее нейромеханизмах, служил предметом непрекращающихся дискуссий до тех пор, как Гексли в 1874 году указал, что ряд положений, составляющих основу и сущность современной физиологии нервной системы, был полностью выражен и проиллюстрирован в трудах Декарта.

В список этих положений Гексли включил следующие: органом ощущений, эмоций и мыслей является мозг; мышечная реакция порождается процессами в примыкающем к мышце нерве; ощущение обусловлено изменениями в нерве, связывающем орган чувства с мозгом; движения в сенсорных нервах отражаются на моторных, и это возможно без участия воли (рефлекторный акт); вызванные посредством сенсорного нерва движения создают в веществе мозга готовность вновь производить такое же движение.

После выступления Гексли приоритет Декарта в разработке кардинальных психофизиологических проблем становится общепризнанным.

Принцип " животного автоматизма" оказывается для естествоиспытателей путеводной нитью. Вместе с тем указанный принцип из-за недостатка конкретно-научных знаний был выражен в такой морфо-физиологической схеме, которая содержала немало умозрительного, а то и просто фантастического. Девизом нового естествознания было опытное изучение реальных причин явлений. Вполне понятно поэтому, что и Декартова схема принималась постольку, поскольку она служила руководством к экспериментальному исследованию нервно-мышечных функций. В ходе этого исследования обнаружился произвольный характер некоторых допущений. В результате отдельные детали конструкции отпали, но остов ее, выдержав опытную проверку, сохранился и укрепился.

К произвольным элементам, в частности, относилась гипотеза о " животных духах". Нельзя было доказать, опираясь на наблюдение и эксперимент, существование в организме особого вещества, которое объединяло бы деятельность нервной и мышечной систем, а также служило физиологическим носителем ощущений, восприятий и других психических актов. И все же гипотеза о " животных духах" упорно держалась в естествознании до конца XVIII века в различных вариантах и под различными именами, удовлетворяя до поры до времени потребность в понятии, которое указывало бы на материальный характер нервного процесса.

Напротив, мнение Декарта о шишковидной железе как центре, с помощью которого сознание непосредственно воздействует на тело, не встретив сочувствия, было отвергнуто и заменено другими, более близкими к опыту представлениями о районах центральной нервной системы, в границах которых осуществляется психическая деятельность.

Особое значение для последующего развития физиологии имела экспериментальная проверка поначалу кажущегося второстепенным утверждения Декарта о том, что объем мышцы при ее сокращении увеличивается. Опытное доказательство ошибочности этого взгляда принципиально трансформировало понимание природы нервно-мышечной реакции, что в свою очередь повлекло за собой далеко идущие изменения категориального строя биологического мышления.

Понятие о раздражимости

Опроверг мнение Декарта об увеличении объема мышцы английский врач и натуралист Глиссон (1597—1677). Притом опроверг экспериментально. Тем самым ставилась под сомнение вся концепция о " животных духах", трактовавшая сокращение мышцы как приток некоторого количества вещества.

Способность мышцы производить в ответ на стимуляцию " внутреннее жизненное движение" Глиссон обозначил термином " раздражимость". В отличие от Декарта, который разработал понятие о рефлексе, но еще не ввел соответствующего термина, Глиссон не только сформулировал понятие о раздражимости, но и обозначил его новым термином.

Глиссоном была высказана в первом приближении чрезвычайно плодотворная гипотеза о специфическом характере детерминации жизненных явлений. Вслед за сторонниками Декартовой линии он исходил из причинной обусловленности деятельности органа внешними раздражениями. Но если механицисты не придавали значения своеобразию этой деятельности по отношению к материальным условиям, ее вызывающим, то Глиссон выдвинул на первый план в детерминации процесса жизни те новые свойства, которые возникают на уровне органической природы.

Считая мышечное волокно обладающим способностью раздражаться, Глиссон полагал, что эта способность, данная живой ткани имманентно и потенциально, актуализируется только в результате раздражения, то есть под действием внешних физических факторов.

Глиссона воодушевлял в его обширных экспериментальных работах философский замысел, отличный от замысла Декарта и его продолжателей, а именно — чуждая механистическому естествознанию идея развития, возникновения новых качеств в жизни природы. Глиссон упрекал натуралистов в том, что они не проследили, как природа развивается от неорганической к растительной и животной. Его собственное открытие раздражимости подтверждало возможность естественнонаучного объяснения фактов органической жизни, несводимых к механическому перемещению частиц.

Уровень развития естествознания в XVII веке еще не позволил открыть вслед за раздражимостью другие свойства органической материи и продолжить начатое Глиссоном заполнение пропасти между двумя намеченными Декартом полюсами: механизмом природы и самосознающей мыслью.

Учение о нервных вибрациях и бессознательная психика

Новая веха в учении о психике как продукте работы " нервной машины" связана с попыткой Гартли представить эту машину в качестве действующей на принципах, открытых Ньютоном. Здесь перед нами еще один прецедент воздействия физических идей на объяснение динамики психических процессов.

Такое воздействие мыслилось опосредованным физиологическим устройством организма. Почерпнув в физике гипотезу о вибрациях, Гартли изобрел модель, которая объясняла поведение в целом, в его причинных связях с внешней средой. Это позволило включить психику в единый ряд, который охватывал общий цикл жизнедеятельности организма — от восприятия вибраций во внешней среде через вибрации мозгового вещества к вибрациям мышц.

Перед нами весь спектр коренных и для современной науки вопросов о нейродинамике психической деятельности. Они сформулированы на языке XVIII века. Но от этого не стали менее значимыми. При отсутствии каких бы то ни было позитивных знаний о природе нервных процессов Гартли сумел выдвинуть ряд физико-физиологических гипотез, родственных по своему смыслу современным исканиям. Ведь все гартлианское учение о вибрациях ставит целью определить нейродинамические, а не чисто морфологические эквиваленты психических процессов, выявить функциональные, телесные факторы, ответственные за различия в модальностях, силе, качестве сенсорных процессов и их преобразованных копий - идей.

Равно ошибочными были бы два предположения: а) считать, что система Гартли — это прямой перенос в психологию одной из естественнонаучных гипотез с целью выведения психологических закономерностей из физических; б) считать, что гипотеза вибраций заимствована из физики с целью проиллюстрировать закономерность, установленную и помимо нее, придать этой закономерности видимость строго естественнонаучного обоснования.

Гартли действительно находился под влиянием ньютоновского строя идей. Он подчеркивал, что ставит целью применить к изучению сознания метод, которому следовал Ньютон, — метод дедукции принципов из явлений. Гартли действительно опирался на соображения, высказанные Ньютоном в связи с критикой традиционной концепции " животных духов". Но решал Гартли задачи, выдвинутые логикой развития категориального строя психологии, а не оптики или механики. Важнейшей среди этих задач являлось преобразование взгляда на психическое как тождественное совокупности осознаваемых субъектом феноменов, то есть декарто-локковской концепции сознания.

Сточки зрения этой концепции все, что совершается за пределами сознания, относится к области физиологии. Напомним, что Лейбниц первым выступил против этого воззрения, противопоставив ему учение о бессознательной душе. Гартли называет имя Лейбница вслед за именем Декарта как автора, образ мыслей которого ему близок. Но Лейбниц, разрабатывая понятие о бессознательном, выводил его из природы души, тогда как для Гартли такое решение было неприемлемо. Он искал материалистическое объяснение процессов, которые не представлены в сознании, но вместе с тем детерминируют его работу. Лейбниц называл эти процессы малыми перцепциями, образующими тот айсберг, незначительная вершина которого открывается уму при наблюдении за собственной деятельностью. Гартли назвал эти процессы чувствованиями. Они складываются, по Гартли, в объективной системе отношений, то есть независимо от рефлексии, и сама деятельность рефлексии, с его точки зрения, является их производной.

Либо душа, либо нервная система — третьего не дано. Схема Гартли была не " настоящей", а воображаемой физиологией мозга. Но в условиях XVIII века она объясняла объективную динамику психических процессов, не обращаясь вслед за Лейбницем к душе как объяснительному понятию.

Все нервные вибрации Гартли разделял на два вида: большие и малые. Последние возникают в белом веществе головного мозга как миниатюрные копии (или следы) больших вибраций в черепно-мозговых и спинномозговых нервах. Учение о малых вибрациях объясняло возникновение идей в отличие от ощущений, а тем самым от всего " внутреннего мира", единственным строительным материалом которого, согласно Гартли, служат идеи. Поскольку же первичными считались большие вибрации в нервной системе, возникающие под воздействием на нее " пульсаций" внешнего эфира, " внутренний мир" идей выступал как миниатюрная копия реального взаимодействия организма с миром внешним.

Однажды возникнув, малые вибрации сохраняются и накапливаются, образуя " орган", который опосредствует последующие реакции на новые внешние влияния. Благодаря этому организм в отличие от других физических объектов становится обучающейся системой, имеющей собственную историю.

Основа обучаемости - память - способна запечатлевать и воспроизводить следы прежних воздействий. Она для Гартли — общее фундаментальное свойство нервной организации, а не один из психических познавательных процессов (каковой оказалась память в некоторых современных классификациях).

В схеме Гартли запечатлелась назревшая объективная потребность (продиктованная логикой развития научного познания) преодолеть дуализм Декарта, разъявший материальную субстанцию организма и спиритуальную субстанцию души. Успехи естественнонаучного исследования телесного субстрата жизни (начиная от открытия Глиссоном раздражимости) говорили о присущих живому телу свойствах, несводимых ник разряду автоматических движений (подобных работе сердечной мышцы), ни к сознанию и воле.

Постепенно в структуре научного мышления возникли три разряда явлений: а) физические, б) психические, но лишенные признаков сознательности и произвольности и в) чисто сознательные и произвольные.

Первым отобразило эти изменения учение Лейбница о " малых перцепциях" как форме неосознаваемой психики. Гартли (по собственному признанию) следовал за Лейбницем с тем существенным отличием, что объяснял неосознанные и непроизвольные реакции работой нервной системы, а не активностью духовных монад.

Объясняя вслед за Декартом поведение целостного организма, реакции которого, будучи вызваны колебаниями внешнего эфира, переходят в вибрации чувствительных нервов и посредством вибраций больших полушарий завершаются вибрациями мышц, Гартли стал автором второй, после Декарта, схемы рефлекса. В отличие же от Декарта Гартли охватил своей схемой поведение в целом, не оставляя за ее пределами сознание и волю. Они также рисовались имеющими свой особый нервно-мышечный эквивалент.

И декартовская, и гартлианская схемы носили умозрительный характер. Конечно, они не были игрой ума, лишенной опоры в научном опыте. Но это был создававший новый строй мышления опыт физики Декарта и Ньютона. Успехи же эмпирического изучения живых субстратов вносили существенные коррективы. Об этом уже говорилось в связи с открытием раздражимости.

Ряд других открытий, которыми славен XVIII век, углублял естественнонаучное объяснение жизненных функций, которые во все прежние века относились за счет действий неземного, восходящего к

Всевышнему, бестелесного агента - души. Открывались естественнонаучными методами особые свойства нервной ткани.

Самый крупный физиолог XVIII века - Галлер - вводит такие понятия, как мышечная сила, нервная сила, " темные (неосознанные) восприятия". Они указывали на свойства организма, столь же доступные объективному изучению, как и другие атрибуты материи. Правда, за пределы сенсомоторного уровня, к высшим проявлениям работы организма богобоязненный швейцарец Галлер выйти не отважился.

Это стало делом французских философов. Первым выступил Ла-метри, ставший на путь самоотверженной борьбы с верой в бессубстратное сознание.

Разделение рефелекса и принципа материальности обусловленности поведения

Ламетри считал себя преемником Декарта, полагая, будто разграничение последним двух субстанций представляло всего лишь " стилистическую хитрость", придуманную для обмана теологов. Вдохновленная идеями Декарта-физика работа по изучению органических основ поведения не прошла для философского материализма даром.

Распространив (в своем посвященном Галлеру трактате " Человек - машина", само название которого звучало как боевой лозунг) принцип машинообразности на человеческое поведение, Ламетри свел картезианское " мышление" к телесной субстанции, понятой не столько по-декартовски, сколько по-галлеровски.

Галлер в объяснении свойств организма не решился идти далее признания за материальным телом способности ощущать и реагировать. Мышление и волю он по-прежнему относил к бессмертной душе. Но французские материалисты, исходя из сенсуалистических посылок (" Нет ничего в мышлении, чего бы не было в чувствах", - учил Локк), отстаивали иной взгляд. Они доказывали, что нет таких умственных процессов, которые живое тело не могло бы произвести в силу своей материальной организации.

Этот вывод, для современной психологии аксиоматический, в XVIII веке означал бесстрашное разрушение тысячелетних догм, полемика вокруг которых приобрела в накаленной атмосфере предреволюционной Франции политический характер.

И хотя естественнонаучный опыт еще не проник за пределы раздражимости и чувствительности организма, идеи французских материалистов побуждали к строго причинному объяснению всех психических функций безостаточно.

Естествознание XVIII века еще не могло решить эту задачу. Но она была поставлена. Здесь, однако, назревала коллизия. У Декарта поведение телесной машины характеризовалось как сплошь рефлекторное (за исключением тех человеческих действий, иррегулярность которых ставилась в зависимость от непротяженной субстанции сознания). Полностью подчинялось рефлекторному принципу и вибрационное устройство Гартли.

У Ламетри, Кабаниса и других последователей Декарта-физика сознание трактовалось как свойство материальной организации. По Ламетри, человек — это машина, которая чувствует, думает, сознает, а не только перемещается в пространстве. Но является ли детерминация ее психически регулируемого поведения по своему типу рефлекторной?

В решении этого вопроса наметилась тенденция, однозначно выраженная Кабанисом: считать рефлекторными только те действия, в которых сознание не участвует. Кабанис различал три уровня активности организма: рефлекторный, полусознательный, сознательный (волевой). На высшем уровне включается головной мозг, рефлекторные же акты — продукт нижележащих отделов нервной системы. Тем самым разделялись два понятия: о материальной обусловленности поведения и об его рефлекторной природе, то есть понятия, которые для Декарта совпадали.

Принципу рефлекса — неотвратимого перехода внешнего воздействия в мышечное движение — считался теперь подчиненным только элементарный предсознательный уровень поведения. В представлении о поуровневой организации нервной деятельности отразились как неврологический опыт, так и новые эволюционные идеи, изменявшие направленность биологического мышления. Организм трактовался как система органов, представляющих в индивиде весь эволюционный ряд. Преемственность между органами нервной системы выражена, согласно Кабанису, в том, что низшие центры при отпадении высших способны реагировать самостоятельно. Такой самостоятельной бессознательной реакцией нервных центров и является рефлекс.

Возвращение к рефлексу как акту целостного поведения

С переориентацией на биологию трактовка рефлекса претерпевала категориальные изменения. В наиболее определенной форме их отразило учение чешского врача, анатома и

психофизиолога И. Прохазки (1749-1820).

Если у Декарта и Гартли модель рефлекса строилась на принципах физики, то у Прохазки она получила биологическое основание.

Прохазке принадлежит третья — после Декарта и Гартли — попытка представить работу целостного организма как основанную на рефлекторном принципе. К новому синтезу Прохазка пришел не сразу. Ему приходилось преодолевать аналитические установки школы Гал-лера, которая, выдвинув понятия о мышечной силе, нервной силе, " темных восприятиях", расчленила мышечные, нервные и психические явления, но не смогла выработать объединяющую их концепцию. Потребность же в синтезе неотвратимо назревала.

Понятие о нервной силе выражает у Прохазки единый принцип объяснения всех явлений, производимых нервной системой, - как Мышечных, так и психических. Нервная сила, подобно ньютоновской силе тяготения, носит всеобщий характер. Она " энергетическое" начало, заменившее представление о " животных духах", " флюидах", " анимальных и витальных частицах", вибрациях и других гипотетических процессах. Нервная сила лежит и в основе поведения организма. Однако, указывая на энергетику этого поведения, она не может объяснить его механизм. Для решения этой задачи Прохазка обращается к понятию о рефлексе, которое им преобразуется.

Самое важное заключалось не в новом представлении о локализации, а в положении о том, что все нервно-психические функции подчинены общей закономерности. Обе части " сенсоциума" — психическая и телесная - действуют по закону самосохранения, обеспечивают переход внешнего впечатления в целесообразное движение.

Рефлекс, по Прохазке, вызывается не любым внешним раздражителем, но только таким, который превращается в чувствование. Чувствование же повсеместно, независимо от того, становится оно актом сознания или нет, имеет одно и то же общее значение " компаса жизни".

Идея неразрывной связи организма с внешней природой выводилась первоначально из принципов механистического мировоззрения. Так, Декарт исходил из принципа сохранения количества движения. Этот закон не мог бы претендовать на универсальность, если бы живое тело творило из себя силы. Оно, согласно Декарту, и не творит их, но безостаточно зависит в своем поведении от внешних тел.

Прохазка также исходил из идеи тотальной зависимости организма от природы, его неразрывной связи с ней. Однако в качестве основания этой связи и зависимости у него выступает не закон сохранения количества движения, а закон самосохранения живого тела, который выполняется только при условии осуществления избирательных реакций на воздействия внешней среды. Такого рода реакции в свою очередь предполагают способность различать свойства внешнего мира и оценивать их по отношению к потребностям организма. Эта способность и есть психическое.

Тем самым учение о рефлекторной природе поведения было обогащено рядом новых идей: понятиями о биологическом назначении этой структуры (биология, а не механика), о пригодности ее для анализа всех уровней психической деятельности (монизм, а не дуализм),

о детерминирующем влиянии чувствования (утверждение активного участия психики в регуляции поведения, а не эпифеноменализм).

Важным нововведением Прохазки являлась его трактовка чувствования как " компаса жизни". Во всех случаях, когда предпринимались попытки вывести психические процессы из деятельности рефлекторного устройства (Декарт выводил из этой деятельности страсти — эмоции, ощущения, представления, а Гартли - также абстрактное мышление и волю), психическое соотносилось с возможностями этого устройства самого по себе, но не с особенностями внешней среды, в которой оно действует. В результате психическое оказывалось только следствием телесного автоматизма, но никогда — причиной.

Свой главный труд Прохазка назвал " Физиология, или Учение о человеке". Но этот труд не сводился к тому, что в дальнейшем стали называть физиологией человека. Перед нами антропологическое учение, в содержании которого представлен естественнонаучный анализ психической деятельности, базирующийся на рефлекторном принципе.

Признание за этой деятельностью причинного значения с точки зрения естественнонаучного опыта (а не свидетельств самосознания) говорило о новых тенденциях, которые привели через полвека к превращению психологии в самостоятельную науку, имеющую собственную категориальную " сетку", отличную от физиологической.

«Анатомическое начало»

Фигура Прохазки возвышается на рубеже XVIII и XIX веков. Его синтетическая концепция охватывала жизнедеятельность целостного организма. Однако естественнонаучная опора этой теоретической концепции была узка. Конкретных методик исследования рефлекторных актов еще не существовало. Реальный прогресс наметился в направлении экспериментального изучения анатомической структуры этих актов. В физиологии нервной системы воцарилось " анатомическое начало". Детерминирующей становится аналитическая установка, только на этот раз связанная с поисками не различных сил, а различных структур. Любопытно, что Прохазка, будучи сам выдающимся анатомом, считал, что анатомия бессильна раскрыть механизм рефлекса.

Между тем именно анатомическое изучение нервной системы создало предпосылки для дальнейшего развития и укрепления рефлекторной концепции. Одним из пионеров такого изучения был английский невролог Чарльз Белл (1774-1842). В 1811 году он опубликовал частным образом и распространил в кругу своих друзей трактат, формулировавший идею о новой анатомии мозга.

Новая анатомия мозга строилась на гипотезе о том, что раздельности нервных элементов соответствует раздельность функций. Белл

открыл различие функций задних и передних корешков спинномозговых нервов. Только при раздражении передних наблюдалось мышечное сокращение. Это открытие превратило понятие о рефлексе в естественнонаучный факт. Догадку о различной функции корешков задолго до Белла высказывали многие. Белл экспериментально установил это различие. Пройдет некоторое время, и в учебниках физиологии появится " рефлекторная дуга".

⇐ Предыдущая 36 37 38 39 404142 43 44 45 Следующая ⇒