ГЛАВА 29 ПОСТСКРИПТУМ 1 страница

Глава 2

Как-то раз, увидев Элизабет Тейлор верхом, Пандро С. Берман подумал, что из нее получится неплохая кандидатка на главную роль в ленте «Нэшнл Велвет», однако, взглянув еще раз, передумал.

«Довольно хорошенькая, но уж слишком мала», — заявил продюсер студии «МГМ».

Случилось это осенью 1943 года, когда Элизабет было одиннадцать лет, но ростом она скорее напоминала первоклассницу. Она бы неубедительно смотрелась в роли Велвет Браун, английской девочки, которая, переодевшись мальчишкой, пробирается в комнату, где взвешивают жокеев, и побеждает на общенациональных скачках. Однако Берман решил подождать, пока Элизабет подрастет. Он отправил своего ассистента Билли Грейди рассказать Элизабет и ее матери историю «Нэшнл Велвет», популярной книжки Энид Багнольд о маленькой девочке, которая мечтает выиграть в деревенской лотерее лошадь по кличке Пай. И она выигрывает ее и снова начинает мечтать, на этот раз о том, чтобы принять участие в общенациональных скачках. Затем Велвет Браун предается фантазиям о том, как она выиграет самый трудный и самый престижный стипль-чез. Ее мать, которая в свое время переплыла Ла-Манш, поощряет стремления дочери. «У каждого человека хотя бы раз в жизни должен быть шанс на сумасбродный поступок», — говорит она.

Итак, благодаря помощи жокея-неудачника, роль которого должен был сыграть Микки Руни, Велвет начинает объезжать свою лошадь. Затем, переодевшись мальчишкой, она выигрывает скачки. Когда же обнаруживается, что она девочка, ее дисквалифицируют, но Велвет уже все равно. Она воплотила в жизнь свою мечту, провернув отличное дельце, которому позавидовала бы любая другая девчонка в мире.

Элизабет хотела получить роль Велвет, потому что Берман пообещал, что студия заплатит за ее уроки верховой езды в конюшнях Дьюли, где Элизабет обучат стипль-чезу и прыжкам. Сара, разумеется, тоже ухватилась за эту роль, потому что благодаря ей можно было выйти в звезды. Она убедила дочь, что из той получится настоящая Велвет Браун, и Элизабет, легко поддававшаяся внушению, перевоплотилась в английскую девочку. Она превратила свою комнату в небольшую конную выставку — полную уздечек, седел и статуэток лошадей — и даже начала называть себя Велвет.

«Велвет — это была я», — говорила она годы спустя, все еще не расставшись со своими детскими фантазиями.

Каждый день Сара молилась вместе с дочерью перед тем, как прийти к Берману на «МГМ» где тот, поставив Элизабет у двери, измерял ее рост. Как только девочка подросла до того, чтобы играть в паре с Микки Руни, Берман разработал график съемок.

«Если учесть, что сам Микки от горшка два вершка, то ей не пришлось расти слишком долго», — заявил продюсер.

Чуть позднее Сара Тейлор и «МГМ» из соображений рекламы решили, что измерение роста само по себе не слишком впечатляет, и сочинили другую историю — о том, что Элизабет, для того чтобы получить эту роль, якобы заставила себя за три месяца подрасти на три дюйма. Сара без конца повторяла рассказ о том, что когда она привела дочь в кабинет к Берману, тот сказал ей, что девочка слишком мала ростом. Если верить утверждениям миссис Тейлор, Элизабет тогда с подкупающей убежденностью произнесла:

«Я обязательно подрасту, мистер Берман. Вот увидите, я подрасту».

И, с придыханием говорила Сара, словно дивясь собственному рассказу, ее дочь действительно подросла. «Она ведь дала слово, и, как мне кажется, начала расти с того самого момента, как дала это обещание».

Элизабет тоже предпочитала эту, более трогательную версию. Она рано продемонстрировала свое умение смешивать фантазии с реальностью и неизменно, словно попугай, повторяла сочиненную студией историю, словно так оно и было на самом деле.

Съемки «Нэшнл Велвет» растянулись на семь месяцев и стали для Элизабет первым наглядным свидетельством того, сколь мучительным может быть создание кинокартины.

«Я работала над этой лентой, не зная сна и отдыха, — вспоминала позднее актриса. — Ни одна другая картина за всю мою жизнь не стоила мне таких трудов, как эта».

Элизабет вставала рано поутру и до школы в течение часа упражнялась в верховой езде на своей капризной лошади по кличке Король Чарльз, в фильме превратившейся в Пая. Все трудные прыжки на беговой дорожке исполнялись профессиональным жокеем, но вся остальная верховая езда была делом самой Элизабет. И хотя ни одна из сцен, в которых она скакала верхом, не представляла собой опасности, юная актриса, тем не менее, была вынуждена часами оттачивать свое мастерство.

Роль Велвет Браун требовала, чтобы Элизабет носила ортодонтическую пластинку. Первоначально студия отправила девочку к дантисту, и тот изготовил для нее золотую пластинку за 120 долларов и серебряную за 86. На цветной фотопленке были сделаны пробы, но ни одну из пластинок не сочли достаточно фотогеничной.

Вот почему была сделана третья, проволочная с фальшивым небом, и Элизабет явилась на примерку. Ей удалили два молочных зуба, а в кровоточащие лунки вставили два временных, чтобы сие приспособление плотно держалось во рту. Видя, каким мучениям подвергается его дочь, Фрэнсис Тейлор вышел из себя. Когда же «МГМ» потребовала от Элизабет остричь волосы, чтобы еще сильнее походить на жокея-мальчишку, отец восстал против этой затеи. Студия проконсультировалась с юристами — вправе ли «МГМ» требовать от актрисы, чтобы та постриглась.

После нескольких совещаний, юридический отдел пришел к следующему заключению: «Данное требование является необоснованным, и заключенный контракт не дает нам права требовать от актрисы, чтобы она себя обезображивала или в такой степени изменяла свою внешность».

Таким образом, Элизабет сохранила волосы и надевала парик.

То был первый и последний раз, когда Фрэнсис Тейлор занимал решительную позицию. По правде говоря, его положение мужа, отца и главы семейства становилось все более шатким. В тот год на день Святого Валентина Элизабет купила две открытки. Одну из них она подарила отцу, даже не удосужившись ее подписать. Другая предназначалась ее отцу в фильме, Дональду Криспу. На ней Элизабет написала: «От твоей махонькой дочурки. С приветом, Велвет».

Участие в съемках стало целью всего существования Элизабет, как, впрочем, и Сары. Та сопровождала дочь повсюду на съемочной площадке и продолжала делать понятные только им обеим знаки, когда чувствовала, что игра дочери оставляет желать лучшего.

«Согласно калифорнийским законам, любой ребенок, не достигший 18 лет, работающий в студии, должен все время иметь при себе сопровождающее лицо, будь то опекун или кто-то из родителей, — объясняла Сара. — Так или иначе, я все равно была бы при ней. Ведь это единственный способ позволить ей сниматься в кино».

Однако Сарой двигали несколько иные чувства, нежели стремление защитить ребенка. Она, в не меньшей степени, чем ее дочь, находилась под впечатлением присутствия знаменитых кинозвезд, которых она ежедневно встречала в столовой. Элизабет удовлетворяла свою страсть тем, что всегда имела при себе записную книжку и при первой возможности умоляла таких звезд, как Спенсер Трейси, Кэтрин Хепберн или Хеди Ламарр, дать ей автограф. Одновременно Сара осаждала пресс-отдел «МГМ» чтобы ее познакомили с Кларком Гейблом.

«В «Нэшнл Велвет» я была дублершей Элизабет, — вспоминает Маргарет Керри. — И помню одно — что всякий раз, как ее мамаша начинала говорить, у меня мурашки бежали по коже. «О, Элизабет! » — этим своим голоском, — мисс Керри отлично передразнивает визгливый голос Сары, причем каждая последующая нота звучит все резче и пронзительней.

«О, Элизабет! — обычно восклицала мать после каждого эпизода. — О, Элизабет, дорогая, пойдем! — подражает ей мисс Керри. — И Элизабет, которая в ту пору была пай-девочкой, послушно ворковала в ответ: «Иду, мамочка! »

Голос самой Элизабет так и не достиг полноты диапазона и звучания, даже несмотря на уроки драматического мастерства.

«Обычно мы каждый день посещали уроки Люсилль Райман, — говорит Маргарет Керри. — И мисс Райман натаскивала всех нас — Сьюзан Питерс, Донну Рид, Кэтрин Грейсон, Элизабет и меня, — и мы выходили от нее, разговаривая совершенно одинаково».

Маргарет Керри также вспоминает, что у Элизабет, как и у ее матери, была склонность к мелодраматическим сценам.

«Я всегда заменяла Элизабет в тех эпизодах, когда ее снимали со спины, — рассказывает она. — Как-то раз я стояла рядом с Анджелой Лэнсбери, и какой-то мужчина так сильно задел ее по ноге, что я слышала, как треснула кость, можно сказать, она чудом осталась жива.

Как только это случилось, Элизабет подбежала к Анджеле, обхватила ее руками и запричитала:

— Ой, Анджела, Анджела. С тобой все в порядке? Тебе больно? — она кричала, и рыдала, и стонала, и молча пускала слезу, и все это выглядело так театрально, хотя я до сих пор убеждена, что она действительно страдала».

«Согласно первоначальным планам, на роль старшей сестры Элизабет пригласили Мону Фримен, — продолжает Маргарет Керри. — Но в один прекрасный день ее заменили на Анджелу. Мы с Элизабет обнаружили Мону где-то за площадкой, всю в слезах. Это буквально потрясло Лиз. До этого момента она даже не догадывалась, что кого-то могут заменить. Это ее напугало. А, кроме того, заставило работать усерднее, едва ли не из кожи вон лезть, лишь бы угодить режиссеру, Кларенсу Брауну, который проявлял к юной актрисе едва ли не отцовские чувства. Однажды, во время просмотра отснятого материала, кто-то прикрепил к двери ее гримерной золотую звездочку и табличку «мисс Тейлор». Браун распорядился, чтобы звезду убрали, а на табличке написали «Элизабет».

«Он опасался, что меня это обидит, — рассказывала Элизабет. — Он объяснил мне, что опасается за меня — это может вскружить мне голову, а когда подобное происходит, то люди, как правило, меняются. А он бы хотел, чтобы я всегда оставалась такой, как есть. Я понимала, что он хочет этим сказать, потому что мы с мамой уже об этом говорили, и я пообещала ему от всего сердца, что никогда, никогда не стану другой»:

Эта клятва, разумеется, была нарушена, как только лента «Нэшнл Велвет» вышла на экраны. Картина пользовалась колоссальным успехом. Критики превозносили Элизабет за ее «горячую целеустремленность и очарование». При раздаче «Оскаров» награды Академии удостоилась Энн Ревир, как лучшая актриса второго плана за роль матери Велвет Браун, а Роберт Керк — за редакторскую работу. Но звездой стала все-таки Элизабет Тейлор.

Элизабет Тейлор — это такая естественная, такая симпатичная юная актриса, какую все мы желали бы видеть», — писала «Нью-Йорк Пост».

«Все это делает двенадцатилетнюю Элизабет Тейлор настоящей звездой», — вторил ей журнал «Пик».

«Она действительно отлично поработала в этой картине, — вспоминает продюсер Пандро Берман. — Впоследствии она пришла ко мне и сказала: «За всю свою жизнь я не переживала так, как о моей лошади, Короле Чарльзе». Поэтому я отправился к Луису Майеру и сказал, что, по моему мнению, с нашей стороны было бы красивым жестом и вообще мудрым шагом подарить Элизабет эту лошадь. Это единственное, из-за чего она готова переживать, а кроме того, отлично сделала свое дело в картине».

И снова пришлось проконсультироваться с адвокатами. Те обсудили между собой возникшую проблему — вправе ли студия отдавать собственность, приобретенную за 800 долларов и стоящую к настоящему времени 500. В конечном итоге остановились на подарке с условием. Элизабет получит лошадь, с пониманием, что если та понадобится нам для возможных дублей, то мы получим ее в наше распоряжение в любое время и бесплатно».

В свой тринадцатый день рождения Элизабет удостоилась звонка от Бенни Тау, главы отдела кадров студии. Он сообщил юной актрисе, что Король Чарльз отныне принадлежит ей. Спустя несколько недель «МГМ» преподнесла ей еще один сюрприз. В знак признательности за отличную работу над картиной «Нэшнл Велвет» студия наградила ее премией в размере 15 тысяч долларов.

Пропасть между рядовой актрисой и звездой наконец-то была преодолена. «МГМ» потребовалось пять лет и с десяток второстепенных ролей, чтобы сделать звезду из Джуди Гарленд.

Совместные усилия крупной студии и настырной мамаши совершили тот же самый подвиг за вдвое меньший срок.

Несмотря на то, что ее дочь заняла прочную позицию в ряду ценных приобретений «МГМ», Сара не желала останавливаться на достигнутом. Не успела она высказать мысль, что Элизабет не помешал бы новый контракт, как жалованье тотчас подскочило с 200 долларов в неделю до 750. За сорок недель гарантированной работы тринадцатилетней Элизабет Тейлор в год причиталась сумма в 30 тысяч долларов. В новом контракте имелась также статья, оговаривавшая 250 долларов в неделю для миссис Тейлор. Таким образом, Сара зарабатывала 10 тысяч долларов в год за то, что повсюду сопровождала дочь, — правда, эта компенсация вычиталась из заработка Элизабет.

Хотя Сара приложила к тому все усилия, ей так и не удалось добиться отмены пункта, требовавшего, чтобы десять процентов общего заработка ее дочери отчислялись на приобретение облигаций и купонов военного займа.

Правда, ей удалось пробить для дочери дорогу в мир хорошо оплачиваемой рекламы, или, как это называлось в сороковые годы, «коммерческих связей». Первое коммерческое соглашение принесло Элизабет 3 тысячи долларов за право использовать ее фото для рекламы мыла «Люкс». За ним последовали контракты на рекламу мыла «Вудбери» и косметики «Макс фактор», после чего компания по выпуску поздравительных открыток пообещала заплатить Элизабет тысячу долларов за один из ее рисунков. За всем этим последовали бумажные куклы «Элизабет Тейлор» и книжки-раскраски. Кроме того, она получала по 3 тысячи долларов за каждое выступление по радио, половина суммы, однако, отчислялась ее матери, в качестве вознаграждения за подготовку дочери к передаче.

Одним из самых выгодных коммерческих контрактов стало соглашение с фирмой «Дьэлл, Слоун и Пирс» за книжку «Нибблз и я». За свой первый писательский труд во славу ее дрессированного бурундучка Нибблза. Элизабет получила гонорар в размере тысячи долларов. Книжка объемом в 77 рукописных страниц с «иллюстрациями автора» была отправлена «Дорогому господину редактору». В письме, написанном Элизабет на имя издателя, сразу чувствовалась направляющая рука отдела по связям с прессой. Одна дама в студии сказала, что, по ее мнению, не стоит все это перепечатывать на машинке, потому что вам скорее понравится все так, как есть, от руки.

Сначала была Лэсси, затем Пай и вот теперь Нибблз. Эта книга явилась заключительным штрихом в созданном студией портрете Элизабет Тейлор, изображавшем ее этаким юным воплощением Франциска Ассизского в юбке. Пресс-отдел разослал по редакциям журналов ее фотографии в окружении четвероногих питомцев — золотого ретривера (Лабрадора), коккер-спаниеля, черного кота по имени Джиперс-Криперс, лошади, восьмерых бурундуков и белки. Как и следовало ожидать, следующей картиной Элизабет стала лента «Мужество Лэсси», в которой ее имя стояло первым, оттеснив знаменитую колли на вторую строку. Тем не менее, многие критики по-прежнему отдавали предпочтение собаке. Вот, например, что писала «Нью-Йорк Геральд Трибьюн»: «Лэсси достойна самых высоких наград за актерское мастерство».

Эта картина была выпущена на экраны в 1946 году, вошедшем в историю как год, когда кинотеатры посетило самое большое число зрителей. Для тысяч ветеранов, возвращавшихся домой с войны, полных больших надежд, но без гроша в кармане, кино было самым доступным видом развлечений. Молодые солдаты и их жены валом валили на фильмы с участием таких кумиров, как Вэн Джонсон, Гари Купер, Боб Хоуп, Хэмфри Богарт, Грир Гарсон, Бетти Грейбл, Рой Роджерс, Бинг Кросби, Ингрид Бергман и Маргарет О'Брайен — десяти самых знаменитых звезд большого экрана.

Война не затронула Элизабет, пройдя стороной. Ее отец был слишком стар, чтобы быть призванным в армию, а брат — слишком молод. Единственным человеком из ее знакомых, кто служил в армии, был Микки Руни. Живя на Элм-Стрит в Беверли-Хиллз и посещая школу с единственной классной комнатой, расположенной тут же на «МГМ», Элизабет практически не сталкивалась с суровой реальностью окружающего мира. И хотя ей было уже тринадцать, когда умер Рузвельт, смерть президента ее почти не затронула — частично это объясняется тем, что родители девочки, являясь закоренелыми республиканцами, остались совершенно безучастны к общенациональной скорби.

Преемник Рузвельта тоже не произвел на них особого впечатления.

«Господи, да он же всего лишь торговец, галантерейщик», — заявила Сара своим знакомым, когда Гарри Трумэн вступил в должность. Однако она живо позабыла о своей нелюбви к новому президенту, когда в январе 1946 года ее пригласили сопровождать дочь в Белый Дом для участия в радиотрансляции вместе с Бесс Трумэн. Элизабет позже сказала матери, что президент Трумэн внешне почти копия Луиса Б. Майера, главы «МГМ».

Единственным ярким воспоминанием военных лет стало для Элизабет празднование победы над Японией. Однако эти воспоминания связаны не столько с массовым ликованием по поводу окончания войны, сколько с ее собственным восприятием себя как новоявленной кинозвезды.

«Для нас было такой неожиданностью, что посреди всего этого шумного праздника толпы людей узнавали во мне Велвет и просили автограф, — сказала в то время Элизабет. — Я ощущала себя ужасно счастливой, но от всего этого шума была как во сне».

Подобные моменты приподнятого настроения вскоре начали сменяться периодами подавленности и уныния, когда Элизабет заявляла, что больна, и по нескольку дней подряд не вставала с постели. Студия предпочла считать эти перерывы простоями, а не днями болезни, и поэтому Элизабет продолжала получать зарплату — а вместе с ней и Сара.

Первая хворь юной звезды, по всей видимости, явилась реакцией на перемены в семье, которые она в силу своего юного возраста не могла понять до конца. Эти перемены начались с того момента, когда Элизабет «одолжили» студии «Уорнер Бразерс» для участия в картине «Жизнь с отцом». Съемки этой ленты заняли пять месяцев. К середине этого времени Сара успела по уши влюбиться в режиссера картины, Майкла Кертиса, пятидесятивосьмилетнего венгра, который вошел в историю кинематографа главным образом как создатель «Касабланки» и первооткрыватель таланта Дорис Дей. Для похотливого Кертиса пятидесятилетняя мать Элизабет была лишь очередным мимолетным увлечением, которое закончилось одновременно со съемками фильма. Однако уже этот скоротечный роман на какое-то время разбил супружеские узы Тейлоров. Осенью Фрэнсис вместе с сыном уехал в Висконсин к своему дяде Говарду Янгу. Элизабет осталась в Голливуде с матерью.

Разлад между родителями повлек за собой обострение ее нездоровья. Хотя из архивных документов студии следует, что в течение года Элизабет, как правило, дважды в месяц не являлась на работу, официально ей засчитывали лишь пять дней болезни и соответственно вычли из жалованья только за эти пять дней. Большая часть невыходов на работу за 1946 год приходится на ноябрь, то есть именно на тот месяц, когда ее родители разъехались.

«По-моему, это просто совпадение, — говорит один из ее друзей. — Когда отец уехал от них, она восприняла это довольно спокойно. Не думаю, чтобы ее расстроил его уход из семьи».

То же самое говорит сама Элизабет: «Для меня то была невелика потеря, — заявила она. — Я и без того уже несколько лет ощущала себя безотцовщиной. Для меня отцами скорее были мой агент Джулс Голдстоун и Бенни Тау из «МГМ». Я обращалась к ним за помощью и советом».

В то время Элизабет снималась в фильме «Цинтия». В этой картине она сыграла роль болезненной девочки-подростка, родители которой чрезмерно пытаются оградить ее от всяческих треволнений и тем самым только усугубляют ее физические страдания.

«По-моему, она просто перенесла свои хвори и недомогания со съемочной площадки в жизнь», — вспоминал один из участников съемок.

За пределами площадки «МГМ» пристально наблюдала за состоянием здоровья юной актрисы.

Стоило на лице Элизабет появиться малейшему прыщику, как тотчас вызывали штатного врача студии, а саму актрису отстраняли от работы и отправляли в Лос-Анджелес для консультации лучшего дерматолога. Когда Элизабет наступила на гвоздь, ее тотчас на скорой помощи отправили в больницу. Слабый кашель потребовал исследования грудной клетки. Вначале именно студия первой реагировала на любое физическое недомогание или косметический недостаток, по вскоре уже юная звезда сама не давала студии ни минуты покоя.

Кроме постоянных жалоб на здоровье, Элизабет завела и другие привычки. Девчушка из «Нэшнл Велвет» неожиданно выросла, и такие ее партнеры по фильмам, как Мэри Астор, которая сыграла в ленте «Цинтия» ее мать, обнаружила, что милой детской застенчивости и непосредственности нет и в помине.

«Когда я наблюдала за Элизабет со стороны в столовой во время съемок «Нэшнл Велвет», — рассказывает Мэри Астор, — у нее был такой серьезный, сосредоточенный вид. Теперь же его как ни бывало. Куда только подевалась ее застенчивость? Элизабет начинала понимать — это, впрочем, естественно для ее возраста, — что природа наградила ее красотой. А еще она была смышленой. Очень даже смышленой. Такие обычно стремятся быть первыми в учебе. Для ребенка она отлично умела сосредотачиваться на работе — и этим мне нравилась.

Правда, другая «дочка» мне нравилась еще сильнее — Джуди Гарленд. Джуди была ласковой, привязчивой и восторженной. Элизабет же — сдержанной и слегка надменной. Вернее, более чем слегка. В ее фиолетовых глазах временами проскальзывало нечто расчетливое, словно она точно знала, чего ей хочется, и не сомневалась, что сумеет добиться своего».

К этому времени Элизабет было уже точно известно, что ей хочется стать кинозвездой. Как-то раз в студии она устроила матери скандал, и Сара, и без того обозленная из-за своих супружеских проблем, набросилась на дочь с обвинениями в том, что Элизабет с прохладцей относится к работе.

«Элизабет, если ты не заинтересована в том, чтобы хорошо делать свое дело — лучше уйди, — заявила она. — Это твое право».

Тем вечером Элизабет написала матери записку с «покаянием».

«Я многое передумала, — писала она, — и поняла, что вся моя жизнь принадлежит кино. Для меня уйти — то же самое, что отсечь дереву корни, — я бы вскоре увяла, иссохла и стала бы никому не нужна».

На студии Элизабет чувствовала себя в своей стихии. Ей нравилось выезжать на натурные съемки и играть перед камерой. Она обожала получать письма от поклонников и с восторгом рассматривала свои фотографии на обложке журнала «Лайф». Ее самолюбию льстило ощущать себя знаменитостью и вращаться в кругу других кинозвезд.

«Помнится, с каким восторгом я приходила в столовую на обед, — вспоминала Элизабет. — Кого там только не было! — Джуди Гарленд, Лана Тернер, Спенсер Трейси, Хеди Ламарр. А еще там стоял удивительный, ужасно приятный аромат женской косметики фирмы «Пэнкейк».

А кроме этого там явственно ощущался аромат чувственности, особенно если мимо вас летящей походкой проходили такие актрисы, как Ава Гарднер. Четырнадцатилетнюю Элизабет особенно манила к себе аура таких звезд, как Лана Тернер. От нее не ускользали восхищенные взгляды, которые моментально устремлялись в их стороны, как только актрисы входили в зал.

Все головы, как по команде, поворачивались в их сторону. А еще в реакции мужчин было нечто большее, нежели восхищение. Элизабет хотелось бы провоцировать подобную реакцию. Ради этого она красила ногти на руках и ногах алым лаком, обильно поливала себя туалетной водой, носила огромные серьги и наряжалась в пышные юбки и «крестьянские» блузки с глубоким вырезом. Она по-осиному перетягивала талию и всегда стояла прямо, выпячивая вперед грудь, словно предлагая миру два огромных кома свежевзбитых сливок.

«Мне постоянно приходилось следить за Элизабет, когда она наряжалась в эти свои съезжающие с плеча блузки, — вспоминала Анна Штраус. — Дело в том, что она сделала для себя открытие, какое внимание оказывают ей, когда она приходит в этих блузках, и, сделав это открытие, пустилась во все тяжкие. Элизабет с радостью делала из себя за ленчем объект всеобщего ухаживания, а в заключение, стянув пониже с плеч свою блузку, любила продефилировать через всю столовую — из конца в конец, — явно выставляя себя на всеобщее обозрение. Как только мне подворачивалась такая возможность, я тотчас подтягивала ей эти плечи повыше, но она, случалось, успевала ускользнуть от меня».

Чего, однако, нельзя сказать о Саре — та палец о палец не ударила, чтобы пресечь попытки дочери казаться старше своих лет. По правде говоря, она, наоборот, поощряла это стремление, раньше времени выталкивая дочь во взрослую жизнь.

«Я хорошо помню то время, когда Элизабет было всего тринадцать лет, и она отправилась в Вашингтон, чтобы вместе с миссис Трумэн в Белом Доме начать «Марш десяти центов», — вспоминает одна из ее знакомых. — Сара нарядила девочку в черное бархатное платье, белую шубку и нейлоновые чулки без шва. Разумеется, сама Сара красовалась в нарядах, более приличествующих инженю, но зато Элизабет у нее смотрелась скорее как девица легкого поведения, из числа тех, что играла Джоан Кроуфорд».

Подобно тепличному цветку, который искусственным образом заставляют раскрывать лепестки, Элизабет также расцвела до срока. К пятнадцати годам она оформилась в жгучую красотку, чья экзотическая внешность наводила на мысль о каких-то чувственных сладострастных тайнах. Писатель Дж. Д. Сэллинджер, увидев ее впервые, был сражен наповал:

«Она самое прекрасное создание из тех, что я когда-либо видел за всю мою жизнь», — произнес он.

Как-то раз Элизабет, нарядившись в одну из своих соблазнительных блузок, маясь бездельем, сидела в столовой за детским столиком, когда к ней подошел фотограф из какого-то журнала и поинтересовался, можно ли будет сделать ее снимки в купальном костюме. Элизабет повернулась к матери, чтобы узнать ее мнение.

«По-моему, это было бы просто чудесно», — отозвалась Сара и принялась уточнять детали сеанса фотосъемки на пляже. Элизабет позировала в белом закрытом купальнике, и фотограф нащелкал. около ста снимков, один другого лучше.

«У вас просто нет неудачных поз, — сообщил он ей. — Собственно говоря, вы самая прекрасная женщина из тех, что мне пришлось фотографировать, а я, можно сказать, перефотографировал всех красавиц мира».

«Ой, подумать только! — радостно заверещала Элизабет. — Ты слышала, мама? Ты слышала, что он сказал? Он сказал, что я самая... »

«Разумеется, мой ангел, я все слышала», — ответила Сара и поспешила повторить сказанное фотографом своей приятельнице Хедде Хоппер. На следующий день в газетной колонке мисс Хоппер появилось сообщение о том, что пятнадцатилетняя Элизабет Тейлор — первая в мире красавица.

Сара поддерживала постоянную связь со всеми ведущими голливудскими «золотыми перьями» того времени, но Хедда Хоппер пользовалась у нее особой симпатией — именно к ней она обращалась в первую очередь. (Незадолго до пятнадцатилетия дочери Сара приболела и была вынуждена написать мужу, умоляя его вернуться — почему бы им не попробовать восстановить былые отношения. Движимый чувством долга Фрэнсис Тейлор вернулся к постели больной супруги, дабы взбодрить ее и утешить, а затем согласился на примирение. На следующий день он прочитал обо всем этом в газете. Заголовок гласил: «Родители Элизабет Тейлор воссоединились» — и далее мелким шрифтом шла подпись — Хедда Хоппер).

Желая как следует нагреть руки на самой свежей розе в своем саду, «МГМ» забросила сей распустившийся цветок в картину «Свидание с Джуди» — слащавый мюзикл, задуманный как реклама для хорошенькой белокурой певички по имени Джейн Пауэлл. Элизабет получила в нем второстепенную роль красивой юной девушки из зажиточной семьи, однако не по годам избалованной и испорченной. То была роль «богатой девушки», которую за многие годы она еще доведет до совершенства.

По воспоминаниям Сары Тейлор, «Свидание с Джуди» стала той картиной, благодаря которой ее дочь из кинозвезды-ребенка превратилась в экранную соблазнительницу.

«Это было начало ее перевоплощения в объект всеобщего поклонения».

Сара была права. «Нью-Йорк Геральд трибьюн» писала, что некогда милое дитя из «Нэшнл Велвет» куда-то исчезло, уступив место «настоящей, неподдельной, стопроцентной певунье-сирене, перед которой открывается новая карьера».

Несмотря на все хвалебные отзывы, пятнадцатилетняя первая красавица мира все еще не имела кавалера. Она по-прежнему кокетливо стягивала с плечика блузку, повыше вскидывала юбки или туго затягивала талию, дабы продемонстрировать достоинства фигуры. Ее настырная мамаша купила ей черное вечернее платье без бретелек и даже разрешила каждый день красить губы — но увы, никто до сих пор так и не клюнул на эту приманку.

Наконец, совершенно отчаявшись, Сара попросила своего семнадцатилетнего сына Говарда, который в ту пору учился в школе Беверли-Хиллз, привести домой кого-нибудь из своих школьных друзей, чтобы они познакомились с Элизабет. На что Говард ответил, что его друзей кинозвезды не интересуют. Сара не отступила. Она даже устраивала пикники с вылазкой на природу или на пляж, чтобы только привлечь товарищей своего сына. Но все ее старания оставались безрезультатными. Парни попросту игнорировали Элизабет.

«Помнится, Элизабет по выходным приходила ко мне домой и сидела у меня часами, мечтательно сочиняя истории о всяких там красавцах-принцах, — вспоминает подруга детства Гейлин Макклюр. — В ней было слишком много детского и наивного. Когда я брала ее с собой на вечеринки, она не знала, как ей держать себя с мальчиками». Все это время Элизабет проводила долгие часы в полном одиночестве, лежа на кровати и предаваясь мечтам. Она играла в воображаемые игры со своими животными, вереща, как белка, или же насвистывая, как птичка. Найдя надежное убежище в мире фантазий, она не могла уже обрести уверенности в себе вне его. Элизабет читала комиксы «Арчи» и жадно проглатывала любые журнальные статьи, посвященные кинозвездам, их шикарным особнякам, нарядам, мехам и драгоценностям, это дешевое чтиво и стало краеугольным камнем ее образования, в то время как киноленты сформировали ее взгляды на любовь, романтические увлечения и нормы поведения. Как-то раз Элизабет призналась одной из живущих по соседству подружек, что после своего первого экранного поцелуя в «Цинтии» она каждый вечер «упражняется в поцелуях» с подушкой. А еще она «упражнялась в позировании» — сидя напротив зеркала, она часами «примеряла» к себе разные выражения лица, позировала и надувала губки. Однажды она ошеломила фотографа неожиданным вопросом, явившись на сеанс в обтягивающем свитере: «Какой вам сейчас нужен от меня вид — такой, который бы говорил, что я жду-не дождусь, когда же пролетит время? »

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒