Несуществующие 8 страница

— Почему я должен Вам верить, лейтенант? — резонно спросил тот, скрестив руки на груди.

— Потому что я влюблен в тебя, — признался Кёнсу и ощутил, как жгут, скручивающийся вокруг сердца, сдавил его еще сильней.

Глаза Чонина расширились от изумления.

— Влюблен так сильно, что дышать тяжело, — продолжил свое откровение Кёнсу. — И мне так страшно, что с тобой случится что-то непоправимое по моей вине. Я не могу этого допустить. Я обязательно все исправлю.

— Как?

— Сейчас мы должны добраться до Чанёля и Бэкхёна. Завтра утром лидер группы Сопротивления по кличке Сухо поможет тебе выбраться из Кэйдзё, а потом из Кореи. Ты поедешь в Штаты.

— В Штаты? — опешив, переспросил Чонин. — И надолго?

— Пока все не утрясется. Там тебе не будет ничего угрожать.

— Что, если я откажусь?

— Тогда я вырублю тебя и отправлю к Сухо связанным и с кляпом во рту, — решительно отрезал Кёнсу. — Плевать, что ты думаешь обо мне сейчас, ясно? — он подошел вплотную к Чонину, взял его за руку и приложил к своей груди. — Слышишь? И оно вот так постоянно бьется с тех пор, как я встретил тебя.

Чонин на секунду задержал пальцы на чужой груди, а затем выдрал руку.

— Могу ли я тебе верить?

Кёнсу достал из-за пояса брюк табельный пистолет и протянул его опешившему Чонину.

— Если я приведу тебя в ловушку — можешь распорядиться им как угодно. Меня застрелить, например. Я буду безоружным и полностью в твоей власти.

Чонин вздрогнул и с расширившимися от испуга глазами глянул на пистолет, а потом на хмурого Кёнсу.

Удары сердца отсчитывали тяжелые, неповоротливые секунды чужого молчания.

— Хорошо, — он тяжело сглотнул и дрожащей рукой сунул оружие за пояс штанов.

Сборы не продлились дольше пяти минут, в течение которых Чонин не тратил время зря — взял с собой самое необходимое, периодически косясь на бледного Кёнсу. Того трясло, несмотря на то, что он из раза в раз пробовал взять себя в руки, глубоко и спокойно дышал, повторяя про себя какую-то размеренную чепуху. Кёнсу прежде не чувствовал такого всепоглощающего страха, проникнувшего в каждую клеточку тела и парализовавшего нервные окончания.

— Ты в порядке? — обеспокоенно спросил Чонин, хотя после всего случившегося это ему полагалось бояться и бестолково стоять столбом посреди квартиры.

— Я справлюсь, — похолодевшими губами проговорил Кёнсу.

— Марса я не могу взять с собой? Что с ним будет?

— Я о нем позабочусь.

Чонин опять задержал на Кёнсу непонятный взгляд, но согласно кивнул.

Они спускались из дома по пожарной лестнице, потому что Кёнсу предполагал, что за центральным входом уже может следить полиция. Чонин ловко выскользнул из подъездного окна, будто всю жизнь привык сбегать тайком из дома и прятаться от слежки. Электричество в корейском пригороде экономили, ночью не горели даже уличные фонари, но это им сейчас было только на руку — пересекая трамвайные пути и бесшумно двигаясь в сторону черного рынка, Кёнсу искренне благодарил политику губернатора, экономившую на собаках-корейцах.

На лицах Бэкхёна и Чанёля застыло облегчение напополам с нервозностью — видимо, они тоже отчасти не доверяли Кёнсу и сомневались, что он и впрямь намеревается спасти Чонина из лап военной разведки и полиции. Кёнсу не мог их в этом винить. Они оба крепко обняли растерянного Чонина, впихнули ему в руки чашку горячего чая, потому что того тоже начинала колотить крупная дрожь. Кёнсу так сильно хотел обнять его и прижаться губами к его виску, но не стал этого делать.

Разве вправе он вообще касаться Чонина?

Чанёль уложил широкую и горячую лапищу Кёнсу на плечо, сказав сдавленно:

— Ты молодец. Он все однажды поймет.

Кёнсу только и оставалось, что надеяться на призрачное «однажды».

Все четверо пили чай до самого рассвета, а любое начало беззаботного разговора затухало из-за волнения, невидимо витавшего в воздухе.

Сухо заявился ровно в пять утра, с сигаретой в зубах, сверкающей улыбкой и бодрым голосом, не сочетавшимся с унылыми и уставшими лицами притаившейся в театре четверки.

— Доброе утречко! Кого тут требуется спасти?

— Меня, наверное, — поднял руку Чонин, явно обалдевший от своеобразного появления лидера повстанцев.

— Понятно. У нашего лейтенанта губа не дура, — хмыкнул Сухо, прищурив глаза и разглядывая стушевавшегося Кёнсу. — Готов?

— Не очень, — честно признался танцор.

— Ну, оно немудрено. Не беспокойся, я тебя не оставлю до самой отправки в Штаты, но и там тоже тебя примут наши люди. Мои хорошие знакомые. В беде мы своих не бросаем. Тем более, раз уж наш поехавший лейтенант попросил тебя сберечь, — подмигнул Чонину Сухо. — Ну что, вы уже попрощались?

— Да, — сказал Кёнсу.

— Нет, — послышалось в это же время от Чонина.

— Ясненько, — многозначительно сделал вывод Сухо, схватил Чанёля и Бэкхёна за руки и вытащил за собой на улицу.

Чонин посматривал на него из-под челки, закусив губу и явно не решаясь о чем-то заговорить. Кёнсу же вообще разговаривать не хотелось. Слова и мысли спутывались узлами, комок в горле разбух до такой степени, что мешал языку шевелиться и не давал дышать.

Сердце обезумело и прыгало под ребрами в сумасшедшем ритме, будто говоря, чтобы Кёнсу не вздумал отпускать Чонина от себя. Чтобы настаивал, чтобы доказал, что любит, чтобы не оставлял одного.

Но Кёнсу так сильно боялся, что еще раз увидит то жуткое отвращение на чужом лице, что не позволял сердцу повлиять на давно принятое решение.

— Твой пистолет, — Чонин протянул оружие и Кёнсу неосторожно схватил рукоять, мимолетно мазнув пальцами по чужой коже.

Оба вздрогнули и отвели глаза.

— Спасибо.

— И тебе спасибо, — выдавил из себя Чонин. — Сухо кажется хорошим человеком.

— Он такой и есть.

— Тогда… до свидания?

— Прощай, Чонин, — сипло проговорил Кёнсу, раздраженно моргая.

Какая-то странная пелена мешала глазам и очертания всего вокруг из-за нее расплывались.

— Не говори так. Скажи «до свидания», — возразил Чонин, вскинув упрямо голову. — Я хочу еще когда-нибудь…

— Прощай, Чонин, — с нажимом произнес Кёнсу. — Не трать время. Тебе пора.

— Кёнсу! — сердито донеслось в спину несуществующее имя, но его обладатель уже вышел из театра на улицу, попросив Сухо поторопиться.

И так ни разу и не обернулся до тех пор, пока Сухо не увел танцора за собой в лабиринт серых пригородных переулков. Горло окончательно свело болезненным спазмом и в груди что-то дрожало и горело огнем невыносимо.

— Что теперь собираешься делать? — шмыгнув носом, спросил Бэкхён, став рядом с Кёнсу и ласково задев его плечо своим.

— Я слишком много знаю, чтобы дать пропасть этим знаниям просто так на складе в Дзэнра-хокудо. Как думаешь? — глаза Бэкхёна восторженно расширились, а губы проговорили беззвучно слово «поехавший».

Кёнсу никогда не знал Корею без Японии. Но очень хотел бы увидеть. И показать ее однажды Чонину.

Когда ты уходишь, я на взводе, но делаю вид, что я в порядке.

Так глупо.

Underground — Adam Lambert

1991 год, Республика Корея, город особого назначения Сеул

— Прекрати! — строго прикрикнул Кёнсу, однако рыжее чудовище едва ли удостоило его вниманием, продолжая носиться по дому в странном возбуждении с задранным щеткой хвостом.

Котяра перевернул лбом табуретку на кухне, задрал половицу в коридоре и вцепился зубами в большой палец Кёнсу, кусая не больно, но ощутимо, привлекая внимание. Кёнсу зыркнул на него, отвлекшись от перебирания стручков гороха — кот уставился в ответ желтыми глазищами, будто пытался о чем-то сказать. О чем-то хорошем. Наверное. За два года, прошедших со времени их вынужденного сожительства, Кёнсу так и не научился понимать, что творится в голове рыжего чудовища. Он лишь исправно кормил его, отчего и прежде широкая усатая морда уже еле проходила в дверные проемы.

Котяру все устраивало, Кёнсу тоже — они заключили до поры до времени мирный договор и терпеливо выносили присутствие друг друга в пределах видимости.

— Наконец-то завершились двухдневные переговоры коалиции азиатских стран, обсуждавшие возможность проведения публичных судов над военными преступниками, потворствовавшими наиболее ужасным и кровавым злодеяниям во время японского имперского режима, — важно бубнил маленький телевизор. — Президент Республики Корея, Ли Ёнбэ, сообщил об организации нескольких десятков специальных групп для проведения расследований, опроса свидетелей и составления самой масштабной и каталогизированной картотеки имперских преступлений за все прошедшие годы…

Кёнсу все еще непривычно было слышать словосочетание «Республика Корея». Как, собственно, и смотреть в новенькое удостоверение личности, где значилось имя «До Кёнсу», а национальность «кореец» не выглядела позорным фиолетовым штампом на корке.

В ноябре тысяча девятьсот восемьдесят девятого года Япония неожиданно выяснила, что корейское Сопротивление лишь хотело казаться разрозненным и разбитым точечными операциями разведки и тайной полиции. На деле Сопротивление оказалось мощным штормом, прошедшим быстро и беспощадно по наиболее важным стратегическим объектам, заручившись поддержкой местного населения и организованно вытеснив неподготовленные к противостоянию японские войска. Восемь месяцев ушло на то, чтобы зачистить территорию Кореи, пока имперская армия разрывалась между Кореей, Китаем, где также вспыхнули восстания местных ополченцев и демонстрациям в самой Японии. Очередное покушение на императора оказалось успешным, метрополия погрузилась в кромешный хаос, а после и вовсе развалилась на куски под давлением нескончаемых восстаний и Третьего Рейха, который давным-давно уже превратился в номинальный союз независимых государств.

Империя перестала существовать. Теперь никто никому не запрещал быть корейцем, а несуществующий раньше Кёнсу превратился в полноценного До Кёнсу, отправив Кацу Оду в бессрочный отпуск.

Кёнсу не успел уехать по переводу в Дзэнра-хокудо. После побега Чонина три месяца длилось расследование всех обстоятельств задания военной разведки, заключавшегося в слежке за танцором. Первый помощник Миура рвал и метал, обещал Кёнсу веселую жизнь и был уверен в том, что побег не случился бы без участия военной разведки. Кёнсу вызывали на допросы каждую неделю, пытались поймать на не состыковках в показаниях, пробовали угрожать и давить, но не на того напали. Кёнсу чересчур хорошо знал методы работы полиции и разведки, чтобы легко им поддаться.

За три месяца они добились целого ничего. Капитан Исикава добродушно улыбался, встречая Кёнсу в коридорах теперь враждебного ведомства и незаметно передавал записки с кратким описанием хода расследования дела Кацу Оды.

Зато Кёнсу удачно подчистил все хвосты и ниточки, которые могли бы вывести дознавателей на Чанёля, Бэкхёна, Сухо. Лидера повстанцев так никто и не рассекретил до мятежа в ноябре, а кукольный театр продолжал собирать толпы визжащей малышни.

А затем случился ноябрь, вспыхнувшие восстания по всей Корее и Кёнсу пошел сражаться за собственную свободу. Ему удивительно легко далось это решение. Иного варианта не было, а Сухо принял его с распростертыми объятиями, давно уверенный, что рано или поздно Кёнсу придет к повстанцам.

Чонин сыграл в этом не последнюю роль. Точнее, воспоминания о нем. Больше Кёнсу ничего не осталось. Ну, если не считать противного кошары, конечно.

Все восемь месяцев Кёнсу вместе с группировкой Сухо зачищали Кэйдзё и всю провинцию от остатков японских войск. А по ночам Кёнсу тешила мысль о том, что однажды Чонин сможет вернуться в уже свободную Корею и вновь блистать талантом на сцене театра родного Кэйдзё, который теперь среди повстанцев и обычных корейцев все чаще называли Сеулом.

За две недели до того, как Япония вывела все войска с территории Кореи, Кёнсу поймал пулю в левое плечо и месяц провалялся в госпитале. Пуля зацепила нерв и теперь он не мог шевелить большим и указательным пальцем — Бэкхён, навещая Кёнсу в госпитале, постоянно сокрушался по этому поводу, однако Кёнсу с улыбкой говорил, что все могло бы быть куда хуже.

Потому что парню, шедшему рядом с ним, выстрелом снесло полголовы.

От Чонина не было вестей, но Сухо поклялся, что за ним в Штатах обязательно присмотрят, поэтому Кёнсу не волновался.

Только бесконечно скучал и подыхал от тоски. Особенно в военном госпитале. Ночью постоянно просыпался от того, будто ощущал запах лимонного мыла и терпкий аромат кожи самого Чонина. Каждый раз пробуждения оказывались очередным разочарованием.

После выписки из госпиталя Кёнсу получил очередную грамоту — уже от правительства Республики Корея, — а еще внушительную премию, на которую купил дом в пригороде Сеула с порядочным участком земли, где принялся выращивать овощи.

Рыжему чудовищу дом понравился. Чунмёну тоже — тот теперь каждую пятницу заявлялся без приглашения с бутылками соджу и навязчивыми разговорами. Конечно, Кёнсу только для виду бурчал на Чунмёна — пожалуй, без него было бы хуже. И без Чанёля с Бэкхёном. Эти двое тоже наведывались к нему регулярно — Бэкхён все же подался в театр, параллельно посещая актерские курсы, а Чанёль пошел диктором на первое сеульское корейское радио. Оба сияли от счастья. Они были вместе и Кёнсу, давно подозревавший, что так и должно в итоге произойти, был искренне рад за них.

— От Чонина нет вестей? — осторожно спрашивал Бэкхён.

— Нет. Я даже и не надеюсь, честно говоря. Я — всего лишь горькое воспоминание для него, Бэк, — с дрожащей на губах улыбкой отвечал Кёнсу. — Так лучше для нас обоих.

— Ну кому ты пытаешься врать, дурашка. Я же вижу, что болит.

Он был прав. Болело сильно. Но поделать ничего было нельзя. Кёнсу боялся писать или звонить, хотя Чунмён сообщил ненароком адрес своих знакомых, которые на первых порах присматривали за Чонином. Тот клочок бумаги так и лежал в ящике стола под замком.

Кёнсу боялся встретиться с отвращением Чонина. Или с абсолютно незнакомым ему человеком.

— Сейчас как дам! — он, притворно разозлившись, замахнулся ладонью на рыжее чудовище, но тот опять нагло куснул за палец, а в следующую секунду рванул к входной двери, потому что в нее кто-то постучал.

Кёнсу мельком глянул на время — для Чунмёна или Бэкхёна с Чанёлем рановато. Может, госпожа Чхве принесла на пробу помидоры, которые обещала?

Открыв дверь, Кёнсу увидел блестящие ботинки, пыльный серый чемодан рядом с ними, длинные ноги в черных брюках, светлую рубашку с двумя расстегнутыми пуговицами. Смуглые ключицы, острые скулы, ямочку на щеке, несмелую улыбку, широкий нос и сощурившиеся глаза под отросшей челкой.

Сердце буквально остановилось на вдохе.

— Привет, — сказало видение с лицом Чонина и его бархатным голосом. — Помнится, мы два года назад в одной крохотной квартире кое-что начали, но так и не продолжили. Я пришел стребовать обещанное с некоего До Кёнсу, — в глазах Чонина блестели искорки и игривые звездочки, а улыбка так и требовала поцелуя.

Сердце Кёнсу на следующем вдохе забилось вновь.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 78