Несуществующие 7 страница

Исикава тяжело вздохнул.

— Лейтенант Ода, оглядываясь на Ваши прошлые завершенные дела, я не могу сказать, что у Вас недостаточно опыта или что Вы безответственно подходите к заданию. Вы педантичны, у Вас отлично работает интуиция и чутье, Вы блестяще применяете теорию на практике. У Вас никогда не было видимых изъянов… до сих пор, — капитан сделал многозначительную паузу. — Что именно на этот раз пошло не так?

— Субъект не поддерживает связь с Сопротивлением, сэр, — повторил Кёнсу.

Капитан раздраженно поджал губы.

— Вы действительно полагаете, что первый помощник губернатора Миура мог абсолютно беспочвенно обвинять субъект в сомнительной деятельности? Господин Миура, между прочим, щедрый меценат, основатель благотворительных фондов и человек, о котором отзываются все исключительно положительно. Вы думаете, он оклевещет другого человека просто так?

Кёнсу очень хотелось сказать «да», однако он знал, что этого говорить не следует, чтобы не ухудшить и так шаткое положение вещей. Поэтому он просто пошевелил во рту пересохшим языком и с явным усилием пробормотал:

— Нет, сэр.

Исикава дернул бровью.

— Хорошо, с этим мы определились. Коль уж господин Миура не солгал нам, тогда за целый месяц наблюдения у субъекта должны были обнаружиться хотя бы малейшие признаки причастности к террористической деятельности. Верно?

— Так точно, сэр.

— Тем не менее, все Ваши отчеты можно обобщить одним предложением — связь с Сопротивлением не обнаружена, продолжаю наблюдение. Так?

— Да, сэр.

Исикава изогнул губы в ироничной улыбке, будто учитель, твердо знающий, что именно этот ученик нашкодил и пытающийся вынудить его честно признаться в содеянном.

— Чувствуете, что здесь что-то не сходится, лейтенант Ода? Миура утверждал, что субъект — член Сопротивления, Вы же в отчетах докладываете, что субъект кристально чист. Парадоксально, не находите? — и не дав Кёнсу возможность ответить на вопрос, он продолжил: — Если уж мы ранее заключили, что господин Миура по определению лгать не может, то… Вся загвоздка, выходит, в Вас, лейтенант. Или Вы халатно отнеслись к выполнению столь деликатного задания, или Вы что-то скрываете, принося мне раздражающе одинаковые, пустые писульки.

Кёнсу тяжело сглотнул, ощущая, как похолодели ладони, а по спине, скрытой под рубашкой, проползла капля пота. Исикава смотрел пронзительно и остро, будто собирался искромсать взглядом Кёнсу на части и вытащить правду прямо из внутренностей.

— Так что Вы мне скажете в свое оправдание, лейтенант?

— Субъект не связан с Сопротивлением, сэр. Это все, что я могу сказать.

Капитан что-то недовольно прокряхтел, встал из-за стола и подошел к окну, сцепив руки в замок за спиной.

— Вы всегда мне нравились, Ода. И нравитесь до сих пор. Есть в Вас что-то подкупающе честное и прямое, как палка, несмотря на то, что в ведомстве все угрями привыкли извиваться, — он вновь тяжко вздохнул, будто уже заранее сожалел о том, что скажет дальше. — Я знаю, что Вы не лжете. Но… Преимущество правды у господина Миуры.

— Я… понимаю, сэр.

— Точно ли Вы все понимаете, Ода? — снисходительно переспросил капитан, пускай его взгляд выражал искреннее сожаление. — Вы с сегодняшнего дня отстраняетесь от этого дела. Миура огорчен тем, что один из лучших сотрудников ведомства оказался бесполезным и не смог выполнить простое задание, поэтому особым указом администрации Вас переводят в военный штаб в Дзэнра-хокудо на должность заведующего хозяйственным складом. С завтрашнего дня субъект передается в распоряжение тайной полиции, у которой, судя по всему, в любом случае появятся результаты, которые полностью удовлетворят Миуру. Играть в игры с ним уже никто не станет.

Кёнсу словно парализовало. Он врос в неудобный стул, на каком сидел, и никак не мог пошевелить онемевшими ногами, а пересохший язык и вовсе прилип к нёбу. Мысли тоже отказывались шевелиться, словно увязшие в густом желе из страха. Но его испугал не перевод черт знает куда и не огорчение Миуры, а то, что Чонином будет заниматься тайная полиция. Уж эти ребята на нем живого места не оставят.

— Как Вам перспектива, Ода? Может, хотите что-то сказать?

— Нет, сэр, — разомкнул наконец слипшиеся губы Кёнсу. — Все предельно ясно.

Исикава невесело хохотнул.

— Вы — удивительный человек, Ода. Я бы на Вашем месте орал бы, сердился, попытался бы набить самому себе морду, но Вы…

— Не вижу в этом смысла, сэр, — сипло возразил Кёнсу, пробуя пошевелить онемевшей ногой. — Было приятно с Вами работать. Мне сообщат дату перевода в Дзэнра-хокудо?

— Да, конечно, — рассеянно ответил капитан, явно удивившись спокойному лицу и тону уже бывшего подчиненного.

— В таком случае, сэр, прощайте, — Кёнсу медленно поднялся со стула и, к счастью, достаточно твердым шагом направился к двери, не забыв слегка поклониться Исикаве на прощание.

— Постойте, Ода! — окликнул его голос капитана у самого выхода из кабинета. — Даю Вам время до сегодняшней ночи. Больше, увы, предоставить не смогу.

В груди Кёнсу что-то болезненно кольнуло.

— Для чего, сэр?

— Для того, чтобы поступить правильно. Думаю, я сумею крайне неэффективно применить сотрудников разведки и полиции в случае исчезновения какого-нибудь человека, — губы Исикавы тронула теплая улыбка. — В конце концов, я с самого начала знал, что это дело с помощником Миурой ничем хорошим не закончится. Так оно и вышло. А теперь ступайте, Ода! Надеюсь, мы с Вами еще как-нибудь свидимся.

Кёнсу, закрывая за собой дверь кабинета капитана, мысленно проговорил «и я тоже на это надеюсь, сэр».

* * *

Он летал по всему городу, как ошпаренный, рассчитывая переделать десяток задач одновременно и, к своему вящему удивлению, везде успевал впритык. Удача сопутствовала в делах, а пока еще действительное удостоверение ведомства разведки помогало кое-где обойтись меньшими жертвами. Возможно, сама судьба и все оставшееся время соблаговолили Кёнсу в его нелегком деле.

В деле спасения Чонина.

Кёнсу даже не сомневался, что Исикава именно танцора имел в виду, когда говорил об исчезновении человека. У капитана всегда в глубине души было это, были человечность и справедливость, которые позволили ему сделать правильные выводы и предоставить крохотный шанс для того, чтобы помочь невиновному избежать допросных комнат тайной полиции. Кёнсу пытался на скверном исходе событий не зацикливаться, потому что ему предстояло сделать еще несколько суматошных кругов по Кэйдзё, чтобы собрать Чонину необходимые вещи и договориться с нужными людьми.

Кёнсу — единственный, кто был способен уберечь его от цепких, костлявых пальцев полицейских дознавателей.

Наверняка все ведомство разом, помощник Миура и Оосава пришли бы в истинный ужас, узнав, что безупречный Кацу Ода с письмом из самого Токио во время ликвидации столичной группировки Сопротивления помог избежать смерти одному из лидеров террористов. Почему так получилось, Кёнсу толком объяснить не сумел бы, но по пылающему взгляду, словам и действиям мужчины по прозвищу Сухо понял, что его намерения не включают в себя хаотичные массовые убийства простых граждан. Он не был слепым радикалом, жестоким убийцей или бездушным командиром, с радостью жертвовавшим своими товарищами ради призрачного шанса избавить Корею от влияния империи. Сухо был, скорее, философом-мыслителем с утопичной идеей свободной Кореи, страстной готовностью сражаться за это, однако не стремясь постоянно выбирать между меньшим и большим злом. Пробуя обойтись без подобного выбора вообще и ценя жизнь, как таковую. Он считал — в чем тогда будет смысл освобожденной Кореи, если самих корейцев в ней не останется?

Кёнсу разговаривал с ним всего один раз — накануне начала операции по ликвидации. Помог ему сбежать после недолгого обмена нецензурными любезностями, а Сухо в ответ пообещал оказать любую посильную помощь, если «сумасшедшему лейтенанту» таковая от нищебродов-революционеров когда-нибудь понадобится.

Как выяснилось в итоге — все-таки понадобилась. И быстрее, чем ожидалось.

Реорганизованная, собранная из остатков предыдущей группировки, нынешняя столичная группа Сопротивления пряталась в пригороде Кэйдзё, под тем самым потрепанным буддийским храмом на черном рынке и лидер лично вышел поприветствовать Кёнсу, который уже всерьез собирался начистить морду одному упрямому кретину за то, что тот отказывался проводить его к Сухо.

— Ты, лейтенант, никак решил к нам присоединиться, таки утомившись японским господам прислуживать? — насмешливо и нагло поприветствовал его Сухо, но все равно глубоко поклонился, этим выражая Кёнсу уважение.

— Если бы, — хмыкнул Кёнсу. — Ты сможешь спрятать и вывезти из страны одного человека?

— Смогу. Если тебя, лейтенант, то хоть сегодня готов.

— Не меня. Кое-кого.

Сухо смерил Кёнсу непонятным взглядом, почесал подбородок и, наконец, загадочно улыбнулся. Так, словно у них с Кёнсу появилась еще одна тайна на двоих. Что, впрочем, было не столь уж далеко от истины.

— Этот кое-кто важен лично для тебя?

— Да. Очень, — без лишних сомнений подтвердил Кёнсу и выдержал минутное откровенное разглядывание от лидера Сопротивления.

— Тогда ладно, сделаю все по высшему разряду для поехавшего лейтенанта, — хохотнул Сухо, прикурив и сжав сигарету зубами. — Ты, признаться, меня удивил. Я-то думал, тебе ничего нет дороже твоих заумных книжек, жучков и принципов. А тут вот оно как оказалось.

— Я сам от себя такого не ожидал, — усмехнулся Кёнсу. — С книгами всегда как-то проще было.

Сухо фыркнул и оголил белые зубы в широкой улыбке.

— С людьми, лейтенант, а не с книжными примерами, в разы веселее. А уж со свободными — тем паче.

Он пообещал уже к сегодняшней ночи подготовить для Чонина фальшивое удостоверение затем, чтобы ему можно было покинуть Кэйдзё. Кёнсу отдал Сухо часть своих сбережений для покупки необходимых билетов — согласно плана Кёнсу Чонина нужно было сперва вывезти из Кэйдзё, затем из губернаторства в соседний Китай, а уже оттуда намного легче добраться до Соединенных Штатов, избавившихся от власти Рейха и значительно окрепших за прошедшие два года.

Там Чонину точно ничего не грозило. Там он сможет спокойно заниматься любимым делом, не оглядываясь по сторонам и не боясь доносов об антиимперской деятельности, допросных комнат и благочестивых первых помощников губернатора.

О большем для Чонина Кёнсу и мечтать не смел.

— А ты, лейтенант? — неожиданно спросил Сухо, проводя гостя до выхода из их подвалов под храмом. Если кто-то из встреченных по пути повстанцев удивлялся тому, как их лидер запросто общается с военным разведчиком, то виду все равно не подавал.

— Что я?

— Сбежать с этим человеком не хочешь?

— У меня еще есть о ком переживать здесь, чтобы так бездумно срываться с места, — Сухо глянул на Кёнсу выразительным взглядом, намекая, что такие брехливые басни тот может рассказывать кому угодно, но не ему. — Я сомневаюсь, что… он захочет быть со мной после того, как правда вскроется.

— Ну, я-то с удовольствием с тобой встретился, как видишь, — хмыкнул Сухо. — Хотя правду о тебе я знаю давным-давно.

— Ты — другое дело. Ты мне должен и тебе претит то, что ты обязан жизнью какому-то предателю, прислуживающему империи. Ты хочешь избавиться от этого долга поскорее. Так же? А его я не хочу делать своим должником. Хочу, чтобы он спокойно жил и занимался тем, что любит. Я стану только раздражающим напоминанием о том, что с ним приключилось. Не хочу так.

— Лейтенант, я встретился с тобой потому, что ты хороший парень с добрым сердцем и ты уж точно не способен стать для кого-то скверным напоминанием о чем-то, — протянул Сухо. — Решение за тобой, но я бы на твоем месте не стал бы так просто отпускать того, кто для меня что-то значит. К кому я испытываю чувства. Ты потом горько пожалеешь об этом. В конце концов, твоя жертвенность и благородство ночью тебя не согреют.

Кёнсу пожал плечами, ощущая, как в груди все скукожилось и заныло, реагируя на сказанное. Сердце Чонина также никуда отпускать самого не хотело, но подчинялось прагматичному разуму беспрекословно.

— Эй, лейтенант? — окликнул его Сухо.

— Ну что еще?

— Как бы тебя звали, живи мы в свободной Корее?

— Зачем тебе?

— Ну скажи, жалко что ли? — игриво прищурил один глаз лидер Сопротивления.

— Кёнсу. Меня бы звали Кёнсу.

— Хорошее имя, — одобрил Сухо. — Меня Чунмёном звать. Ты, если что, приходи ко мне. Нам твоя помощь очень бы пригодилась.

— Я подумаю, — пообещал Кёнсу.

И Сухо расплылся в довольной улыбке, мельком распознав в чужой интонации то, на что он надеялся.

Он не сомневался, что Кёнсу еще вернется. Кёнсу не сомневался тоже.

* * *

Спектакль в кукольном театре только-только закончился и детишки по привычке оглушительно аплодировали вышедшим на поклон Чанёлю и Бэкхёну. Кёнсу прятался за углом дома, дожидаясь пока малышня разбредется по сторонам и даст возможность им троим поговорить с глазу на глаз. Ему предстояло заручиться поддержкой друзей Чонина перед тем, как идти сознаваться во всем самому танцору.

Они — единственные, кто будут на стороне Чонина при любом раскладе. И Кёнсу надеялся, что их искренняя дружба с Чонином поможет им выслушать Кёнсу до самого конца и отнестись к сказанному без лишнего драматизма. Слишком мало времени осталось до того момента, как Кёнсу перестанет на что-либо влиять.

Чанёль заметил его первым и радостно размахался руками, обнажив широкую белозубую улыбку.

— Бэкхён, ты только глянь, кто к нам пришел! Чонин не с тобой?

— У Чонина репетиция в театре, — выдавил из себя Кёнсу, нервно улыбнувшись. — Я один.

— Нарисованный тобой задник пользуется успехом, — проговорил подошедший поближе Бэкхён. — Все детишки ходят по рынку с задранными к небу носами, как у этих барышень на рисунке. И мы ставили Золушку уже четыре раза подряд. Было бы просто шикарно, если бы ты, Кёнсу, согласился помочь нам с задником к «Гензель и Гретель», Чанёль покажет тебе, каких кукол он уже сшил и…

— Мне нужно с вами поговорить, — оборвал его вдохновленную речь Кёнсу. — Надеюсь, вы поймете меня правильно, не станете перебивать до самого конца. Договорились?

Кёнсу ожидал миллиона вопросов от них, возмущения и перевода всего в шутку, но, к его удивлению, Бэкхён и Чанёль оказались благоразумными и не стали ему перечить. Бэкхён предложил побеседовать внутри театральной пристройки, чтобы избежать лишних ушей — черный рынок был корейским, однако ухо следовало держать востро с каждым вторым.

Он рассказал им все с самого начала, сперва описав разговор с Оосавой в кафе и закончив сегодняшней встречей с капитаном. Кёнсу говорил о слежке в театре, о подсунутых в квартиру жучках, об обстановке в труппе Чонина, о Хасимото и Миуре. Упомянул обо всех деталях кроме того, какие именно чувства он испытывал к Чонину. Он не мог подобрать правильных слов, да и сомневался, что это было так необходимо.

Бэкхён и так все понял намного раньше, чем осознал сам Кёнсу.

Следовало отдать им обоим должное — ни Чанёль, ни Бэкхён не нарушили слова и не перебивали его. Конечно, увидев его удостоверение военного разведчика, они напряглись и посматривали на него с подозрением, но по ходу рассказа Кёнсу подозрение выветрилось, сменившись чем-то теплым и сожалеющим. Кёнсу обрадовался тому, что ему удалось поведать все максимально искренне, иначе они ни за что не поверили бы — а Кёнсу их помощь была остро необходима.

— Так что от нас требуется, лейтенант Кёнсу? — насмешливо, но по-доброму спросил Бэкхён после того, как чужое признание прозвучало полностью. — Из нас с Чанёлем разведчики так себе, солдаты тоже. Мы даже в Сопротивление поэтому не суемся — будем лишь место в их подвалах занимать. Мы не сможем никому начистить рожи, если за Чонином кто-то станет гнаться.

— Мне нужно, чтобы вы приютили Чонина в своем театре этой ночью, — ответил Кёнсу. — Завтра утром Сопротивление отправит его к границе с Китаем. Никакого преследования бояться не нужно — я решу этот вопрос своими силами. Я просто должен быть уверен, что Чонин будет в безопасности до момента встречи с повстанцами.

— Почему Сопротивление помогает тебе? Разве военная разведка не занимается преследованием повстанцев?

— Занимается. Но их лидер, Сухо, у меня в долгу. Я спас его от зачистки год назад и с тех пор он искал возможность помочь мне и рассчитаться с долгом.

— Мы знакомы с Сухо. Он тоже периодически приходит смотреть наши постановки, — изумленно выдохнул Бэкхён. — Ты какой-то неправильный разведчик, Кёнсу. Спасаешь лидера Сопротивления, пытаешься вытащить из полной задницы Чонина, представляешься корейским именем при знакомстве и даже не пробуешь делать вид, что истово служишь империи. Как ты умудрился продержаться в ведомстве так долго и не вызвать подозрений?

— Раньше у меня не было ничего, за что следовало бы бороться, — просто сказал Кёнсу. — Поэтому плыть по течению в относительной безопасности было не так уж плохо. Близких родственников у меня нет, родители умерли от эпидемии гриппа десять лет назад и с тех пор я привык быть все время один. Привык притворяться послушным и правильным, поэтому меня сочли вполне подходящим кандидатом для службы во благо империи, отправили в военное училище, затем в армию, где меня заметил мой будущий начальник, тогда еще лейтенант Исикава и изъявил желание пригласить в ведомство военной разведки. До недавних пор жизнь моя была вполне терпимой.

— Но ты знаешь свое корейское имя. Откуда?

— Это, возможно, остатки воспоминаний. Я помню, что мама так называла меня. Только Кёнсу. «Кацу Ода» мне вручили уже в училище вместе с новым удостоверением личности.

— Но почему годы службы не вытравили из тебя этого Кёнсу? — допытывался Бэкхён. — Имперская пропаганда работает отлично, особенно с теми, из кого предполагалось лепить послушных пластмассовых солдатиков.

— Я не хотел забывать Кёнсу. Не хотел забывать родителей. Я решил, что лучше уж сохранить двойственность мыслей и притвориться пластмассовым солдатиком, чем разрешить себе забыть то время, в каком я действительно был счастлив, — мгновенье подумав, признался Кёнсу.

В сердце после произнесенного болезненно кольнуло.

— Но… очень тяжело жить так, Кёнсу.

— У меня не было другого выхода.

— А потом случился Чонин и все покатилось в тартарары.

— Да, примерно так, — с улыбкой согласился Кёнсу.

— Ты жалеешь? — пронзительно глянул на него Бэкхён.

— Нет, ни за что не пожалею.

— Ты счастлив?

— Как ни странно — да.

— Ты же любишь Чонина, правильно? — задал до сих пор молчавший Чанёль вопрос не в бровь, а в глаз. — Возможно, ты еще сам не осознаешь этого, но твой голос и твои глаза выдают тебя с головой. Вы оба достаточно сильные, чтобы пережить все это дерьмо вместе. Почему ты хочешь отправить его за океан одного? Езжай с ним! Тебе здесь незачем больше оставаться!

— Я не могу, — запнувшись, облизал пересохшие губы Кёнсу. — Мне нужно будет убедиться, что его не станет никто преследовать. Позаботиться о вас и о Сухо. Только я один знаю, как работает полиция и разведка, а потому сумею препятствовать расследованиям. О вашем театре точно узнают, как и о Сопротивлении, прячущемся под храмом. Я должен подчистить все хвосты.

— Скажи правду, Кёнсу, — строго кинул на него взгляд Чанёль.

— Я… не хочу стать для Чонина разочарованием и напоминанием об империи, которая чуть его не отправила за решетку просто так, по чьей-то жестокой прихоти.

— Это глупости, Кёнсу! — фыркнул Бэкхён. — Я уверен, что Чонин…

— Я уже все решил, — отрезал Кёнсу. — Вы поможете мне спасти его или нет?

— Конечно, — раздраженно рявкнул Бэкхён. — Но вот кто спасет тебя самого?

Кёнсу на это ничего не ответил.

* * *

После целого дня беготни Кёнсу с трудом тащился по ступенькам, поднимаясь в квартиру. Голова свинцовым камнем еле держалась на плечах, а ноги тяжело сгибались в коленях, будто само тело протестовало против последнего на сегодня разговора. Самого важного разговора, после которого возврата к прежней жизни уже не будет.

Тем не менее, Кёнсу не жалел обо всем, что случилось за этот месяц. Не жалел о Чонине, о перевернутых с ног на голову мыслях, о лейтенанте Оде, которого несуществующий Кёнсу задвинул на второй план. Казалось, только сейчас он наконец-то мог дышать полной грудью и мыслить здраво, избавившись от годами накопленной в легких имперской пыли и сажи. Чувства, стучащие в груди, не были мешающими, не отдавали горечью на языке и не сжимали тоскливо грудь. Они были, скорее, горько-сладкими, болезненно стискивали сердце и тут же разливались нежностью под ребрами.

Ощущать все это для Кёнсу в новинку, поэтому он был готов и отчаянно жаждал сполна испытать все, что еще это чувство для него подготовило.

Услышав громкие голоса над головой, Кёнсу затаил дыхание и начал подниматься медленно и осторожно, распознав в одном из разговаривавших Чонина. Скорее всего, он только вернулся с репетиции.

— … Господин Миура, я предполагал, что мы уже все с Вами выяснили, — уставшим тоном сказал Чонин.

— Ты действительно так считаешь, Кай? — едко переспросил незнакомый мужской голос.

Неужели сам первый помощник губернатора притащился в корейский пригород?

— Да, если Вы хотите, я могу повторить еще раз — отношения между нами невозможны. Вы мне не нравитесь, поэтому прекратите, пожалуйста, меня преследовать.

— Но раньше тебе ничего не мешало отвечать на мои знаки внимания.

— Мы с Вами встречались всего дважды, господин Миура! О каких знаках внимания Вы говорите? Я сожалею, если Вы восприняли обыкновенную вежливость как-то иначе. Зато по театру почему-то не первый месяц ходят слухи о том, что Вы являетесь моим покровителем! Сплетни тоже Ваших рук дело? Прошу прощения, — наверху послышалась возня — Кёнсу показалось, будто Чонин хотел закрыть дверь, но кто-то ему не позволил это сделать.

— Мы еще не договорили, Кай, — угрожающе прошипел человек, названный Миурой.

— Я все Вам сказал, господин Миура. Если Вы полагаете, что я испугаюсь Вас из-за должности — Вы глубоко ошибаетесь.

— Я могу превратить твою жизнь в ад, Кай.

— Она и так практически там. С того самого дня, как господин Хасимото представил меня Вам.

— Разве ты не понимаешь, что нравишься мне? Если бы только ты позволил, я бы обсыпал тебя деньгами! Всем, чего бы ты не захотел! Ты бы оставил этот вонючий пригород ради нормальной квартиры в центре, все шавки в театре больше не посмели бы тебя трогать! Мы могли бы переехать в Токио — столичные театры бы дрались за твой талант, Кай! Все, что нужно сделать — просто уступить мне…

— Вы мне противны, господин Миура, — с отвращением сказал Чонин. — Проваливайте, ради Бога! Уходите и не смейте здесь больше появляться!

Кёнсу поспешил подняться на второй этаж, прыгая через ступеньки, услышав, что там завязалась потасовка — глухой удар прозвучал оглушительно в сонной тишине подъезда.

— Что здесь происходит? — строго спросил Кёнсу, судорожно пробежавшись взглядом по слегка помятому Чонину с оторванной парой пуговиц на рубашке, а затем уставившись на замершего истуканом мужчину.

Судя по всему, Чонин ударил сильно и метко — он держался за нос, а из-под пальцев по губам стекали темно-алые капли крови. Кёнсу даже не сомневался, что Чонин задал бы Миуре хорошую трепку, если бы его не прервали. Узнав Кёнсу, Чонин немного расслабился и опустил руки, несмело улыбнувшись.

Кёнсу впервые видел помощника Миуру и оказался не впечатлен — на полголовы ниже Чонина, мужчина был коренастым, с проглядывающейся сединой на висках, короткими руками и выделявшимся под рубашкой брюшком любителя вкусной еды. Одутловатое, круглое лицо, узкие хитрые глаза, нос с широкими ноздрями и тонкий рот скандалиста. Если приложить к такой внешности еще и мерзкое поведение — в глазах Кёнсу Миура выглядел законченным подонком. Кёнсу бы с удовольствием спустил его с лестницы, если бы не знал, что этим может лишь ускорить визит тайной полиции в квартиру Чонина.

— Мы еще не закончили с тобой, Кай, — буркнул Миура и рванул вниз по ступенькам, грубо отпихнув Кёнсу плечом.

— Ты в порядке? — спросил Кёнсу и удивленно выдохнул — Чонин притянул его к себе за руку и поцеловал, удерживая за затылок и отчаянно прижимаясь губами.

— Теперь да, — ответил Чонин спустя еще один долгий и глубокий поцелуй, из-за которого кругом шла голова и подводили колени. — Прости за эту сцену. Не думал, что однажды дойдет до драки. Этот человек всегда кичился своими манерами и японским происхождением.

— Он пристает к тебе?

— Пытается. Сегодня даже наглости хватило ко мне домой прийти. Ублюдок, — рыкнул Чонин. — Зайдешь ко мне? — он проникновенно заглянул в чужие глаза и стиснул в пальцах ладонь Кёнсу, нежно поглаживая внутреннюю сторону.

Он очень странным образом выбирал приоритеты — совсем не боялся гнева второго человека в губернаторстве, но отчего-то опасался того, что Кёнсу может не согласиться провести с ним вечер. Бесстрашие Чонина в последнее время переходило все границы и Кёнсу отчасти даже радовался тому, что уже сегодня вся правда выплывет наружу. Чонин не успеет навредить самому себе еще больше.

— Да, зайду, — сглотнув болезненный комок в горле, выдавил Кёнсу.

Пришло время раскрыть все карты.

В квартире Чонина Кёнсу увернулся от очередного поцелуя, попросил его сесть, пока сам нервно ходил из угла в угол крохотной кухоньки, во второй раз за этот день пересказывая историю о задаче, которую поставили перед лейтенантом Кацу Одой. Чонин, как и ожидалось, не поверил. Тогда Кёнсу притащил ему все жучки, распиханные по квартире, рацию, настоящее и поддельные удостоверения личности и рассказал о том, что видел и слышал в театре.

Только после этого в чертах Чонина промелькнуло понимание, а потом они исказились в отвращении. Сбылся самый ужасный страх Кёнсу — увидеть когда-нибудь именно такое выражение на его красивом лице. Отвращение и ненависть.

— Так кто ты такой на самом деле? — спустя минуту зловещей, напряженной тишины спросил он, уставившись на Кёнсу почерневшими радужками.

— Тот, кто хочет тебе помочь.

— Зачем? Ведь ты следил за мной по заданию этого ублюдка Миуры! Может, догонишь его и приведешь сюда назад — ведь меня можно брать тепленьким! — злобно выплюнул Чонин, вскочив со стула и сжав кулаки, словно намереваясь ударить Кёнсу.

На его месте Кёнсу себя бы тоже ударил.

— Черт, я почему-то даже разозлиться толком на тебя не могу, — невесело хохотнул Чонин, проведя ладонью по уставшему лицу. — Я считал тебя самым честным и искренним из всех, а ты…

— Прости, Чонин.

— Толку тебе от моего прощения? Миура, наверное, уже выписал тебе премию и отчеканил медаль за прекрасно проведенную операцию. Скажи, поцелуи и прикосновения тоже предусматривались как метод выполнения задания или это просто побочные, мешающие действия, которые ты с трудом выносил?

— Чонин…

— Хотя нет, знаешь, не хочу ничего знать. Лейтенант Ода, так? Вы замечательно справились с задачей, лейтенант. Блестяще обвели меня вокруг пальца. Полиция за мной уже едет?

— Чонин! — прикрикнул Кёнсу в отчаянии. — Я сделаю так, что тебя никто не тронет. Верь мне.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 678 Следующая ⇒