Кэтрин Кингсли 24 страница

Гай резко повернулся. В библиотеку нерешительно вошел Майлз, и Гаю показалось, что с каждым шажком сына его сердце опускается все ниже и ниже.

– Извини, Мило, – мягко сказал он, быстро идя мальчику навстречу с подсознательным желанием скрыть его от глаз Лидии, – сейчас не лучшее время для прогулок. Твоя мама чем‑ то очень расстроена. Давай перенесем верховую прогулку на завтра.

– Майлз… Мой дорогой, моя милая крошка! – закричала Лидия, поворачиваясь в кресле и протягивая руки к мальчику. – Иди же к своей мамочке, которая любит тебя больше всех на свете.

Майлз поспешно отступил назад и прижался к ноге отца. Гай, пытаясь его подбодрить, положил ему на голову свою большую руку.

– Нет! Нет же! – завопила Лидия. – Неужели ты и сына у меня заберешь, как все остальное? Как ты можешь, Гай? Как ты можешь лишать меня всего, что мне дорого?

– Даю ответ сразу на оба вопроса: Майлз останется со мной, Лидия, поскольку для этого есть все основания и так будет лучше для него. Взгляни на себя. Ты даже перед собственным сыном не можешь взять себя в руки и перестать играть выбранную роль. То, что ты пытаешься вовлечь его в наши дела, не очень порядочно.

– Папа, а почему мама все время плачет, как маленькая девочка? – спросил Майлз, глядя снизу вверх на Гая. – Она пугает меня этим. Джоджо никогда так себя не вела, даже когда ей было очень грустно.

– Я знаю, Мило, – тихо сказал Гай, склонившись к самому уху мальчика. – И раз уж ты заговорил о Джоанне, то скажу тебе по секрету, что я собираюсь уехать сейчас, чтобы попытаться перехватить ее по дороге и привезти назад.

Мальчик от удивления открыл рот, глаза его засветились от радости.

– В самом деле, папа? Это правда? Ты привезешь ее домой? Прямо сейчас?

– Я сделаю для этого все, что в моих силах, но все зависит от того, согласится ли она, – ответил Гай. – И я должен поторопиться.

– Нет! Нет‑ нет‑ нет‑ нет! – закричала Лидия и, вскочив с кресла, затопала ногами. Было очевидно, что она на грани истерики.

– Рэн, ради бога, забери Майлза отсюда, – обратился Гай к другу. – Отведи его в детскую, коротко объясни Маргарет, что происходит, и сразу возвращайся. Тебе придется присмотреть за Лидией. Не исключено, что понадобится хорошая доза настойки опия.

– Что ж, пойдем, парень, – сказал Рэн, взяв Майлза за руку. – Давай‑ ка я доставлю тебя наверх. – У двери он обернулся к Гаю. – Сказать, чтобы тебе подготовили карету?

– Нет, – ответил тот. – Я возьму Викара, коль скоро он уже оседлан и стоит на дворе. Это позволит сэкономить время, а кроме того, я смогу скакать на нем напрямую и срезать миль двадцать. Викар мастер в подобных делах.

Рэн кивнул и вышел из библиотеки, плотно закрыв дверь под вопли Лидии.

Гай провел руками по лицу, затем подошел к Лидии и присел возле кресла на корточки.

– Лидия, пожалуйста, прекрати кричать. Послушай меня. Ты не сможешь что‑ либо изменить подобным поведением, только заработаешь головную боль.

– Уйди! – закричала она, молотя по его плечам сжатыми кулачками. – Убирайся! Оставь меня. Ты – жестокое чудовище, а не человек! Не желаю тебя больше видеть! Убирайся… Езжай к своей драгоценной Джоанне. Не думай, что это меня так сильно взволнует!

Она с силой ударила его ногой по голени.

– Очень хорошо, – сказал Гай, резко поднявшись. С минуту он стоял молча, глядя на эту жалкую женщину‑ ребенка, но ничего нового, если не считать сильнейшего желания как можно быстрее уехать, не почувствовал. – Оставайся здесь. Подожди Рэна. Он позаботится о тебе.

– Пошел вон, я сказала! – крикнула она и отвернулась.

– Прощай, Лидия, – мягко сказала Гай. – Извини, что я не смог стать таким мужем, какого ты хотела.

Более не оглядываясь, он быстро вышел из библиотеки, стремительно пересек холл и, распахнув дверь, побежал к Викару. Все его мысли были уже направлены к Джоанне. Вскочив в седло, Гривз направил коня мимо часовни по тропинке, ведущей в сторону южных полей, проехав через которые можно было оказаться практически около Портсмута.

Вернувшийся в библиотеку Рэндольф удивленно огляделся по сторонам и нахмурился. В помещении никого не было, хотя отсутствовал он не более десяти минут.

– Диксон, – позвал он, высунув голову из двери, – не знаешь, куда делся лорд Гривз?

– Знаю, милорд. Он вышел из дома минуты четыре назад и, судя по его виду, очень спешил.

– А леди Гривз?

– Она тоже, милорд, – произнес лакей, помрачнев. – Она с плачем и криком выскочила из библиотеки примерно через минуту после его светлости и побежала за ним на двор. Я посчитал, что мне не слудует вмешиваться в их дела.

– О нет! – непроизвольно вырвалось у Рэна. – Только не говори, что эта чертова кукла собирается скакать вслед за ним.

Он еще не успел договорить последнюю фразу, когда на дворе громко заржала Джастин. Рэн замолчал. После небольшой паузы кобыла вновь испуганно заржала.

– О боже, – прошептал он, чувствуя, как тревожно замерло сердце. – Может, это не Лидия? Конечно же, она не должна… – Не закончив фразу, Рэн побежал к входной двери. Диксон последовал за ним. – Нет, Лидия! Не делай этого! – закричал он, увидев, что Лидия пытается забраться на лошадь.

Рэндольф быстро, как только мог, побежал к ней, крича, чтобы она не садилась на лошадь. Но было поздно. Лидия уже перенесла ногу через круп Джастин, взгромоздилась в седло и взяла в руки уздечку. Еще через мгновение она ударила испуганную кобылу ногой, намереваясь пустить ее легким галопом в сторону южных полей, где был виден Гай.

– Лидия, остановись! – еще раз закричал Рэн.

Лидия бросила через плечо демонстративно непокорный взгляд и отвернулась.

– Гай! Гай! – громко закричала она и вновь ударила лошадь ногами.

Джастин, низко опустив голову, в панике рванулась в сторону, прямо на стоящий неподалеку дуб, одна из ветвей которого росла угрожающе низко. Рэн, отлично зная свою лошадь, понимал, что творится сейчас у нее в голове. Джастин, когда ее подгоняли таким образом, считала, что на ее спине вновь оказалась та самая дьяволица, которая издевалась над ней, пиная ногами и разрывая губы. Вполне естественно, что единственным всепоглощающим желанием животного в такой момент было во что бы то ни стало сбросить мучительницу. Лидия этого не знала и даже если бы захотела, не смогла бы подобрать подход к этой лошади. Соответственно у нее не было ни малейшего шанса сдержать Джастин и заставить повиноваться.

Рэн тоже ничего уже не мог сделать. То, чего он так опасался, произошло в течение секунды. Он молча застыл в ужасе, увидев, как всадница налетела на ветвь дуба и та пронзила ее горло. Лидия успела только раз вскрикнуть, издав жуткий шипящий звук. Спружинившая ветка распрямилась, выбила ее из седла и подбросила вверх. Тело несчастной, перевернувшись в воздухе, с силой стукнулось о землю, издав холодящий кровь хруст. Затем наступила тишина.

Рэндольф, не обращая внимания на неприятные позывы в желудке, бросился к Лидии, хотя в глубине души уже знал, что все кончено. Себе он мог признаться, что больше переживал за стоявшую неподалеку Джастин, которая била о землю передними копытами и водила по сторонам налитыми кровью глазами.

Гай, также услышавший последний крик Лидии, развернул Викара. К месту трагедии он прискакал почти одновременно с подбежавшими Рэном и Диксоном и тут же спрыгнул с коня.

– О боже! – воскликнул он, глядя на тело Лидии, безжизненно распростертое на земле с повернутой вбок под неестественным углом головой и устремленными в небо неподвижными глазами. – Что, черт побери, здесь произошло? – ошеломленно спросил он, опускаясь рядом с Лидией на колени. – Как она оказалась на Джастин? Она же терпеть не могла лошадей.

– Должно быть, Лидия подумала, что и теперь должна быть столь же хороша, как Джоанна, – тихо произнес Рэн, – и решила ехать за тобой, Гай.

– Насколько я понимаю, у нее сломана шея, милорд, – сказал Диксон, с трудом проглатывая подступивший к горлу комок.

– Да, Диксон, ты прав, она сломала шею, – отозвался мертвенно‑ бледный Гай. – Из‑ за меня. Я никогда раньше не оставлял ее в таком подавленном состоянии.

– О, ради бога, Гай, – проворчал Рэн, – ты здесь совершенно ни при чем. Бросишь ты когда‑ нибудь привычку взваливать на себя ответственность за глупость любого, кто окажется поблизости? Откуда ты мог знать, что она вознамерится догнать тебя и выберет для этого самую норовистую лошадь, если Лидия и на деревянную лошадку‑ качалку опасалась садиться?

Гай поднял тело Лидии и покачал на руках, как качают младенца.

– И все‑ таки это я довел ее до отчаяния. Не будь Лидия в таком состоянии, она бы никогда не вскочила на лошадь.

– Не ты ее до этого довел, – сказал более мягко Рэн. – Она с самого начала страдала отсутствием душевного равновесия. Ты лучше всех это знаешь. Подумай, может быть, то, что произошло, это проявление милости Небес. Ведь и одного слова о том, что она натворила, достаточно, чтобы ее осудили люди, которых она боготворила, именно те, без кого она не мыслила своей жизни. Вот тогда ее жизнь действительно бы превратилась в ад.

Гай провел пальцами по волосам.

– Возможно, ты прав. Может быть, ее душа наконец обрела мир.

– Возможно, и ты благодаря этому обретешь мир, – сказал Рэн, прикасаясь к руке друга. – Хватит мучить себя. Ты достаточно сделал для нее. Пора подумать о будущем. Передай‑ ка тело мне. Я позабочусь о нем. Только скажи, как ты собирался с ним поступить, и я прослежу, чтобы все было сделано так, как ты решил.

Гай своей рукой закрыл глаза Лидии и, тяжело вздохнув, передал тело Рэну.

– Полагаю, лучше всего будет положить ее в саркофаг.

– Ты… ты хочешь, чтобы я положил ее в этот чертов саркофаг? – уточнил Рэн, пораженный столь быстрым переходом Гая от самобичевания к холодной логике.

– Да я хочу, чтобы ты положил ее в саркофаг. На мой взгляд, это будет знаком уважения, – рассудительно сказал Гай. – В конце концов, саркофаг сейчас пуст, а на крышке выбито ее имя. Дата смерти, правда, неправильная. Но разве это имеет большое значение? Много ли таких, кто сможет заметить различие?

Рэн нахмурился, о чем‑ то размышляя.

– То есть ты хочешь, чтобы тело Лидии было помещено в саркофаг, а мы все вели себя так, будто оно там находилась с самого начала.

– Да, именно это я имел в виду. Не смотри на меня с таким удивлением, Рэн. О том, что Лидия вернулась, знают только мои слуги, ты, твоя мама и я. Ах да, еще, конечно, Пьер де Брюсси. Но он точно никому не расскажет. – Гай посмотрел на Диксона. – Насколько я знаю, слуги не говорили кому‑ либо за пределами дома о том, что моя жена вернулась, это так?

– Да, милорд, – произнес Диксон, шокированный не менее Рэна. Его лицо сделалось совсем непроницаемым. – Никому из них и в голову не может прийти нарушить ваши распоряжения.

– Спасибо, Диксон. Следовательно, они поймут, что весь мир должен быть и впредь уверен, что леди Гривз покоится в часовне с ноября тысяча восемьсот семнадцатого года.

– Да, милорд. Я понимаю и позволю себе сказать, что вижу прямой смысл в ваших действиях.

– Вот и хорошо, – мягко сказал Гай. – Видишь, Рэн, Диксон понимает, что говорить правду в данном случае нет никакого смысла. Общество восприняло бы это как очередной скандал, который мог бы серьезно навредить Джоанне и Майлзу и бросил бы позорное пятно на память Лидии. Не сомневаюсь, что и сама Лидия предпочла бы остаться в памяти мученицей, погибшей во время пожара, нежели глупой девчонкой, сбежавшей из дома с французом‑ любовником, а затем сломавшей шею, упав с незнакомой лошади, на которую забралась, чтобы догнать мужа, отправившегося начинать бракоразводный процесс.

Рэн не смог сдержать улыбку.

– Должен попросить прощения за то, что оказался таким тупым.

– Не стоит. Уверен, ты больше не будешь, – сказал Гай, улыбнувшись в ответ. – Я ни в малейшей степени не хотел как‑ то проявить неуважение к Лидии. Для меня она несчастное существо, душа которого сейчас направляется к Богу, и я искренне надеюсь, что на небесах она будет более счастлива, чем была на земле.

– Джоанна повлияла не тебя даже сильнее, чем я думал, – заметил Рэн, качая головой. – Я это к тому, что ты можешь вернуться к плану ее возвращения домой.

– Вы собираетесь привезти ее домой, милорд? – спросил Диксон, расплываясь в широчайшей улыбке. – Отлично, уже пора! Честно говоря, я думал, что вы сделаете это еще до ленча, в этом смысле вы немного разочаровали меня.

– Не наглей, – сказал, усмехнувшись, Гай. – Еще надо подготовиться. Для этого я вас обоих и оставляю. Да, Рэн, собери, пожалуйста, слуг и постарайся им все объяснить. Ты, Диксон, поможешь. Скажите им, что если они действительно так сильно любят Джоанну, как говорят, то должны сделать вид, что за последние три недели здесь ничего особенного не произошло. О да, еще, Рэн, как там с лицензией на брак? Она еще действует?

– Она действует в течение трех месяцев со дня получения. Так что до конца июня ты имеешь полное право им воспользоваться.

– Отлично. Мы сыграем свадьбу в ближайшее число, на которое викарий Сент‑ Джеймса сможет перенести дату венчания, и если не возражаешь, я бы попросил тебя заняться переговорами. Конечно, я должен дать Джоанне шанс немного отдышаться после того, как привезу ее домой. Поэтому на завтра не договаривайся. Но с послезавтра подойдет любой день.

Гривз мотнул головой и пошел к Викару, но, вдруг резко остановившись, вернулся и, склонившись, поцеловал Лидию в лоб.

– Вечного покоя тебе, моя девочка. Я благодарен тебе.

– Благодарен? – удивленно спросил Рэн.

Рядом с ним определенно стоял не тот Гай де Саллисс, каким он был после возвращения с Пиренеев. Более того, такого Гая де Саллисса, как сейчас, Рэндольф не видел с тех пор, как тяжело заболела его мать. Тогда Гаю было восемнадцать. Боже, как чудесно вновь обрести его таким!

– Да, благодарен, – ответил Гай. – Если бы не было Лидии со всеми ее интригами, я бы никогда не встретил Джоанну. Что бы тогда было сейчас со всеми нами?

Слова Гая Рэн вспомнил, когда укладывал тело Лидии в саркофаг, постаравшись, чтобы она выглядела мирно спящей. Да, Гай, безусловно, прав. Что бы было с ними, если бы не Джоанна? Ведь именно Джоанне удалось наполнить их жизнь солнечным светом.

– Немного цветов, милорд? – спросил появившийся рядом после короткого отсутствия Диксон. – Мне кажется, их стоит положить ей в гроб.

Рэндольф вложил букетик только что собранных цветов в холодные пальцы Лидии, и они вдвоем закрыли саркофаг тяжелой каменной крышкой. Посчитав свою миссию в часовне выполненной, Рэндольф повернулся к выходу, думая о том, что надо бы наконец осмотреть Джастин. Однако Диксон его остановил.

– Полагаю, что вы должны прочитать молитву, ваша светлость, – сказал он, складывая ладони у груди и склоняя голову. Рэндольф, испытавший острое чувство стыда за то, что сам не додумался до этого, последовал его примеру и прочистил горло.

– Господь – пастырь мой. Не будет у меня нужды ни в чем. На пастбищах травянистых Он укладывает меня…

– Не понимаю, чего ты высматриваешь здесь? – ехидно спросила Банч. – Прошло уже добрых полчаса, как стемнело. Не можешь же ты надеяться, что лорд Гривз вдруг возникнет из воздуха, особенно после того, как ты дала ему от ворот поворот.

Джоанна отвернулась от окна гостиницы, в которой они остановились.

– Банч, пожалуйста, прояви хотя немного милосердия.

– Ха! – воскликнула Банч. – И ты говоришь о милосердии? Это после того, как разбила сердца маленького мальчика и его отца?

Джоанна вжалась в кресло, подперев опущенную голову кулаками.

– Если думаешь, что я могу сейчас вдруг передумать, Банч, то ты просто сошла с ума. Что ты хочешь, чтобы я сделала? Стала любовницей Гая?

– Я хочу, чтобы ты не пыталась бежать от своих проблем. Вот что я хочу. С чего ты решила, что тебе известен замысел Господа? Уверена, что Он не мог загнать тебя в такое затруднительное положение, не имея в запасе какой‑ нибудь нормальный выход.

Джоанна пристально посмотрела в глаза Банч.

– И это говоришь мне ты, которая всегда учила меня, что следует быть практичной? – выпалила она.

– Я хотела сказать только то, – тихо произнесла Банч полным сострадания и терпения голосом, будто разговаривала с маленьким ребенком, который никак не мог понять простые истины, – что тебе не дано знать всего, что может случиться и как это скажется на твоей ситуации. Более того, ты ничего и не узнаешь, если похоронишь себя в тиши итальянской виллы. Кстати, вместе со своим ребенком, должна добавить.

– Если тебе не нравится жизнь в Италии, Банч, то почему бы тебе не вернуться в дом сестры и не пожить там?

– И оставить тебя с твоими прожектами? Нет уж, – сказала Банч, вновь склоняясь над своей вышивкой. – Один Бог знает, чего ты еще можешь выдумать. К тому же в любом случае кто‑ то должен нянчиться с ребенком, который у тебя скоро появится. Главная твоя проблема, моя девочка, заключается в том, что ты слишком горда и слишком любишь настаивать на своем, даже зная, что не права.

– Настаивать на своем?! Что ты хочешь этим сказать?! – почти закричала Джоанна, рассерженная до такой степени, что уже не обращала внимания на то, что она прескверно себя чувствует и ее подташнивает.

– То, что ты только думаешь, будто следуешь устоям высокой морали, а на самом деле не лучше любой другой ветреной женщины. Ты бы не была беременной от Гая де Саллисса, если бы не оказалась в его постели до свадьбы. А теперь, когда свадьба невозможна, ты не позволяешь ему заботиться о тебе и вашем ребенке, потому что это противоречит твоим моральным правилам. – Банч водрузила на нос очки и сделала изящный стежок. – Ха! Вот и все, что я хотела сказать.

– Ты ничего не знаешь об этом, – попыталась сопротивляться Джоанна.

– Нет, как раз знаю. И не от кого‑ нибудь, а от леди Тревельян, которая, как оказалось, является моей троюродной кузиной по материнской линии, а она – от своего сына Рэндольфа. Так вот, Рэндольф непосредственно из уст Гая де Саллисса слышал, что тот собирался поселить тебя в одном из ближайших своих поместий, чтобы ты могла продолжить общение с маленьким Майлзом.

– И как долго, по‑ твоему, я бы прожила таким образом, пока не сдалась бы ему окончательно или полностью все не разрушила? – с нажимом спросила Джоанна, поднимаясь с кресла. – Как долго я могла бы выдержать, Банч? А с появлением на свет нашего ребенка все еще более осложнится. Разве не так, Банч? Гай превратился бы в ходячий анекдот: жена в одном доме, любовница – в другом. Как удобно!

Банч только надула губы и сделала следующий стежок.

Джоанна холодно посмотрела на нее и подошла к окну.

Через несколько минут они услышали какую‑ то возню возле гостиницы, затем кто‑ то забарабанил в дверь. Раздались голоса хозяина и пришедшего.

– О нет! – прошептала Джоана, хватаясь рукой за сердце, которое забилось, будто пытающаяся вырваться на свободу птица. – Это – Гай, Банч… Это – Гай! – произнесла она тоном наполовину паническим, наполовину радостно‑ возбужденным.

– Да, – невозмутимо ответила Банч как раз в тот момент, когда в дверном проеме возник Гай де Саллисс с растрепанными ветром волосами. Он тяжело дышал и выглядел изможденным.

– Джоанна, – с трудом произнес он, стараясь восстановить сбившееся дыхание. – Славу Богу! Слава Богу, я нашел тебя.

Колени Джоанны подогнулись, и, чтобы окончательно не упасть, она уперлась спиной в подоконник, лихорадочно думая, что следует сказать, и не находя слов.

– Что… что вы делаете здесь? – выговорила она наконец, сама понимая, как глупо звучит этот вопрос.

– Я приехал, – чуть слышно выдохнул Гривз, – приехал сказать тебе… – и замолчал на полуслове.

Джоанна смотрела на него в полном смущении.

– Я приехал сказать тебе, что Лидия умерла, – сумел он наконец произнести фразу до конца, затем резко опустился на ближайший стул и, опустив голову, продолжил попытки привести дыхание в норму.

Глаза Джоанны расширились, тело окаменело, будто сведенное судорогой.

– Ч‑ ч‑ то? – произнесла она, заикаясь. Слова Гая настолько шокировали, что разум отказывался их принимать. – Лидия умерла? Ты… Не ты…

– Нет, я здесь совершенно ни при чем, хотя могу понять твой вопрос. Она сломала шею, упав с лошади Рэна.

Джоанна, все еще не до конца воспринимая услышанное, уперла взгляд в одну точку на полу. Она не могла в это поверить. Такой исход был хуже всего, что она могла вообразить, думая о развитии событий. Как бы она ни относилась к Лидии, пожелать ей такого Джоанна не могла. Никогда. Все могло разрешиться как угодно, но только не так. Только не таким ужасным образом!

– Эта глупая девчонка никогда не умела ездить верхом, – сказала Банч. – Зачем она забралась на лошадь лорда Тревельян? Она вообще терпеть не могла лошадей.

– Она хотела догнать меня, – ответил Гай, подходя к Джоанне и присаживаясь напротив нее на корточки. – Я сказал, что собираюсь подать на развод. Я узнал правду о том, где она была, вскоре после твоего отъезда. Я тебе все расскажу потом. Суть в том, что я уехал искать тебя, а Лидии пришла в голову сумасшедшая идея, что она сможет меня остановить. Ей удалось проскакать не более сотни ярдов, и она врезалась в дерево.

Джоанна закрыла глаза, будто это могло остановить постепенно заполнявшее ее чувство вины. Получается что если бы не она, Лидия сейчас была бы жива. Да, если бы не она, Гай не стал бы требовать развода, не поехал бы разыскивать ее, а Лидия не была бы раздражена до такой степени, чтобы вскочить на лошадь, с которой не могла справиться.

Гай пододвинулся ближе и взял в свои ладони ее холодные пальцы.

– Джоанна? Ты понимаешь, что это значит?

Джоанна открыла глаза и сквозь слезы посмотрела в ставшее таким родным лицо Гая.

– Да, – сказала она чуть слышным из‑ за душившего ее спазма голосом, – это значит, что ты потерял жену, а у Мило больше нет мамы.

– Это значит, что больше нет препятствий для нашей свадьбы, – ласково сказал он.

– Нет, – возразила Джоанна, чувствуя, как сжимается, мешая дышать, сердце. Голова кружилась, пытаясь осмыслить смахивающую на злую иронию неразрешимую дилемму: прежде она должна была уехать потому, что Гай был не свободен и не имел права любить ее, а теперь – потому, что она не имеет права любить его из‑ за того, что он стал свободен. – Я не могу выйти за тебя замуж сейчас. И, наверное, никогда.

– Почему?! – воскликнул мгновенно помрачневший Гай. – Почему, Джоанна, объясни мне бога ради?

Она освободила пальцы из его рук и закрыла ладонями лицо, пытаясь сдержать рыдания, которые, казалось, зарождались в самой душе и рвались наружу.

– Потому… Потому, что выйти за тебя замуж сейчас означало бы совершить самое худшее зло.

– Почему ты так думаешь? – спросил Гай в полном замешательстве. – Лидии больше нет. Она не может нам никак навредить, Джо. Скандал мог бы возникнуть в случае развода. Но теперь в разводе нет необходимости.

Джоанна, явно раздраженная его неспособностью понять, всплеснула руками и посмотрела Гаю в глаза.

– Неужели ты не понимаешь? Ответственность за то, что Лидии нет в живых, лежит на мне. Я отобрала у нее то единственное, чего она хотела, я сделала ее жизнь невыносимой, когда она вернулась. Все, о чем она просила, – это твоя любовь и любовь ее ребенка. И я, как она сказала, украла у нее и то, и другое. – Джоанна прикрыла ладонью рот, чтобы остановить приступ тошноты и восстановить сбившееся дыхание. – Из‑ за любви ко мне ты собирался сделать то, чего она никак не могла бы принять. И в результате она умерла.

– Джоанна, Джоанна, любимая, выслушай же и меня, – сказала Гай, нежно прикасаясь к ее влажным щекам. – Послушай, пожалуйста.

– Нет, – простонала она, отворачиваясь. – Нет. Больше не о чем говорить. Если бы у меня хватило сил остаться, оставить все так, как было, ничего подобного не произошло бы.

– Ты не права, милая. Я понимаю, что ты чувствуешь и почему, поскольку сам пережил подобное. Но – поверь мне – ты не права.

Банч поднялась с кресла.

– Я, пожалуй, выйду. А ты послушай его, девочка, – услышала Джоанна ее голос, а затем легкий скрип закрываемой двери.

Они остались вдвоем – она и мужчина, которого она любила больше всех на свете. Нет, их было трое – незримо присутствовал и их ребенок, которого, в чем не осталось сомнений, она носила в себе. И именно сейчас она чувствовала себя одинокой, как никогда в жизни.

– Пожалуйста, Гай, – прошептала Джоанна, – уезжай. Я думаю, это будет лучшим решением. Что бы ты ни сказал, это не сможет изменить того, что свершилось. Лидия умерла, и мы не можем пожениться сейчас. Не можем, ради своей же чести.

Она наклонила голову и на ладони крупными каплями закапали слезы.

Гай довольно долго молчал, о чем‑ то размышляя.

– Джоанна, – сказал он наконец тихим ровным голосом, – не так давно ты сама доказала мне, что человек может отравить свою жизнь, взвалив на себя несуществующую вину. Я тогда понял, что избрал именно такой тупиковый путь, бичуя себя за бессмысленную гибель людей, людей, которые надеялись, что, подчиняясь мне, смогут благополучно вернуться домой. Я обвинял себя в том, что остался жив, считая, что погибнуть самому было бы по крайней мере честнее. – Он взял ее руку и пощекотал ладонь кончиками пальцев. – Ты заставила меня понять, что эти самобичевания бессмысленны, что сколько бы я ни обвинял себя, эти люди уже не вернутся, что на самом деле не честно не остаться в живых, а не оценить посланное мне чудо, благодаря которому я остался жив. Я не могу влиять на волю Господа. Что бы Он ни давал нам и что бы ни забирал, это пункты Его неведомого нам плана. Мы не можем понять этот план и не должны пытаться сделать это. Мы просто должны принять его и постараться как можно лучше делать то, что нам положено.

У Джоанны убыстрилось дыхание – сказанное Гаем воскресило в памяти слова брата Майкла: «Нам не дано понять промысел Божий, мое дитя, мы можем только принять Его и Его волю». Пораженная, она была не в состоянии отвечать, только провела подрагивающими пальцами по глазам, как бы стараясь вернуться в реальность.

– Лидия сегодня умерла, это данность, – продолжил Гай. – Но ты не повинна в этом, так же как и я. Она сама сделала выбор, моя любимая, она сама выбирала, как поступить, каждый раз, начиная с того момента, когда решила скомпрометировать тебя, и до того, когда решила гнаться за мной на лошади, зная, что не умеет скакать верхом. Не говоря уж о множестве других дурацких выходок, которые она совершила между двумя этими событиями. – Он глубоко вздохнул. – Поверь, думая о ее гибели, я не испытываю ничего, кроме искреннего сожаления. К своему удивлению, я не обнаруживаю в себе ничего похожего на ненависть, хотя было бы естественно испытывать это чувство после тех мерзостей, которые она нам сделала. Но я помню, что Лидия сделала и еще кое‑ что. Она дала мне Мило и, сама того не желая, дала тебя. Это два самых больших и лучших подарка в моей жизни.

Лицо Джоанны исказила гримаса боли.

– Она ушла… Она ушла насовсем, Гай.

– Да, это так. Но, как предположил Рэн, именно уйдя, она наконец обрела мир, которого, видит Бог, в ее душе при жизни никогда не было. Я много и долго думал об этом, когда скакал сюда, и пришел к однозначному выводу. Ревность к тебе, которая зародилась в ней в ранней юности, съела ее изнутри. – Он осторожно сжал ее пальцы своими и заговорил более спокойным уверенным тоном: – Подумай об этом, Джо. С ранних лет все вокруг потворствовали малейшим ее прихотям и говорили, что она само совершенство, достойное быть не меньше, чем принцессой. Подозреваю, что любой, чье отношение к ней не соответствовало ее чрезмерным ожиданиям, незамедлительно заносился в категорию врагов. И ты тоже оказалась там.

– Но… но я очень любила Лидию и была предана ей! – протестующе воскликнула Джоанна, удивленная последними словами Гая. – Если я в чем‑ то и виновата, то в том же, в чем те, кто нянчился с ней и потворствовал прихотям. Почему я вдруг оказалась врагом?

– Потому что ты представляла угрозу своей добродетелью, самим фактом своего существования рядом. Ты была не просто кузиной. Твое сходство с ней делало тебя как бы ее ипостасью, причем более красивой внешне и несомненно более совершенной внутренне.

Еще более озадаченная, Джоанна решительно покачала головой.

– Лидия была так хороша, так жива и привлекательна по сравнению со мной… Все буквально обожали ее. Она прекрасно знала, что я лишь бледное ее подобие.

– Неужели ты и сейчас все еще не поняла, Джоанна? Лидия, как бабочка, весело порхала и радовала глаз, но не могла никого согреть более чем на мгновение. Она вся состояла из радостных ожиданий и веселого щебетания, но в ней не было ничего прочного и надежного. Ты же, наоборот, не только умна, но имеешь любящее сердце и врожденную мудрость, а самое главное, талант использовать все это так, как нужно.

– У Лидии просто не было времени на подобные вещи, – сказала Джоанна, слегка заикаясь. – Она не придавала значения ничему, кроме умения вести себя в свете и положению в обществе. Она всегда смеялась над тем, что у меня совершенно отсутствовали способности ко всему этому.

– Конечно, смеялась, поскольку радовалась, когда ей удавалось найти хоть что‑ то, что принижало твои достоинства. Осознание того, что ты чем‑ то лучше ее, любимая, она воспринимала как унижение и старалась унизить тебя в ответ. То, что ты любила ее и была предана ей, для нее не имело никакого значения. Более того, в ее глазах это было проявлением глупости. Глупенькая, доверчивая Джоанна. – Он мягко улыбнулся. – А ведь ты из тех немногих людей, которые слышат звук снега.

⇐ Предыдущая 16 17 18 19 20 21 22 232425 Следующая ⇒