Борис Виан Пена дней 12 страница

-- Вот почему, -- подумал Колен, -- у ящика столько шишек. И он заплакал, потому что Хлоя, должно быть, ушиблась и

помялась.

Он подумал о том, что она больше ничего не чувствует, и заплакал еще сильнее. Ящик загрохотал по мостовой и раздробил ногу игравшему рядом ребенку. Затем носильники вытащили его на тротуар и оттуда взвалили на мертвецкую машину -- старый грузовик, выкрашенный в красный цвет. Один из носильников сел за руль.

За грузовиком шло очень мало народу: Николас, Изида и Колен, еще двое или трое, кого они не знали. Грузовик ехал довольно быстро. Чтобы не отстать, приходилось за ним бежать. Водитель распевал во все горло. Он замолкал, лишь начиная с двухсот пятидесяти дублезвонов.

Перед церковью грузовик остановился. Черный ящик остался в кузове, а они вошли внутрь для церемонии.

Насупившийся Монах повернулся к ним спиной и начал неубедительные манипуляции. Колен остановился перед алтарем. Он поднял глаза: перед ним к стене был прицеплен Иисус на

кресте. У него был скучающий вид, и Колен спросил его:

-- Почему умерла Хлоя?

-- Я не несу за это никакой ответственности, -- сказал Иисус. -- Может, поговорим о чем-нибудь другом...

-- А кого же это касается? -- спросил Колен.

Они беседовали очень тихо, и остальные не слышали их разговора.

-- Во всяком случае, не меня, -- сказал Иисус.

-- Я приглашал вас на мою свадьбу, -- сказал Колен.

-- Она удалась, -- сказал Иисус, -- я хорошо повеселился. Почему же вы не дали больше денег на этот раз?

-- У меня их больше нет, -- сказал Колен, -- и к тому же это уже не свадьба.

-- Пожалуй, -- сказал Иисус.

Казалось, он испытывал неудобство.

-- Сейчас совсем другое дело, -- сказал Колен. -- Сейчас Хлоя мертва... Мне не нравится сама идея этого черного ящика.

-- Мммммм... -- сказал Иисус.

Он смотрел в сторону и, казалось, скучал. Монах крутил трещотку, вопя латинские стихи.

-- За что вы ее уморили? -- спросил Колен.

-- Ох!.. -- сказал Иисус. -- Не приставайте.

Он поискал более удобное положение на своих гвоздях.

-- Она была такая добрая, -- сказал Колен. -- Никогда не делала ничего плохого -- ни в мыслях, ни на деле.

-- Это не имеет никакого отношения к религии, -- зевнув, процедил сквозь зубы Иисус.

Он чуть-чуть тряхнул головой, чтобы изменить наклон тернового венца.

-- Я не вижу, что мы такого сделали, -- сказал Колен. -- Мы этого не заслужили.

Он опустил глаза. Иисус не отвечал. Колен снова поднял голову. Грудь Иисуса вздымалась тихо и равномерно. Его черты дышали покоем. Глаза были закрыты, и Колен слышал, как из его ноздрей исходит тихое умиротворенное мурлыканье, словно у сытого кота. В этот момент Монах сделал перепрыжку с одной ноги на другую и задул в трубу. Церемония закончилась.

Монах первым покинул церковь и вернулся в сакристилище, чтобы переобуться там в грубые подкованные башмаки.

Колен, Изида и Николас вышли на улицу и встали позади грузовика.

Туг появились вырядившиеся во все светлое Шиш и Пузан. Они принялись освистывать Колена и плясать вокруг грузовика как дикари. Колен заткнул уши, но он не мог ничего сказать, он подписался под нищими похоронами и теперь даже не двигался, когда в него швыряли пригоршни щебня.

LXVI

Они шли по улицам очень долго. Люди больше не оборачивались им вслед. Вечерело. Кладбище для бедных было очень далеко. Красный грузовик катился и подскакивал на неровностях почвы, а его мотор выпускал веселые петарды.

Колен ничего больше не слышал, он жил в обратную сторону и церкви танцевали люди, кроме того, там подавали очистительное него. Изида время от времени прикасалась к плечу Колена.

Дорога остановилась, грузовик тоже, впереди была вода. Носильники спустили черный ящик. Колен впервые шел на кладбище; оно находилось на острове неопределенной формы, контуры которого часто менялись в зависимости от уровня воды. Он был едва различим в тумане. Грузовик остался на берегу; на остров добирались по длинной доске, гибкой и серой, дальний конец которой терялся в тумане. Носильники грубо выругались, и первый

из них вступил на доску; она была ровно такой ширины, чтобы по ней можно было пройти. Они удерживали черный ящик широкими ремнями из грубой кожи, которые проходили у них по плечам, обвиваясь вокруг щей, и второй носильник начал вдруг задыхаться, его лицо полиловело, на сером фоне тумана смотрелось это очень грустно. Колен шел следом, в свою очередь зашагали по мосткам и Николас с Изидой; первый носильник специально топал ногами, чтобы встряхнуть и раскачать шаткую досточку слева направо. Он исчез среди пара, который вытягивался из воды прядями, как струйки сахара, когда разводишь сироп. Шаги звучали нисходящей гаммой, мало-помалу доска прогибалась, они приблизились к середине, и она коснулась воды, симметричные барашки вслеснулись с обеих сторон; вода почти покрыла мостик, была она темная и прозрачная, Колен нагнулся направо, он смотрел на дно, ему почудилось, что он видит, как в глубине неясно шевелится что-то белое; Николас и Изида остановились позади него, казалось, что они стоят на воде. Носильники продолжали гнуть свое, вторая половина пути шла в гору, и, когда они миновали середину, маленькие волночки сошли на нет, и доска с причмокиванием отклеилась от воды.

Носильники бросились бежать. Они вовсю топали ногами, и ручки черного ящика колотились о его стенки. Добравшись до острова раньше Колена и его друзей, они грузно вступили на узенькую низинную дорожку, которую с двух сторон окаймляли шпалеры мрачных растений. Дорожка описывала причудливые извилины скорбных очертаний; почва была пористой и рыхлой. Дорожка слегка расширилась. Листья растений стали светло-серыми, и прожилки выделялись золотом на их бархатистой плоти. Деревья, длинные и гибкие, перекидывались дугой с одной стороны дороги на другую. Сквозь образованный ими свод дневной свет просачивался матовой белой взвесью. Дорожка разделилась на несколько ветвей и носильники без колебания свернули направо; Колен, Изида и Николас поспешили вслед за ними. Среди деревьев не шевельнулась ни одна зверушка. Только серые листья срывались порой с веток и тяжело падали на землю. Дорога все ветвилась и ветвилась. Носильники при первой возможности награждали деревья пинками, их тяжелая обувь оставляла на ноздреватой коре глубокие синеватые рубцы. Кладбище находилось в самом центре острова; вскарабкавшись на камни, далеко, ближе к другому берегу, можно было разглядеть поверх верхушек тщедушных деревьев небо, перечеркнутое черным и помеченное над полями мокрицы и укропа неуклюжей стаей планеров.

Носильники остановились около большой ямы, они принялись раскачивать гроб Хлои, распевая " За укопай", а потом нажали на задвижку. Крышка распахнулась и что-то с треском упало в яму,

второй носильник рухнул, наполовину задушенный: ремень не соскочил вовремя с его шеи. Прибежали Колен и Николас, позади спотыкалась Изида. Тогда из-за могильника появились вдруг Пузан

и Шиш в старых, насквозь промасленных спецовках и, бросая землю

и камни в могилу, принялись выть по-волчьи.

Колен стоял на коленях. Он обхватил голову руками, камни падали с глухим звуком. Шиш, Пузан и оба носильника подали друг другу руки и устроили вокруг ямы хоровод, а затем вдруг затрусили к дорожке и исчезли под фарандолу. Пузан дул в большой крумхорн, и хриплые звуки дрожали в мертвом воздухе. Земля мало-помалу обваливалась, и спустя две-три минуты тело Хлои исчезло.

LXVII

Серая мышь с черными усами предприняла последнее усилие, и ей удалось-таки пролезть. Позади нее потолок одним махом воссоединился с полом, и длинные червячинки инертной материи хлынули, медленно извиваясь, в промежутки швов. Мышь поспешно выкатилась через темный входной коридор, стены которого, подрагивая, приближались друг к другу, и сумела протиснуться под дверью. Она добралась до лестницы, спустилась по ней на тротуар и остановилась. Минутку поколебалась, сориентировалась и пустилась в путь по направлению к кладбищу.

LXVIII

-- Право же, -- сказал кот, -- не очень-то меня все это интересует.

-- Ты не прав, -- сказала мышь. -- Я еще молода, и до самого последнего времени меня отлично кормили.

-- Но меня тоже отлично кормят, -- сказал кот, -- и я

отнюдь не хочу кончать жизнь самоубийством, вот почему я нахожу все это нормальным.

-- Просто ты его не видел, -- сказала мышь.

-- Что он делает? -- спросил кот.

Ему не слишком-то хотелось это знать. Было жарко, и его шерсть стала совсем упругой.

-- Он стоит на берегу, у воды, -- сказала мышь, -- и ждет.

А когда приходит время, идет по доске и останавливается посередине. Он что-то там видит.

-- Он не может видеть ничего особенного, -- сказал кот. -- Кувшинку разве что.

-- Да, -- сказала мышь, -- он ждет, когда она всплывет, чтобы убить ее.

-- Какая глупость! -- сказал кот. -- Мне это совсем не интересно.

-- Когда время проходит, -- продолжала мышь, -- он возвращается на берег и рассматривает фотографию.

-- Он никогда не ест? -- спросил кот.

-- Нет, -- сказала мышь, -- он очень ослаб, и я не могу

этого вынести. Со дня на день он сделает неверный шаг по этой длиннющей доске.

-- Ну а тебе-то что? -- спросил кот. -- Он несчастен, не так ли?..

-- Он не несчастен, -- сказала мышь, -- он страдает. Именно этого я и не могу перенести. И, кроме того, он рано или поздно упадет в воду, он слишком наклоняется.

-- Если все именно так, -- сказал кот, -- я в самом деле

готов оказать тебе эту услугу, но я не понимаю, почему я говорю " если все именно так", потому что я все равно не понимаю.

-- Ты очень добр, -- сказала мышь.

-- Засунь голову мне в пасть, -- сказал кот, -- и жди.

-- Это может затянуться надолго? -- спросила мышь.

-- До тех пор, пока кто-нибудь не наступит мне на хвост,

-- сказал кот, -- тут нужен сильнодействующий рефлекс. Но я постараюсь вытянуть хвост подальше, не беспокойся.

Мышь раздвинула усы кота и просунула голову между его острыми зубами. И тотчас высунула ее обратно.

-- Ну и ну, -- сказала она, -- ты что, сегодня утром акулу

ел?

-- Послушай, -- сказал кот, -- если тебе не нравится, можешь идти прочь. Мне эти шуточки надоели. Выпутывайся сама как знаешь.

Казалось, он рассердился.

-- Не обижайся, -- сказала мышь.

Она закрыла маленькие черные глазки и вернула голову в исходное положение. Кот с предосторожностями упокоил свои острые клыки на нежной серой шейке. Черные усы мыши перепутались с его собственными. Он развернул свой густой хвост

и распушил его по тротуару.

И шло, напевая, одиннадцать маленьких слепеньких девочек из приюта папы Юлия Заступника.

Мемфис, 8 марта 1946. Девенпорт, 10 марта 1946.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 9 10 111213 Следующая ⇒