Борис Виан Пена дней 9 страница

-- Если уж идти на это, -- сказал антикватор, -- то когда

вам уже нечего будет продать...

-- Если бы мои расходы перестали расти... -- сказал Колен

и тут же вновь овладел собой, -- если бы мои расходы больше не росли, мне бы хватило денег, вырученных от продажи вещей, чтобы жить не работая. Не то чтобы припеваючи, но жить.

-- Вы не любите работать? -- сказал антикватор.

-- Это ужасно, -- сказал Колен. -- Работа низводит

человека до уровня машины.

-- А ваши расходы не перестают расти? -- спросил антикватор.

-- Цветы стоят очень дорого, -- сказал Колен, -- и жизнь в горах тоже...

-- А если она поправится? -- спросил антикватор.

-- О! -- сказал Колен.

Он счастливо улыбнулся.

-- Как было бы чудесно, -- пробормотал он.

-- Но это все-таки возможно, -- сказал антикватор.

-- Да, -- сказал Колен, -- но солнце уходит...

-- Все может вернуться, -- ободряюще сказал антикватор.

-- Не думаю, -- сказал Колен. -- Это происходит в глубине. Они помолчали.

-- Он заряжен? -- спросил антикватор, указывая на пианоктейль.

-- Да, -- сказал Колен. -- Все баки полны.

-- Я сносно играю на фортепьяно, мы могли бы его испытать.

-- Если хотите, -- сказал Колен.

-- Я поищу стул.

Они беседовали посередине лавочки, куда Колен доставил свой пианоктейль. Со всех сторон были навалены штабеля странных старинных вещей: кресел, стульев, столиков с выгнутыми ножками и ручками, всякой прочей мебели. Было не слишком светло, пахло

карнаубским воском и голубым вибрионом. Антикватор вооружился табуретом из луженого железного дерева и сел за пианоктейль. Он вынул дверную ручку: дверь онемела, и покой им был обеспечен.

-- Может быть, что-нибудь из Дюка Эллингтона? -- сказал Колен.

-- Хорошо, -- сказал антикватор. -- Я сыграю вам " Blues of the Vagabond".

-- На сколько его отрегулировать? -- сказал Колен. -- Вы сыграете три коруса?

-- Да, -- сказал антикватор.

-- Отлично, -- сказал Колен. -- В общей сложности выйдет пол-литра. Вперед!

-- Замечательно, -- ответил, начиная играть, торговец.

У него было туше предельной чувствительности, и ноты улетучивались одна за одной, такие же воздушные, как жемчужины кларнета Барни Бигарда в версии Дюка Эллингтона.

Чтобы послушать, Колен, прислонившись к пианоктейлю, уселся прямо на пол. Он плакал, большие и мягкие эллиптические слезы скатывались по его одежде и забивались в пыль. Музыка проходила сквозь него и появлялась наружу отфильтрованной, поэтому мотив, который покидал его, гораздо больше напоминал " Хлою", чем " Бродяжий блюз". Торговец древностями напевал вполголоса побочную тему пасторальной простоты и покачивал головой из стороны в сторону, как гремучая змея. Он сыграл три коруса и остановился. Счастливый до глубины души. Колен так и остался на полу, и все было так же, как и до болезни Хлои.

-- Что теперь делать? -- спросил антикватор.

Колен поднялся и, совершив несложный маневр, отодвинул маленькую подвижную панель, они взяли два стакана, наполненные переливающейся всеми цветами радуги жидкостью. Антикватор

выпил первым и прищелкнул языком.

-- В точности вкус блюза, -- сказал он. -- И даже именно этого блюза. Знаете, ваше изобретение, это здорово!..

-- Да, -- сказал Колен, -- все шло очень хорошо.

-- Конечно, -- сказал антикватор, -- я дам вам за него хорошую цену.

-- Буду очень рад, -- сказал Колен. -- Теперь для меня все идет очень плохо.

-- Так оно и бывает, -- сказал антикватор. -- Не может же все всегда идти хорошо.

-- Но все могло бы не всегда идти плохо, -- сказал Колен.

-- Лучше помнятся хорошие моменты, так зачем же нужны плохие?

-- А если я сыграю " Misty Morning"? -- предложил антикватор. -- Подойдет?

-- Да, -- сказал Колен. -- Выйдет потрясно. Получится жемчужно-серый и мятно-зеленый коктейль с привкусом перца и дыма.

Антикватор снова уселся за фортепиано и заиграл " Misty Morning". Они его выпили. Затем он сыграл еще и " Blues Bubbles", после чего остановился, поскольку начал брать по две ноты за раз, а Колен -- слышать одновременно четыре разных мотива. Колен осторожно прикрыл крышку фортепиано.

-- Итак, -- сказал антикватор, -- поговорим теперь о деле?

-- Угум! -- сказал Колен.

-- Ваш пианоктейль -- фантастическая штука, -- сказал антикватор. -- Предлагаю вам за него три тысячи дублезвонов.

-- Нет, -- сказал Колен, -- это слишком.

-- Я настаиваю, -- сказал антикватор.

-- Но это же бред, -- сказал Колен. -- Я не согласен. Если

хотите, две тысячи.

-- Нет, -- сказал антикватор. -- Забирайте его, я не согласен.

-- Я не могу продать вам его за три тысячи, -- сказал Колен, -- это грабеж!..

-- Да нет же... -- настаивал антикватор. -- Я могу не сходя с места перепродать его тысячи за четыре...

-- Вы отлично знаете, что не будете его продавать, -- сказал Колен.

-- Конечно, -- сказал антикватор. -- Послушайте, давайте разрубим этот гордиев узел по-братски: две тысячи пятьсот дублезвонов.

-- Ну ладно, -- сказал Колен, -- согласен. Мне, правда, нечем его рубить.

-- Держите... -- сказал антикватор.

Колен взял деньги и тщательно уложил их в бумажник. Он слегка пошатывался.

-- Я не в форме, -- сказал он.

-- Естественно, -- сказал антикватор. -- Будете заходить время от времени -- послушать со мной по глотку?

-- Идет, -- сказал Колен. -- А теперь мне пора. Николас меня расчихвостит.

-- Я немного провожу вас, -- сказал антикватор, -- мне надо пройтись.

-- Очень любезно с вашей стороны!.. -- сказал Колен.

Они вышли. Голубовато-зеленое небо свешивалось почти до

мостовой, и большие белые пятна отмечали на земле место, где только что разбились вдребезги облака.

-- Была гроза, -- сказал антикватор.

Они немного прошлись, и спутник Колена остановился перед универмагом.

-- Подождите минутку, -- сказал он. -- Я сейчас!..

Он вошел. Сквозь стекло Колен видел, как он выбрал какой-то предмет, внимательно рассмотрел его на свет, потом спрятал в карман.

-- Вот и я!.. -- сказал он, закрывая за собой дверь.

-- Что вы купили? -- сказал Колен.

-- Ватерпас, -- ответил антикватор. -- Я намереваюсь проиграть весь свой репертуар, как только вас провожу. Чтобы после этого быть в исправности, мне без ватерпаса не обойтись.

XLVI

Николас разглядывал печь. Он сидел перед ней с кочергой и паяльной лампой и проверял ее внутренности. Сверху печь слегка одрябла, а листы железа размякли, достигнув консистенции тонких ломтиков швейцарского сыра. Николас услышал в коридоре шаги Колена и выпрямился. Он почувствовал, до чего устал. Колен толкнул дверь и вошел. Вид у него был довольный.

-- Итак? -- спросил Николас. -- Свершилось?

-- Продал, -- сказал Колен. -- Две тысячи пятьсот...

-- Дублезвонов? -- спросил Николас.

-- Да, -- сказал Колен.

-- Ничего себе!

-- Я тоже не ожидал. Осматриваешь печь?

-- Да, -- сказал Николас. -- Мало-помалу она превращается

в чугунок для древесного угля, и я себя спрашиваю, к ейной матери, как это происходит...

-- Очень странно, -- сказал Колен, -- но не более, чем все остальное. Ты видел коридор?

-- Да, -- сказал Николас. -- Он уже из грабовых досок...

-- Повторяю еще раз, -- сказал Колен, -- я больше не хочу, чтобы ты оставался здесь.

-- Есть письмо, -- сказал Николас.

-- От Хлои?

-- Да, -- сказал Николас, -- на столе.

Распечатывая конверт. Колен услышал нежный голос Хлои, письмо можно было слушать не читая -- в нем говорилось:

" Милый Колен, Мне хорошо, погода отличная. Единственная неприятность --

снежные кроты, эти зверьки ползают между снегом и землей, у них

оранжевый мех, и они громко кричат по вечерам. Они сгребают снег в большие сугробы, в которые легко свалиться. Все залито солнцем, и скоро я вернусь".

-- Хорошие новости, -- сказал Колен. -- Итак, ты уходишь к фон Тызюмам.

-- Нет, -- сказал Николас.

-- Да, -- сказал Колен. -- Им нужен повар, а я не хочу, чтобы ты оставался здесь... ты слишком быстро старишься, и, повторяю, я подписал на тебя все бумаги.

-- А мышь? -- сказал Николас. -- Кто ее будет кормить?

-- Я займусь ею сам, -- сказал Колен.

-- Это невозможно, -- сказал Николас. -- К тому же мне уже ничто не грозит.

-- Отнюдь, -- сказал Колен. -- Здешняя атмосфера тебя задавит... Никто из вас не сможет выдержать...

-- Ты все время так говоришь, -- сказал Николас, -- но это ничего не объясняет.

-- В конце концов, -- сказал Колен, -- дело не в этом!.. Николас встал и потянулся. У него был печальный вид.

-- Ты больше ничего не готовишь из Гуффе, -- сказал Колен.

-- Ты пренебрегаешь кухней, ты совсем опустился.

-- Да нет, -- запротестовал Николас.

-- Дай мне досказать, -- сказал Колен. -- Ты перестал принаряжаться по воскресеньям и бреешься теперь не каждое утро.

-- Это не преступление, -- сказал Николас.

-- Нет, преступление, -- сказал Колен. -- Я не могу тебе платить столько, сколько ты заслуживаешь, но, по правде говоря, ты заслуживаешь все меньше и меньше -- отчасти по моей вине.

-- Неправда, -- сказал Николас. -- При чем тут ты, если у

тебя неприятности.

-- Да, -- сказал Колен, -- все из-за того, что я женился,

и из-за того...

-- Глупости, -- сказал Николас. -- Кто будет готовить тебе

еду?

-- Я сам, -- сказал Колен.

-- Но ты же пойдешь работать!.. У тебя не будет времени.

-- Нет, работать я не буду. Я как-никак продал пианоктейль за две с половиной тысячи.

-- Да, -- сказал Николас, -- тут-то ты преуспел!..

-- Ты пойдешь к фон Тызюмам, -- сказал Колен.

-- Ох! -- сказал Николас, -- ты меня допек. Я пойду. Но с твой стороны это просто гадко.

-- К тебе опять вернутся хорошие манеры.

-- Ты так возражал против них...

-- Да, -- сказал Колен, -- потому что со мной они ни к

чему.

-- Ты меня допек, -- сказал Николас. -- Пек, пек и допек.

XLVII

Колен услышал стук во входную дверь и заторопился. На одном шлепанце у него зияла изрядная дыра, и он припрятал эту ногу под ковром.

-- Как высоко вы забрались, -- сказал Лопатолоп, входя. Он запыхался.

-- Здравствуйте, доктор, -- сказал Колен и покраснел, так как не мог не показать свою ногу.

-- Вы сменили квартиру, -- сказал профессор, -- раньше было не так далеко.

-- Ну что вы, -- сказал Колен. -- Это все та же.

-- Ну что вы, -- сказал профессор. -- Когда шутите, надо вести себя серьезнее, да и реплики находить более остроумные.

-- Правда? -- сказал Колен. -- В самом деле...

-- Как у вас дела? Как больная? -- сказал профессор.

-- Лучше, -- сказал Колен. -- Она лучше выглядит, и ей больше не больно.

-- Гм!.. -- сказал профессор. -- Подозрительно.

В сопровождении Колена он прошел в комнату Хлои, нагнув голову, чтобы не удариться о дверной наличник, но как раз в этот миг тот опустился, и профессор грязно выругался. Лежавшая на кровати Хлоя рассмеялась, глядя на эту сцену.

Комната сжалась уже до весьма скромных размеров. Ковер, в противоположность своим собратьям из других комнат, сильно распух, и кровать покоилась теперь в маленьком алькове с атласными занавесками. Каменные черешки кончили разрастаться и окончательно разделили большой оконный проем на четыре крохотных квадратных оконца. В комнате царил сероватый, но чистый свет. Было жарко.

-- И вы мне еще говорите, что не меняли квартиру? -- сказал Лопатолоп.

-- Уверяю вас, доктор... -- начал Колен.

Он остановился, потому что профессор разглядывал его с недовольным и подозрительным видом.

--... Я пошутил!.. -- смеясь, подытожил Колен. Лопатолоп подошел к кровати.

-- Раздевайтесь, -- сказал он. -- Я вас выслушаю. Хлоя распахнула пуховую пелерину.

-- А! -- сказал Лопатолоп. -- Вас прооперировали.

Под правой грудью у нее виднелся маленький, совершенно круглый шрам.

-- Ее вынули оттуда уже мертвой? -- поинтересовался профессор. -- Она была большая?

-- Около метра, -- сказала Хлоя. -- С большим цветком, сантиметров в двадцать, я думаю.

-- Мерзкая тварь! -- пробормотал профессор. -- Вам не повезло. Такие размеры -- большая редкость!

-- Ее убили другие цветы, -- сказала Хлоя. -- Особенно ваниль, мне ее цветы давали в конце.

-- Странно, -- сказал профессор. -- Никогда бы не подумал,

что ваниль может произвести такой эффект. Я бы скорей подумал о можжевельнике или акации. Медицина, знаете ли, дурацкая штука,

-- заключил он.

-- Наверное, -- сказала Хлоя.

Профессор выслушал ее. Потом поднялся.

-- Все в порядке, -- сказал он. -- Естественно, такое не проходит бесследно...

-- Да, -- сказала Хлоя.

-- Да, -- сказал профессор. -- В настоящее время одно легкое у вас не работает -- или почти не работает.

-- Это меня не тревожит, -- сказала Хлоя, -- ведь второе в порядке!

-- Если вы подцепите что-нибудь во второе легкое, -- сказал профессор, -- вашему мужу станет очень тоскливо.

-- А мне? -- спросила Хлоя.

-- Вам тем более, -- сказал профессор.

Он поднялся.

-- Не хочу вас попусту пугать, но будьте очень осторожны.

-- Я буду очень осторожна, -- сказала Хлоя.

Ее глаза расширились. Она робко провела рукой по волосам.

-- Что мне нужно делать, чтобы наверняка больше ничего не подцепить? -- она чуть не плакала.

-- Не волнуйтесь, малышка, -- сказал профессор. -- Почему вообще вы должны что-то еще подцепить?

Он огляделся.

-- Мне больше нравилась ваша первая квартира.

Она выглядела как-то поздоровее.

-- Да, -- сказал Колен, -- но мы в этом не виноваты.

-- А вы, чем вы занимаетесь в жизни? -- спросил профессор.

-- Чему-то учусь, -- сказал Колен. -- И люблю Хлою.

-- Ваша работа ничего вам не приносит?.. -- спросил профессор.

-- Нет, -- сказал Колен. -- Я не работаю в том смысле, в каком это обычно понимают.

-- Работа -- мерзкая штука, мне это хорошо известно, -- пробормотал профессор, -- но занятие, которое выбираешь для

души, конечно же, не может принести дохода, потому что...

Он вдруг прервался.

-- В последний раз вы мне показывали музыкальный аппарат, который давал удивительные результаты. Он у вас случайно не остался?

-- Нет, -- сказал Колен. -- Я его продал. Однако могу предложить вам просто выпить...

Лопатолоп заложил за воротник своей желтой рубашки пальцы

и потер шею.

-- Следую за вами. До свидания, барышня, -- сказал он.

-- До свидания, доктор, -- сказала Хлоя.

Она нырнула на самое дно кровати и вновь до самой шеи запахнула одеяла. Ее лицо было ясно и нежно на лавандово-голубых простынях, подрубленных пурпуром.

XLVIII

Шик вошел в подпольную проходную и отдал свою карточку на пробивку машине. Как обычно, он споткнулся о порог металлической двери ведущего в цеха узкого прохода, а клубы пара и черного дыма грубо ударили его по лицу. До него донеслись обычные звуки: глухое гудение главных турбогенераторов, пришепетывание мостовых кранов на перекрещивающихся балках, гам неистовых атмосферных потоков, налетающих на жесть крыши. В проходе было очень темно, через каждые шесть метров его освещали красноватые лампочки, свет которых лениво растекался по гладким предметам, цепляясь, чтобы их обогнуть, за неровности стен и пола. Горячий шишковатый толь под ногами местами лопнул, и сквозь дыры далеко внизу виднелись красные и мрачные глотки каменных печей. Над головой у него по большим трубам, выкрашенным в серое и красное, с храпом пробегали жидкости, и при каждом биении механического сердца, которое держали под парами кочегары, каркас, чуть запаздывая, с глубоким содроганием подавался вперед. На стене набухали капли, иногда при более сильной пульсации они отрывались, и, когда какая-нибудь из них падала ему за шиворот. Шик невольно вздрагивал. Вода была тусклая и пахла озоном. Наконец коридор остался позади, пол с просветами был теперь настелен прямо над цехами.

Внизу перед каждой приземистой машиной бился человек, сражаясь, чтобы не быть искромсанным жадными зубчатыми колесами. У каждого на правой ноге было закреплено тяжелое металлическое кольцо. Его отмыкали дважды в день: в середине дня и вечером. Целью людей было оттягать у машин металлические детали, которые, позвякивая, вываливались из устроенных наверху

узких отверстий. Если их вовремя не перехватить, детали падали в жерло, кишащее копошащимися колесами и колесиками, где осуществлялся синтез.

Там размещались аппараты всевозможных размеров. Зрелище это было хорошо знакомо Шику. Он работал на краю одного из цехов и должен был следить, чтобы машины оставались на ходу: он давал указания рабочим, как вновь запустить их, когда они останавливались, урвав у трудяг очередной кусок мяса.

Для очистки воздуха помещение наискось пересекали длинные, местами поблескивающие струи бензина; они собирали вокруг себя поднимавшиеся над каждой машиной отвесными тонкими столбами копоть и взвесь металла и горячего масла. Шик поднял голову. Трубы не отставая следовали за ним. Он добрался до клети спусковой платформы, вошел в нее и закрыл за собой дверь. Вынув из кармана книгу Партра, он нажал пусковую кнопку и в ожидании прибытия на свой этаж погрузился в чтение.

Из оцепенения его вывел приглушенный удар платформы о металлический буфер. Шик вышел и отправился на свой пост, в слабо освещенную застекленную коробку, откуда легко было наблюдать за цехом. Он уселся, снова открыл книгу и продолжил чтение, убаюканный бульканьем жидкостей и гулом машин.

Фальшивая нота в окружающем содоме вдруг заставила его оторваться от книги. Он поискал глазами, откуда проистекает подозрительный шум. Одна из очистных струй внезапно остановилась в самом центре цеха и торчала в воздухе, будто рассеченная пополам. Четыре машины, снятые с довольствия, трепетали. Издалека было видно, как они шатались, и перед каждой из них мало-помалу оседал неясный силуэт. Отложив книгу, Шик ринулся наружу. Он бросился к пульту управления струями и быстро опустил рукоятку. Сломанная струя оставалась неподвижной, словно лезвие косы, а из четырех машин штопором ввинчивались в воздух столбы дыма. Оставив пульт, Шик помчался к машинам. Они медленно останавливались. Сраженные на месте люди валялись на земле. Из-за железных колец их правые ноги были подогнуты под причудливым углом, а правые руки отрублены в запястье. Кровь подгорала, соприкасаясь с металлом цепи, и заражала воздух ужасающим запахом обугливающейся живой плоти.

Своим ключом Шик разомкнул кольца, удерживавшие тела, и уложил их перед машинами. Вернувшись к себе на пост, он вызвал по телефону подсобных санитаров. Затем еще раз подошел к пульту управления и снова попытался пустить струю в ход. Ничего не вышло. Жидкость выходила очень прямо, но, достигнув уровня четвертей машины, исчезла на месте, был даже виден срез струи, такой чистый, словно она была рассечена ударом топора.

С досадой ощупывая в кармане книгу, Шик направился в

Центральное управление. На выходе из цеха он посторонился, чтобы пропустить санитаров, которые уже сложили штабелем четыре тела на маленькую электрическую тележку и теперь собирались сбросить их в Общий коллектор.

Он шел по новому коридору. Далеко перед ним, выпустив несколько белых искр, с нежным урчанием делала вираж тележка. Потолок, очень низкий, отражал шум его шагов по металлу. Почва слегка поднималась. Чтобы добраться до Центрального управления, нужно было пройти вдоль трех других цехов, и Шик рассеянно следовал своей дорогой. Наконец он добрался до главного блока и зашел к заведующему кадрами.

-- Произошла авария, номера семьсот девять, десять, одиннадцать, двенадцать, -- сообщил он секретарше за окошечком.

-- Нужно заменить четверых людей и, по-видимому, убрать машины. Могу я поговорить с заведующим кадрами?

Секретарша поорудовала рычажками на столе из полированного красного дерева и сказала: " Заходите, он вас ждет".

Шик вошел и сел. Заведующий кадрами вопросительно поглядел на него.

-- Мне нужно четыре человека, -- сказал Шик.

-- Хорошо, -- сказал заведующий кадрами, -- завтра они у

вас будут.

-- Одна из очистных струй не функционирует, -- добавил Шик.

-- Это меня не касается, -- сказал заведующий кадрами. -- Обратитесь по соседству.

Шик вышел и исполнил те же формальности, прежде чем зайти

к заведующему оборудованием.

-- Одна из очистных струй, семисотые номера, не действует,

-- сказал он.

-- Совсем?

-- Она не дотягивает до конца, -- сказал Шик.

-- Вы не смогли привести ее в действие?

-- Нет, -- сказал Шик, -- ничего не получается.

-- Я пошлю проверить ваш цех, -- сказал заведующий оборудованием.

-- Моя производительность понижается, -- сказал Шик. -- Поспешите.

-- Меня это не касается, -- сказал заведующий оборудованием. -- Обратитесь к заведующему производством.

Шик перешел в соседний корпус и вошел к заведующему производством.

Там возвышался неистово освещенный письменный стол, а позади него -- вмонтированное в стену большое табло из матового стекла, по которому, как гусеница по краю листочка, очень

медленно перемещался направо кончик красной линии; еще медленнее вращались под табло стрелки больших круглых ватерпасов с хромированными смотровыми отверстиями.

-- Ваша производительность понизилась на 0, 7%, -- сказал заведующий. -- В чем дело?

-- Четыре машины сошли с дистанции, -- сказал Шик.

-- При 0, 8 вы уволены, -- сказал заведующий производством. Он сверился с ватерпасом, крутанувшись в своем

хромированном кресле.

-- 0, 78, -- сказал он. -- На вашем месте я бы уже готовился.

-- Такое со мной случается в первый раз, -- сказал Шик.

-- Сожалею, -- сказал заведующий производством. -- Вероятно, можно будет перевести вас на другую работу...

-- Я не цепляюсь за эту, -- сказал Шик. -- У меня нет охоты работать. Я, знаете ли, не люблю работу.

-- Никто не имеет права так говорить, -- сказал заведующий производством. -- Вы уволены, -- добавил он.

-- Я же не мог ничего поделать, -- сказал Шик. -- Где же справедливость?

-- Никогда не слышал ничего подобного, -- сказал заведующий производством. -- Надо говорить: я должен работать.

Шик вышел из кабинета. Он вернулся к заведующему кадрами.

-- Можно получить деньги? -- спросил он.

-- Какой номер? -- спросил заведующий кадрами.

-- Цех 700. Инженер.

-- Хорошо.

Он повернулся к секретарше и сказал:

-- Сделайте все необходимое.

-- Алло! -- сказал он в телефонную трубку. -- Сменный инженер, тип 5. Цех 700.

-- Пожалуйста, -- сказала секретарша, протягивая Шику конверт. -- Здесь чек на сто десять дублезвонов.

-- Мерси, -- сказал Шик и вышел.

Навстречу ему попался инженер, который шел его замещать. Молодой человек, худой и светловолосый, с усталым лицом. Шик направился к ближайшему лифту и вошел в кабину.

XLIX

-- Войдите, -- крикнул дискотокарь. Он посмотрел на дверь. Это был Шик.

-- Добрый день, -- сказал Шик. -- Я за теми записями, что уже вам приносил.

-- Припоминаю, -- сказал тот. -- Тридцать сторон,

изготовление матриц, гравировка через пантограф двадцати нумерованных экземпляров каждой стороны... это обойдется, одно

к одному, в сто восемь дублезвонов. Я уступлю вам за сто пять.

-- Идет, -- сказал Шик. -- У меня чек на сто десять дублезвонов, я передоверю его вам, а вы дайте мне пять сдачи.

-- Хорошо, -- сказал дискотокарь.

Он открыл ящик и протянул Шику новенький билет в пять дублезвонов.

Глаза на лице Шика погасли.

Изида вылезла из автомобиля. Николас остался за рулем. Он посмотрел на часы и проводил ее взглядом, пока она не вошла в дом Колена и Хлои. На Николасе была новенькая, с иголочки форма из белого габардина и белая кожаная каскетка. Он заметно помолодел, но тревожное выражение лица выдавало его глубокое смятение.

К этажу Колена лестница резко сужалась, и Изида одновременно касалась рукой перил, а плечом -- холодной стены. Ковер был теперь лишь легким пухом, который едва покрывал дерево. Она добрела до лестничной площадки, чуть-чуть передохнула и позвонила.

Никто не шел открывать. На лестнице не раздалось ни звука, лишь изредка, когда проседали ступеньки лестничного марша, был слышен легкий скрип, и что-то где-то с чмоканьем ляпалось в грязь.

Изида позвонила еще раз. Было слышно, как по ту сторону двери стальной молоток заскребся по металлу. Она чуть-чуть толкнула дверь, которая сразу же и открылась.

Изида вошла и споткнулась о Колена. Он лежал вытянувшись, одной щекой прижавшись к полу, протянув руки вперед... Глаза его были закрыты. В передней царил сумрак. Вокруг окна мерцал ореол, но свет не проникал внутрь. Колен дышал тихо. Он спал.

Изида наклонилась, опустилась перед Коленом на колени и погладила его по щеке. Его кожа слегка задрожала, а глаза задвигались под веками. Он глянул на Изиду и, казалось, вновь заснул. Изида чуть встряхнула его. Он сел, провел рукой по рту

и сказал:

-- Я спал.

-- Да, -- сказала Изида. -- Ты что, больше не спишь в постели?

-- Нет, -- сказал Колен. -- Я хотел дождаться здесь доктора, перед тем как идти за цветами.

Он казался совершенно потерянным.

-- Что случилось? -- сказала Изида.

-- Хлоя, -- сказал Колен. -- Она опять кашляет.

-- Просто осталось небольшое раздражение, -- сказала Изида.

-- Нет, -- сказал Колен. -- Это второе легкое.

Изида вскочила и побежала в комнату Хлои. Дерево паркета брызнуло у нее из-под ног. Она не узнала комнату. Хлоя лежала на кровати и, зарывшись головой в подушку, кашляла негромко, но непрерывно. Услышав, что в комнату кто-то вошел, она чуть выпрямилась и перевела дух. Когда Изида подошла к кровати, присела на край и обняла Хлою, как больное дитя, на лице у девушки появилась слабая улыбка.

-- Милая Хлоя, не кашляй, -- пробормотала Изида.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒